Глава 9
Время большого позора
По иронии судьбы эпоха, получившая название в честь сенатора Джозефа Маккарти, началась задолго до его политической карьеры и закончилась отнюдь не сразу после его смерти. Сам же сенатор был только уродливым символом своего времени.
Звезда сенатора Маккарти взошла 9 февраля 1950 года, когда малоизвестный политик выступил с обличительной речью в адрес администрации Трумэна. Он заявил, что в Государственном департаменте США окопались коммунисты в количестве 205 человек. Откуда взялась эта цифра, так и осталось неизвестным. Однако его речь была растиражирована СМИ, а взгляды сенатора публично поддержаны многими политиками.
На протяжении последующих четырех лет Маккарти без устали выступал со всех возможных трибун с крикливыми заявлениями, пугая страну угрозой национальной безопасности. Он был ярок, заметен и поразительно бездоказателен. Каждый раз сенатор приводил астрономические, ничем не подтвержденные цифры засилья коммунистов на государственных должностях, да и вообще повсюду в Америке. Именно в это время в стране начались массовые чистки, стоившие карьеры, а то и свободы тысячам американцев. Когда же Маккарти дошел до армии, пытаясь прошерстить военных на тот же предмет, терпение даже консервативной части Конгресса лопнуло. В 1954 году сенат вынес решение, порицавшее поведение коллеги. Этому предшествовала трансляция по телевидению саморазоблачительных слушаний, которые он вел. Тогда же против него, невзирая на всеобщий страх и риск потери работы, выступил популярнейший журналист Эд Марроу (что было блистательно показано в исторической кинодраме Джорджа Клуни «Доброй ночи и удачи»). Все это положило конец стремительной карьере человека, ставшего карикатурным символом целой эпохи. Через три года в возрасте 49 лет Джозеф Маккарти скончался от болезней, связанных с алкоголизмом.
По иронии судьбы эпоха маккартизма началась, когда ее символ даже не помышлял о карьере политика. И что уж, казалось бы, совсем странно, весь этот позор Америки спровоцировали события, происходившие за тысячи миль от нее, на другом конце Земли – в России. Воистину, с этой страной мы связаны мистической нитью!
…В 1919 году выходцы из России и другие иммигранты, члены фракции «Русская федерация» в Социалистической партии США преподнесли Америке большой памятный подарок: на основе своей фракции ими была образована коммунистическая партия. Для американских коммунистов английский поначалу не был родным языком. С самого начала партия находилась под полным контролем Коминтерна со всеми вытекающими установками: мобилизацией народных масс, мировой революцией и прочим. Ее появление совпало с брожениями в рабочей среде, вылившимися в массовые забастовки, бунты и беспорядки – идеальная почва для радикалов, паразитирующих на недовольстве народа. Сама мысль о том, что «кто был ничем, тот станет всем…», и живой пример «первого в мире государства рабочих и крестьян» рисовали людям заманчивые картины. Словом, компартия быстро набирала популярность и влияние.
Примерно тогда же в политическом обиходе Америки родилось и понятие «Красная угроза». Марксистские идеи, а тем более в их большевистском воплощении с насильственным свержением власти, не казались властям слишком привлекательной перспективой. И вот уже заметное число налетевших из-за рубежа левых радикалов арестовано – их депортируют из страны. Часть остающихся коммунистов уходит в подполье, численность партии сокращается втрое. На виду остается только ее легальная ветвь – Рабочая партия. Так по коммунистам был нанесен первый удар. Если это и не было началом эпохи маккартизма, то уж точно ее предтечей. Что ж, Америка защищала себя, защищала свои ценности от чужаков, приехавших в их страну, чтобы изменить ее на свой лад. Тем более что эти ценности – частная собственность, свобода предпринимательства, демократия – разделяло абсолютное большинство американцев как старожилов, так и вновь прибывающих.
Но коммунистические идеи имеют свойство завоевывать массы, особенно в годы тяжелых испытаний. Когда страну постигла Великая депрессия, когда люди тысячами теряли работу, кров и надежду на будущее, многим стало казаться, что капитализм больше не работает, его надо менять на какой-то иной, новый порядок. Радикальное обновление предлагали только коммунисты. Их пропаганде внимал не только рабочий люд, но и интеллигенция. Люди всерьез полагали, что, как и прежде, будут в Америке и демократия, и индейка к Рождеству, но только станет больше социальной справедливости. В годы Депрессии хотелось верить больше паточным рассказам о благоденствии в «первом государстве рабочих и крестьян», чем сообщениям прессы о голоде, раскулачивании, репрессиях и прочих советских ужасах. В 1939 году 300 ведущих американских интеллигентов подписали заявление, осуждающее «фантастическую ложь, что СССР в чем-то схож с тоталитарными государствами». Если кто в Америке и выиграл от кризиса, то это, конечно, были коммунисты. В 1930-е годы их влияние в стране стало огромным, численность компартии достигла 100 000 человек и еще сотни тысяч сочувствующих, сопутствующих и симпатизирующих.
Все это к тому, чтобы, хотя бы пунктиром, обозначить причины, почему так много образованных, мыслящих людей попало в поле притяжения коммунистов. И, конечно же, со стороны «государства рабочих и крестьян» было бы величайшей глупостью не воспользоваться такой ситуацией. Как выяснилось вскоре после окончания войны, подпольное ядро компартии США являлось филиалом советской разведки. Члены «открытой» партии чаще всего и не подозревали о существовании подполья, через которое Москва руководила всей деятельностью коммунистов.
В задачи подполья входили не только сбор стратегической информации, но и продвижение на государственные посты своих людей, которые могли бы оказывать влияние на политику США. Советскими шпионами были, например, Лоренс Дагген, советник госсекретаря; Марта Додд, дочь посла США в Германии, имевшая доступ к переписке отца с Госдепартаментом и президентом; экономист Виктор Перло, заведовавший отделом авиации в Совете по военному производству. Не говоря уже об атомщиках Клаусе Фуксе и супругах Розенбергах, передавших СССР атомные секреты. Этот список насчитывает сотни имен, многие из которых стали известны сравнительно недавно, после рассекречивания закрытых материалов ФБР.
Как ни популярны были коммунисты, у них всегда хватало недоброжелателей. Еще до появления компартии многие группы, ставшие позднее ее главными противниками, вели отчаянную борьбу с другими радикалами. Многие лидеры этих групп сделали борьбу с коммунизмом не только своей карьерой, но и смыслом жизни. От большинства американцев, также не питавших никаких симпатий к коммунистам, их отличал крайний фанатизм. По сути, они были зеркальным отражением своих оппонентов.
Помимо традиционно правых политиков из стана консерваторов, эти группы были представлены бизнесом, боровшимся против профсоюзов, в которых тон часто задавали коммунисты; католической церковью, которая, помимо идеологического противостояния безбожникам, видела в коммунистах соперников за влияние среди иммигрантов из Восточной Европы. В рядах антикоммунизма значились и многие другие группы и ассоциации. Но самое важное место среди них занимали коммунисты-отступники, бывшие члены компартии. Многие из них занимали в партии достаточно высокие посты и могли рассказать о ней то, что не оставляло сомнений в ее вредоносности для Америки. Именно они позднее становились главными свидетелями на процессах и слушаниях против коммунистов.
Как бы то ни было, ко второй половине 1940-х годов антикоммунистические группы, хотя и не связанные организационно, представляли столь мощное движение, что уже были в состоянии навязать Америке свой курс. В основе их аргументации лежал посыл о том, что коммунисты ведут в стране подрывную деятельность в пользу иностранного государства, смертельно угрожая национальной безопасности Соединенных Штатов. Шпионское дело супругов Розенберг и целый ряд других подобных процессов служили тому наглядной иллюстрацией. Словом, основания для беспокойства, конечно, имелись.
Другой вопрос, сколь в действительности велика была «красная угроза» для Америки? В конце концов, популярность и влияние коммунистов в Западной Европе в разы превосходили возможности их единомышленников в США. И ничего, Европа не обрушилась. В Америке проблема виделась иначе, что постепенно превратило антикоммунизм – не более чем лишь одно из политических учений – во всеобщую паранойю.
Но едва ли антикоммунистическая лихорадка, поднятая общественными лидерами и организациями, даже при поддержке прессы, вылилась бы в общенациональную одержимость, не включись в эту игру государство. С конца 1940-х и почти все 1950-е годы в этой игре, стоившей тысячи сломанных судеб, приняли участие чуть ли ни все государственные институты. Конгресс, Госдеп, суды, все подразделения правоохранителей во главе с ФБР, даже почтовая служба – все было брошено на борьбу с коммунизмом. И это при том, что многие конгрессмены, высокие чиновники, да и сами президенты (сначала Трумэн, а потом Эйзенхауэр) при всем их неприятии коммунизма, отнюдь не были фанатиками борьбы с ним. Но они были политиками. Они видели угрозу советской экспансии в Восточной Европе, других регионах и были вынуждены отвечать на нее. Ответ требовал грандиозных ресурсов. Измученная войной и десятью годами Депрессии, Америка должна была быть психологически готова принять новые жертвы. Для этого нужен был враг, страшный враг. И не абстрактный за тридевять земель, а свой, домашний, которого можно вживую предъявить разгневанной публике.
Искать такого врага не пришлось – он стоял за порогом. Можно сказать иначе: он стоял за кулисами сцены. Начинался новый акт драмы, в которой ему отвели роль главного злодея. И зрители были готовы к его появлению. Когда в 1949 году на этой сцене поднялся занавес, публика, потирая ладошки от нетерпения, наблюдала за процессом над 11 лидерами компартии. Этот процесс разительно отличался от прежних шпионских дел, за которыми, пусть и с разной степенью доказанности, все же стояли реальные уголовные преступления коммунистов. На этот раз коммунистов судили не за действия, а за инакомыслие. Им было предъявлено обвинение в том, что «они стали участниками заговора по созданию Коммунистической партии и умышленно распространяли и пропагандировали идеи марксизма-ленинизма», что, как утверждало обвинение, имело целью «насильственное свержение правительства Соединенных Штатов». В качестве вещественных доказательств приводились изъятые книги: «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, «Государство и революция» Ленина, «Основы ленинизма» Сталина.
Этот процесс превратил инакомыслие в преступление, а политических диссидентов, то есть коммунистов, – в уголовников, вовлеченных в заговор против Америки и направляемых из Москвы. Именно тогда во весь рост над страной нависла тень маккартизма. Хотя, конечно, признаки надвигающегося кошмара стали появляться еще раньше, вскоре после войны. В их числе подписанная в 1947 году Трумэном программа проверки федеральных служащих на лояльность. Она предписывала в случаях, когда имелись основания подозревать служащего в нелояльности правительству США, немедленно увольнять подозреваемого. По существу, это означало получить «волчий билет» – ни один работодатель в здравом уме не стал бы нанимать уволенного по этой статье.
В том же 1947 году особенно отличилась и Комиссия палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности, когда предприняла поиск коммунистов в Голливуде. Результат – десятки, а позже и сотни людей потеряли работу. Позднее аналогичные комиссии появились и в сенате США. Одну из них – Сенатский постоянный комитет по расследованиям – в 1953-м и 1954-м годах возглавлял пресловутый Джозеф Маккарти. Свою деятельность на этом посту он начал с поиска коммунистов на радиостанции «Голос Америки». Затем в поле его зрения попала Библиотека Госдепартамента, потом другие учреждения, пока он не сломался на армии.
Спустя 20 лет стало известно, что за многими слушаниями этой и других комиссий стояло ФБР. Оно снабжало комиссии компроматом, часто добытым с нарушением всякого законодательства: тайные обыски, несанкционированные прослушки, фальсификация вещественных доказательств, давление на свидетелей… О верховенстве закона речь там давно уже не шла. Выяснилось и то, что пружиной кошмара, накрывшего страну, был глава ФБР Эдгар Гувер. И было бы гораздо точнее окрестить ту эпоху не «маккартизмом», а его именем – «гуверизмом».
Между тем атмосфера в Америке накалялась. Многие частные компании бежали, что называется, впереди паровоза. Они частным образом нанимали следователей, которые проверяли их персонал на причастность к левым организациям или даже просто на инакомыслие. Для увольнения достаточно было одного только подозрения. По стране пошла волна доносительства. Доносили на соседей, сослуживцев, просто знакомых. Одни – потому что видели коммунизм в любом спорном суждении и искренне полагали, что этот человек может быть врагом Америки. Другие – потому что спасали собственную шкуру, давая показания на слушаниях одной из комиссий. И конечно, были доносы из соображений сугубо личных – карьерных, финансовых и пр. Страной овладел страх. Под чистки попадали не только реальные члены компартии и других левых организаций, но и просто сочувствующая, то есть лево-либеральная публика. Среди нее были имена, гремевшие на весь мир: Альберт Эйнштейн, Чарли Чаплин, создатель атомной бомбы Роберт Оппенгеймер, композитор Леонард Бернстайн, драматурги Артур Миллер и Лилиан Хелман, режиссер Стэнли Крамер, – список был огромен.
Хотя ситуация того времени в США и напоминает наш советский «1937 год» – те же страх, доносы, – но, в отличие от нас, там никого не казнили, за одним исключением – четы Розенбергов. В отличие от массовых арестов в СССР, там за все время чисток тюремные сроки получили лишь 150 человек, и те через полгода-год вышли на свободу. И даже число потерявших работу относительно невелико – 10 000 человек. Но, как известно, чтобы навести дисциплину на плантации, достаточно выпороть несколько десятков рабов.
…Но вот кошмар 1950-х постепенно отходит в прошлое. В прошлом (и, видимо, уже навсегда) осталась и коммунистическая идея, и сама компартия, выпихнутая даже не на периферию американской жизни, а куда-то еще дальше. Беда, однако, в другом: вместе с коммунистами в Америке в 1940‒1950-е годы был зачищен и весь либеральный фланг, способный противостоять флангу правому. Была уничтожена политическая конкуренция. А в результате правительство, качнувшись вправо, отказалось от реформ, начатых Рузвельтом. В их числе было и создание национальной системы медицинского страхования – проблема, которую Америке не удается толком решить по сей день.
Были и потери другого рода. В годы маккартизма американцы надолго запомнили урок: политическая активность ведет к неприятностям. Конформизм – вот безопасная гавань. Поколение «молчаливого страха» избегало обсуждать со студентами спорные темы, ставить спорные фильмы, вести спорные дискуссии на телевидении и радио. Страна на годы вперед оказалась интеллектуально ограбленной. Частично во времена маккартизма были похищены и главные американские ценности – верховенство закона, гражданские права и свободы. Еще долго после того, как «красная угроза» потеряла всякую актуальность, правоохранители в своей работе прибегали к противозаконным приемам.
Но, как известно, время лечит любые раны. Сегодняшнее молодое поколение американцев знает об эпохе маккартизма примерно столько же, сколько наше о сталинских репрессиях. Эти два кошмара нет смысла сравнивать. Более 800 000 расстрелянных у нас и всего двое казненных за реальный шпионаж у них. Четыре миллиона тех, кто прошел через сталинские лагеря и тюрьмы против 150 человек, получивших тюремные сроки в Америке. По нашим меркам всего ничего, а вот надо же, слыша о событиях того времени, молодое поколение американцев широко открывает глаза: неужели такое было возможно в Америке?
