Лариса Бортникова
«С»
В базе навигатора оружейного павильона не оказалось. Слепое пятно, к которому надо поворачивать с раздолбанного серпантина. По обочинам поваленный ураганом лес, дальше не то старые склады, не то брошенные свинофермы. Вонь такая, будто все свиньи попередохли с месяц назад. Вместе со свинопасами. Смрад, пыль, жара, грязь и ни одной живой души сразу после съезда на серпантин. Однако камеры по периметру стояли часто. Даже чаще, чем в городе. Да и полицейских дронов хватало. Райончик, по всем признакам, был из «вежливых». Бойцовый такой райончик.
Лишний раз наружу вылезать здесь не стоило, но Герде страшно хотелось по-маленькому, терпеть не было никаких сил, так что пришлось притормозить.
Она втиснула грузовичок в «карман» возле заправочного терминала. Притерлась боком к минивэну с наклейкой «береги честь смолоду – не давай никому поводу» на левом крыле. Вылезла и двинулась к грибку сортира, чуть подволакивая левую ногу. На трость она все же старалась не опираться. Кто знает, все ли местные свинопасы откинулись. Хотя, если подумать, то это уже не имело значения, поскольку на лбу Герды, прикрытое бейсболкой, переливалось свежее клеймо. Круг, в круге отчетливая зеленая буква С. С – старость. В отличие от синего И – инвалидность – это клеймо не стиралось. Никогда.
Последнего добера Герды звали Никогда. Нико. Ник… Двенадцать лет Никогда считался ее лицензированным оружием, и оружием, надо отметить, безотказным. До Ника у Герды были и другие собаки, но этот пёс… он был всем доберманам доберман. Сорок восемь кило мышц и холодной ярости, семьдесят сантиметров в холке, сила сжатия челюсти – сто тридцать кэгэ, идеальная управляемость. Герда улыбнулась, вспомнив, как умело Ник сперва перещелкнул хребет еще даже не успевшему напасть мастифу и тут же завалил на асфальт хозяина – коренастого ингушонка, в свои двадцать с небольшим лет возомнившего себя «собачником». Смешно. Смешно и досадно. Больше у Герды собак не будет. Никогда.
– Леди! Вы не заблудились? Город в другой стороне. Может быть, вас проводить? Подсказать путь? Не найдется ли у вас закурить?
Герда обернулась на оклик и машинально нащупала встроенный в набалдашник трости, но уже бесполезный кликер. Два пацана, две девки – судя по серым в мушку бейсболкам, из ножевиков. Молодежь вывалилась из минивэна – вальяжные, борзые, спокойные. Руки свободны, но это ничего не значит. Ножевику, пусть даже ему еще нет шестнадцати, достать и метнуть лезвие – секунда.
– Так как насчет закурить, милая леди? Был бы весьмааа признателен, – самый долговязый кивнул остальным, не шевелитесь, мол. Чуть ускорил шаг и направился к Герде. То, что он демонстративно отделился от остальных, ничего доброго не предвещало. Пацанчик, похоже, принял ее за «овцу» и намеревался развести на быстрый прецедент. В таких местах незнакомых овец, не пощупав, не отпускают.
Если бы Герда была при оружии, если бы рядом с ней, спущенный с поводка, трусил Никогда, вряд ли гопота рискнула бы вякать. «Боец боевика не тронет из-за пустяка», «боец бойцу – волк, волк в волке знает толк», «респектуй боевика – кланяйся издалека»… Вот только с собой у нее была лишь медицинская трость. С ненужным уже кликером и со злополучными неоновыми полосками по всей длине – чтоб никто, не дай бог, не решил, что это средство обороны. Овца! Как есть овца!
– Или вы не курите? Слыхал, в городе это не модно.
Глазок камеры был рядом – руку протяни. Где-то в небе жужжал полицейский дрон. Но говнюку на это было плевать. Он унюхал добычу и не собирался ее отпускать просто так.
Герда знала это ой как хорошо. По молодости и от скуки кто из бойцов не задирал терпил? «Плох тот боец, кто не вздул сто овец», «В день по овце – гордость на лице», «Не отжал овечий шмот – не драчун ты, а задрот»… За пятьдесят лет в мире ничего не изменилось. Если у тебя есть оружие, то тебя уважают. Нет оружия – учись терпеть, выкручиваться и давить лыбу.
– Не курю, но есть с собой. Сигарета? Сигара? Вейп? – произнесла Герда, с трудом выталкивая из себя слова и вымучивая улыбку.
– Я бы предпочел сигарету, милая леди. – Пацан подошел совсем близко, и Герда слышала, как от него пахнет мятной жвачкой, пивом и подростковым адреналиновым потом.
Она очень медленно, все с той же неестественной улыбкой шагнула навстречу гопнику и повернулась левым боком, чтобы подсвинок сам мог достать из ее кармана портсигар с куревом. С любым куревом, на любой вкус. Портсигаром она затарилась на обязательных курсах Обороны Вежливостью, признав, что окончательно сдала, что доберман тоже уже никуда не годится и что пришло время выходить из гильдии «кинологов». Там же, на курсах, она купила с десяток обучающих ОВ-флешек, из которых почерпнула главное. Если ты ОВца – подмахивай, подмахивай и еще раз подмахивай. Будь готова к тому, что любой сучонок с оружием тебя нагнет, если дать ему даже не возможность, намек. Таскай с собой «овечий набор». Всего, конечно, не предусмотришь, но сиги, вода, конфеты, жвачка, мерзавчик с коньяком, еще пара-тройка мелочей – и можно кой-как жить.
Нет. Ей это вовсе не нравилось. Да что там, ее от этого тошнило. Хороший махач она любила. Но но в восемьдесят с лишним выбор невелик.
– Благодарю. И всё же не сочтите за назойливость, леди… – Загорелая ладонь бесцеремонно скользнула в ее карман, нашарила там жестяную коробочку, вынырнула обратно с добычей. Говнюк демонстративно прикурил, потом развернул лицо к камере. – Но мы с друзьями не наблюдаем на вас никаких цеховых маркеров, а это в каком-то смысле может означать скрытую угрозу и считаться преце…
– Не наблюдаешь маркеров? Ну смотри тогда, рыло прыщавое!
Герда блефовала. Еще как блефовала, но это была ее единственная возможность уехать отсюда непотрепанной. Так что она перебила ножевёнка, не дав ему договорить последний слог и получить законное право зайти в бой. Сдернула кепку. Отбросила ее в сторону. Провела ладонью по седому (постриглась с утра) ёжику и встала так, чтобы он увидел клеймо. Чтобы они все увидели.
Солнце в июле яркое. Свежая «С» засияла, как встроенный в башку зелененький датчик. С – старость.
– Ой! Ааа, мать ее, братюни! Она зеленкой меченая! Сейчас сблюю. Валим отсюда нахрен.
Пацан шарахнулся от Герды, как от чумной. Споткнулся о корень, едва не упал, кажется, потянул лодыжку. За пять шагов домчал до своих – те уже торопились к машине. Толкнул неуклюжую пухлую девчонку в спину, так что она носом влепилась в полуоткрытую дверцу. Девчонка взвизгнула, матюгнулась. Сопение, треск рвущихся джинсов, звяканье бутылок. Кто-то вопил «заводи, Мул, заводи…». «Да куда ты прешь! Аааа ляяяя!»
Герда смеялась. Смеялась громко, сухо, зло. Стояла выпрямившись и хохотала.
– Ствол – западло, сука старая! Зашквар! У кого в кармане ствол – тот дерьмовый дерьмобол! – крикнули из минивэна.
– Пу… – Герда изобразила пальцами пистолетик. Потом дунула на указательный – на курсах стрелков им показывали много кинозапрещенки, где чуть ли не каждый актер делал такой жест. – Да, милые. Зашквар. Он самый. И западло.
В туалет ей расхотелось. Хотелось курить, но сиги утащил гопник. Так что она просто пошла к машине, уже без всяких колебаний наваливаясь на трость.
В восемьдесят с лишним выбор невелик – или в овцы, или в стрелки.
– …потом идете в десятый кабинет за меткой. И это ммм… ваше новое средство самообороны придется приобрести самостоятельно. Мы такого у себя не держим. Ну, сами, наверное, уже выяснили, где и как. – Чиновница из Комитета по Безопасности Населения (судя по мозолям – лучница) старалась держать профессионально безразличное лицо, но все равно ее нос и губы морщились от плохо скрываемого отвращения. А может, она просто хотела чихнуть.
– Да. Выяснила. Простите, офицер, а завтра я, получается, целый день буду безоружна? Это не противоречит закону?
– В вашем случае – нет! – Она все-таки не стерпела, скривилась, словно только что разжевала гнилую устрицу, и процедила неуставным высокомерным тоном: – Да не беспокойтесь вы, мадам. Кто к вам теперь подойдет-то, с этой вашей штукой на лбу. Где документы на собаку? Оформляем списание.
Крепкие пальцы лучницы скользили туда-сюда по тач-столу. Рубашка с шевроном КБН на груди была ей мала, и когда лучница наклонялась, виден был кружевной кокетливый лифчик.
– Оставить пса нельзя? Я не буду им пользоваться по назначению. Да и по возрастной амортизации он уже не годится для самозащиты. Собака очень старая.
Глупый вопрос. Бессмысленный. Герда отлично изучила статью 134 Кодекса гражданской безопасности: «О самообороне в возрасте дожития». Но все равно почему-то спросила.
Чиновница пожала плечами. Видно, что привыкла к таким заходам, и не только от собачников. Наверняка старые мечники умоляли оставить им их оттюненный бастард – на стенку в гостиной повесить, а метатели прижимали к груди любимую пращу и пытались обойти предписание, выдавая фальшивку за подлинник. Только Комитет не обманешь. Там все записано, зафиксировано, замерено, залицензировано, зарегистрировано.
– Послушайте, уваж… – передумала, быстро глянула в левый верхний угол стола, – послушайте, Герда Иосифовна. Мы даже «ножевиков» в случае возрастного клеймения обязуем пользоваться исключительно столовым пластиком. И это справедливо. Вот если бы вы сдали положенные тесты на оборону вежливостью, Комитет рассмотрел бы ваш запрос. А так… Увы. Собаку на списание.
– Какая разница? Какая, к чертям, вам разница? – Сорвалась вдруг Герда. – Пёс дряхлый. Слабый, как болонка. Он и есть, если выражаться вашим языком, пластиковый столовый прибор. Пусть доживет свои пару лет дома. Я его даже выгуливать не стану – в лоток справит дела.
– Таков закон, мэм. Мы заботимся о вашей безопасности. Десятый кабинет. Пожалуйста.
«Мы заботимся вашей безопасности»! Плакат, прибитый над оружейным павильоном, выглядел странно. Не привычный экран, на котором слоган Комитета сменялся уверенными лицами вооруженных граждан, а тряпичная растяжка с черной по красному надписью. Подойдя поближе, Герда разглядела, что буквы были не нарисованными, но идеально перфорированными. Расстояние между отверстиями было таким, что еще метров с двадцати текст выглядел обычным текстом. Но стоило подойти поближе…
– Кольт, – пробормотала Герда. И заставила себя добавить киношное, но от этого еще более похабное: – Старый добрый кольт. Хорошая работа.
Металлические двери павильона медленно разъехались. Ну что ж! Добро пожаловать в мир слабаков, стариков, изгоев. Наслаждайся.
– Бабка? Ты б еще после обеда п-приперлась. Чего раскорячилась посреди дороги, вбок отойди, с-старая. Мешаешь.
Коляска катилась прямо на нее бесшумно и быстро, без соблюдения каких-либо приличий, регламентов и правил. Герду аж замутило. Какой-то кривозубый азиат-спинальник в креслице на колесиках ведет себя с ней хуже, чем с овцой. Да за такой наезд ей сейчас полагалось орать «прецедент» и давить на кликере «фас». А потом стоять поодаль и с улыбочкой следить за происходящим, чтобы отозвать собаку ровно за секунду до того, как она перегрызет хаму горло.
– В смысле? Не поняла… – она все же отскочила, позволяя колясочнику притормозить рядом. – Вы думаете, что раз в коляске, так вам и грубить можно?
– Хахаххаа, – закудахтал спинальник. – Не привыкла еще, с-старуха? Бойцовое п-прошлое мешает? Всё можно. К-конечно. Только не п-потому что в коляске, а вот поэтому. – Он стащил с головы шапочку. Синяя «И» выглядела не менее уродливо, чем зеленая «С». Особенно на узком морщинистом лобике инвалида. – Стрелкам можно всё.
– Нет. Не привыкла. И вряд ли смогу.
– А ты п-привыкай. Теперь у тебя жиза – с-сплошной вестерн. «Каравай, каравай – кого хочешь убивай». И ничего тебе за это не будет, если попадёшь, конечно. Ну, что ищем? Зигушку? Глок? Вальтерочек? Т-тетешечку, может?
– К-кольт, наверное, – непроизвольно (хотя так ли уж непроизвольно) передразнила колясочника Герда и перекинула трость из правой ладони в левую. – Сорок пятый. Ааа! Маать! Это что еще за мразь?
Пол оружейки был холодным, чуть влажным и грязным. Кажется, даже заплеванным, если не хуже. Герда лежала лицом в вонючей лужице, не двигаясь и не дыша, чтобы не провоцировать собаку, впившуюся в ее шею чуть ниже затылка.
Псинка казалась совсем крошечной. Герда чувствовала все ее четыре когтистые лапки на своей спине, но хват у мрази был правильный и плотный. Шевельнись – и тварюшка скользнет пастью к сонной артерии. Хребет перекусить у нее, конечно, не выйдет, но и так получится хорошо. И вонючая лужица под носом Герды станет красной, густой и красивой.
– Что за порода, я не вижу?
– П-пудель. К-карликовый. Девочка. – В голосе азиата зазвучала очень понятная и знакомая Герде гордость. – Добрая, но не любит, когда дергаются. Барсетка, хватит. Отпусти бабушку. Бабушка хорошая.
Лапки весело потоптались по позвоночнику, зубы разжались, и Герда почувствовала сперва, как в ее щеку ткнулся холодный нос, а потом липкий горячий язык радостно облизал ее левое ухо.
– Эй-эй. Не настолько хорошая! Ты с-сама хоть поднимешься, или п-помочь?
– Битый небитого везет, – хмыкнула Герда, но не стала отказываться от протянутой руки, – Мне бы чаю с коньяком, если тут наливают. А ты что? Тоже собачник что ли? Южная гильдия? Что-то я про тебя прежде не слыхала…
Игоря (за чаем они познакомились) Герда все-таки знала. Он, как и она, был с северо-запада. На цеховом форуме светился под ником Кореец13 и перешел в высшую бойцовую лигу за год до того, как пропасть. Лично пересечься им не довелось, да и в Сети болтать тоже особо было не о чем. Но она помнила и его аватар – хмурый алабай в стетсоне, и семь заслуженных звезд под аватаром. В дуэльных списках Кореец13 торчал в первой сотне, хоть и не слишком высоко. Хороший боец и умелый собачник. Когда-то… А теперь кусок корейца в кресле. С натасканным (и запрещенным, между прочим) бойцовым пуделем на коленях.
– П-понимаешь, Иосифовна, после аварии я пять лет тянул. Не с-сдавался. На боёвки, конечно, забил, но в остальном ничего не изменилось. Собачникам, сама знаешь, и без ног можно жить. Ну, жена ушла. К лучшему другу. Дети с-стали реже навещать… Друзей п-поубавилось. Т-торчал на даче. У меня там оборудовано все по высшему разряду. Анжи опять же. Ты б видела мою сучечку, мою Анжи. Морда воооо. Лапищи воооо. П-пасть вооо.
– Алабай?
– Нее, метисочка… – заулыбался Игорь. – Только здоровая такая. К-как лошадь. Умница моя. Сто десять команд. Что под к-кликер, что под голос.
– Подохла, что ли? Новую не дали? Гильдия отказала?
– Не… Зачем не дали? Дали. Да я с-сам уже не захотел. Подал добровольную заявку в КБН на клеймо. Лабаз приобрел у одного ковбоя. Барсетку завёл, чтоб не с-скучно. Так и живу сам по себе. Гостей, сама понимаешь, принимаю редко.
– Как это добровольно? – Герда поперхнулась от удивления. – Добровольно вот этот позор? Как?
– А вот так. Были причины. Я ж тебя не с-спрашиваю, чего ты к-клеймо себе на лоб залепила. Чего овечить не пошла. Тебе жить-то осталось лет пять-десять, так и дотянула бы потихоньку в т-терпилах.
– Не твое дело! – Жилка на виске набухла и затрепетала. Волноваться и злиться Герде было вредно, но как тут не психануть. – Не захотела подмахивать, вот и не пошла.
– П-подмааахивать она не захотела. Ладно врать-то. Т-тест на т-терпимость не сдала. Как будто не видно. – Игорь долил коньяку в свою рюмку. – Пошли в т-тир. Подберем тебе с-ствол, с-старуха. Стрелять хоть умеешь?
Стреляла Герда терпимо. Натаскалась за год. Трени КБН проводил раз в две недели. С утра новобранцы шли на уроки ОВ, потом на полигон, как положено. Полигоном никто не пренебрегал, хотя всех от него мутило. Каждый, конечно же, рассчитывал без проблем сдаться на ОВ и никогда больше не унизиться до огнестрела. Ведь, по статистике, только три процента бойцов сливают ОВ-тесты.
Об этом и о том, какой будет их жизнь, если они попадут в три клятых процента бездарных слабаков, не способных даже отболтаться, говорить было не принято. Разговаривали вообще мало. В основном в раздевалках и только «передайте, будьте добры, полотенце» и «позвольте пройти в душевую». Свою лицензионку каждый оставлял в боксе, еще до раздевалки, но какие-нибудь опознавательные мелочи вроде цеховых браслетов или шарфов всё равно брали с собой. Хотя и без маркеров было ясно, кто есть кто. Отличить арбалетчика от лучника нетрудно. Тело, с детства привыкшее к тому или иному оружию, выдает бойца сразу. Кто как стоит, как идет, куда смотрит, как дышит. Даже «кислотниц» видно по разъеденным подушечкам больших и указательных пальцев.
Группы периодически перетасовывались. Считалось, что так минимизируется вероятность стабильных альянсов, но все равно рано или поздно приходилось сталкиваться с уже знакомыми. Герде нравилась одна парочка – муж с женой. Оба «гольфисты». Крепкие спины, накачанные руки, правое плечо сильно ниже левого. Они почти не смотрели друг на друга, но понятно было, что вместе уже долго и не просто по привычке. Пару раз Герда встретила их в итальянском ресторанчике у ратуши. Они ужинали, молча, каждый уткнулся в свой планшет, клюшки прислонены к креслам. У него длинная, с тяжелой свинцовой головой. У нее короткая, из углеродистой стали, остро наточенная. Он пил холодный чай, она – пиво.
Герда с Ником сидела на веранде (внутрь кинологов не пускали) и следила за гольфистами сквозь прозрачную стену кабачка. За час они не обменялись ни словечком.
После «зеленой метки» семейным парам рекомендовался развод. Герда надеялась, что «гольфистам» повезет, что они сдадутся на ОВ и останутся вместе. В себе-то она была уверена.
– Получим значок ОВ, поедем куда-нибудь на юг. Там, говорят, поспокойнее. Бойцов мало, в основном овцы. Так что поживём еще. Ясно тебе, глухая тетеря? А… Эй, Нико!!! Слышишь меня?
Пес дремал рядом, положив треугольную башку Герде на колени, когда она открыла официальное письмо, ничуть не сомневаясь в его содержимом. И тыкался носом ей в щеку, когда она сидела окаменевшая и белая, уставившись в планшет и в сотый раз перечитывая «…явиться в ближайший отдел КБН для возрастного клеймения».
– Чего думаешь? Не думай. Шмаляй. Локоть держи, с-старуха! Локоть… Давай! Вот так хорошо.
– Игорь… – Герда отстреляла последнюю обойму, сняла наушники. – Вопрос есть.
– Неплохо. К-кучненько.
– Угу. Но я не про это. Я про… Ну, как оно, когда ты в человека… вот это? Ну… Стреляешь? Как оно? Это же страшно. Это же можно насовсем.
Игорь развернул коляску и поехал прочь. Барсетка семенила следом.
– Погоди… Да стой ты, – догнала с трудом, облокотилась на спинку коляски. Тяжело задышала.
В живот ей ткнулось холодное дуло.
– Вот т-так. Могу сейчас шмальнуть, и всё. На поражение. Насмерть. Это моё право И-инвалида. Твое право С-старухи шмальнуть в ответ, хоть в ногу, хоть в глаз. Нам – с-слабакам все можно. С-скажи за это с-спасибо с-системе. Она заботится о нашей безопасности. Да, Барсетка?
Пудель, услыхав имя, бойко заколотил некупированным хвостом.
– Безумие какое-то. Мерзость, дрянь и безумие. Как можно ЭТО называть оружием? Фу. Нет. Не смогу я. Я его даже трогать до сих пор брезгую.
– С-сможешь. П-привыкнешь. Т-только одному т-тяжко. С-семья у тебя есть?
– Нет. – Герда покачивала кольт в руке, пытаясь привыкнуть к развесовке. – Собака была, вот. По кличке Никогда. А теперь нет. Теперь я одна.
– Смешная кличка, – Игорь зевнул, демонстрируя нарочитую скуку. – Ну что? Оформляю твой к-кольт, с-страруха?
Герда верила в систему, как и все бойцы. С детства ей твердили, что нужно быть сильной, ловкой, усердной и вежливой. С чужими особенно. В незнакомом районе еще вежливее. В чужом городе совсем вежливой. Сто раз отмерь, один отрежь. Слово серебро, молчание золото. Вылетело… не поймаешь. Не нарывайся и не провоцируй. Будь уверенной, спокойной, ходи прямо, всегда будь готова зайти в бой. В бою контролируй себя, не превышай степень самозащиты, уважай соперника. Дерись!
Вежливость, сила, безопасность – три столпа системы.
О твоей безопасности заботится государство, Комитет и ты сама. И, конечно же, твое оружие. Лицензированное, закодированное в твоем профиле, указанное в твоём полисе, обозначенное на одежде цеховым значком или маркером. У кинологов на значке морда веселого питбуля. У мечников – бастард. У кислотников – мензурка. У рукопашников – кулак. Ничего вычурного. Кто чем бьётся, тот тем и гордится.
Если ты не боец – ты овца. По статистике, овец – тридцать пять процентов населения. Самая многочисленная гильдия. И единственная, принимающая новобранцев любого возраста. Быть овцой не стыдно. Так говорят. Но еще говорят «овечить – свою жизнь калечить» или «всякая овца живет без чести и лица», «кто не щупает овец, у того обвис…». Ну, много про овец кричалок, одна другой тупее.
Похоже, сами овцы так не считают, но кому из бойцов интересно что там считают овцы. У бойцов своя жизнь. Жизнь про вежливость, силу и безопасность. И про бой.
Ту девятилеточку звали Лина. Лина из юго-восточного цеха рукопашников. На переменке в школе Лина с разбегу врезалась в мальчика из старшего класса. И вместо того чтобы отскочить, замереть и немедленно извиниться, со всей силы ударила мальчишку коленом в пах. Тогда она впервые услышала код-слово, сказанное лично ей.
– Прецедент. – Мальчик разогнулся. Белый, спокойный. С холодным ясным взглядом. Повернулся лицом к камере. – Прецедент.
Еще можно было отозвать. Собственно, все (и ученики, и учителя) ждали, что Лина заявит отзыв, что пострадавший его примет, и дело обойдется незначительным штрафом. Но, может, тот мальчик нравился Лине или, наоборот, был какой-то между ними давний спор.
– Есть прецедент! – голосок у Лины был звонкий, дерзкий.
Дротик попал девчонке в коленку. За удар в пах – равнозначный ответ. Крови почти не было. Но Линка вдруг сломалась, опустилась на пол, задохнулась от боли. «Прецедент исчерпан. Денежной компенсации не требуется», – слов Линка не слышала, но поняла сказанное по губам. Кивнула, соглашаясь. Тут же подбежали школьные врачи, забрали ее в палату. Дальше перевязки, уколы – не больно, не обидно. КБН назначил рассмотрение прецедента на следующий же день. Записи отсмотрели, ситуацию запротоколировали, делу присвоили порядковый номер. Мальчик был безоговорочно в своем праве. Превышения самообороны не обнаружено. А то, что после дротика Линкино колено перестало гнуться – допустимая погрешность.
Тогда Лине, точнее, ее родителям – она еще находилась официально под их опекой, предлагали оформить инвалидность. И сразу перевести ребенка в ОВ. Но, разумеется, никто на это не согласился.
– Чтобы моя дочь – и овца? Я против! – заявила мать. Отец согласно кивнул.
– А может, ей метку шлепнуть в лоб, а? Было бы круто. Представляешь, Линка, заходишь ты в пиццерию со стволом… и все такие по углам, по скамейкам и потихоньку отползают. – Это уже Марик – старший брат издевался за ужином, когда семейный совет решал, в какой бы цех пристроить больше не пригодную для рукопашки дочь.
– Марк. Пожалуйста, не говори гадостей за столом. У Лины отличный выбор. Кислоты, газ или вот… собаки.
– Овцы еще, – заржал Марк, но под тяжелым взглядом матери примолк. До шестнадцати лет родители были вправе навалять неразумным чадам без всякого прецедента.
В общем, про любимую семейную рукопашку пришлось забыть, а первую свою бойцовую собаку Лина, точнее, Герда (имя она поменяла в шестнадцать) получила через сутки после того ужина. Поздно для кинолога экстра-класса. Нормально, чтобы жить как полноценный боец, чувствовать себя уверенно, безопасно, а главное, регулярно радовать себя хорошей вежливой драчкой.
К шестнадцати с родными пришлось разбежаться, слишком непохожими они стали. Разные гильдии – разные интересы. Хотя собачники Герду так и не приняли до конца – для них она осталась чужачкой. Может, поэтому и не сложилось у нее с собственной семьей (обычно браки заключались внутри гильдии). Герда, однако, не огорчалась. Ей нравилось одиночество, самостоятельность и… собаки. Почти все потомственные кинологи считали, что привязываться к собакам глупо. Пёс, каким бы умным он ни был – всего лишь оружие. Любимое, ценное, подогнанное идеально под владельца, но не более того. У Герды так не получалось.
– Вам никогда не стать кинологом экстра-класса. Слишком привязываетесь к животным. А жаль. Жаль. Вы весьма талантливы. – Она слышала это от старейшин гильдии, наверное, миллион раз. Но поделать с собой ничего не могла. Да и не хотела.
Она. Ее собака. Простая честная работа в супермаркете. Сперва на кассе, потом в охране. Редкие посиделки с коллегами по работе – вежливые, скучные, недолгие. Любимый ресторанчик у ратуши. Иногда бар на набережной, тот самый, где она однажды почти насмерть билась с собачником из юго-восточной гильдии. Раз в год – театр. Она любила оперетту. И любимое развлечение – еженедельный променад по дуэльному бульвару. Самая большая радость для бойца. Выйти вечером на бульвар, выбрать противника по силам, спокойно оговорить условия, побиться до первой крови, а то и зайти чуть подальше, если есть взаимный интерес и желание. Иногда после хорошего махача можно было продолжить вечеринку. Сходить с хорошим человеком в ближайший бар, а то и провести вместе ночь.
Жизнь бойца проста, регламентирована и понятна.
Настоящих, не дуэльных прецедентов у Герды тоже было предостаточно, но все же она не считала себя оторвой или забиякой. С десяток переломов, несколько шрамов от ножей и дротиков, небольшие ожоги. В общем, до своих восьмидесяти она дотянула без серьезных травм и потерь. Хотя… Как-то раз ей неплохо навалял пожилой биточник. Причем, Герда сама наехала на дядю – ей показалось, что он скорчил ей рожу и назвал тощей овцой. Естественно, она заявила прецедент и, не дождавшись отзыва, спустила собаку. Пса дядя вырубил прямо в полете, ловким ударом в нос, а потом шагнул к Герде. Дальше она очнулась уже на газоне, куда ее и пса отволок заботливый биточник.
– Десять секунд отключки. Норма. Прецедент исчерпан? – улыбнулся он, глядя на часы. – Моя гильдия выставит вашей гильдии счет за ущерб.
– Какой ущерб? – простонала Герда. – Была же провокация с вашей стороны.
Потом уже, отсматривая запись, Герда поняла, что ослышалась. Кинологи оплатили биточникам солидный штраф, старейшины сделали Герде внушение. Сотрясение вылечили, плечо срослось, а вот собаку пришлось заменить. На маленького, суматошного и смешного питбулёнка. После питбулёнка был стафф, потом опять питбуль, потом ротвейлер, потом метис…
Герда помнила их всех. Их имена, их характер, то, как они тыкались мордой в ладонь, выпрашивая ласку. То, как скакали по квартире, гоняясь за заводным кроликом. Как работали на площадке… как заходили в бой… Как выходили из боя, если выходили.
Хорошие были времена – больше таких не будет.
Из-за кольта в подмышечной кобуре Герда чувствовала себя потерянной и глупой. К тому же ее снова стал мучить стыд за собственную слабость и никчемность, и за то, что все эту слабость и никчемность видят. Еще хотелось есть, пить и умыться холодной, желательно ледяной водой – кондиционер в грузовичке сломался давным-давно.
«Ладно. Рано или поздно мне придется это сделать. Так что лучше прямо сейчас», – сказала Герда сама себе и притормозила возле заправки.
Если меченая старуха заходит вдруг в придорожное кафе, чтобы заточить кусок пиццы, все потихоньку растворяются, и носатая барменша – лучница (блочник лежит на стойке, между бутылками с кетчупом и горчицей) разумно прячется в подсобке, даже не прихватив оружия, потому что – смысл? Лишний раз хвататься за лицензионку при стрелке – дураков нет.
Официантка медленно, медленнее, чем положено боевым регламентом, приносит горячую пепперони, стакан колы и кусок пирога. Узенький форменный жакетик официантки расстегнут так, чтобы старуха с зеленой меткой на лбу видела – все пять боевых дротиков распиханы по ячейкам, а руки официантки заняты подносом с едой. Прецедента нет! Нет даже намека на него.
Впрочем, меченому прецедент и не нужен. Герда может в любой момент выстрелить в плоскую грудь официантки (на бейджике нацарапано карандашом «Марина», под бейджиком цеховой значок). Просто так. По праву с-старости и с-слабости. Даже не надо пояснять, что ты огорчена, потому что заказывала пепперони на тонком тесте, а тебе принесли не пойми что.
Герда поблагодарила официантку кивком и откусила огромный горячий кусок. И еще один. И запила все это холодной колой. Подтянула к себе тарелку с пирогом.
– Добрый вечерок, леди. Приятного аппетита. Могу ли я обратиться к вам с просьбой, маленькой такой просьбочкой? Мне очень-очень нужно добраться до города, а я без машины. Если бы вы меня подвезли, я бы была вам признательна. Очень-очень признательна.
Вот так. Только задумаешься о том, что теперь у тебя даже сигаретки лишний раз не стрельнут, как сразу опровержение. Герда повернулась лицом к тощей несуразной девице, чтобы та разглядела клеймо и отвалила уже к чертям собачьим, но девица продолжала хлопать глазами, как овца. Собственно, ей она и была. Нашивка «ОВ» на рукаве была какая-то обмахрившаяся и засаленная. Как и сальные интонации и ласковые умоляющие глазки за заляпанными стеклами очков.
«Заходит как-то пьяная в слюни овца в бар рукопашников и блеет», – вспомнила Герда начало тупого анекдота.
– Нет.
– У меня финансовые трудности. Временные. Очень. Очень прошу… Умоляю.
Это, конечно же, был прецедент. Маленький, тупой овечий прец. Когда после прямого отказа продолжается нытье и губки бантиком. Еще позавчера Герда озверела бы и от этих умильных гримас, и от липкого голоска. Еще позавчера, и она бы уже натравливала Ника на оборзевшую вконец овцу. Не сильно, без крови, но слегка повалять по полу и напугать, чтобы думала, к кому лезет. Но сейчас Герде почему-то не хотелось «учить овцу жизни». Даже наоборот! Сейчас эта носатая жердь была как-то кстати, что ли.
Герда вдруг поняла, что страшно соскучилась по собаке. Невыносимо. Семьдесят с лишним лет Герда почти никогда не оставалась одна.
– В машину. Рядом. – скомандовала Герда и непроизвольно нажала на кликер в трости, чтобы продублировать команду.
– Спасибочки. Ой, спасибочки вам.
В грузовичок овца заползала минут пять, неуклюже примеряясь к ступеньке и цепляясь за поручень.
Молчать овцу в ее «отаре», конечно же, не научили. Так что пороть чушь она начала сразу же, как выехали с заправки.
– Как же хорошо, что я вас встретила. С вами так спокойно. Вообще, уважаю я стрелков. Вот вас все боятся, избегают, а я уважаю. Я вас как увидела, сразу поняла, что вы мне не откажете. Спасибочки вам преспасибочки. Хоть немножко рядом с вами отдохну.
– От чего отдыхать-то? От подмахиваний и улыбочек липовых? – Герде стало смешно.
– Хихихихихи! – захихикала, отзеркаливая Герду, овца. – Вот поэтому вы с нашими тестами и не справились. Вам кажется, что овечить легче легонького. А я, к примеру, в третьем поколении – ОВ. Нас с пеленочек учат читать бойцов. Анализировать ваши реакции, мониторить микромимику, жесты. Думаете, просто? Тебе еще трех лет нет, а тебя уже гонят в «дуэльные бульвары» скрипты на боевиках отрабатывать. Не смогла отболтаться – сама дурочка. Лежишь потом вся поломанная, в гипсе там, в бинтах сям, но не отдыхаешь, а теорию начитываешь. И всю жизнь в напряге. Ходишь и ждешь, откуда прилетит. Каждую секундочку на стрёме.
– Ну так шли бы в нормальный цех. Кто мешал? Честный махач в тысячу раз лучше ваших ужимок. Нет?
– И то верно. И то… Не идем потому, что у овец айкью традицонно ниже, чем у бойцов. Нам трудно освоить какое-либо оружие, кроме вежливости.
Герда покосилась на очкастую. Та, прижав ладошки к груди, глядела снизу вверх, часто моргала и щерилась. Мерзость все же какая. Чем-то овца напоминала Барсетку. Только хвоста не хватало. И чтоб вилял. Туда-сюда. Туда-сюда.
– Ладно. Не лебези. Я ж сказала – довезу.
– Ой. А тут песика возили, да? Доберманчика? Так вы, значит, собачница? Собачек я люблю. Я же на псарне работаю. На северо-западной. Где списанок держат.
Герда повернулась вправо. Уставилась на овцу. Та держала в пальцах клочок собачьей шерсти и рассматривала его с таким интересом, словно пыталась обнаружить в шерсти алмазную россыпь. Ну или блох.
– На псарне? Северо-запад… Ты скажи мне. Их там нормально кормят? Вольеры большие?
– Ой, да. И ветобслуживание прекрасное. Разумеется, до тех пор, пока животное пригодно для учений. Обычно неделя – две. Хотя собаки разные, конечно. Опять же, какой цех какую собачку запросит. Если рукопашники, то и по месяцу, бывает, отрабатывает животное. А к мечникам за собачкой можно даже не заезжать. Утром отвез. Вечером они просто шлют отчет об утилизации. Хотя там уже и утилизировать обычно не надо. Хуже всего, конечно, если к кислотникам попадёт псиночка. Сами понимаете. Долго там всё. Трудно пёсикам. Так их жаль. Так жаль.
– Да… Нет. Да. Всё ясно, – Герда сглотнула. Знала отлично, что происходит с собакой после списания, но одно дело знать – другое слышать вот так. Впрямую. С подробностями. – Где тебя высадить?
– А так, конечно, зверушки тоскуют по хозяевам. – Овца не затыкалась. – Особенно первые пару дней. Не понимают, что происходит. Знаете, подходишь ей задать корм, а она лежит на коврике и глаза такие… как у ребенка, которого мамочка бросила. Некоторые даже плачут. Так жалко их. Так всех спасти хочется.
– Где тебя высадить? – рявкнула Герда так, что, кажется, скрипнула и пошла еще ниже трещина на лобовом стекле грузовичка.
– Ой. Вот прям здесь можно. На остановочке. Я тут неподалёку живу, и каждое утро, знаете…. Отсюда на работу. К собачкам моим бедненьким. И еще, мэм. – Тон очкастой неуловимо изменился. Она внезапно перестала лебезить и лыбиться, но как-то подтянулась, осунулась лицом и совсем не подходящим для овцы голосом произнесла: – Хочу оказать одну очень неплохую услугу, если вы, в свою очередь, окажете мне встречную.
Герда могла бы выстрелить. Прям сейчас и могла. Шмальнуть прямо в сальное пористое лицо овцы. Но почему-то руки отнялись, и вместо того, чтобы расстегнуть кобуру и выдернуть кольт, впились в баранку.
Она уже с полминуты назад догадалась, что ей предложат. И что попросят взамен. Еще было предельно ясно, что овца не случайно к ней подсела. Что, скорее всего, её вели не только сегодня, но еще раньше, с самых овечьих курсов, когда она начала заваливать тесты один за другим. Следили. За ней и за ее псом. Ждали момента.
Герда могла бы выстрелить. Но вместо этого откинулась в кресле, сглотнула вязкую слюну и процедила сквозь зубы:
– И что же вы хотите за собаку? Я ведь верно поняла, вы предлагаете вывести из псарни мою собаку, чтобы взамен я воспользовалась правом «С» и… и…. и … – Слово «убить» Герда произнести не смогла.
– Именно так. Взгляните. Вы, кстати, в каком-то смысле знакомы.
Фотография скользнула Герде в ладонь. Маленькая, с сигаретную пачку размером. Надо было стрелять, но вместо этого Герда посмотрела на снимок. Это были «гольфисты», те самые. Муж и жена.
– … обычно ужинают в кафе у ратуши. Нас интересует мужчина. Подумайте до завтра, Герда Иосифовна. И еще. В псарню пришел запрос на животных. «Кислота» с понедельника устраивает цеховые учения. Им нужно много собак.
Овца выпрыгнула наружу так резво и ловко, словно тренировалась в зале каждый день по несколько часов. Пошла прочь, размахивая мешком с овечьим гнилым хабром. Надо было стрелять. В спину. Но вместо этого Герда врубила на полную мощность рок-волну, чтобы оттуда орало, вопило, визжало и громыхало. Чтобы не думать.
«Всякая овца – тварь без чести и лица».
Давненько Герда не пила на ночь больше одной банки «Гиннеса». Но в этот вечер банки ей не хватило, не хватило и трех. А еще, впервые в жизни, ей нужен был совет. Не дружеская рекомендация цехового старейшины, не осторожное одобрение другого бойца, а именно совет. Герде нужен был совет. Или даже хуже… (Герда открыла четвертую банку) ей был нужен друг.
Семьдесят с лишним лет рядом с ней всегда был друг. Ну и что, что друг этот был с хвостом и лапами. Зато он умел когда надо – слушать, когда надо – молчать, когда надо – он вставал на ее защиту… Всегда вставал. Всегда! Никогдааа…
– Никогда! Никогда… Глупая кличка, правда? Я еще в питомнике это поняла. Глупейшая. Как могут собаку звать Никогда. У тебя как звали собаку? Анжи? А эта твоя нынешняя, она не настоящая собака. Она кошка какая-то.
– Т-тебе нельзя мне звонить, с-старуха. В курсе?
– Дааа! Именно поэтому ты мне в кобуру записку с номером сунул? Чтоб не звонила? Вот я и не звоню. Видишь. Не звоню я. – Герда пыталась говорить спокойно, только голос у нее дрожал. И язык заплетался.
– П-понравилась ты мне. На с-свидание позвать хотел, – хохотнул Игорь. – С-случилось что?
– Мне… Предложили. Ну… Вернуть собаку. Ника. Никогду. Понимаешь? А взамен я должна, ну… Одного человека. Ну, по праву «С». Понимаешь?
– Да, – Молчание. Звук открывающейся бутылки. – П-понимаю. И что?
– Собаку обещают вернуть. Понимаешь? Собаку мою. Ника. Никогду. Никогдашку… А я тут… – голос совсем сорвался, горло сцепило, словно Герда махом хлопнула стакан табаско. – Я одна. А это мой. Друг. Никогда. И я могу его спасти. Понимаешь?
– Ну и? Что же ты надумала, с-старуха!
– Ничего.
– Ничего, никого, никогда… – рассмеялся Игорь. – А ты п-ротрезвей, п-подумай. И не п-пей больше. А то п-прицел собьешь.
Короткие гудки.
За грудиной неприятно тянуло. Герда, шатаясь, подошла к окну, распахнула его, попыталась продышаться. Вода в кране была теплой, но чтобы запить горсть антипохмелина – сойдет. Кобуру с кольтом под мышку. Сверху ветровку с отпоротым вчера цеховым значком на рукаве. Кепку она выбросила еще утром, так что пришлось вязать на голову косынку, сперва по-старушачьи, спустив ее совсем на лоб. Потом передумав и сдвинув назад, чтобы обнажить метку. Трость. Не забыть трость с кликером. Спуститься на стоянку к машине.
Духота, пыль, стрекот дронов в ночном небе. Грузовичок, обустроенный так, чтоб собаке было удобно и сидеть на пассажирском сиденье рядом с хозяйкой, и спать в кузове. Иногда они устраивали себе выходные далеко за городом. Останавливались где-нибудь на лесной опушке, выгружали наружу мангал, гоняли кроликов по траве, сидели потом рядом, ели сосиски, смотрели на небо. Ночью спали в кузове рядышком, периодически просыпаясь от храпа друг друга.
Включив зажигание, Герда достала навигатор, набила «Псарня КБН. Северо-запад». «Маршрут построен. Ориентировочное время прибытия: два ноль пять». К псарне она подъехала ровно в два ноль пять. В два десять она стояла над двумя лежащими лицом вниз ночными охранниками в жилетках «рукопашников» и очень вежливо повторяла:
– Я не хочу боя. Я не хочу драки. Я не хочу прецедента. Я просто хочу забрать свою собаку. Это очень старая собака. Доберман. По кличке «Никогда». Пожалуйста, будьте так любезны, господа, не вступайте со мной в пререкания и скажите, откуда я могу ее забрать? Прошу вас, лежите спокойно, не вынуждайте меня применить по отношению к вам мое средство самообороны. Мать вашу… Просто не дергайтесь и дайте ключи от вольеров… Ключи! Живо!
– На стойке ключи, – промычал один из охранников. Тот, что постарше. – Бойцовые списанки в шестом блоке. Там и ищите. Мэм. Мы с удовольствием окажем вам любую любезность, мэм.
– Лежать. Не двигаться, пока я не заберу своего пса и не разрешу вам подняться. И помните, что я в любой момент могу вас… Могу вас… – Слово «убить» она так и не смогла произнести.
– Разумеется, мэм. Мы в вашем распоряжении, мэм. Вам через стеклянные двери и налево.
А дальше она шла быстрым шагом по полутемному коридору, щелкая кликером и пристально вглядываясь в вольеры.
– Ник. Нико. Никогда… Голос. Голос, глухая ты скотина! Слышишь меня? Голос! Ну что ж ты там оглох-то совсем!
Он оказался в самом конце коридора. Сытый, спокойный, даже довольный. Все врала овца о том, что они плачут. Никогда не плакал. Он просто ждал, когда за ним придут. Сидел на коврике под кондиционером и ждал. Увидев хозяйку, тяжело встал, шагнул навстречу. И ключи подошли к замку сразу, и обратно они шли уже медленно, потому что обоим было уже по многу лет, так что взять собаку на руки Герда не могла.
– Спасибо вам. – Ключи она вернула на место. – Спасибо, что не стали драться.
На пассажирское сиденье пса пришлось все же затаскивать, но Герда справилась. Погладила Ника по голове, улыбнулась. Зажигание, сцепление, газ… Кольт Герда бросила в бардачок. Туда же, скомкав, сунула косынку.
– А теперь мы поедем прямо на юг, Ник.
На лбу Герды сияло и переливалось клеймо. С – свобода.
Послесловие
– Видите? Вы видите, что происходит? П-понимаете, о чем наше лобби твердит уже который год? П-понимаете, почему мы настаиваем на запрете всех боевых гильдий и легализации огнестрела? Никто не с-станет просто так пользоваться п-правом «С». Это п-против человеческой п-природы… – Кореец в инвалидной коляске с шевроном КБН на груди в который раз просматривал свежую запись из северо-западной псарни. На коленях у него спал серенький пудель.
– Шутите? Будет же анархия! – Коренастая лучница поморщилась. Наверное, хотела чихнуть, но никак не могла.
– Дааа? А у нас сейчас порядочек, конечно же. – Носатая некрасивая женщина подняла голову от своего планшета и поправила очки. – От дома до остановки пока дойдешь, три прецедента минимум. ОВэшники… ну, овцы как-то еще отбалтываются. А стоит нацепить значок боевой гильдии – и всё. Без махача не обходится. Я-то уж знаю. А эти ваши дуэльные бульвары? Это же средневековье.
– «В день один бой – респекты с тобой»! «Выиграл прец – крутой боец»! – Свежий пластырь на щеке лучницы сполз, обнажив неглубокий, но противный порез.
– О господи. Бросьте вы эти ваши кричалки… – застонали одновременно кореец и очкастая с вышивкой «ОВ» на блузке.
– Простите. Привычка.
– Ну что. Готовим п-плацдарм? Начинаем реабилитацию к-короткостволов? П-предлагаю для начала вирусные ролики и, может быть, минисериальчик. Что-нибудь про п-пожилую женщину. С-собачку тоже введем, люди любят про с-собачек. Чтоб со с-слезой. Собачка по кличке Барсетка. К-как вам? – Пудель отчаянно завилял некупированным хвостом.
– Хорошо. Я распишу план действий. А что нам, кстати, со старухой делать?
– Ничего… – кореец помолчал и добавил. – Никогда.
