Глава 8
В день, когда к Гурову пришла Елена Шошина, произошли еще два значимых события. Оперативникам Юго-Западного округа удалось найти женскую консультацию, врачи которой опознали в девушке из контейнера свою пациентку, а капитан Суровцев обнаружил труп Светланы Зубенко, на имя которой из Москвы был отправлен контейнер. Обе новости пришли к полковникам практически одновременно, поэтому визит в информационный отдел к Жаворонкову пришлось отложить.
С Суровцевым Гуров созвонился, пока добирались до женской консультации. Вести машину на этот раз пришлось Крячко. Он ловко маневрировал в автомобильном потоке, пока Лев выяснял обстоятельства смерти Светланы Зубенко. Слушая доклад капитана, он в очередной раз убедился, что мнение генерала Орлова о приморском коллеге оказалось ошибочным. На след Зубенко тот напал исключительно благодаря своему упорству и настойчивости. После того как с фотороботом Деятеля ничего не вышло, Суровцев сутки просидел в кабинете, пытаясь нащупать хоть какую-то зацепку. Он снова и снова прокручивал в голове события, предшествовавшие исчезновению девушки, но ничего нового из них выжать так и не смог.
Тогда он собрался и поехал к родителям Светланы повторно. Встретили его неприветливо. Оно и понятно, сколько можно полосовать по живому? Но капитан Суровцев был настроен решительно, сбить его с заданного курса оказалось непросто. Он настоял на том, чтобы его впустили в дом, и, невзирая на сопротивление родственников, задавал вопросы до тех пор, пока не получил то, что искал.
В череде прочих воспоминаний мать Светланы рассказала, что чуть больше года назад дочь шесть недель жила в Москве. От работы ее посылали на курсы повышения квалификации. Оплата курсов полностью за счет фирмы, проживание в хорошей гостинице, питание в дорогом ресторане. Дочь от командировки была в восторге, даже раз оговорилась, как не хочется уезжать, настолько все чудесно. Приехала воодушевленная, а спустя пару недель как-то вдруг резко сникла. Мать пыталась выяснить, что расстроило дочь, но Светлана откровенничать не пожелала. Пришлось оставить ее в покое.
Потом жизнь вошла в привычное русло, до тех самых пор, пока у Светланы не появилась идея фикс взять отпуск за свой счет и провести его на даче. Суровцев посчитал, что исчезновение Светланы может быть как-то связано с ее пребыванием в Москве. Он собрал всю информацию относительно размещения командированных сотрудников: сроки, в которые организовывалась командировка, название гостиницы, наименование учебного центра, проводившего лекции.
Всю эту информацию он проверил и перепроверил трижды и нашел еще одно совпадение: вместе со Светланой на курсы повышения квалификации ездила ее бывшая одноклассница, Наталья Ветихина. Наталья вышла замуж за парня из Спасска-Дальнего, и теперь этот город стал ее постоянным местом проживания. Недолго думая, Суровцев завел машину и погнал в Спасск.
Доехал за два часа, благо дорогу знал хорошо, не единожды это расстояние преодолевать приходилось. Адрес Натальи нашел в паспортном столе. Девушка проживала на улице Артиллерийской в частном доме: аккуратный одноэтажный домишко, крыша крыта старым шифером, кирпичные стены оштукатурены и закатаны кремовой краской. Сбоку дома, вплотную к деревянному забору, пристроена открытая веранда, над ней неизменный атрибут собственников частного жилья – телевизионная спутниковая антенна. Во дворе грозный «кавказец» классического окраса.
Суровцев оставил машину возле дома, подошел к калитке. Здоровенный пес оскалился, но лаять не спешил. Отыскав дверной звонок, капитан дважды нажал на кнопку. В доме раздался мелодичный звон. В окне тут же показалась всклокоченная шевелюра пацаненка лет десяти. Суровцев приветственно помахал рукой. Тот махнул в ответ, и спустя минуту на крыльцо вышла молодая женщина приличных габаритов.
– Вам Славика? – не сходя с крыльца, прокричала она. – Его нет, он на сутках. Дежурит.
– Я ищу Наталью Ветихину! – прокричал в ответ Суровцев. – Это ведь ее дом?
– Ну, я Ветихина, – насторожилась женщина. – Вы по какому вопросу?
– Капитан Суровцев, уголовный розыск, – представился он. – В дом пустите?
– У меня что, проблемы с полицией? – неловко пошутила Ветихина. – Лучше вам прийти завтра. Без мужа я в дом никого не пускаю.
– Даже полицию?
– А чем вы лучше? – не особо вежливо заметила она. – Говорю же, завтра приходите. Лучше к обеду, а то муж, если после суток не поспит, совсем невыносимым становится. Мне лишние проблемы ни к чему.
– Боюсь, отложить беседу не имею права, – заявил Суровцев. – Дело касается исчезновения вашей знакомой, Светланы Зубенко. Есть вероятность, что вы владеете информацией, которая может поспособствовать ее поиску.
– Светка пропала? Вот это номер! – Удивление Натальи было искренним. – Небось сбежала от предков, вот и вся шарада. С красавчиком своим сбежала.
– Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Обстоятельно и подробно, – произнес Суровцев. – Собачку свою придержите.
Он решительно толкнул калитку, и та легко пошла в сторону. «Кавказец» зарычал и натянул цепь. Наталья секунду раздумывала, но затем громко свистнула, и пес полез в будку.
– Вот это дрессировка! – восхитился Суровцев. – Впервые такое вижу.
– Ерунда! – отмахнулась Наталья. – Это муж придумал, а мне уж ничего не оставалось, как принять его правила. Проходите в кухню, буду вас чаем поить.
В кухне у Натальи вкусно пахло пирогами и чем-то слегка кисловатым. Суровцев занял место у окна, Наталья поставила перед ним чашку с дымящимся кипятком, подвинула вазочку с сахаром и выделила пакетик чая.
– Хозяйничайте, – предложила она. – Повезло вам, у меня сегодня выходной. Первый за три недели. Так что не обессудьте, а я на чай время тратить не стану.
С этими словами Наталья вытащила из-под стола трехлитровую банку беловатой мутной жидкости. Отвинтила металлическую крышку, наклонила банку над стаканом. Жидкость потекла в мерную емкость, по кухне разлился резкий запах бражки. «Так вот чем тут пахнет, – догадался Суровцев. – Хозяйка бражкой балуется. Ну да не мое это дело». Капитан утопил пакетик чая в кипятке, засыпал в чашку три ложки сахара, перемешал и сделал глоток.
– Вкусно. Аромат чудесный, и цвет самое то, – похвалил он хозяйку так, будто она лично выращивала и сушила чайные листы, а не купила их в ближайшем супермаркете.
– Терпеть не могу чай, – фыркнула Наталья. Похвала капитана ее развеселила, а может, дело было в принятой накануне браге, но веселилась она от души. – А вы пейте, раз нравится. В пачке еще штук семьдесят осталось.
В паузах между фразами Наталья успела уговорить полный стакан браги и наполнить его по новой. И это за каких-то пару минут. «Если дело так дальше пойдет, истории про красавчика Светланы мне до конца не услышать», – обеспокоился Суровцев и поспешил направить разговор в деловое русло.
– Расскажите мне о красавчике, – попросил он.
– О Светкином? Легко! Только сперва вы меня просветите, что за финт она вытворила. Это ж надо, умница и скромница Светлана вдруг во все тяжкие ударилась. Такое шоу грех пропустить. А я еще хотела попереть вас со двора. Вот умора, от дармового развлечения хотела отказаться. – И Наталья снова пьяненько захихикала.
Суровцев в двух словах поведал ей историю исчезновения Светланы, после чего потребовал отчета от нее.
– А мне рассказывать особо и нечего, – нагловато глядя в глаза капитана, объявила Наталья. – Ну, видела я их вместе пару раз. Честно признаюсь, с пьяных глаз это было. А что вы хотели? Я здесь как привязанная, пашу сутками напролет, никаких развлечений, а тут такая возможность выдалась, в столицу на полтора месяца на дармовщинку сгонять. Ну, я своего и не упустила. Лекции не пропускала, свидетельство получила. Остальное никого не касается. Меня муж знаете как пасет? Похлеще конвойных в тюряге.
– Пару раз – уже немало, – подбодрил собеседницу Суровцев. – Все равно рассказывайте. Где и при каких обстоятельствах вы их видели?
– Да там же, в Москве. Он к ней у центра переподготовки клеился. Лекции закончились, я немного пораньше слиняла, в баре напротив сидела, а Светка до конца досидела. Когда вышла, он ее у порога поджидал. Мне тогда еще показалось, что они не первый раз видят друг друга. Но границу еще не перешли, если вы понимаете, о чем я. – Наталья игриво подмигнула капитану, отчего тот почувствовал смущение. – Они постояли возле входа, потом он ее уболтал на что-то и повел к машине. Уехали они быстро, я как раз новую кружку пива заказала, на официанта отвлеклась, потом в окно посмотрела, а их и след простыл.
– Когда конкретно это было? – уточнил Суровцев.
– Да недели через две после начала обучения, – подумав, ответила Наталья.
– Вы у Светланы спрашивали про красавчика?
– Спросила раз, что за красавчика она себе в столице оторвала. Светка вспыхнула вся, сказала, что никакой он ей не красавчик, и вообще он просто подвез ее до музея какого-то, и все, больше они не виделись. Ну, я настаивать не стала, у меня к тому времени у самой вариант наклюнулся, чужие шашни мне по барабану.
– Второй раз он тоже к центру за ней подъезжал?
– О, это самое интересное, – оживилась Наталья. Она сделала большой глоток из стакана, отерла губы рукавом и продолжила: – В Москве я их больше не видела. Светку раз спросила: не срослось, что ли, с красавчиком, она отмолчалась. Ну, я и забыла про них. А недавно у нас здесь с ними столкнулась, представляете? Жаль, не успела догнать, а то бы непременно попеняла бывшей однокласснице. Чего секреты из ерунды устраивать? Получилось москвича захомутать, так отчего не похвастаться? Развлечений здесь немного, могла бы и повеселить подругу.
– То есть как здесь? В Спасске? – Суровцев весь подобрался.
– Ну да. На вокзале, возле пригородных линий. Этот хлыщ весь из себя модный такой, а Светка ну просто омерзительно счастливая. Он ее под ручку вел, в машину посадил, и они уехали. Я через весь перрон за ними бежала, не успела. Жаль, не знала, что мы на одной электричке едем. Могли бы четыре часа кряду новостями делиться.
– Погодите, давайте разберемся. Вы утверждаете, что Светлана приехала из Владивостока в Спасск-Дальний на электричке, а мужчина, с которым она познакомилась в Москве, ждал ее здесь, на вокзале, на собственной машине. Я вас верно понял?
– Все так и было. Я с Владика возвращалась, и Светка той же электричкой к нам в Спасск ехала. Потом красавчик ее с перрона забрал и увез на машине, – повторила Наталья.
– Странно, почему нельзя было забрать ее во Владивостоке? На машине ведь быстрее, – заметил Суровцев.
– Может, светиться не хотели. У Светки родители дотошные, за каждым ее шагом следят, до сих пор на работу провожают. Папаша на машине возит, сама мне в Москве жаловалась.
– Номер машины или хотя бы марку запомнили?
– Черная, а по стеклу серебряные вставки. – Наталья нахмурила лоб, пытаясь вспомнить подробности встречи. – На номера не смотрела, зачем они мне? А, вот еще что, у него за задним стеклом собачка смешная стоит. Большая, пушистая, и головой, как китайский болванчик, машет. Тоже черная, как машина.
– Хоть наша марка или зарубежная?
– У собаки? Разве у них тоже марки бывают? – Наталья посмотрела на капитана, как на полоумного. – У них породы, только я в этом не разбираюсь.
– Марка машины, – вздохнул Суровцев, поняв, что свидетельница его набралась основательно и пользы от нее теперь будет мало. – На «ВАЗе» красавчик приезжал или на иномарке? Значок вы видели?
– Да я в этом ни бельмеса, – призналась Наталья. – Не вникаю и не собираюсь вникать. Машина, она и в Африке машина. Четыре колеса, четыре двери, стеклышки по кругу и везет туда, куда тебе нужно. А остальное – лишнее.
– Ладно, забудьте! – махнул рукой Суровцев и решительно отставил банку с брагой в сторону, чтобы свидетельница хотя бы относительно трезвой оставалась. – Попытайтесь вспомнить, какого числа произошла встреча и в каком направлении ушла машина.
С грехом пополам, с подсказками Суровцева, Наталья выудила из замутненного алкоголем мозга все, что смогла вспомнить. А уж Суровцев постарался добытые сведения до ума довести. Объехал все контрольно-пропускные пункты, ведущие из города, но машину с собачкой нашел. Она выехала из города по автомобильной дороге «Уссури», миновала поворот на населенный пункт Орехово, но до следующей камеры слежения не доехала. Суровцев сумел уговорить местных криминалистов определить номерные знаки искомого автомобиля, и те с задачей справились, но в базе таковые не числились.
Однако Суровцев руки не опустил. Вернулся в отдел, сделал запрос на служебную собаку с кинологом и, как только те прибыли, погнал их в Орехово. Там-то и обнаружили тело Светланы Зубенко. В пяти километрах от Орехово, в заброшенном колодце, под толстым слоем веток и строительного мусора. Извлекали тело осторожно, стараясь не нарушить целостности картины.
За девяносто дней, пока девушку искали и среди живых, и среди мертвых, ее тело разлагалось, проходя все положенные этапы, и к моменту, когда нашли, процесс перешел в заключительную стадию. От мягкой плоти не осталось и следа, период «масляного брожения», когда тело начинает высыхать, закончился, перейдя к так называемому сухому распаду. Поверхность тела, находившаяся в контакте с землей, покрылась плесенью. Личинки жуков, питающиеся кожей и связками, закончили свою работу и убрались в поисках более подходящей пищи. По сути, за три месяца от тела остались лишь кости и волосы.
Кости еще не окончательно потеряли свою прочность, поэтому труп удалось извлечь полностью, но определить на глаз, имели ли место насильственные действия, криминалисты, прибывшие по вызову Суровцева, не взялись. Тело забрали во владивостокский морг. Туда же поехал и капитан Суровцев. С предъявлением тела на опознание решили повременить. Картина, которую предстояло увидеть родителям Светланы, выглядела слишком шокирующей, так что капитан Суровцев и местный патологоанатом хотели быть на сто процентов уверены в том, что труп принадлежит именно Светлане Зубенко.
Еще будучи на месте преступления, капитан и его команда тщательно осмотрели как сам колодец, так и прилежащие окрестности, в надежде найти что-то из личных вещей девушки. Но нет, и на этот раз ни сумочки, ни телефона, ни колец на пальцах, вообще ничего, что дало бы однозначный ответ на поставленный вопрос. От высокого начальства получили добро на ускоренное проведение генетической экспертизы. Совпадение по ДНК вышло стопроцентным, о чем сотрудники лаборатории составили официальную бумагу. Суровцев изучил результат и только тогда позвонил полковнику Гурову.
В филиале областной больницы Юго-Западного округа Гурова и Крячко ждали два оперативника и миловидная женщина-врач. Если у первых лица светились довольством и гордостью, то у последней лицо выражало растерянность и даже печаль. Гуров выслушал отчет оперативников, поблагодарил за службу, похвалил за работу и отправил восвояси. Уговаривать себя те не заставили, козырнули как положено и ушли. Женщина представилась Гвоздевой Ириной Викторовной, Гуров предъявил свое удостоверение, Крячко «корочки» доставать не стал, ограничился фамилией.
– Ирина Викторовна, где мы можем побеседовать? – обратился Гуров к лечащему врачу погибшей девушки.
– Можно в комнату отдыха пойти, правда, там врачи, которые на сутках, отдыхают, – предложила та.
– Подойдет и коридор, незачем людям отдых портить, – возразил Лев.
– Тогда в ординаторской устроимся. Сейчас там тихо, время обхода.
Ирина Викторовна махнула рукой куда-то в дальний конец коридора, и Гуров согласно кивнул. Прошли в ординаторскую. Там действительно было тихо, пусто и как-то безлично. На стенах не висели картины, на столах, расставленных по принципу школьных парт, не было видно невинных безделушек, каких полно в любом офисе. Стол, предназначенный для перекуса, похоже, никто никогда не использовал по назначению. Слоя пыли на нем, естественно, не наблюдалось, на то она и больница, но и веселых кружек с глупыми сентиментальными надписями видно не было.
– Присаживайтесь на диван, – предложила Ирина Викторовна. – У нас здесь не особо уютно, зато тихо.
– Начальство против уюта? – предположил Крячко.
– Не то чтобы против, просто порядок во всем любит, – пожала плечами Ирина Викторовна и перевела разговор: – Вы хотели поговорить о моей пациентке Янине Эгельшиной, так? Ваши коллеги предупредили, что разговоры о врачебной тайне в данной ситуации неуместны. Я не очень в этом уверена, но мое непосредственное начальство приказало с вами сотрудничать.
– Не переживайте, Ирина Викторовна, медицинских вопросов мы касаться не будем, – пообещал Гуров и заметил, как Гвоздева украдкой облегченно вздохнула. – Нас интересуют не анализы и диагноз, об этом мы уже осведомлены. Нас интересует все, что касается личной жизни пациентки. Как долго она состояла на учете в вашем учреждении?
– Она была всего пару раз, – без запинки ответила Гвоздева. – Шесть недель назад пришла впервые. Шла не по прописке, а из личных предпочтений. Такое, знаете ли, сейчас в моде. Будущая мать выбирает врача на свое усмотрение, и неважно, как далеко этот врач от твоего дома.
– И Янина выбрала вас, – констатировал Гуров.
– По какой-то причине да, – подтвердила Гвоздева. – Я думаю, ей кто-то из моих бывших рожениц посоветовал ко мне обратиться. Иного объяснения я не вижу.
Ездить ей было далеко. Не скажу, откуда именно, так как роженица сама об этом не говорила, хотя о доме и обрушившемся на нее счастье говорила много и охотно. Потом пришла на УЗИ, после чего пропала.
– Она приезжала одна или с отцом ребенка? – спросил Лев.
– Не скажу, – подумав, ответила Гвоздева. – В графе отца у нее пропуск стоял, но я полагаю, что будущий отец в жизни молодой женщины присутствовал. Если не сам отец, то мужчина у нее точно был.
– Откуда такая уверенность? – вклинился в разговор Крячко.
– Из многолетнего опыта работы, – улыбнулась Гвоздева. – Знаете, к нам ведь всякие роженицы приходят. И одинокие, и семейные. И счастливые, и не очень. Когда каждый день общаешься с женщинами, которые готовятся стать матерью, невольно подмечаешь разные нюансы. Так вот, исходя из личного опыта, могу сказать с уверенностью в девяносто шесть процентов, что мужчина в жизни Янины точно был.
– Может, брат? Или коллега? – выдвинул предположение Крячко.
– Исключено, – отрицательно покачала головой Гвоздева. – Эта женщина была влюблена. Безумно влюблена, я бы сказала.
– Так влюблена, что не пожелала вписать имя отца в метрику? – скептически произнес Гуров.
– Случается, – пожала плечами Ирина Викторовна. – Осмелюсь предположить, что в нашем случае отец ребенка имел семью. Настоящую семью, с регистрацией в ЗАГСе и прочими атрибутами семейной жизни. Скорее всего, в официально зарегистрированной семье детей у него не было, поэтому он и не отказался от Янины окончательно. Документально подтвердить свое отцовство побоялся, но девушку не бросил. Такое бывает.
– На каком сроке Янина пришла вставать на учет? – уточнил Лев.
– Девятнадцать с половиной недель, – без запинки ответила Гвоздева.
– Вы так хорошо помните информацию по всем своим пациенткам, или случай Янины какой-то особенный?
– Просто ваши коллеги задавали те же самые вопросы, – улыбнулась Ирина Викторовна. – Час назад я листала карточку Янины, так что информацию в памяти освежила.
– Срок довольно внушительный, – заметил Гуров.
– О да. Янина обратилась с опозданием, но для нас это не в новинку. Современные мамаши с этим не торопятся. Кто-то анализы сдавать по тридцать раз не хочет, кто-то никак не может решить, оставить ребенка или прервать беременность. А кто-то просто боится лечебных учреждений, и прийти к врачу для них настоящее испытание.
– К какой категории относилась Янина? Или это уже медицинский вопрос? – спросил Гуров.
– Ни к какой из этих. Девушка сообщила, что это осознанное решение. Меньше знаешь – крепче спишь. Чтобы в случае выявления патологии плода врачи не имели шанса отговорить ее рожать. Настроена она была решительно. И очень хотела этого ребенка.
– Почему она боялась патологии? Судя по отчету судмедэксперта, производящего вскрытие, Янина была на редкость здоровой женщиной, – удивился Крячко.
– Так и есть, все анализы, которые прошла Янина, подтверждают ваши слова, – кивнула Гвоздева. – Девушка была абсолютно здорова.
– Она не упоминала, по какой причине передумала и все же обратилась к вам для постановки на учет?
– Нет, не говорила. А мы таких вопросов не задаем. Выполнили свою работу, проверили состояние беременной, дали рекомендации и назначили дату следующего приема. Вот в чем заключается наша работа.
– В назначенный день она пришла? – задал новый вопрос Гуров.
– Как ни странно – да. Я, если честно, не ожидала, – призналась Гвоздева. – Думала, что первый визит ее совершенно успокоил и что она и дальше будет играть в свою независимость от мнения врачей.
– Но она пришла. Все такая же счастливая и влюбленная?
– Да. Счастливая и влюбленная, – подтвердила Ирина Викторовна. – Прошла ряд обследований, записалась на УЗИ и пропала. По записи она должна была вернуться неделю назад. Но не пришла. Теперь-то я знаю почему, но тогда решила, что вот он и настал, тот момент, когда эмоции берут верх над рационализмом.
– И никаких личных разговоров ни в первый, ни в последний раз?
– Нет, никаких. Янина вообще мало разговаривала. Ответы и то давала односложные. Постоянно на часы смотрела, а когда смотрела, губы ее в улыбке растягивались. Так ведут себя женщины в ожидании свидания.
– Но мужчину рядом с ней вы не видели.
– К кабинету он с ней не подходил, а за порогом клиники я пациентов не преследую, – ответила Гвоздева.
– И нет никаких сомнений, что ваша пациентка и наша погибшая – одно и то же лицо? – высказал сомнения Крячко. – Ведь может быть так, что внешне женщины похожи как две капли воды, а на деле выходит, что они просто у одного и того же визажиста макияж накладывают.
– И снова мимо. – Чувствовалось, что Гвоздеву начал утомлять разговор. – Янина почти не красилась. Думаю, не хотела ребенку навредить.
– Относительно психического состояния что можете сказать? – спросил Гуров.
– Что конкретно вас интересует? Была ли Янина неустойчива в психологическом плане? Так они все такие, будущие мамы, я имею в виду. Гормоны бушуют, настроение меняется по тридцать раз на дню, и это является нормой.
– Могла она желать себе смерти?
– Не думаю, – после минутной паузы ответила Гвоздева. – Порыдать в подушку – это максимум, на что, по моему мнению, распространяется депрессия беременных. Нет, выглядела она, да и вела себя, как абсолютно счастливый человек.
– Спасибо за помощь, – поблагодарил Гуров.
Он встал с дивана, пожал протянутую Гвоздевой руку и вышел из ординаторской. Крячко повел себя более галантно. Протянутую ладошку он поцеловал и даже рукой на прощание махнул. Теперь им предстояло встретиться с родителями Янины. От Гвоздевой они получили адрес регистрации девушки и надеялись, что по этому адресу найдут и ее родственников.
Улица, по которой была прописана Янина, относилась к разряду элитных районов Москвы. Полковники понимали, что по такому адресу простые работяги им вряд ли встретятся. Скорее уж банкиры или сотрудники юстиции, а может, и представители городской власти. Однако консьерж, встретивший напарников в холле дома, сообщил, что квартира принадлежит Эгельшиной и больше в ней никто не проживает. Пришлось опрашивать соседей.
Как и предполагал Гуров, за каждой дверью, в которую им пришлось постучать, полковников ждал либо бизнесмен, либо высокопоставленный чин, а чаще их так называемая прислуга. Про Янину Эгельшину здесь практически ничего не знали. Заселилась в этот дом девушка года три назад, шумных компаний не водила, музыку по ночам не слушала, чужие парковочные места не занимала. Вежливо здоровалась с теми, кто здоровался с ней, игнорировала тех, кто игнорировал ее. Допоздна не гуляла, мальчиками по вызову не увлекалась.
Пригласив швейцара и уборщицу в понятые, Гуров забрал у швейцара ключи и повел всех на осмотр квартиры Янины. Жилье свое девушка содержала в образцовом порядке. Одежда на плечиках, полотенца в стопочке, комплекты нижнего белья, каждый в индивидуальном пакете. Сама мебель дорогая, добротная. Подобрана со вкусом. Пыль, собравшаяся на горизонтальных поверхностях и по углам комнат, говорила о том, что здесь давно никто не появлялся.
Безделушек, какими обычно полны квартиры молодых девушек, почти не было. Пара купидончиков на этажерке, шикарная шкатулка под драгоценности и одиноко стоящий цветок в горшке – вот и вся романтика. Интимных вещиц и того меньше. Записная книжка с золотым тиснением, в которую Янина заносила полюбившиеся стихи, да горстка открыток, подаренных сослуживцами на день рождения.
– И где теперь прикажете искать ее друзей и родственников? – с досадой произнес Крячко, поняв, что жилье Янины пользы в решении этой задачи не принесет. – Хоть где работала ваша жиличка, кто-нибудь знает?
Швейцар отрицательно покачал головой. Уборщица пожала плечами. Стас досадливо махнул рукой и полез в гардеробную, изучать содержимое карманов многочисленных сумочек и кофточек. Гуров же прошел в ванную. Порядок там был идеальный. Каждый тюбик на своем месте. Каждый флакончик в своей нише. Но его интересовали не флаконы, а корзина с бельем, приготовленным для стирки. Правда, надеяться на то, что человек, настолько педантичный, как Янина, бросит в стирку брюки, не проверив карманы, было как-то странно, но что еще оставалось?
Лев вытряхнул содержимое корзины прямо на кафельный пол ванной комнаты. Брюки, пара блузок, тонюсенькие носочки. И заношенная куртка. Он поднял ее и почувствовал, что левая сторона несколько тяжелее. Полез во внутренний карман и обнаружил там увесистый блокнот. А открыв его, понял, что нашел то, что искал. Оставив белье на полу, Лев вернулся в гостиную, присел на диван и начал листать страницы. На них убористым ровным почерком были занесены даты, обозначено время, а под цифрами комментарии. Короткие, емкие, точно хокку, стихотворный жанр, популярный среди японцев с шестнадцатого века.
Записи выглядели примерно так:
«Сегодня ходили в музей. Странное место для второго свидания. Ненавижу авангардистов, но на этот раз все выглядело довольно мило. Нет, «мило» неправильное слово. Волшебно».
Затем новая дата и новая запись:
«Прочитала книгу, которую Он принес. Безудержно. Как бы я хотела ощутить нечто подобное. Кажется, что и не жила вовсе. Кажется, что прожила много веков. Хочу еще».
Третья запись настораживала:
«Все тлен, все суета. Только он моя реальность. Только он – истинная жизнь. Как прожить новый день без него? Невыносимо. Жгучая боль, слезы душат».
Дальше эйфория, сменившая черную депрессию, но почему-то вызывающая все то же тревожное чувство:
«Соцветие ощущений. Переполняют через край, точно я сосуд. Руки дрожат, а ведь он просто смотрит. Что будет? Как будет? Все впереди, раз Он рядом. Безумие. Безумие…»
Таких строф Гуров насчитал три десятка. Судя по датам, встречи случались нерегулярно или потребность выразить чувства на бумаге появлялись не каждый раз. Постоянная смена настроения красной чертой проходила через все записи – от радостного безумия до черной тоски и безысходности. Лев не был психологом, но и он понимал, что жить в таком душевном смятении все равно что гореть в аду. Даже в те моменты, когда жизнь расцветает всеми цветами радуги. А Янина жила, и, если ориентироваться по датам, жила довольно долго.
Он перелистал блокнот от первой до последней страницы. Вносить конкретные записи Янина не посчитала нужным, только емкие фразы, выражающие чувства. Последняя запись датирована двумя месяцами ранее смерти девушки и месяцем ранее ее отъезда. По сравнению с остальными записями она совсем не впечатляла, напротив, казалась пресной и безликой, точно писал другой человек. Пустой человек без чувств и эмоций.
Звучала она так:
«Напутствие. Кому-то оно необходимо. Впечатления. Для кого-то важны. Любовь проста. В ней жертвенность и сила. Сила или слабость? Возможно, и то и другое…»
На этом запись обрывалась. Гуров закрыл блокнот, сунул его в карман пиджака. В комнату подтянулся Крячко. Недовольно проворчал что-то про пустую трату времени, толкнул стул, переворачивая лицом к себе, и плюхнулся на сиденье, подтянул ступни к ножкам.
– Что делать будем, командир? – озабоченно глядя перед собой, протянул он.
– Искать выходы на друзей и родственников Янины.
Не думаю, что это поможет выйти на Деятеля, но сообщать о смерти девушки все равно придется нам. Вряд ли у нее было много друзей. – Гуров машинально дотронулся рукой до кармана, в котором спрятал блокнот. – Я кое-что нашел. Из личных вещей девушки. Взглянуть хочешь?
– Это поможет расследованию?
– Не думаю.
– Тогда нет, – отказался Крячко. – Поехали, что ли?
– Понятых отпускай, и поедем, – поднялся с дивана Лев.
Крячко прошел в коридор, где по стеночке жались швейцар и уборщица. Поблагодарил за участие, пожал руки и выпроводил из квартиры, забрав у швейцара ключи. Гуров последний раз окинул комнату долгим взглядом и, не оглядываясь, вышел. Крячко щелкнул замком. Больше в доме Янины Эгельшиной делать им было нечего.
