Одиночество в Церкви

Поговорим, наконец, и о том, что человек может испытывать одиночество в том числе и находясь в храме, являясь членом Церкви. В чем причины этого, каковы они могут быть?

Проблема одиночества в Церкви тем более актуальна потому, что человек в Церкви одиноким быть не должен, но — бывает. Причины этого можно разделить на несколько категорий.

Прежде всего, одиночество в Церкви возникает по тем же причинам, что и вне ее. Все то, что можно сказать об одиночестве человека в жизни, обусловленном его характером, устроением, привычками, можно сказать и об определенных ситуациях в храме. То есть человек настолько тяжел в общении, что сам блокирует подходы к себе, а ему кажется, что эта общая жизнь его просто не принимает.

Бывает другое: люди регулярно ходят на богослужения и совершенно сознательно ни с кем в Церкви общаться не хотят. Об этом мы говорили подробно, рассматривая феномен людей, которым «люди, в сущности, не нужны».

А бывает иная ситуация: человек вроде бы жаждет включиться в приходскую жизнь, но только так, чтобы его в эту жизнь включили, а сам ничего для этого не хочет делать. И до него очень сложно достучаться, потому что, желая, чтобы с ним что-то такое делали, он не может объяснить этого «чего-то» не только окружающим, но и самому себе. Понятно, что он хочет заботы, участия, любви, но в чем это должно выражаться, чтобы его все устраивало, он не знает сам. Таких людей, к сожалению, немало, и они нередко из Церкви уходят, но не потому, что Церковь их отвергла, а потому, что они настолько глубоко эгоистичны, что даже не удосужились сформулировать свой внутренний запрос по отношению к людям.

А порой случается и так. Человек приходит в храм, ищет там общения и хочет сам участвовать в жизни прихода. Может быть, он даже читал Деяния апостолов и помнит, что у всех уверовавших во Христа некогда были единая душа, единое сердце и единая жизнь (см.: Деян. 4: 32). И он желает найти это в храме, но не находит. Это может быть потому, что настоятель совсем не заботится о том, чтобы люди в приходе друг друга узнавали, или потому, что прихожане не хотят брать на себя ответственность за приходскую жизнь даже в самой малой степени.

Ведь люди все-таки обычно ищут в храме большей близости, чем за его оградой. И если настоятель старается содействовать сближению прихожан, они очень быстро это улавливают, какая-то часть из них на это с благодарностью откликается — может быть, небольшая часть, но все же начинается процесс общения и взаимообогащения жизни друг друга.

Внимательный, заинтересованный человек никогда не будет одиноким в храме, где настоятель в проповедях говорит, например, что нужно замечать: вот видели вы постоянно кого-то на службе — и вдруг он пропал. Нужно обязательно выяснить, что с ним произошло — вдруг он в больнице, вдруг ему нужна помощь. А для этого необходимо хоть что-то друг о друге знать: понимать, кто с кем общается, обмениваться контактами. Стоит хотя бы с этого начать — и уже острого чувства одиночества не будет.

Нужно сказать и о том, что одиноким в храме бывает и священник. Прежде всего, потому, что если настоятель деятельно участвует в жизни прихожан, стремится жить с ними общей жизнью, то на него начинают обрушиваться такие ситуации, какие ему и во сне не снились. Все обращаются к нему, потому что больше не к кому. У меня был, например, случай, когда у нашей прихожанки потерялся ребенок в соседнем с Саратовом городе, и она позвонила мне, потому что не могла добиться, чтобы его искали. И мне пришлось вести переговоры с начальником полиции этого города, звонить в СМИ, чтобы они давали объявления. В конце концов, вышли кинологи с собаками, и одна из сотрудниц полиции этого ребенка нашла. Слава Богу! Но в абсолютном большинстве случаев священник может сдвинуть дело с мертвой точки, только если откликнется один, другой, третий человек из его прихожан. Если пастырь знает, к кому с какой просьбой может обратиться, — это одно; а если перед священником терпящий бедствие человек, нависшая проблема, а вокруг некое безвоздушное пространство — это совсем другое, и это очень тяжко.

Конечно, бывают ситуации, в которых тебе толком не поможет никто из прихожан, или они вообще не решаемы человеческими силами. Болеешь ты, например, и все никак не выздоровеешь, а в строящемся храме копятся проблемы и дела, которые без твоего прямого участия решить невозможно. И здесь оказывается самой важной не какая-либо физическая и техническая помощь, а просто отношение людей. Когда ты понимаешь, что ты им небезразличен, что они о тебе думают, что они о тебе молятся, становится уже гораздо легче. И точно так же любому человеку в Церкви бывает легче, когда он понимает, что собратья его по вере, хоть и не в силах на его ситуацию повлиять, помнят о нем и поминают в молитвах. И конечно, одна из наших общих задач — постараться именно такие отношения в Церкви созидать.

Что еще может мешать человеку полноценно войти в жизнь того прихода, где она есть? То, что я называю чувством «заполненной комнаты». Есть люди, которым трудно бывает войти в комнату, которая уже заполнена другими людьми — незнакомыми входящему, но уже познакомившимися между собой, о чем-то разговаривающими. Кажется, что вот есть они, и они уже все здесь, и уже едины — и есть я, и я еще не здесь, и значит, между нами есть какая-то принципиальная разница. И некоторые действительно по этой причине не решаются войти, хотя на самом деле, конечно, никакой принципиальной разницы нет, и уже через несколько минут этот человек будет воспринят следующим входящим как часть большинства. Ровно то же самое бывает и в Церкви: когда человек наконец набирается сил, мужества, чтобы переступить церковный порог, ему все равно кажется, что вот есть все — а есть он. И понять, что эти «все» — не замкнутый круг, а сообщество, где каждому приходящему найдется место, он может далеко не сразу.

Обычно я стараюсь помочь человеку преодолеть эту неловкость перед «всеми», когда он приходит на исповедь. У меня есть для этого нехитрый прием. Человек исповедался, мы с ним о чем-то поговорили. А дальше ему надо объяснить элементарные вещи: как подготовиться к Причастию — что читать, как поститься, когда прийти. И я подзываю кого-то из постоянных прихожан, стоящих рядом, и прошу этому человеку все объяснить. Не только да и не столько потому, что сзади стоит очередь на исповедь и священнику нужно экономить время, но чтобы у человека появился в храме хотя бы один знакомый, появился опыт общения с кем-то, помимо священника и продавца в церковной лавке. И дальше это общение может либо расширяться, либо остаться на том же уровне — это зависит уже от самого неофита.

Помню, в конце 80-х годов, когда я только начинал ходить в храм — это был храм Воскресения Словущего в Москве, — я как-то оказался на службе накануне Великого Четверга. Был вечер, огромное количество людей готовилось причащаться, храм был набит битком, люди стояли в пяти или семи очередях на исповедь. Я стоял и думал, что вот, все здесь живут какой-то особенной жизнью, а я к этой жизни еще, кроме церковных таинств, никак не причастен. И тут мне стало, ко всему прочему, плохо — от духоты и от сниженного уровня сахара в крови. Нужно было выйти на свежий воздух и нужно было что-нибудь съесть, но ни то, ни другое было совершенно невозможно: я стоял в плотной толпе, и если кто-то падал в обморок, то его выносили, передавая по рукам. Я стоял и ждал, что сейчас так же вынесут и меня. А какой-то человек, встретившись со мной взглядом, заметил мое состояние и спросил: «Тебе нехорошо?» — и куда-то стал пробираться сквозь гущу людей. Через несколько минут он принес мне кусок подсушенного хлеба; я его съел, и мне стало лучше. И этот кусок хлеба я помню до сих пор как великое свидетельство общения между людьми в Церкви, их включенности в жизнь друг друга.

А другой такой опыт был уже где-то в 1994–1995 годах, в Оптиной пустыни. Это тоже был Великий пост, Страстная седмица, я там в тот период жил и трудился на послушаниях. И помню, встал как-то утром, собрался выходить, и вдруг в мое сознание вошла мысль: «Ты не спасешься — погибнешь, и все твои родные и близкие тоже погибнут». Тогда я еще не знал, как можно бороться с подобными помыслами, и целый день прожил в таком состоянии, словно меня раздавили тяжелым прессом. Уже вечером, после молитвы, я в полном душевном и физическом изнеможении пошел к колодцу напиться. Там был кто-то еще из трудников, и он заметил, что со мной что-то происходит. Ему особо нечем было меня утешить, и он почему-то из-за пазухи вытащил опять-таки буханку хлеба и поделился со мной. Я съел часть этой буханки, запил колодезной водой, и мне вдруг стало гораздо легче.

А почему так было? Наверное, потому, что даже минимальное человеческое участие способно смягчить сердце утесненного тяготой человека, сломать в этом сердце преграду между ним и Богом и впустить в душу Божественное утешение.

Немаловажный момент заключается в том, что некоторая часть людей, ходящих в один и тот же храм, особенно если приход достаточно велик, все равно будет стремиться к какому-то общению. И если настоятель не уделяет этому никакого внимания, люди могут начать группироваться вокруг кого-то из мирян, обладающего достаточными лидерскими качествами. И со стороны это будет весьма похоже на приходскую жизнь: люди начнут общаться, пытаться вместе делать добрые дела, собираться, может быть, иногда у кого-то дома или устраивать вылазки на природу, делиться книгами и фильмами. Но, по сути, это как если бы священник молился в алтаре, а в это время прихожане в храме служили обедницу мирским чином, то есть такое чинопоследование, которым, при отсутствии в храме священника, в некоторых случаях заменяют литургию. И это совершенно нездоровая ситуация, которая не ведет ни к чему хорошему. До поры она может и не иметь негативных проявлений, но сообщество прихожан, которое не опирается на благословение настоятеля, не советуется с ним, — это назревающая опасность. Не важно, что люди «ничем плохим не занимаются» — это все равно нечто внецерковное в церковной среде. Например, в храм назначается новый настоятель, который начинает приходом заниматься и вдруг видит, что в нем существует какая-то параллельная жизнь, люди, которые уже привыкли «все без батюшки», и у них свои представления о том, как и что в этом приходе должно быть.

Это может привести к конфликту, может разрешиться миром, но в любом случае такому священнику придется все начинать с нуля. И лепить приходскую жизнь так, как дети лепят снежную бабу: сначала создать ядро буквально из нескольких человек — на этой основе будет в дальнейшем формироваться характер приходской общины. Это должны быть люди, единомысленные с настоятелем, понимающие, какие задачи он перед ними ставит. И когда эти люди со временем смогут на себя других людей «налеплять», из этого малого постепенно вырастет что-то большее. Это тот же принцип «снежного кома», по которому возникали когда-то и монастыри: существовала обитель из духовника и буквально нескольких его учеников, которых он воспитывал. Постепенно приходили новые послушники, и они попадали в определенную атмосферу, научались от тех, кто уже в этом монастыре возрос, правилам общежития — и все это было пронизано единой жизнью во Христе. Когда монастырь разрастался, кто-то из опытных братий с несколькими монахами по благословению уходил на новое место, и весь цикл повторялся. В идеале по такому же принципу в приходской атмосфере должны возрастать и все будущие пастыри — тогда они смогут впоследствии строить свои приходы правильно.

В реальности же священник, хоть и знает порой об этих принципах, впадает в большое заблуждение. Он просто собирает вокруг себя тех людей, которых более-менее знает, и начинает их считать своим приходом, а всех остальных — как бы неким внешним кругом. Он не настраивает «своих» прихожан, чтобы они, сами в церковной жизни возрастая, постепенно вовлекали в нее тех, кто пока еще только более-менее регулярно ходит в этот храм на богослужения. И тогда приход не развивается — более того, в нем начинаются различные нездоровые процессы. Если энергия людей не направляется на то, чтобы сделать атмосферу храма теплее для всех входящих в него, то она находит выход в другом направлении: начинается скрытая борьба, чтобы стать приближенным к батюшке, ревность и войны между приходскими «кланами». А если еще и священник теряется и не пресекает все это самым решительным образом, то это просто беда.

Что делать человеку, который, начав ходить в храм, исповедоваться и причащаться, ощущает в себе желание и возможность участвовать в приходской жизни, но не видит этих возможностей в реальности? Прежде всего, если есть возможность — походить по разным храмам, выбрать тот, что больше по душе, и в него уже ходить постоянно. И прежде всего нужно уловить атмосферу, которая ощущается в этом храме. Каковы особенности этого прихода, каковы там взаимоотношения людей со священником и между собой? Мне кажется совершенно естественным в первую очередь смотреть, есть ли там хоть в каком-то виде христианская любовь. Это и ощущается самым естественным образом — так же, как мы, погостив в каком-то доме, в какой-то семье, чувствуем, любят ли там люди друг друга или не любят.

Но бывает, что у человека такого выбора нет — он вынужден ходить только в один конкретный храм и какой-либо приходской жизни там не видит. Или же человек пришел в совершенно новый храм, только что открывшийся, где люди еще совсем не знают друг друга. И в том, и в другом случае мне кажется совершенно нормальным, если человек попросит священника уделить ему несколько минут во внебогослужебное время и простыми, естественными, краткими словами скажет о своем желании участвовать в жизни храма, спросит, в чем нужна помощь.

Только не надо закидывать священника инициативами… Такие «энтузиасты» появляются регулярно, с ходу объявляя: «Батюшка, в жизни храма не хватает того-то и того-то, еще давайте все делать так-то, а еще я бы хотел открыть здесь исторический клуб». А священник в это время думает, кто бы в храме после службы мог убраться — уборщица заболела или никто не идет на ту зарплату, которую храм способен предложить. И сегодня после службы попросил он с амвона кого-нибудь остаться, а все ушли домой. И вот стоит он посреди храма и собирается сам уже помыть, потому что нельзя же оставить храм в грязи, а человек подходит и спрашивает: «Почему у нас в храме нет обедов для малоимущих?» — а еще предлагает организовать исторический клуб… И остается только ответить: «Подождите, я сейчас полы помою, и организуем…»

Бывает еще, что человек пребывание в храме мыслит как полную погруженность в себя и поэтому ничего не замечает вокруг. Но погруженность в молитву на богослужении и постоянная погруженность в свои мысли внутри церковной ограды — это разные вещи. Второго хоть в рай помести — он и там будет погружен в свои мысли.

И еще одна вещь, которой человек порой не понимает и обижается: разным по численности приходам соответствуют разные формы приходской жизни. «Мне здесь так одиноко… Вот раньше я ходила в родном городке в храм, и мы там все вместе после службы в трапезной пили чай…» И как-то не осознает, что там был приход на тридцать человек, а здесь — большой городской храм, более трехсот постоянных прихожан. И в нем эффективно другое: большая, полноценная воскресная школа для детей и взрослых, любительский хор, издание приходской газеты. Но человек все это отвергает и продолжает тосковать по привычной форме общения.

В завершение скажу, что найти свой приход не означает найти приход идеальный, как и найти духовника не означает найти идеального для нас священника. Но в настоящем, живом приходе должна обязательно присутствовать готовность людей учиться: у прихожан — воспринимать то, чему учит их священник, у священника — научаться чему-то от прихожан, и у всех — готовность учиться у Церкви и следовать по пути, который указал нам Христос Спаситель.