Глава тридцать третья
Девятого марта пятьдесят третьего майор Любый, майор Гаркуша и полковник Соколов возложили в Колонном зале траурный венок. На ленте надпись: «Товарищу Сталину от сотрудников Следственной части по особо важным делам МГБ СССР».
В гробу, в груде цветов, лежал напудренный, аккуратно причесанный старикашка, тот самый, которого майор Любый видел на Ближней и в первую минуту принял за двойника.
Оказывается, не так уж и велик Великий Человек. Взялся очистить мир и позволил этим ничтожествам прикончить себя. Проморгал, проворонил. Нет, он не притворялся больным и старым, он был таким на самом деле. Ни хера уже не соображал. Походя одобрил идею операции «Свидетель», но всей мощи и глубины замысла так и не оценил. Жалкий старикашка в тапках.
«Я верил, что у него есть план, что он заманивает их в ловушку, готовит решающий удар. А на самом деле это был мой план. Он ничего не готовил. Я за него все придумал, продумал, разработал тактику и стратегию. А он так и не удосужился вызвать майора Любого для разговора наедине. Я верил в него, а надо верить только в себя».
В одной арабской брошюре Владу попалось разумное предостережение: тот, кто решил бороться с ними, должен соблюдать крайнюю осторожность. Если при них произнести вслух общепринятое название их племени, случайно, в самом невинном контексте, они воспримут это как вызов, как удар хлыста. Виду не подадут, но поставят на заметку, занесут в специальную книгу. Лучше использовать тайное иносказание «хада».
Хада стремятся отравить своей кровью как можно больше людей, ради этого их самцы и самки спариваются с женщинами и мужчинами. Самцы привлекают девушек богатством и властью, самки способны сводить с ума мужчин с помощью магических чар и приворотных зелий. В результате рождаются метисы, самая зловредная и опасная разновидность. Внешне они неотличимы от людей, но кровь хада значительно сильней человеческой, если примесь составляет хотя бы одну сотую, это уже не человек.
В принципе, ничего нового, про кровь он и так знал, об осторожности не забывал, а вот слово «хада» очень пригодилось, стало паролем для палестинцев. Знали это слово только посвященные, элита. Стоило сказать «хада» – сразу понимали: свой, можно доверять.
На решающем этапе операции «Свидетель» палестинцы были необходимы. Точнее, один палестинец, но лучший. Чтобы его найти, понадобилось несколько лет. А сама операция продолжалась уже двадцать четыре года. Конечно, это очень долго. Ну, что делать? Если взялся очистить мир, надо запастись терпением.
Двадцатого марта пятьдесят третьего Ласкину выпустили. Провал «Свидетеля» стал началом и символом всего самого плохого, что произошло с Владом. В коммуналке, после бессонных ночей, он убирал постель, складывал раскладушку и на клочке освободившегося пространства разминался, отжимался сорок раз, шептал: «Нет! Не сдамся! Не дождетесь!»
Его вышибли из органов, из партии, из квартиры. Бывшие сослуживцы шарахались от него, как от прокаженного. Только Федька не отвернулся, поддерживал связь. Балбес отличался сентиментальностью, любил поболтать, душу излить, а Влад умел слушать.
В декабре пятьдесят второго благодаря Федькиной глупости у Влада зародилась идея операции «Свидетель». В июне пятьдесят седьмого благодаря Федькиной трусости Влад понял, как должен действовать дальше. Федька, сам того не ведая, подсказал ему выход из тупика.
Влад ни на минуту не забывал о Ласкиной. Она ничего не подписала, ускользнула. Значит, он проиграл? Кому? Бабе, жидовке? Да, не успел, помешали, не позволили продолжать допросы в больничке. Но никакие оправдания не избавляли от чувства незавершенности. Конечно, он мог прикончить и эту ведьму. Но история с ликвидацией Шуры кое-чему научила. Тогда ему здорово повезло. Слабоумный с топориком, особенный день. Где гарантия, что с Ласкиной тоже повезет? Всего не предусмотришь. Остаются следы, неожиданно возникают случайные свидетели.
Когда он шел за номером пятьдесят три в день открытия Всемирного фестиваля, продирался сквозь толпу, едва сдерживал ярость. Хотелось прикончить не только ее, но их всех, орущих, смеющихся, радостных разноцветных уродов. Это был их триумф. Они праздновали свою победу.
На крыше он подобрался к ней совсем близко, уловил ее запах, мягкий, дурманящий, обволакивающий. Запах ведьмы. Запах Шуры. И волосы у нее почему-то посветлели. Надо было срочно что-то делать. Толпа, гам, сломанное ограждение, край крыши. Ситуация идеальная. Но помешали.
Когда он успокоился, собрался с мыслями, сразу вспомнил лицо ведьмы. Такого страха в ее глазах он не видел ни на одном допросе. На допросах она впадала в спячку. На краю крыши проснулась, поняла, кто тут главный. Вот что должно зафиксироваться в ее сознании: страх. Нельзя дать ей забыть, надо продолжать психологическую обработку. Вне стен тюрьмы, без наручников, без протоколов, санкций и прочей ненужной мишуры. Обработка круглые сутки, всегда и везде. Он рядом. Она в его власти. В любую минуту он может ее убить.
Влад был даже благодарен случайному хлыщу, который в последнее мгновение схватил за руку номер пятьдесят три и таким образом, сам того не ведая, спас операцию «Свидетель» от неминуемого окончательного краха. А что касается удара под дых, Влад его даже не заметил, слишком был возбужден.
Он нашел постоянный источник информации о номере пятьдесят три. «Обиженных» курировал кадровик Типун Карп Афанасьевич. Делал он это по приказу или по собственной инициативе, Влад не знал. С Типуном был знаком. В сентябре пятьдесят седьмого они встретились у Федьки дома. Типун жал руку, подмигивал, называл «сынок». Влад получил почетное право обращаться к нему «Фанасич». Фанасичу понравилась идея, что Влад возьмет на себя наблюдение за бывшим номером пятьдесят три.
В первые годы он старался к ней не приближаться, соблюдал дистанцию. Главное, чтобы видела его, не забывала. Эмоции кипели. Однажды ночью подпалил дачный домишко, где она спала со своим приплодом. Домишко оказался пуст. Когда эмоции стихли, Влад осознал, как ему повезло. Адрес дачи в Михееве дал Фанасич. Если бы Ласкина сгорела, да еще вместе с приплодом, началось бы расследование. Фанасич мигом бы смекнул, что пожар не случайность. Влад мог вляпаться очень серьезно. Нельзя срываться, поддаваться эмоциям. Примитивная ликвидация Ласкиной все равно не избавит от чувства незавершенности, а последствия могут оказаться роковыми.
Следующий серьезный срыв случился через много лет, совсем недавно, в ноябре семьдесят шестого. Он думал над новым вариантом операции «Свидетель». Постоянно был на взводе. В таком взвинченном состоянии следовало держаться от номера пятьдесят три подальше. Но психологическая обработка не должна прерываться. Он записался на прием к ее отцу. Знал, что Ласкин его не примет, но дочери обязательно расскажет. Это главное.
И вдруг через неделю он случайно встретил ее в метро.
Его машина проходила техосмотр. Поздно вечером пришлось заехать в Горлов. Такси ловить не стал, спешил. На «Новослободской» выскочил из поезда и увидел ее. Она стояла на пустой платформе с книжкой в руках. От неожиданности эмоции вскипели так мощно, что он едва не прикончил ее. Спасибо, рядом появилась дежурная в синей форме.
Влад не хотел убивать номер пятьдесят три. Он хотел чувствовать ее страх. Это давало ему энергию. Получить свое законное мужское удовольствие иным способом он уже давно не мог.
Он приказал горловским звонить номеру пятьдесят три на домашний и рабочей номера и полностью переключился на разработку нового варианта операции «Свидетель».
Каждую субботу он гулял с палестинцем в Измайловском парке. Палестинец был правильный. Они много разговаривали.
– Вы предатели, – говорил палестинец, – выпускаете хада в Израиль, а они нас убивают. Надо, чтобы хада тут, у вас, начали убивать, ваших детей, тогда вы, может, и проснетесь.
«Конечно, он прав, – думал Влад, – но сказать легко. Сделать трудно, если вообще возможно».
Федька ныл, жаловался на диссидентов:
– Надоели, ну вот здесь уже сидят! – Он касался ребром ладони свой пухлой шеи. – Нужен какой-то рывок, прорыв, что-то конкретное, весомое.
Тут они с палестинцем почти совпадали.
Влад предложил Федьке:
– Пусть листовки разбросают по почтовым ящикам.
Балбес оживился. Влад написал для него текст листовки и сказал:
– Но ты же понимаешь, для рывка и прорыва этого мало. Теперь вот есть у тебя горловские, что прикажешь, то и сделают.
– Что? Что я прикажу? На серьезное мероприятие санкцию хрен получишь, а если без санкции, мне вместе с погонами голову оторвут.
Влад не стал ему ничего советовать. Пусть думает. Через пару дней Федька рассказал, что придумал. Влад слушал, усмехался про себя: «Это ты называешь рывком и прорывом?»
Да, Балбес остался балбесом, только постарел, полысел и щеки стал надувать еще больше от сознания собственной значимости.
Во время одной из прогулок по Измайловскому парку они с палестинцем поднялись на холм. Внизу ехал поезд. Открытый участок Арбатско-Покровской линии, перегон от «Измайловской» до «Первомайской».
– Хада сами никогда не сделают, хада хитрые, – возбужденно тараторил палестинец. – Надо сделать за них и подбросить улики, будто это они.
Влад слушал палестинца и размышлял о том убожестве, которое сочинил Федька. Объяснять что-либо балбесу бессмысленно. Надо просто поставить перед фактом, загнать в тупик.
Стала складываться интересная комбинация: а если объединить одно с другим? Одновременно с жалким Федькиным «Салютом» рванет по-настоящему. Вот это действительно будет рывок и прорыв. Федька обалдеет, голову потеряет от страха, побежит к Владу жаловаться, советоваться. Влад успокоит, поможет, как всегда помогал в трудных ситуациях, за руку выведет из тупика, подарит готовую версию, с уликами, доказательствами.
– Сумку оставить, быстро уйти, – продолжал возбужденно тараторить палестинец, – не найдут потом ни за что. Главное, улики правильно подготовить, чтоб все на хада сомкнулось.
– Хорошо, – задумчиво произнес Влад, когда шум поезда стих, – а где взять взрывное устройство?
– Я соберу, я умею, ты только достань, что нужно.
Палестинец перечислил, что нужно. Оказалось, ничего особенного. Зайти в хозяйственный, в аптеку и в магазин часов, за будильником.
Они стояли, курили. Из туннеля выехал еще один поезд. С холма отлично просматривался каждый вагон, головы людей в окнах. Панорама открывалась интересная. И вдруг Влад вспомнил разговор, который неделю назад случайно поймал в Горловом. Тогда он не придал этому разговору значения. Бабий треп. А теперь, глядя на проплывающие вагоны, вспомнил.
Тошка, агент, внедренный в семью номера пятьдесят три, сказала Марине: «Знаешь, а мне жалко эту курицу. Ну что за жизнь? Пеленки, какашки, даже телика у них нет. Одно развлечение – снимать своего младенчика на любительскую кинокамеру!»
Утром восьмого января Влад проснулся оттого, что хлопнула входная дверь. Спросонья не сразу сообразил, что находится у себя дома. Пока шел ремонт, привык к чужим стенам. Наконец этот чертов ремонт закончился. Добрый знак накануне Дня Икс.
Из прихожей послышался знакомый голос:
– Захарыч, вы спите?
«Ну вот, – Влад сладко потянулся, спустил ноги с кровати, – еще один добрый знак».
Раздражало, что у себя дома он до сих пор не может нормально помыться. Привык принимать душ дважды в день, любил поваляться в ванне, в своей, домашней.
Он накинул халат, вышел, увидел Руслана:
– Привет. Ну что, сегодня наконец сделаешь?
– Ага-ага…
– Скоро?
– Часик потерпите и можете нормально мыться.
Влад вернулся в спальню и потратил этот часик на свою обычную утреннюю гимнастику.
