Серые будни. Какое правильное выражение. Емкое и красивое в своем роде. Слышишь фразу и сразу представляешь себе картину: пустая комната, за окном нудный моросящий дождь, которому нет ни конца ни края, в раковине гора немытой посуды с остатками неудобоваримой пищи, в мусорном ведре пустая бутылка дешевого портвейна и куча окурков. И тягучая тоска. Бесконечная, как никчемная, однообразная жизнь. И хочется выть. Долго, заунывно. Дни наползают один на другой, и ничего-то в них не происходит. Абсолютная пустота.

Примерно такое настроение было у полковника Гурова, когда он, превозмогая уныние, охватившее его еще три дня назад, плелся, еле передвигая ноги, в информационный отдел к капитану Жаворонкову. Стас Крячко час назад уехал на задержание. Не потому, что положено, а потому, что невыносимо сидеть в полной тишине и смотреть на пустые страницы зависшего дела. Гуров не стал его задерживать. Пусть уж лучше проветрится, а то снова станет мозг выносить тупой фразой о том, что что-то надо делать, как-то выбираться из трясины, в которую их засосало дело Янины Эгельшиной.

Родственников девушки они все же нашли, хоть и не сразу. И место работы определили. Янина занимала приличный пост в компании по импорту и экспорту чего-то там важного. Почему коллеги не хватились своей сотрудницы, когда та не вышла на работу в срок, оставалось загадкой. Пропустила она ни много ни мало целую неделю, телефон ее не отвечал, а начальство посмотрело на это сквозь пальцы. В бухгалтерии прогулы оформили как отпуск за свой счет с открытой датой, этим и ограничились.

Когда Крячко сообщил о смерти девушки, в офисе на короткое время возникла паника, но только на короткое время. Место Янины долго пустовать не будет, заявил начальник. Девушку жалко, но такова жизнь. Она всегда заканчивается смертью. Стас не нашелся что ответить на подобное заявление. Походил по офису, побеседовал с коллегами, не вынес из бесед ничего нового и плюнул. Надоело получать одни и те же ответы.

Из родни у Янины в живых осталась престарелая бабушка, проживающая на окраине Москвы. Ее смерть внучки тоже не особо опечалила. Она, конечно, слезу пустила для проформы, а потом принялась клянчить деньги у Крячко. Осталась, мол, я без кормилицы, куда мне теперь? Не на паперти же сидеть? А он – страж порядка, должен охранять покой граждан, вот пусть и начнет охранение с выплаты небольшой компенсации родственнице пострадавшей.

Крячко слегка разозлила меркантильность бабули, и он, не стесняясь в выражениях, заявил, что бабка-то, может, сама внучку на тот свет отправила, чтобы наследством завладеть. На что бабуля заявила, что наследницей ей не бывать, не кровная она родня Яниночке, вот в чем главное горе. Растила ее, как родную, а по факту – она никто умершей девушке. А настоящая родня у Янины в Эстонии. Не роднятся они, вот и весь сказ. Крячко проверил, слова бабки оказались чистой правдой. Поддержать материально бабулю он все равно отказался, но мысль о ее причастности к смерти внучки из головы выбросил.

После визита к бабке Стас совсем приуныл. Не радовало его ни воодушевление Жаворонкова, получившего крутое задание от полковников-«важняков», ни перспектива отличиться в верхах в случае положительного исхода расследования. Его вообще ничего не радовало. А Жаворонков старался как мог. Он целыми сутками не вылазил из-за компьютера в поисках обозначенного сайт-клуба для депрессивных людей. Отыскал их целую кучу, но все постепенно забраковал. Почему? Да потому что все не то. Объяснить, по каким параметрам он выбраковывает клубы, Жаворонков не мог, просто знал, и все.

Гурову, совершенному профану в вопросах сетевого общения, приходилось полагаться исключительно на профессионализм Жаворонкова. Крячко, не склонный доверять мнению кого бы то ни было, кроме своего напарника, несколько раз пытался вмешаться в сложный процесс, но получил такой мощный отпор, что счел за благо больше не высовываться, а по примеру друга терпеливо дожидаться, когда у Жаворонкова «щелкнет».

Ждал-ждал, да так и не дождался. Вот на восьмой день ожидания и сбежал. Напросился в помощники к майору Золотареву. Тот, любитель халявы, от помощи не отказался, с радостью переложив всю ответственность за операцию на Крячко. Стас уехал, а на Гурова такая тоска навалилась, что сил нет терпеть. Посидел он, посидел, да и поплелся к информационщикам, выяснить, нет ли новостей у Жаворонкова.

Не успел Лев переступить порог, как на него налетел радостный Жаворонков:

– Товарищ полковник, есть! Есть контакт! Результат получен. Шестеренки завертелись.

– Да не ори ты, чума! – остановил его Гуров. – Присядь, воздуха глотни и рассказывай по порядку. Что там у тебя есть и какие шестеренки ты запустил.

– Нашел сайт-клуб, который нам идеально подходит! – продолжал надрываться Жаворонков. – Идеальное совпадение, доложу я вам. Просто идеальное!

– Сядь, Валера, – слегка подтолкнул Лев капитана к креслу. – Показывай, что нарыл.

Жаворонков защелкал по клавиатуре. На мониторе отобразилось контекстное меню личной странички какой-то девицы.

– Вера Аскерова, двадцать пять лет. Место проживания: Москва, – прочитал вслух Гуров. – И кто она такая?

– Это вы, – ответил Жаворонков. – То есть не вы конкретно, а мы. Собирательный образ. Фейковая страница на искомом сайте.

– Погоди, Валера, терминами своими жаргонными меня не засыпай. Объясни толком, что ты тут намудрил?

– Я нашел наш сайт. Неделю убил, а все равно нашел. Посмотрите, сами поймете.

Жаворонков снова заклацал по клавиатуре. Спустя минуту Гуров прилип к экрану, где под проворными руками капитана начали мелькать броские заголовки. Они сменяли один другой, и Лев все ближе придвигался к монитору.

– «Смерть в сарае. Родители-убийцы», «Мусоропроводная леди», «Шутник-супружник. Живая посылка», – читал он вслух. – Погоди, Валера, это то, что я думаю?

– Наши эпизоды, – подтвердил Жаворонков. – Тут все шесть есть. Это так называемый форум-обсуждение. Кто-то предлагает тему, остальные подхватывают, пишут свои комментарии, делятся впечатлениями. По большей части ерунду пишут, но есть и интересные варианты. Но ведь все шесть, товарищ полковник! Это не совпадение, зуб даю.

– Так-таки и зуб? – невольно заулыбался Лев. Жаворонков практически никогда не переходил границ субординации, и раз уж подобное выражение слетело с его губ, значит, зацепило его конкретно.

– Простите, товарищ полковник, вырвалось, – засмущался капитан. – Результат поиска оцениваю положительным на девяносто процентов.

– Почему на девяносто?

– Вероятность ошибки есть всегда, – пояснил Жаворонков. – А в случае с социальными сетями процентов десять за то, что кто-то из членов клуба нашел в интернете интересный ресурс и таскает оттуда сенсации, чтобы привлечь к себе внимание.

– А что насчет Веры Аскеровой? Фейковая страница – это как?

– Поддельная, не настоящая, – объяснил Жаворонков.

– «Липа», значит, – дошло до Гурова. – И что нам дает эта «липа»?

– Возможность общаться с членами клуба, не обозначая себя. Фотку бы надо настоящую, только я не могу самостоятельно этот вопрос решать. Но с фоткой клюнет быстрее. – Жаворонков открыл место для фотографии, где вместо девушки двадцати пяти лет красовалась седовласая сморщенная старуха. – Так тоже пойдет. Кто-то решит, что девушка с юмором. Кому-то покажется, что это она таким образом пренебрежение к жизни выражает или смерть торопит. А остальным по барабану. Не хочет фото выставлять – ее личное дело. Но нам желательно, чтобы фото было. Пусть не на месте аватарки, а в закрытом альбоме, который только для друзей. И даже не обязательно натуралистическое, так, очертания. Главное, чтобы чем-то противоположный пол привлекало.

– Нагишом, что ли? – слегка напрягся Лев.

– Да нет, что вы, товарищ полковник, я об этом и не думал. Со спины или рукой лицо закрыто. Еще можно через вуаль, чтобы силуэт проглядывал. Вот примерно такие фотки. – Жаворонков начал открывать одну страницу за другой, где снимки девушек выглядели именно так, как он описывал.

– Основная идея мне понятна, – остановил Лев мелькание фотоснимков. – Теперь объясни, почему кто-то должен подумать, будто Вера Аскерова смерть торопит?

– Да потому, что на этом сайте смерть – главная тема для обсуждения, – пояснил капитан. – Посмотрите сами, они же только про это и говорят. Вот мы Верочкину страничку такой же бредятиной заполним и продвинем ее вверх по рейтингу просмотров. Скажем, установим количество просмотров на десяти тысячах, неплохая цифра. И дату создания анкеты подкорректируем, чтобы вопросов не возникало. А потом будем ждать, что из всего этого выйдет. Как вам такая идея?

– Снова ждать?

– А как без этого? Наш Деятель сразу не клюнет, не такой он простак.

– Ладно, действуй, – согласился Гуров. – И сообщай, как только новости появятся.

– А насчет фоток как быть? Реального человека подставлять не хочется, – снова занудил Жаворонков.

– Попроси девчат из дознания, они наверняка не откажут. Пусть попозируют так, чтобы непонятно было, кто на снимках. Да посимпатичнее там выбери. Вероника, например, или Леночка; помнится, ты по ней сох.

Жаворонков покраснел, но от комментариев воздержался. Гуров еще раз взглянул на страничку несуществующей Веры и пошел обратно в кабинет. Особых дел на сегодняшний день он не планировал, но рабочий день еще не закончился, так что пришлось выжидать. Чтобы не сидеть совсем без дела, он попросил капитана сбросить ему ссылку на сайт-клуб депрессивных людей и остаток рабочего дня изучал записи на страницах его членов, читал обсуждения в форумах и пытался проанализировать свои ощущения.

Впечатление от посещения сайта складывалось неоднозначное. Вроде и там люди приличные попадались, те, которых реально проблема возросшего процента людей с суицидальными наклонностями волновала. Вот они пытались сообразить, как так вышло, что люди чаще начали желать себе смерти, что провоцирует такие мысли и как этим людям помочь. Они открывали свои блоги, заливали туда позитивно настраивающие ролики, запускали акции типа «День без депрессии», но почему-то большой популярностью эти блоги не пользовались.

Были там страницы и блоги совершенно противоположной направленности. Где главный герой называл жизнь отстоем, рассказывал, как все паршиво, как мерзопакостно все вокруг и как чудесно будет, когда все это закончится. У таких членов клуба на страничке и картинки соответствующие преобладали. Висельник с синим языком до пупка, наркоман с иглой в вене, с перекошенным лицом и красноречивой лужей в промежности, девица, лицо которой закрыто черными волосами, а вены алеют красными кровоподтеками, и опасная бритва на земле, тоже вся в крови.

Комментарии под картинками пошлые и черные до омерзения. А уж если это не рисованная картинка, а реальное фото, то тут количество комментариев за десяток тысяч переваливает. Всем хочется посмотреть на чужую смерть. Всем хочется высказаться, внести свою лепту, пытаясь спровоцировать других членов группы на откровенность. Смог бы ты так с собой поступить? Вскрыть вены? Располосовать лицо, чтобы ошметки кожи с подбородка свисали? Совершить над собой насилие в самой извращенной форме? Тебе слабо? Слабо?

Видавший виды полковник уголовного розыска после часа, проведенного на сайте, буквально переполнился омерзением до такой степени, что у него появилось желание поскорее принять горячий душ и попытаться смыть с себя следы всей той гадости, которой члены клуба пичкают друг друга на протяжении трехсот шестидесяти пяти дней в году. Гуров выключил компьютер, потер лицо и взглянул на часы. Стрелки приближались к шести вечера. От Жаворонкова вестей не было, Крячко тоже еще не вернулся, и ждать его возвращения нет никакого смысла. Собрав материалы дела, Лев сунул папку в сейф, щелкнул замком и отправился домой.

До утра страницу Веры Аскеровой посетили человек триста. Гурова такой интерес к созданной Жаворонковым персоне порадовал, а вот самого создателя разочаровал. Не такого эффекта он ожидал, сообщил полковнику Жаворонков. Общее количество зарегистрированных членов клуба приближалось к двадцати тысячам, так что триста человек – это капля в море, так прокомментировал свое разочарование капитан.

Явился Крячко и принялся вносить коррективы. Сперва Жаворонков слушал его наставления с плохо скрываемым неудовольствием, но постепенно коллективные идеи начали преобразовываться в нечто стоящее. Страницу доработали, запустили в сеть, и результат не заставил себя ждать. Буквально на глазах рейтинг Веры Аскеровой взлетел вверх, набрав за три часа восемь тысяч просмотров. Особым спросом пользовалось видео с места преступления, где свидетельница засняла, как ее сосед, будучи под воздействием наркотика, сначала гуляет по перилам балкона, а затем срывается и летит вниз, прямо на полицейский «уазик».

Видео, разумеется, подправили, чтобы несчастного наркошу невозможно было опознать по лицу. И все же Гуров до последнего был против такой затеи. Выкладывать в сеть материалы полицейского отчета – верх безрассудства, считал он. Тем более без одобрения начальства. Что, если генерал Орлов узнает про самовольство заигравшейся троицы? Что, если кто-то, сидящий повыше Орлова, увидит этот ролик в сети?

Кое-как Жаворонков успокоил Гурова, сообщив, что видео мог выложить любой прохожий, ведь дело происходило в утренние часы, когда большая часть населения Москвы спешит на работу. Для большей убедительности он отыскал в сети пару десятков подобных роликов, предъявил их Гурову, и только тогда тот смирился с происходящим. Тем более что использование видео из материалов дела могло помочь поймать реального преступника. Как говорится, из двух зол выбирают меньшее.

Как только начали поступать комментарии на предложенные Верой Аскеровой темы, Жаворонков занялся их сортировкой. Все предложения и комментарии, которые, по его мнению, не представляли интереса для дела, он помечал красным значком. Напротив тех, которые могли бы развиться в нечто большее и привести к Деятелю, ставил желтый знак. Ну а если вдруг ему переписка казалась перспективной, он отмечал ее зеленым ярлычком и тут же спешил ответить, стараясь не забывать, что пишет от имени молодой привлекательной девушки.

Ввиду несанкционированного использования некоторых материалов с докладом генералу решено было повременить. Вот получат реальный результат, тогда и доложат. А пока капитан Жаворонков трудился в поте лица, а Гуров и Крячко пристально за этим процессом наблюдали.

Результат прорисовался только через двое суток. Один из членов клуба начал настойчиво проситься в друзья к Вере Аскеровой. Так настойчиво, что игнорировать его призывы становилось как-то неловко. Зарегистрировался гость-друг под именем Василия Елохова, возраст поставил тридцать пять лет, но фото не выложил. Вместо фото вложил снимок Великого Инквизитора из одноименного фильма.

Жаворонков, под бдительным оком полковников, проверил личную страничку Елохова. Записи на страничке привлекли внимание. Во-первых, все шесть тем, связанных с текущими делами под кодовым названием «Дело Деятеля» и предложенных в обсуждении, Елохов комментировал с положительной стороны. Не то чтобы он пропагандировал отправлять своих жен в контейнерах на все четыре стороны или замуровывать людей в стены, но замечал, что рациональное зерно в каждом из этих поступков все же имеется. Решено было включить Елохова в число друзей Аскеровой.

Как только тот получил добро на личное общение, он тут же отправил Вере сообщение следующего содержания: «Красота смерти познается на собственном опыте. Согласны?» Жаворонков от лица Веры ответил что-то в духе людей с суицидальными наклонностями, и Елохова буквально понесло. За час – сто тридцать два сообщения в личку. И все про смерть и красоту самоубийства.

Гуров решил попытать счастья и пробить Елохова по базе МВД. Каково было его удивление, когда среди москвичей он отыскал бывшего сидельца Василия Елохова, которому по метрике как раз сравнялось тридцать пять. Сравнив снимок из дела с фотороботом, все трое признали, что спустя пятнадцать лет, а именно столько времени прошло с момента отсидки Елохова, внешность его вполне могла претерпеть изменения. Сидел он двадцатилетним парнишкой, сейчас же приближался к своему сорокалетию. Плечи шире, волосы длиннее, нос подходящий, да и рост тоже. А насчет аристократической внешности и интеллигентной манеры общения – так повзрослел, приосанился, речь подтянул, вот вам и аристократ. Почему нет?

– Елохова надо брать, Лева. Тепленьким и безоружным, – твердил Стас. – Пусть Валера продолжает держать его перепиской, а мы собираем группу и к нему на хату. Уверен, доказательств там хватит.

– Не можем мы вот так, с бухты-барахты, людей задерживать, – возражал Гуров. – То, что они пишут в социальных сетях, доказательством не является.

– А отсидка, Лева, про отсидку ты забыл? За что сидел Елохов? За то, что мать свою в чулане запер и она там померла, – горячился Крячко. – Чем тебе не Деятель?

– Мать запер по пьяни. Убивать ее он не хотел. У той сердце не выдержало, и отнюдь не от испуга. Сама до синевы пропилась вся. Он ее и запер затем, чтобы мать из дома последнее не пропила. Так в отчете написано. – Гуров читал материалы дела вслух, чтобы всем присутствующим слышно было. – А парень про нее просто забыл, вот она три дня в чулане и пролежала. Мертвая, заметьте. Померла она от сердечного приступа буквально через час после того, как в чулан попала. Парню просто адвокат никчемный попался, он и не собирался защищать его интересы.

– Да какие интересы, Лева! Тут ведь все совершенно прозрачно. Надоела парню мать, он ее и загубил. Потом отсидел, вышел, а старые привычки остались. И давай он девчонок почем зря к жестокой смерти приговаривать. Что там у него в мозгу заклинило, не знаю. Злоба на мать, а может, во вкус вошел. Об этом лучше штатного психолога потом спросишь. А сейчас надо думать о том, как побыстрее на Елохова выйти.

Часа два Лев сопротивлялся, и все это время Крячко один за другим выдвигал все новые и новые аргументы. Последней каплей, пробившей брешь в обороне Гурова, стало напоминание о третьей жертве, Раисе Уделяниной. Ее смерть и смерть ее нерожденного младенца выделялись своей жестокостью из всех совершенных Деятелем актов. Обречь беременную женщину и ее еще не родившегося ребенка на подобные страдания – верх цинизма. До чего еще дойдет извращенная фантазия Деятеля, если его вовремя не остановить? Какие муки и страдания заставит вытерпеть глупых влюбленных девочек? И сколько их уйдет из жизни, прежде чем Деятель по-настоящему проколется? Уж лучше сейчас ошибиться и взять не того, чем, упустив возможность, быть ответственным за новую смерть.

Против такого аргумента Гуров устоять не смог, согласился на план Крячко, но с условием, что брать Елохова они будут своими силами. Возьмут, а там уж разбираться будут, стоит ли Орлову докладывать. Крячко так обрадовался, что даже не подумал возражать. Схватил пиджак, достал из сейфа пистолет, сунул в кобуру и первым вылетел из кабинета. Адрес Елохова взяли из личного дела. Жил тот в черте МКАДа, район довольно приличный, дом многоэтажный, квартира отдельная. Доехали быстро, оставили машину прямо у подъезда, поднялись на шестой этаж.

На лестничной площадке в подъезде Елохова было всего по две квартиры. Гуров решил перестраховаться, позвонил в квартиру соседей. На звонок вышла женщина в возрасте. Лев сунул ей под нос удостоверение и потащил обратно в квартиру, а Стас, придержав дверь, нарочито громко, так, чтобы было слышно соседу, забасил:

– Ну, здорово, кума! Не ждала? Вижу, вижу, не ждала. А мы с Коляном решили сюрприз тебе устроить! Как в песне: «Самолет летит, колеса стерлися. Мы не ждали вас, а вы приперлися!» – и, загоготав во все горло, прошел в прихожую, захлопнул за собой дверь.

– Простите, гражданочка, следственная необходимость, – вполголоса извинился Лев. – Полковник Гуров, Московский уголовный розыск. Представьтесь, пожалуйста.

Женщина с минуту таращилась на него, как на привидение, потом открыла рот, чтобы закричать, но он ее реакцию предвидел и, не совсем вежливо зажав ей рот рукой, подтолкнул к дверям кухни, стараясь увести подальше от входной двери.

– Не нужно кричать, гражданочка, – увещевал Лев. – Мы не бандиты, мы самые что ни на есть настоящие полицейские. Я – полковник Гуров, можете называть меня Лев Иванович, если вам так проще. А это мой напарник, тоже полковник, между прочим. Полковник Крячко. К нему обращаться не нужно, у него своя роль, не стоит мешать. К вам мы обратились по необходимости. Нужно соседа вашего без лишнего шума из квартиры выманить. Вы меня понимаете? Верите нам? Сейчас я уберу руку, а вы оставите мысль о крике. Готовы? Кивните, если готовы следовать моим советам.

Женщина кивнула, и Гуров убрал руку. Кричать она передумала, но продолжала молчать. «Уже лучше, – с облегчением подумал Лев. – Неприятно так вот пугать людей, но что поделаешь? По-другому никак». Он снова вынул удостоверение и вложил женщине в руку:

– Вот, взгляните. Это настоящее удостоверение. С печатью, с положенными записями и датой выдачи. Видите дату? Она свежая. Если хотите, можете позвонить в управление, спросите у дежурного, служит ли на Петровке полковник Гуров. Вам подтвердят, что я не «липовый». Вы удостоверение-то читайте.

Женщина опустила глаза, пробежалась по строчкам, перевела взгляд на Гурова, затем снова на удостоверение. Страх в глазах начал постепенно убывать. Она еще не решалась посмотреть на гомонящего Крячко, но уже была готова слушать дальше.

– Скажите мне ваше имя, – мягко попросил Лев. – Простите, что пришлось так вот вломиться в ваш дом. Обещаю, скоро все закончится и вы вернетесь к своим привычным делам. Вы ведь занимались домашними делами до того, как открыть дверь, верно? Обед готовили? Вижу, у вас на плите кастрюльки стоят. Что готовите?

– Картошка, – выдавила женщина и, окончательно придя в себя, воскликнула: – Ой! Картошка сейчас сгорит!

Тут же бросилась к плите, откинула крышку и принялась мешать варево пластиковой ложкой с длинной деревянной ручкой. При этом она чуть слышно причитала:

– Вот ироды, чуть всю семью без обеда не оставили! Вот ведь супостаты, теперь горчить будет. Ну куда это годится, к чертям собачьим! Ленка снова ворчать начнет, а Вадик губы поджимать, мол, не пора ли тебя, мать, от плиты отстранить, все запасы изведешь. Видите, что натворили? – Последний вопрос она адресовала Гурову, развернувшись к нему вполоборота и тыча ложкой в кастрюлю. – Подгорело рагу, кто его теперь жрать будет?

– А по мне, так вполне съедобный вид, – заглянул в кастрюлю Стас, втягивая ноздрями воздух. – Запах обалденный! Травы добавляете? Уважаю.

– Да шел бы ты со своими травами! – проворчала женщина, но похвала Крячко ей явно пришлась по душе. – И откуда только вы на мою голову взялись?

– Московский уголовный розыск, мамаша, – хохотнул Крячко. – А стряпня у вас знатная. Если ваши домашние не захотят это есть – могу забрать. Подкрепиться я всегда «за».

– Не разорвет тебя от такой халявы-то? – заулыбалась женщина. – И какая я тебе мамаша? Ты небось годов на десять меня старше.

– Может, и так, – не стал возражать Крячко. – А мамаша – потому что имени вашего не знаю. Можно сестричкой величать, да это как-то совсем фамильярно. А мы ж люди солидные.

– Татьяна Степановна я, – представилась наконец женщина. – Так и зови, охламон.

– Стас Крячко, – козырнул полковник. – Так что, Татьяна Степановна, будем уголовному розыску помогать?

– Мне бы кто помог, – вздохнула она, печально глядя на подгоревший обед. – Заставить бы вас на новую порцию продуктов раскошелиться, да у самих, наверное, в карманах пусто.

– Это вы прямо в точку попали, деньжатами нас государство не балует, – похлопал себя по нагрудному карману Стас. – Разве что пару порций у вас купить? После того как дело сделаем.

– Что за дело? – посерьезнела Татьяна Степановна, и сразу стало видно, что женщина она деловая и далеко не глупая. – Что с соседом разбираться пришли, это я поняла. Опять что-то натворил?

– Тайна следствия, – с загадочным видом проговорил Крячко.

– Вы с соседом хорошо общаетесь? – решил перехватить инициативу Лев.

– Здороваемся, когда на лестнице столкнемся. Это за общение считается?

– Пойдет, – кивнул он. – Имя его знаете?

– Васькой зовут, – без запинки ответила Татьяна Степановна. – По отцу Иваныч, а по фамилии Елохов. Ему от родителей квартира досталась, сами они еще в первую сынову отсидку померли. Мать-то он сам загубил, через ее смерть и сел. Отец, правда, дождался, неделю на воле сынка побаловал и приказал долго жить. Он ведь сына в смерти жены не винил, сама, говорил, виновата, последний ум пропила. А про то, что оба, и сынок и муженек, за воротник закладывали, про это ни слова.

– И с тех пор Василий здесь живет? – поинтересовался Гуров.

– А где ж ему жить? Нигде не работает, проматывает то, что родители нажили. Как еще квартира цела, ума не приложу, – принялась сплетничать Татьяна Степановна.

– Пьет? – предположил Крячко.

– Не, спиртным не балуется. Одного раза хватило. Он вообще-то тихий. Живет скромно, из дома почти никуда не выходит. Пару раз в неделю утречком смотается часа на три-четыре по делам своим тайным и снова домой. Запрется и сидит.

– А как у него с женщинами?

– Чего не знаю, того не знаю, – покачала головой Татьяна Степановна. – К себе девок не водит, а уж когда на свои побывки уходит, может, кто его и привечает. Парень он видный, несмотря на то что трудиться нигде не трудится. С виду – интеллигент интеллигентом, ни за что не скажешь, что срок отмотал.

Крячко бросил многозначительный взгляд на Гурова. Тот к сведению слова Татьяны Степановны принял, но от комментариев воздержался, сказал только:

– Вот как мы поступим, Татьяна Степановна. Весь дом будоражить не будем, пусть отдыхают люди. Вы сейчас пойдете к Василию, предлог можете любой выдумать. Главное, чтобы он дверь открыл и впустил вас в квартиру. Заходить туда не надо, сами справимся. Как только Василий дверь откроет и мы к нему войдем, можете возвращаться к своей картошке. Как вам такой план?

– Хреновый у вас план, – проворчала Татьяна Степановна. – Васька ни за что меня в квартиру не пустит. Откроет свою стальную махину ровно на два сантиметра, а с цепочки не снимет. Или вы думаете, что с одного удара цепь чугунную перервете?

– Что, есть такая привычка, дверь на цепочку закрывать?

– Это не привычка даже, это настоящая паранойя. Он и сам, когда заходит домой, дверь открывает ровно настолько, чтобы бочком протиснуться. Уж что он там прячет, я без понятия. Золотые слитки, не иначе. По ночам кусочки от них отпиливает, а потом в банке обналичивает.

– Смешно! – изобразил улыбку Стас. – И как же нам быть?

– «Корочками» помахать не судьба? – предложила Татьяна Степановна.

– В открытую никак, – ответил Крячко. – Если действовать в официальном порядке, ОМОН вызывать придется. Они дверь сломают, соседей мордой в пол в каждой квартире положат, да и потом две недели вас опера да участковые дергать будут. В участок таскать, протоколы составлять. Оно вам надо?

– Да, перспектива незавидная. – Татьяна Степановна призадумалась. – Может, ну его, Ваську вашего? Пусть сидит себе взаперти. Или такую беду натворил, что сквозь пальцы не посмотришь?

– Предположительно, – осторожно проговорил Гуров, опередив Крячко, чтобы тот не ляпнул лишнего. – Проверка требуется, поэтому мы и здесь.

– Ладно, есть один вариант. Только уж если не сработает, не обессудьте, – подумав еще немного, проговорила женщина.

– Что за вариант? – насторожился Лев.

– Случай у нас был, у соседа по Васькиному стояку змея сбежала. Да, да, не смейтесь. Настоящая змея, кобра или еще какой гад, сейчас не вспомню. Так она к Ваське по вытяжке переползла, а он этих гадов до коликов в животе боится. Ну, он ко мне – выручай, Степановна! Хозяина змеюки-то днем дома не бывает, а до вечера с этим гадом на одной площади находиться Васька никак не мог.

– И вы помогли? Поймали змею? – Во взгляде Крячко читалось восхищение.

– А чего ее ловить? Я ей молочка в блюдечко налила, посвистела, она сама и выползла. В кино такое видела, вот и запомнила.

– И вы предлагаете сказать Василию, что змея снова сбежала?

– Если хотите, чтобы он дверь открыл, другого выхода я не знаю, – кивнула Татьяна Степановна. – Может и этот вариант не сработать, но хоть какой-то шанс.

– Ладно, будем выкуривать Василия змеей, – после минутного раздумья согласился Гуров. – А как вы об этом узнали? О том, что змея сбежала?

– Скажу, бабка соседская позвонила. Она под Василием, на пятом этаже живет, а змеелов на четвертом. Про фобию Васьки бабка в курсе, вот и скажу, позаботиться, мол, о соседе решила, – пожала плечами Татьяна Степановна. – Да если все нормально пойдет, он и спрашивать не станет, откуда мне про змею известно. Дверь распахнет и сам меня в квартиру втащит.

– Тогда пошли, что ли? – поторопил Стас.

Татьяна Степановна открыла входную дверь, Гуров и Крячко выскользнули на лестничную площадку и заняли места по обе стороны от двери Елохова. Женщина встала напротив дверного глазка, приосанилась и принялась колотить кулаком в дверь, громко выкрикивая:

– Васька, ты дома? Открывай скорее, Егоровна новостями поделилась!

За дверью послышались крадущиеся шаги. Кто-то встал возле порога, но голос не подал. Татьяна Степановна еще громче заголосила:

– Васька, открывай давай! Кантемировская змея снова сбежала! Мимо Егоровны прошла, скоро до тебя доберется! Не нужна помощь, так и скажи. Мне тут рассусоливать некогда, скоро домашние вернутся. А ты знаешь, какие они противные, когда голодные.

В двери Елохова щелкнул замок. Стальная дверь, удерживаемая крупными звеньями цепи, приоткрылась ровно на два сантиметра.

– Чего барабаните, звонок ведь есть, – приставив правый глаз к щели, произнес Елохов.

– Ну, извиняй, как заблагорассудилось, так и вызвала. Про змею слыхал? – Татьяна Степановна убавила громкость.

– Слыхал, только мне она больше не страшна, – заявил Елохов.

– Это чего так? Избавился от фобии? – съязвила соседка.

– Вентиляционные отдушины гигроскопичной тканью затянул. Теперь сквозь них и комар не просочится, не то что ваша змея.

– Комар, может, и нет, а эта бестия головой протаранит. Причем запросто, – уверенно произнесла Татьяна Степановна. – Я по телику видела, как они листы шифера с места сдвигали.

– Так то шифер, – не уступал Елохов, – а у меня все проклеено. Клей специально из Германии выписывал.

– Васька, ты как ребенок, ей-богу! – всплеснула руками Татьяна Степановна. – Где это ты видел, чтобы змей тряпочка останавливала? Даже если и германским клеем приляпанная. Помяни мое слово, часа не пройдет, как примчишься ко мне, умоляя о спасении. Только вот я уже помочь тебе не смогу. У меня сегодня мероприятие общественно полезное.

– Что за мероприятие? – скорее из вежливости, чем от любопытства спросил Елохов.

– Тамаркиных внуков на выставку веду, – ляпнула Татьяна Степановна первое, что пришло в голову. Никакой Тамарки она не знала и уж тем более не собиралась водить ее внуков по выставкам. – Ей самой не под силу, ноги варикозом попортило, теперь и по квартире с трудом передвигается. А внуки развлечений просят. Ну, она меня и попросила, а я разве могу отказать?

– Родители почему не ходят? – задал резонный вопрос Елохов.

– Да ты разве не знаешь, как теперь молодежь работает? Они ж в семь утра из дома уходят и за полночь возвращаются. Когда им детьми заниматься? – Татьяна Степановна изобразила искреннее удивление, которое через секунду сменилось плохо скрытым презрением: – Ах да, я и забыла. Откуда тебе знать? У тебя ведь ни работы, ни детей нет. Хорошо устроился, Васька. Вот вышел бы на работу, тогда и глупые вопросы сами собой отпали бы. И правда, Вась, чего ты не работаешь-то?

Хоть бы сторожем куда пошел. Вон у нас на перекрестке круглосуточный ларек. Так туда охранник ночной требуется. Ты подумай, я бы за тебя словечко замолвила.

– Жить мне есть на что, а батрачить на государство, которое меня на пять лет за решетку ни за что ни про что засадило, желания нет. – По голосу было понятно, что разговор о работе Елохову неприятен.

– Так-то да, – быстро согласилась Татьяна Степановна и тут же добавила: – Ладно, пойду я, Вась. Мои и правда скоро вернутся.

– А как же змея? – На этот раз Елохов забеспокоился. Вера в прочность германского клея вдруг резко пошатнулась. – Змею ловить не будете?

– Змея? Да пусть ползает. Может, повезет на этот раз и она на седьмой уползет.

Татьяна Степановна сделала вид, что уходит. Елохов еще немного подумал, но как только соседка положила руку на дверную ручку, поспешно произнес:

– Не обижайтесь, Татьяна Степановна. Я от помощи не отказываюсь. Заходите, молоко и блюдце у меня есть.

Гуров услышал, как звякнула цепочка, увидел, как пошла в сторону стальная дверь, и, мысленно досчитав до трех, рванул в квартиру. Крячко влетел следом, снося все на своем пути, и в первую очередь полковника Гурова. Стас опрокинул его, тот свалился на Елохова, и получилась настоящая куча-мала. Татьяна Степановна стояла в дверях и с ироничной улыбкой на губах наблюдала за происходящим. Крячко перехватил взгляд соседки, дотянулся ногой до входной двери и резко захлопнул ее.

Татьяна Степановна вздохнула и пошла к себе. В глубине души она досадовала на то, что не выпросила разрешения понаблюдать, как происходит настоящее задержание. Не в книжках, не в фильмах, а наяву. «В другой раз я своего шанса не упущу», – сама себя успокаивала женщина. За дверью соседа стояла гробовая тишина, и она решила, что ничего интересного в задержании нет. Вломились в дверь, накинули наручники на запястья, и все.

– Скоро во двор выведут, тогда и посмотрю, – произнесла она вслух и снова встала к плите. Готовить новый обед она не собиралась, а вот выбрать особо подгоревшие куски было желательно. Думая о том, что происходит в квартире Елохова, она старательно ковырялась в кастрюле, пока мысли не завладели ею целиком. Тогда Татьяна Степановна бросила ложку на стол и уселась возле окна, уставившись во двор, чтобы не пропустить момент, когда соседа Ваську поведут к полицейскому «воронку».