Сергей Волков
Кукла вуду
Бог создал людей разными,
а полковник Кольт…
нарушил Божий замысел.
Элис очнулась оттого, что замёрзла. Тело затекло, что-то давило сбоку, а правую ногу она просто не чувствовала. Сначала ей показалось, что она видела удивительный сон, и Элис уже собралась рассказать о нем Крис, и даже потянулась за смартфоном. Но, открыв глаза и увидев перед собой выпуклое стекло вертолёта, расколотое пополам, Элис поняла, что все было наяву. И смартфон здесь не ловит.
Пилот, пробитый острыми сучьями, так и сидел рядом, и в затемнённом визоре его шлема, как в зеркале, Элис увидела себя – растрёпанные волосы, царапину на подбородке, испуганные глаза.
Она отстегнула ремень безопасности, пошевелилась и вскрикнула – правую ногу словно прижгло раскалённым железом. Элис посмотрела вниз – так и есть: один из сучьев, распоров обшивку вертолёта, вонзился в ногу и наискосок, сбоку, пробил лодыжку. Правый кроссовок из белого стал красным. Сук торчал из ноги, словно копье.
Или спица. Жёлтая костяная спица, как у бабушки. Она рассказывала, что такими спицами гаитянские колдуны-бокоры пронзают магических кукол, чтобы умертвить своих врагов.
– «Виски с колой я не буду, – шёпотом процитировала Элис куплет из песни их школьной рок-группы „Пьяные дьяволы“, – я не блядь, я кукла вуду».
Она все же достала смартфон – как соломинку, но лишь для того, чтобы убедиться: сети в здешних местах нет от слова «вообще». И тогда Элис заплакала, тихо и обречённо. Как в детстве.
А ведь ещё сегодня утром всё было хорошо! День рождения, изумрудная лужайка перед ранчо, улыбающаяся мать, торт в шесть этажей, съехавшиеся родственники и друзья…
Хлопали дверцы лимузинов, официанты из «Линкольна», облачённые в белоснежные ливреи, отвешивали поклоны, в бокалах «Кристала» играло солнце, и жизнь казалась Элис прекрасной и удивительной.
И какой только черт дёрнул её поругаться с отчимом? Нет, с подарком мистер Гейдж-младший, владелец компании «Бойль, Гейдж и К», конечно, перегнул, но можно было и смолчать.
Элис в свои восемнадцать мечтала о красном «BMW»-купе, чтобы вместе с Крис мчаться на нем целый день вдоль океана, закинув под язык «маленького синенького друга», и ни о чем не думать. Вот это было – кайф. Вот это, а никак не сертификат на продолжение обучения в главном университете Восточного побережья. Образование – это, безусловно, прекрасно, но…
Но пошло оно к черту вместе с отчимом и его грёбанными деньгами!
Вдобавок мистер Гейдж пребывал в расстроенных чувствах – что-то там опять случилось на бирже – и подогревался виски. В общем, слово за словом, как тропинка кошачьих следов на песке – и Элис, побагровевшая от злости, выпила залпом стакан этого самого виски, мерзкой торфяной гадости за пятьсот долларов бутылка, бросилась в дом, схватила сумочку, забралась в вертолёт, арендованный для прогулок, и приказал пилоту: «Погнали из этого гадюшника!»
Шестиместный «Робинсон» поднялся над ранчо, над лесом, слева повисли дымы Йеллоустонской долины, и Элис увидела Скалистые горы – мрачные, зазубренные, словно клыки неведомого чудовища. Она раньше никогда не была в горах – детство её прошло далеко отсюда, в Канзасе, а когда мать вышла за мистера Гейджа, они поселились в его доме в Нью-Джерси и лишь раз приезжали сюда, в «прямоугольный» Вайоминг, на ранчо. Но в тот раз шёл дождь, и Элис практически не выходила из дома.
Она попросила пилота направить вертолёт к горам, а потом они летели над скалами, спускались в ущелья, переваливали через седловины между утёсами, и ветер пел в сверкающем диске винта. Элис забыла все обиды и огорчения. Словно вернувшись в детство, она расширившимися от восторга глазами смотрела на серые громады скал, зелёные башни кедров, белые речные потоки и пёстрые склоны гор, похожие на индейские одеяла.
А может быть, это просто «маленький синенький друг», принятый накануне, в компании с выпитым виски грел ей душу и веселил кровь, кто знает?
Ни Элис, ни пилот не увидели, как у них за спиной из-за зазубренного хребта выползла тяжёлая, чёрная, похожая на чернильную кляксу, туча. Опомнились они, когда первая молния разорвала небо у них над головами, но было уже слишком поздно. Налетевший шквал потащил хрупкую стрекозу «Робинсона» на скалы, пилот был вынужден подниматься выше, и тут буря обрушилась на них всей своею мощью.
Вертолёт закрутило, понесло сквозь зловещую мглу, бросило вверх, потом вниз, потом опять завертело. Вцепившись в ремень безопасности, Элис зажмурилась, но так было ещё страшнее, и она открыла глаза. В этот момент из дождевой завесы прямо перед «Робинсоном» возник острый скальный зуб, и вертолёт понесло прямо на него.
– Держись! – прокричал пилот, дёргая ручку управления в тщетных попытках увернуться.
Они чудом избежали гибели, но это оказалось только начало. Ещё как минимум полчаса «Робинсон», словно бутылочная пробка в весеннем потоке, был игрушкой стихии, а потом, будто натешившись, буря смилостивилась и выпустила вертолёт из своих смертоносных объятий.
Его бросило вниз, и Элис увидела широкую долину, покрытую лесистыми холмами и болотами. Пилот хотел сесть на самом ее краю, где виднелись какие-то постройки, но его планам не суждено было сбыться. Рокотавший на разные голоса двигатель вертолёта внезапно смолк, и «Робинсон» камнем ухнул вниз.
– Черт бы тебя побрал, сучка! – успел сказать пилот Элис до того, как вертолёт рухнул на каменистый склон холма и его потащило вниз, прямо на завал из вырванных с корнем деревьев.
От сильного удара стекло кабины раскололось, Элис ударилась головой, потеряла сознание и не видела, как обломанные ветки столетнего дуба прошили тело пилота, пригвоздив его к сидению.
Вертолёт лежал в мешанине из древесных стволов и ветвей, к серому небу поднимался едкий дым, в двигателе что-то потрескивало. Накрапывал дождь, резкие порывы ветра холодили лицо Элис. Она убрала бесполезный смартфон и огляделась.
Ураган занёс вертолёт в странные места. Сквозь переплетение ветвей Элис видела слева болото, над которым висел зеленоватый туман самого зловещего вида. Справа через дымку были различимы треугольные крыши домов. Пилот хотел дотянуть до них, но ему не повезло.
А вот ей, Элис, повезло. Надо только выдернуть из ноги проклятый сук, замотать чем-то рану и доковылять до ближайшего дома. Там наверняка есть старинный телефон, присоединённый к проводам – в глуши любят такие штуки – и можно будет вызвать спасателей, полицию, связаться с матерью и вообще…
– Хорош нюнить, – сказала Элис и рукавом вытерла слезы. – «Не надеяться на чудо – вот закон для куклы вуду». Давай, детка, сделай это.
Она нагнулась, ухватилась двумя руками за потерявшую чувствительность ногу и потянула её вбок, стягивая с древесного копья. Или спицы. Было больно, а ещё страшно – из раны начала толчками идти тёмная, похожая на лак для ногтей, кровь.
– «Я отрежу вам соски и оттрахаю мозги», – сквозь зубы процедила Элис, цитируя все тех же «Пьяных дьяволов». – «Убирайтесь прочь отсюда, здесь танцует кукла вуду!» А-а-а!
Ногу пронзила острая боль, Элис закричала, откинулась на сиденье, тяжело дыша. На лбу выступили крупные капли пота, ветер неприятно холодил горящее лицо. Но главное осталось позади – она сумела освободить ногу.
Внезапно захлопали крылья, и на дубовую ветку прямо напротив расколотого стекла уселась крупная ворона с черными, блестящими, словно бы покрытыми нефтью, перьями. Элис от неожиданности вздрогнула. Ворона – или ворониха? – повернула голову и внимательно посмотрела на неё одним глазом, похожим на пуговку наушника.
– Чё те надо? – крикнула Элис. – Пошла отсюда!
– Долгий путь, – сказал ворона-или-ворониха.
– Чего? – опешила Элис.
– Заходи – не бойся, уходи – не плач, – сказала ворона-или-ворониха.
Элис дёрнулась, словно её ударило током, сунула трясущуюся руку в сумочку и вытащила Тотошку. У пистолета не было предохранителя, и она выстрелила сразу, практически не целясь. Пуля перешибла ветку, ворон-или-ворониха тяжело взмахнула крыльями и улетела.
– Тварь, – с ненавистью сказал Элис и убрала Тотошку обратно. Говорящая птица напугала её даже больше, чем крушение вертолёта и мёртвый пилот на соседнем сидении, но все же не так сильно, чтобы впадать в истерику.
Тотошку Элис подарил дядюшка Фридрих, или, как его все звали, дядюшка Фри, на пятнадцатилетние. На самом деле дядюшка Фри был ей не дядя, он приходился братом деду мамы Элис, но так уж повелось у них в семье, что этого чудаковатого старичка из саксонской деревушки Рёккен родственники называли «дядюшка».
Всю свою жизнь дядюшка Фри собирал всякие старинные штуки, связанные с войной – ремни, каски, шинели, лопаты и котелки. Когда Элис была маленькой и её семья гостила в Европе, во время торжественного ужина дядюшка Фри вырядился в военный серый пиджак, нацепил какие-то значки и военные брошки, а на пояс привесил настоящую саблю, как в кино про Джека Воробья.
Капитана Джека Воробья, конечно же.
Маленький домик дядюшки Фри стоял на берегу пруда. Серые стены крохотных комнаток в этом домике были все сплошь увешаны разнообразным оружием – штык-ножами, тесаками, саблями, винтовками, пистолетами и автоматами, а в гостиной, слева от камина, стоял зелёный пехотный миномёт.
Вручая тогда Элис пистолет, дядюшка Фри сказал, что по национальности пистолет русский и сделан из уральской стали, которая оказалась не по зубам прожорливым крупповским драконам. Они, драконы, когда-то сожрали половину мира и уже очень глубоко вгрызлись в Россию, собираясь поглотить и её, но тут чугунные боги этой странной северной страны очнулись от спячки и… и теперь кости крупповских монстров ржавеют в русской земле, а дядюшка Фри хранит раритеты той великой эпохи. «Все, что нас не убивает, – наставительно сказал дядюшка Фри, – делает нас сильнее».
Элис спрятала пистолет в багаж и таким образом довезла его до Штатов. Прощаясь, дядюшка Фри отвёл Элис в сторону и прошамкал беззубым ртом: «Один мой ученик, достигший в своей борьбе выдающихся результатов, как-то сказал: никого не любить – это величайший дар, делающий тебя непобедимым, потому что, никого не любя, ты лишаешься самой страшной боли».
Элис пистолет сразу понравился – тяжёлый, большой, увесистый – и она дала ему имя «Блэк стар» – за черные звезды на рукояти. Ей подумалось тогда, что вот такие пистолеты должны любить гангстарэперы. Ее одноклассник Боул, фронтмен «Пьяных дьяволов», слушал гангстарэп, «факинг-музыку», как он говорил, и иногда показывал Элис прикольные, по его мнению, клипы. Он, конечно же, рассчитывал на что-то большее, чем просто сидеть рядом и класть руку на талию, но у Элис была Крис с «маленькими синенькими друзьями», и Боул ограничился клипами.
Но оказалось, что у пистолета уже есть имя. Дядюшка Фри сообщил Элис в письме, что официально он называется непроизносимым русским словом «Тульскийтокарев», но на войне его называли просто и коротко: «Тэтэ». Элис имя не понравилось, но что уж тут поделать – имена не выбирают, с ними живут и умирают. Правда, она позволила себе чуть-чуть переделать имя пистолета, и превратила его в «Тото». Или, по-простому – в Тотошку.
Элис влюбилась в него и даже спала с Тотошкой, положив пистолет под одеяло. А потом мать вышла замуж за мистера Гейджа, и первое, что он сделал после знакомства с Элис – потребовал, чтобы её пистолет лежал у него в сейфе. «Для надёжности», – он так и сказал. Элис демонстративно переложила пистолет в рюкзачок и с тех пор не расставалась с ним практически ни на минуту.
Кукла вуду не нуждается ни в чьих наставлениях. Даже если их даёт «нефтяной барон» мистер Гейдж-младший.
Наверное, где-то в вертолёте была аптечка с бинтами, пластырями и всякими правильными штуками, чтобы лечить раны, но Элис не знала, где искать. Поэтому она просто перемотала лодыжку, из которой все так же шла кровь, рукавом от футболки, и начала выбираться из кабины «Робинсона».
Это оказалось нелёгким делом – любое движение отдавалось в повреждённой ноге вспышками боли, а ещё у Элис сильно болели спина, шея и голова. Она всё же сумела приоткрыть дверцы, выползти через образовавшуюся щель наружу, но, оказавшись на твёрдой земле, поняла – идти не сможет.
Элис попыталась передвигаться на четвереньках, но нога болела нестерпимо – её дёргало, как зуб. Как гигантский грёбаный зуб, вдруг выросший на ноге.
Вытянувшись на мокрой от прошедшего дождя траве во весь рост, Элис посмотрела вперёд, туда, где она видела дома, и закричала. Она кричала долго, громко и отчаянно. Она звала на помощь, она ругалась, она проклинала и умоляла.
Она даже спела первый куплет скаутского гимна.
Ответом ей была тишина. Нет, абсолютной тишины в долине, разумеется, не было – перекликались в кронах деревьев птицы, шумела листва, стрекотали кузнечики, жужжали мухи. Но это все были обычные звуки. Голоса природы, как говорили в школе. А Элис очень хотела услышать что-то человеческое – музыку, шум от проезжающей машины, ворчание электрогенератора, стук молотка, вжикание пилы.
И человеческие голоса, конечно же. Крики, песни, смех. Ругань, в конце концов.
Не дождавшись ничего, Элис стиснула зубы и поползла, стараясь, чтобы повреждённая нога была сверху. Ползти пришлось на левом боку, это было неудобно, да и одежда именинницы – короткая юбка в стиле «аниме» и блузка-матроска – явно не подходила для таких упражнений.
– Я выгляжу как пугало, – прошептала Элис, отталкиваясь здоровой ногой и помогая себе обеими руками. – А буду выглядеть ещё хуже. «У меня нет рта и глаз… Кукла вуду любит вас». Пошли прочь!
Последнее восклицание относилось к мухам. Здоровенные, блестящие, они уже давно вились с громким жужжанием над Элис, норовя облепить рану на ноге, и с каждой минутой их становилось все больше. Как она ни старалась, как ни махала руками, но мухи все же добрались до повязки и теперь ползали по ней, и, судя по ощущениям, даже забрались под неё.
Продравшись через заросли какой-то колючей ботанической дряни, Элис увидела в десятке метров от себя крайний дом посёлка. Это была настоящая хижина, выстроенная, должно быть, в незапамятные времена «дендро-фекальным» способом, то есть из дерьма и палок. Дощатая крыша, кое-как покрытая листами ржавого железа, съехала набок, и от этого хижина походила на пьяного бродягу в сбитой на ухо шляпе.
В таком жилище вряд ли обитали состоятельные и успешные люди, но у Элис попросту не было выбора. Зарычав, она из последних сил поползла к хижине, потеряла левый кроссовок, но не обратила на это внимания.
– «Прячьте травку, прячьте ром – кукла вуду входит в дом», – прохрипела Элис, распахнув щелястую дверь хижины.
Ей никто не ответил. Элис доползла до низкой лежанки с каким-то тряпьём вместо постельного белья, влезла на неё и затихла, тяжело дыша. Нога просто разрывалась от боли, вдобавок Элис, пока ползла, содрала кожу на другой ноге, а ещё она вся была грязная как черт и очень хотела пить.
В хижине отвратительно воняло зоологическим музеем. Откинувшись на спину, Элис посмотрела на низкий потолок хижины и увидела серые доски, затянутые паутиной, а под ними – вязанки сухих трав, лягушачьи черепа на верёвочках и рваный дримкетчер. «Это городок для туристов, – решила Элис. – Тут проходит какой-нибудь квест про Салемских ведьм. Сегодня рабочий день, поэтому никого нет. Надо отлежаться, а потом двигать дальше. Наверняка на въезде в посёлок есть домик сторожа. А у сторожа есть телефон или хотя бы рация».
Неожиданно послышались шаркающие шаги. Кто-то, не любящий высоко поднимать ноги, приближался к двери.
– Слава всем богам и Джиму Керри, – простонала Элис и приподнялась на локтях. – Наконец-то.
Дверь распахнулась. В хижину вошла пожилая и очень полная женщина в тёмном платье и широкополой шляпе. К полам шляпы снизу были привешены на проволочках маленькие консервные банки от гусиного паштета. При каждом движении толстухи они глухо бренчали. Едва взглянув на вошедшую, Элис сразу смекнула – она явно играет в квесте роль хиллбилли.
Женщина посмотрела на Элис, повела широким носом с вывернутыми ноздрями и сказала одно-единственное слово:
– Кровь.
– Здравствуйте, мэм, – как можно вежливее произнесла Элис. – Меня зовут Элис Гейдж. Я прилетела сюда на вертолёте. Мой пилот погиб, я ранена и мне нужна помощь.
Все это Элис выдала на одном дыхании, ожидая, что старуха заохает, запричитает, кинется к ней, вытащит из складок необъятной юбки телефон и вызовет подмогу.
Ничего этого не произошло.
– Меня зовут Джин Джемма, – сообщила старуха свистящим, отдышливым голосом. – Я живу здесь. У меня все хорошо.
– Джемма Джин? – уточнила Элис и зачем-то добавила: – Пишется через «J»?
– Нет, – помотала головой старуха, пошаркала к лежанке и нависла над Элис. Бубенцы на её шляпе бренчали в такт движениям. – Через «G». Вот так.
Она обмакнула палец в лужицу крови, натёкшую с ноги Элис, и написала на стене хижины: «Gin Gemma».
– Нас всех так зовут, – сказал старуха, закончив писать. – Всех семерых.
– Вы семья? – спросила Элис, внимательно наблюдая за старухой.
– Нет, – снова забрекотали бубенчики. – Мы сестры.
«Сумасшедшая», – подумала Элис.
– Все мои сестры сумасшедшие, – сказала старуха. – Кроме меня.
– Мне нужна помощь, – напомнила Элис. – Я ранена… и хочу пить.
Старуха внимательно посмотрела на Элис, развернулась, медленно и плавно, как бульдозер, и вышла из хижины.
– Вот я попала, – пробормотала Элис. – Тварь даже не взглянула на рану. Может, она пошла вызывать спасателей?
За дверью послышалось шарканье, глухо звякнули бубенцы из консервных банок. Элис быстро достала Тотошку, вытащила обойму, надавила на тускло блеснувший патрон, выщелкнула его и спрятала в карман. Она всегда носила пистолет полностью заряженным и с патроном в стволе. Эта опасная привычка появилось у неё с тех пор, как пару лет назад на Элис у ночного клуба напали двое пуэрториканцев с ножами. Грабители были нарками и хотели разжиться двадцаткой баксов на дозу. Если бы Тотошка тогда был заряжен, Элис отделалась бы куда легче.
Теперь в обойме осталось семь патронов. Один она потратила на ворону, ещё один лежал в кармане.
– «Кукла вуду словно тень – любит ночь, не любит день», – прошептала Элис.
Она успела вставить обойму на место и сунуть пистолет под блузку. Дверь со скрипом отворилась, и в комнату ввалилась старуха с бутылкой в руках. Дошаркав до кровати, она протянула Элис бутылку и произнесла одно-единственное слово:
– Пей!
Элис вытащила затычку из кукурузного початка и сделала глоток. В бутылке оказался самодельный виски, крепкий, как лошадиное копыто.
– Всё. Это конец, – сказала Элис неизвестно кому и сделала второй глоток.
– Мухи сделают своё дело, – сипела старуха, поглядывая на Элис своими странными, блестящими, как оловянные кружки на камине дядюшки Фри, глазками. – Они поселят в твоей ноге червяков. Червяки заразят тебя лихорадкой. И тогда я тебя съем. Да, так и будет.
– Заткнитесь, пожалуйста, мэм, – попросила Элис. – Вы мешаете мне умереть.
Элис была пьяная. И старуха была пьяная. В бутылке осталось меньше половины. Но у Элис в организме все ещё жил «маленький синенький друг», принятый утром, и её, как это называла Крис, «размазывало» – как масло по хлебу у скупердяя.
– Я могу тебя спасти, – неожиданно предложила старуха. – Прогнать червей и вылечить ногу. Хочешь?
– И чё? – тупо спросила Элис.
– Ничё, – в тон ей ответила старуха. – Чем ты мне заплатишь за свою жизнь?
– А вы можете просто позвать других людей?
– Моих сестёр? – старуха затряслась, сипло ухая – так она смеялась. – Зачем? Они съедят тебя, не дожидаясь лихорадки. Знаешь, для чего это? – старуха коснулась пальцами бубенчиков на шляпе. – Есть предположения?
Элис молчала, «размазываясь».
– Чтобы никто из нас не смог подкрасться друг к другу в тишине, – не дождавшись ответа, пояснила старуха. – Нас семеро. Мы все хотим есть. Всегда. А еды нет. Мы вынуждены жрать улиток, личинок и пиявок. Всегда жуём. Всех уже в округе сжевали. А тут ты… Нет, нет, решено. Если ты не дашь мне что-то ценное, я не буду тебе помогать. Я уйду сегодня и приду завтра. Или послезавтра. Ты потеряешь сознание от лихорадки… и я тебя съем.
– Мне надо немного подумать, – выдавила из себя Элис.
– Думай! – рявкнула старуха, тяжело поднялась и зашаркала к двери.
Она вышла, постояла минуту за дверью и вернулась. А может быть, не минуту, а пять секунд. В «размазанном» состоянии Элис не умела контролировать время.
Растянув фиолетовые губы в резиновой улыбке, старуха сверху вниз посмотрела на Элис и прохрипела:
– Ну что, деточка, надумала?
– Надумала, мэм, – кивнула Элис и изобразила на лице благосклонную мину. – Я дам вам пушку, если вы вылечите меня. Настоящую пушку, хорошую. Русскую.
– Что такое пушка? – с сомнением посмотрела на Элис старуха. – Странное слово…
– Пушка – это пистолет, – пояснила Элис, внутренне удивившись.
– Пи-сто-лет? – переспросила старуха. Было видно, что она впервые произносит это слово.
Тут уже пришла очередь удивляться Элис. Сумасшествие старухи явно зашкаливало за предельно допустимые значения.
– Вы что, не знаете, что это такое? – она достала из-под блузки Тотошку и повертела им перед старухой.
Та близоруко прищурилась, внимательно осмотрела пистолет и перевела оловянные глаза на Элис.
– Какая-то машинка навроде тех, что выдавливают крем на пирожные?
– Это машинка, чтобы убивать, – тихо сказала Элис, внимательно глядя на старуху. Ей вдруг, возможно, впервые с момента крушения вертолёта, стало по-настоящему страшно. – Кто вы такая, мэм, если вы не знаете, что такое пистолет?
– Я Джин Джемма! Я ведьма, и мне триста тридцать лет! – с достоинством произнесла старуха и выпрямилась. – Кого может убить эта твоя машинка?
– Всех ваших врагов, – сказал Элис. – В ней живут семь смертей. Если нажать вот сюда, – она указала пальчиком с капелькой алого лака на ногте на спусковой крючок, – то вот отсюда, – пальчик переместился к срезу ствола, – вылетит невидимая смерть. Важно, чтобы она попала в вашего врага.
– И что, он умрёт?
– Да.
– И ты дашь мне эту машинку?
– Его имя Тотошка, – сказал Элис.
– То-то-шка, – медленно, словно пробуя на вкус, произнесла старуха. – Хорошо. Я согласна! – она протянула покрытую старческими пятнами руку к Элис. – Давай сюда своего Тотошку.
Элис убрала пистолет за спину.
– Сначала нога! – сказала она.
Старуха досадливо поморщилась, подошла ближе, нагнулась и решительным жестом сорвала с ноги Элис повязку. Элис вскрикнула, не столько от боли, сколько от ужаса и отвращения – в ране копошились желтоватые толстенькие черви, похожие на ожившие кусочки маршмеллоу.
– Черви не дремлют! – наставительно подняв толстый палец с обломанным ногтем, просипела старуха, взяла со стола бутылку с остатками виски и щедро полила рану.
– Пикапу-трикапу! – пропела она низким голосом.
Элис завопила от боли, отбросив всяческие приличия:
– Старая сука! Что ты творишь, мать твою?!
– Скорики-морики, – не обращая внимания на вопли Элис, гудела старуха, сильно прижав свободной рукой ногу Элис к лежанке. – Бомбару-чуфару! Сусака, масака, лэма, рэма, гэма!.. Буридо, фуридо, сэма, пэма, фэма!
– Тварь!! – завизжала Элис, вытащила Тотошку из-за спины и упёрла ствол в морщинистый лоб старухи. – Я продырявлю тебе башку, жирная сволочь!
– Если хочешь жить – ты этого не сделаешь, – заухала хозяйка хижины. – И потом, мои сестры… Они все равно придут и съедят тебя. Только я могу…
– Мой отчим – очень богатый человек, – взмолилась Элис. – Он даст тебе все, что ты пожелаешь… Только прекрати мучить меня.
– Я тебя исцеляю, – как маленькой, объяснила старуха. – И запомни: на свете живут всемогущие люди и немощные, бедные и богатые, но их трупы воняют одинаково! Терпи, маленькая избалованная гадина. Терпи!
Элис опустила Тотошку, сквозь слезы наблюдая, как старуха закончила поливать рану виски, отбросила бутылку, выковыряла пальцем из раны мёртвых червей, сорвала со стены пучок какой-то пыльной травы, раскрошила её в пальцах и посыпала похожим на пепел порошком рану.
– Пикапу, трикапу…Ботало, мотало! – пробормотала она и дунула на рану. В воздух взвилось серое облачко. – Всё! Теперь ты должна лежать этот день и следующую ночь. Только после этого твоя нога будет здоровой. Давай Тотошку!
– А в туалет я как буду ходить? – тихо спросила Элис.
– Никак, – уверенно сказала старуха. – Тебе нечем.
Элис посмотрела в её оловянные глаза, кивнула – и вложила пистолет в подрагивающую старческую руку.
Прошёл час или два, а может быть, и все три. Элис лежала в вонючем тряпье, смотрела в потолок, считала удары сердца и чутко прислушивалась.
Приглушенный хлопок донёсся до неё, когда за окном начало темнеть.
– Жизнь – это очередь за смертью, но некоторые лезут без очереди, – удовлетворённо пробормотала Элис, припомнив ученика дядюшки Фри. – Раз!
Это была самая странная ночь в её жизни. Элис и не спала – и не бодрствовала. Ногу жгло и драло так, словно десять тысяч крохотных кошек вцепились в неё всеми своими когтями, но Элис запретила себе думать о ноге и смотреть на неё.
Она лежала на спине, стараясь дышать ртом, чтобы не чувствовать вони, вертела в пальцах пакетик с последней капсулой «маленького синенького друга», думала о Крис и ждала.
– «Подожги свою кровать – кукле вуду наплевать», – шептала Элис в темноту.
Элис не просто ждала. Она знала: такое оружие, как Тотошка, создано только с одной-единственной целью – убивать. Отнимать жизнь. Никакого иного предназначения у него нет. Тотошка вышел на охоту. Семь патронов – семь сестёр. К утру останется только один. Точнее – только одна.
После того, как в ночи раздавался очередной хлопок, Элис с самым глубоким удовлетворением, на какое только была способна, произносила вслух:
– Три!
– Четыре!
– Пять!
На рассвете хлопнул шестой выстрел. Нога почти успокоилась. Хотелось пить. Элис улыбнулась, разорвала пакетик и положила капсулу «маленького синенького друга» под язык. Это был прощальный подарок Крис.
За дверью послышались шаркающие шаги.
– «Жизнь – дерьмо, учёба – скука. Кукла вуду, будь как сука», – сказала Элис и засмеялась.
В свете разгорающегося дня на старуху было страшно смотреть. Лицо её пошло пятнами, на щеке засохли брызги крови, в глазах вместо былого оловянного безумия горели алые огоньки, как на концертах группы «Пьяные дьяволы».
– Маленькая дрянь! – еле слышно просипела старуха, размахивая пистолетом. – Это ты убила их… Убила моих сестёр, всех до единой… моих любимых, моих маленьких… моих…
Элис усмехнулась, покачала головой.
– Нет, старая жаба, – ответила она. – Их убила твоя ненависть. Тотошка – взять!
Старуха подняла пистолет, прижала стволом к груди и нажала на спуск. Гулко бухнул выстрел. Тело старухи мешком осело на пол.
– «Разбивается посуда – так смеётся кукла вуду!» – сказал Элис.
Она встала с лежанки, осмотрела рану – остался только крохотный шрамик – стащила с правой ноги покрытый запёкшейся кровью кроссовок, подобрала Тотошку, сняла с ног старухи серебряные от старости туфли, обулась и похромала к двери.
Элис вышла из хижины и медленно двинулась по дороге мимо пустых строений в сторону поля. На пороге одной из хижин она увидела торчащие из темноты ноги в грязных полосатых носках.
Приблизившись к краю поля, Элис заметила далеко впереди телеграфный столб с оборванными проводами, а на столбе – человека, прибитого за руки к перекладине.
Человек запрокинул к ослепительно сиявшему в чистом небе солнцу красное лицо и хрипло заорал странную песню, слова которой походили на бред тяжело пьющего алкоголика:
– Ещё там не менее тысячи было
Парней, что богаты, как сквайр Давид.
Они целый день искали уныло
То, что каждый втайне хранит.
А круче всех, ясно, сам Вашингтон.
На мощной коняге верхом сидит он.
Приказы своим отдаёт он ребятам.
Я думаю, было их там миллион .
Элис приблизилась к человеку и заметила, что он вдруг подмигнул ей правым глазом. Она решила, что ей почудилось: ведь висящие на столбах люди никогда не мигают. Но фигура закивала головой с самым дружеским видом. Элис испугалась, вытащила пистолет и почувствовала себя увереннее.
– Добрый день! – сказал человек-на-столбе немного хриплым голосом.
– Ты умеешь говорить? – удивилась Элис.
– Научился, когда ссорился тут с одной вороной. Как ты поживаешь?
– Спасибо, хорошо! Скажи, нет ли у тебя заветного желания?
– У меня? О, у меня целая куча желаний! – И человек-на-столбе скороговоркой начал перечислять: – Во-первых, мне нужны серебряные бубенчики на шляпу, во-вторых, мне нужны новые сапоги, в-третьих…
– Хватит, хватит! – перебила Элис. – Какое из них самое заветное?
– Самое-самое? – человек-на-столбе немного подумал. – Сними меня отсюда! Очень скучно торчать здесь день и ночь и пугать противных ворон, которые, кстати сказать, совсем меня не боятся!
Помощник шерифа округа Парк, долговязый и нескладный парень по имени Тёрн Паудингтон, нажал кнопку рации и проговорил, сглатывая окончания:
– Вызываю шерифа Гордона. Повторяю – долина вызывает шерифа Гордона.
В динамике зашуршало, и хрипловатый баритон устало проворчал:
– Гордон на связи. Что там у тебя, Тёрн?
– Тут такое дело… – помощник шерифа надел наушники и покосился на решётку, за которой в углу сидела на полу Элис. – Кто-то грохнул вдову Гингем. Нашпиговал свинцом, как индейку яблоками. Семь пуль, если быть точным. А потом я чинил проводку на столбе и поймал на болотах обдолбанную девку с пистолетом без патронов. Пистолет странный, я таких никогда не видел. Девка без документов. Говорит, что она прилетела к нам на вертолёте, пилот погиб, а её хотели съесть семь ведьм, но потом они все поубивали друг друга из Тотошки. Что? Тотошка – так она называет свой пистолет. И вообще она утверждает, что является приёмной дочерью Базза Гейджа, да, да, сэр, того самого, «нефтяного барона». Что? Я бы позвонил ему, конечно, но… Понимаете, девка в то же время утверждает, что она – кукла вуду. И у неё зрачки по квотеру каждый. Да, сэр, наркотики. Я тоже так думаю. Пистолет я завтра же отправлю на экспертизу, конечно. Тело вдовы Гингем в морозильнике, ждёт приезда следственной группы. Да, сэр. Конечно, сэр. Не волнуйтесь, я всё сделаю. Жду. Спасибо, сэр. До связи!
Отпустив кнопку на тангете рации, Тёрн положил её на стол, снял наушники и взял в руки пистолет, обнаруженный у девчонки. Черные звезды на рукояти, грубая обработка металла, рубленные обводы… У помощника шерифа создалось впечатление, что это оружие сделали или очень давно, или оно было самодельным.
– Пикапу, трикапу… – услышал Тёрн голос задержанной и вздрогнул.
Он повернулся и увидел, что девчонка стоит у самой решётки и смотрит на него. В глазах хозяйки пистолета помощник шерифа заметил странные алые огоньки.
– Скорики, лорики, – произнесла Элис, вытянула руку между прутьев решётки и разжала пальцы.
И на пол к ногам Тёрна упал, сверкнув в полете, похожий на латунную бутылочку патрон.
– Что это? – не понял помощник шерифа и поднял патрон.
Он повертел его в пальцах, взял пистолет, вытащил обойму, примерил – влезет ли патрон туда. Патрон влез. Обойма с лёгким металлическим шелестом вошла в рукоять пистолета. Тёрн передёрнул затвор и поднял глаза на задержанную. Она улыбнулась и сказала:
– «Туже затяни шнурок – кукла вуду твой дружок». Тотошка, взять!
