Глава 16
14 марта 1941 года
Птица: крикливый зуек
Чтобы защитить свое гнездо от приближающегося хищника, крикливый зуек привлекает внимание к себе,
беспокойно хлопая крыльями и волоча одно из них по земле, словно он ранен.
Как только хищник уходит от гнезда, крикливый зуек прекращает притворяться и улетает.
Финеас не сразу же начинает учить меня, как грабить могилы. Дело это грязное и опасное. Вместо этого мы начинаем с отбеливателя и замков.
– Если чистота близка божественности, – говорит он, выливая бутылки из желтого стекла в слив раковины, – тогда грязь представляет собой скорейший путь в тюремную камеру.
Он кидает грязный носовой платок в воду с отбеливателем, и мы смотрим, как он становится белоснежным, будто по волшебству.
– Десять лет моей жизни, – говорит он, – просто исчезли, потому что однажды я проявил беспечность. Так что сначала выучи и запомни как следует: грязная работа всегда требует чистейших рук.
Мы посвящаем следующую неделю замкам: дверным, сейфовым; отмычкам от всех дверей: шпилькам, гаечным ключам. Для некоторых замков нужны мелкие точные движения, как при вдевании нитки в иголку. Для других – сильные и простые. Он учит меня, как поворачивать запястье, как приложить необходимое усилие, пока не услышу легкий щелчок штифта. Как определять входы в доме и открывать гробы. Какие лопаты для твердой глины, а какие нужно использовать для суглинков.
– Ты быстро учишься, – ворчит он в особенно тяжелый день. Его утверждение пробуждает во мне ненасытную жажду. Я не солгал. Я всегда хорошо работал руками и перенимаю навыки Финеаса так же естественно, как будто это мое неотъемлемое право.
Забавно, что, потратив жизнь на то, чтобы сделать ноги сильнее, я снова возвращаюсь к хромоте. Люди скорее будут отводить взгляд, чем смотреть на калеку. Поэтому шарканье мне на руку, ведь никто не смотрит на меня пристально.
И подумать только, ведь прежде я считал, что быть невидимым – плохо.
У первой женщины, которую я граблю, в ящике шелковое холодное нижнее белье. За ним – предсказуемо шкатулка с драгоценностями. А в ней – золотые кольца, гранатовая брошь и антикварные часы.
В этот раз храбрость меня не покидает. Она пронизывет меня в биении сердца и пульсации нервов. Но я врезаюсь голенью в кофейный столик на выходе и понимаю, что хотел бы немного Ночного зрения. Впервые за долгие годы я подумал о Стерлинге.
Варианты, варианты. Пока иду домой в темноте, сумка с награбленным бьет меня по ноге в такт шагам. Воспоминания о вариантах остаются до сих пор как ожоги крапивы. Все же чертополох-то был мой. Джульет попросила у меня корм для птиц, и я отдал ей без вопросов прямо из тайного запаса. Но никто об этом не вспомнил, когда они втроем раздавали хлеб и грелись в лучах обожания Стерлинга. Я должен был быть там, с ними.
Возможно, что без меня и моего чертополоха вариантов никогда и не было бы.
Когда добираюсь домой, солнце уже встает. Финеас зовет меня на крыльцо. Я вываливаю содержимое сумки на стол, и он просматривает его, улыбается, обнажив зубы, которые становятся все серее.
– Хорошо, – заявляет он, перебирая добычу.
Тогда на меня накатывает поток чистой эйфории. Я смог! Выполнил свою первую работу.
Финеас наблюдает с ноткой веселья во взгляде.
– Гордишься собой?
– Ну да, у меня хорошо получилось.
Финеас раскуривает сигару.
– Ты справился. Это у нас в крови.
Его следующие слова выходят вместе с дымом.
– Я скучаю по этому ощущению. Оно словно идет из твоей кожи. Если бы я мог поместить его в бутылку. – Он стряхивает пепел с кончика сигары.
Тогда у меня появляется проблеск идеи. Но она пока еще расплывчата.
Варианты. В бутылке. Эйфория.
Потом Финеас заходится кашлем, таким сильным, что ему приходится потушить сигару. Когда он кашляет в руку, звук безошибочно влажный. Он смотрит вниз: пытается спрятать.
Но он недостаточно быстр. При виде ржавого пятна, оставшегося на его ладони, мне все понятно, и огонек моей идеи слабеет и потухает.
