С проблемой одиночества в социуме сталкиваются нередко и дети — в том числе дети тех родителей, которые ходят в храм и живут христианской жизнью. И родители порой приходят к священнику и спрашивают, менять ли школу, где их сына лупят одноклассники или над дочкой издеваются разными способами и называют ее «монашкой», или как быть, если возник серьезный конфликт, когда они ребенка не пустили с одноклассниками на какую-то дачу, или разрешать ли ему неограниченный доступ в интернет…

Вопросы разные, и в каждом из них проблема лежит намного глубже конкретной ситуации. Суть не в том, что этот ребенок ходит в церковь, его семья придерживается определенных нравственных норм, и он в итоге оказывается чего-то лишен. За всем этим стоит непонимание между ребенком и родителями, отсутствие той внутренней связи, которая никогда прерываться не должна, а часто и такая внутренняя жизнь родителей, из которой ребенок не может почерпнуть правильных представлений о жизни христианской.

В молитвах таинства Крещения крещаемый неоднократно называется воином Христа, Бога нашего. Не в том, естественно, смысле, что этот человек когда-нибудь станет рыцарем-крестоносцем, но в том, что христианин — это человек, который решился всю свою жизнь вести брань, брань против своих страстей, против врага рода человеческого, против тех соблазнов, которыми наполнен мир. И то, что человек изготавливается вести внутреннюю брань, должно формировать его психологию. Кто такой воин? Это человек, который ни от чего не бежит, не впадает в панику, а если ранен, то должен, залечив свои раны, вновь возвращаться в строй и сражаться. У него могут быть слабости, но он должен быть при этом сильным и свои слабости постоянно преодолевать. И поэтому когда в верующей семье растет ребенок, его нужно не просто вводить в жизнь церковную, но воспитывать сильным, мужественным, полноценным. Нельзя отрывать его от жизни и помещать в какую-то искусственную среду — он должен понимать, какой мир, какие люди его окружают, и при этом учиться не осуждать плохое, но понимать его природу и понимать, чем оно вредно. Нужно учить его разделять грех и грешника и дружить с теми детьми, которые находятся рядом, интересоваться ими, находить в них хорошее, ценить это хорошее.

Есть масса непредосудительных для христианина вещей, благодаря которым ребенок может завоевать уважение сверстников. К примеру, этот ребенок может больше всех подтягиваться на турнике, быстрее всех бегать, оказаться в какой-то ситуации способным за себя постоять или кого-то защитить. Подростки вовсе не обязательно считают лидером того, кто пьет пиво, курит, имеет дорогой телефон и ведет половую жизнь с двенадцати лет. И верующий, православный подросток вполне может стать тем, на кого равняются. Это не значит, что любого ребенка можно и нужно вырастить лидером. Но то, что ребенка, родившегося в православной семье, нужно учить самым разным вещам, которые потребны в этой жизни, совершенно однозначно. Да, человек подлинно духовный, приблизившийся к христианскому совершенству, не нуждается очень во многом, он способен сконцентрироваться на самом главном. Но таких людей — единицы, а человеку несовершенному нужны естественные способы для того, чтобы в этом мире существовать. Мы знаем, например, что некоторые святые не чувствовали ни холода, ни жары и круглый год ходили в одном ветхом рубище и босиком — и по раскаленному песку, и по снегу, и по камням. Но мы так не можем, нам нужна обувь, поэтому мы ее носим. И точно так же человек, современный христианин, должен быть снабжен всем тем, что потребно для этой жизни — не только в плане материальном, но и в плане умений, навыков. Безусловно, не нужно полагаться на это всецело, поскольку нашей опорой является Господь, но пользоваться этими ресурсами можно и нужно. И о том, чтобы ребенок получал полноценные, разносторонние возможности развития, верующие родители обязательно должны заботиться.

Но часто бывает иначе. Родители стремятся дать ребенку много, учат рисовать, петь, играть на скрипке, водят на уроки Закона Божия, ездят с ним в путешествия… Но быть сильным они его не учат. И он идет из школы со скрипкой, а у него одноклассники эту скрипку отнимают и бьют ею по голове. А родители ему дома говорят: «Терпи, ты же читал в Евангелии, что нужно подставить другую щеку».

Если вы отпускаете ребенка в школу, чтобы его там били сначала по левой щеке, потом по правой, потом по затылку, а ребенок не умеет дать сдачи и все это терпит, в этом нет никакой христианской добродетели. Христианская добродетель — это когда ты сам решаешь потерпеть что-то. А если в тебе внутри все кипит и ты готов был бы умертвить своего обидчика, но у тебя сил нет и смелости нет — это не добродетель, а мучительно переживаемая слабость.

Вообще, это тот случай, когда есть две взаимосвязанные вещи, и одна без другой приводит к последствиям катастрофическим. Нужно учить ребенка себя защищать и в то же время учить прощать врагов. Если пустить что-то одно на самотек, велика вероятность того, что у ребенка «перещелкнет в голове и он начнет отчаянно драться, как дрался когда-то в школе один мой знакомый. Он долгие годы, будучи ребенком слабеньким, из неблагополучной семьи, служил мишенью для насмешек и издевательств, но однажды дошел до крайней точки и бросился на своих обидчиков с такой яростью, что смог нанести им урон, и его с тех пор начали бояться. Свои проблемы в классе он решил, его перестали бить, но он вырос и остался таким же. Он всю жизнь пытается доказать окружающим, что он сильнее всех, порой очень грубыми способами. И это своеобразная зависимость, исходящая все из той же внутренней слабости, которая никуда не делась. Человек, который не умеет прощать, никогда не станет по-настоящему сильным — человек, который не стал сильным, не научится прощать. Такая вот взаимосвязь.

И еще: чтобы ребенок выбрался из ситуации травли в школе — утвердившись в христианских ценностях, а не возненавидев Церковь, которая учит подставлять другую щеку, — решающую роль играет готовность родителей принять эту ситуацию и пережить ее вместе с ребенком. В нашей саратовской реальности был случай, когда одноклассники увели девочку, лет тринадцати, куда-то за гаражи, избили ее, сняв издевательства на телефон, а потом принесли какую-то тряпку, помочились на нее, надели ей на голову и заставили ее в таком виде по школьному двору бегать. Такое можно себе представить только в местах лишения свободы, и то с трудом, но здесь это дети. Однако поразило меня другое: одна из одноклассниц рассказала маме этой девочки, что произошло, и мама на это сказала, что не может такого быть, дочка ей ничего не рассказывала. Что это, как не самая высшая форма одиночества и брошенности ребенка? Именно это, кстати, отчасти и объясняет, почему с этой девочкой такое случилось, а не с какой-то другой: одноклассники чувствовали, насколько она беззащитна, лишена опоры. И это же становится ключевым фактором того, что ребенок оказывается сломлен унижением, вплоть до того, что может наложить на себя руки.

С подростковыми самоубийствами, причем в семьях внешне благополучных, мне как священнику тоже приходится сталкиваться. Сталкиваться, увы, когда уже слишком поздно, когда приходят убитые горем родители и с невыразимой болью задают вопрос: «Батюшка, как же так?!»

Вспоминаю одну из таких историй. Полная, обеспеченная семья. Хорошая, доброжелательная девочка. Девочки больше нет на свете. «Батюшка, да у нас никогда конфликтов не было, мы даже голос на нее не повышали, она была такая хорошая!» — «А вы друг друга глубоко знали, понимали?» — спрашиваю у мамы. «Да, конечно, мы были совершенно родные, мы ее любили, она нас любила». Пауза. «А где с ней это произошло?» — «В каком-то подъезде». — «А как она там оказалась?» — «Не знаем». — «А с кем она там была?» — «С какими-то своими знакомыми». — «Она с ними общалась постоянно?» — «Да, вроде бы постоянно». — «А чем они интересовались?» — «Чем-то таким, точно не знаем, но чем-то мистическим».

И у меня в голове не укладывается, как люди могут искренне считать, что они любили свою дочь, были совершенно родными, но при этом не иметь представления, где она бывала, в каких таких подъездах и что это за сообщество людей, интересующихся мистическими вопросами, с которыми она общалась. А в итоге эти родители никогда теперь не получат ответа на вопрос, выбросилась их дочь из окна или ее выбросили. И почему это случилось, им тоже никто не скажет.

Теперь что касается условной «поездки на дачу с одноклассниками»… Здесь необходим здравый смысл. Если родители понимают, что ничего на этой даче хорошего не будет, и не только с точки зрения нравственной, но просто с точки зрения ОБЖ, конечно, отпускать туда ребенка не стоит. Но этот отказ не должен носить характер принципа: «Ты христианка, верующая, как тебе вообще такое в голову пришло!» — его нужно аргументировать.

Как к этому отнесется ребенок, можно ли избежать конфликта? Это зависит от того, каково содержание его жизни. Если ребенок вцепился в эту поездку и для него остаться дома — настоящая трагедия, из-за которой он готов все крушить и не общаться с родителями, значит, в его жизни нет того подлинного содержания, в свете которого этот маленький эпизод был бы всего лишь маленьким эпизодом. Если человек видит вокруг себя необъятный огромный мир, в котором есть Бог, любовь, красота, бесчисленное множество интересных людей, он никогда не устроит бурю из-за ерунды на постном масле. И наоборот: если в душе пустота, одиночество, непонимание с другими людьми, ребенок может и из дома уйти из-за того, что ему новую модель телефона не купили, и с крыши спрыгнуть из-за того, что девочка, которая ему нравится, на дискотеке общалась с другим. И это не характер, не капризы — дело в том, что в пустоте у человека формируются ложная сиюминутная цель, ложные задачи и ложное представление о счастье. И когда он этого сиюминутного в одно мгновение лишается, он чувствует, что потерпел крах всей своей жизни. И вот от этого ощущения ребенок может прекратить свою жизнь, еще не поняв даже толком, что это такое.

Получается, что ребенок, которого родители водят в храм, рассказывают ему о Боге, подлинное содержание жизни будет иметь, а ребенок из неверующей семьи не будет? Нет. Потому что мы не можем человеку предложить в качестве содержания его жизни веру во Христа. Вернее, предложить-то можем и даже должны, но мы не можем его этой верой обеспечить. Его душа должна для этого созреть. Бывает, что это происходит и в детстве, но очень часто человеку приходится свою веру выстрадать.

Поэтому я остерегаюсь говорить, что содержанием жизни ребенка в верующей семье является вера. Однако есть то, что родители наверняка могут ребенку привить, — это культура. Почему-то при слове «культура» многие представляют себе в первую очередь искусство — музеи, библиотеки, концертные залы. Но есть культура тела — гармоничное физическое развитие, есть культура чувств, есть культура человеческих отношений… В жизни ребенка должны с самого начала присутствовать ценность, интересность, глубина человека и всего сотворенного Богом мира. И если родители смогут ребенку показать этот мир как некое невероятное чудо и дать ему ключи и способы к постижению этого чуда, то у их ребенка будет содержание жизни. А потом в какой-то момент ребенок — в том числе неверующий, нецерковный — может вдруг остро ощутить, что прекрасное и чудесное в этом мире в то же время зыбко и хрупко, и сам он смертен, и близкие его смертны, и даже само существование этого мира конечно. И вот тогда в его сердце может по-настоящему войти мысль о Том, Кто создал и его, и людей, и весь этот мир бессмертным. Тогда человек приходит к Богу, и все, что составляло содержание его жизни, становится по-настоящему ценным, важным и прочным, потому что за всем этим теперь стоит Господь, все сотворивший и создавший.

Хорошо, а как дать ребенку культуру? Как спросила одна мама: «Ну вот он где-то там бегает по улице, что я должна предпринять, какие конкретные шаги?» Но если ребенок в обычном представлении родителей «где-то там бегает», то это, прямо скажем, беспризорный ребенок. И если родители его на улице нашли бегающего, привели домой и пытаются ему что-то растолковать, то результат сомнителен. И это всякий раз бывает непонятно и печально: вот мама вынашивает ребенка, ждет его рождения, с любовью думает о нем, вот она говорит с ним; вот приносит его в храм, прижимает к своей груди, и в ней в это время заключается для ребенка абсолютно все — весь мир… А спустя всего несколько лет она приходит к священнику и говорит о своем сыне или дочери практически как о чужом человеке, на которого она не имеет влияния и в поступках которого не может разобраться. Где эта связь, куда все делось?.. Да, ребенок повзрослел, но он же не стал жить в каком-то другом мире — границы его мира постепенно расширялись, и главным для него в этом мире по-прежнему была мама. Связь между родителями и ребенком сама никуда не девается, только мы сами можем ее разорвать, можем ребенка оттолкнуть, потерять.

А как не потерять? Распространенный совет: слушать и смотреть с ребенком, подростком все то, что его интересует в информационной среде. Думаю, все-таки не все, но знать, что ребенка увлекает, и обсуждать это с ним обязательно нужно. Только не надо говорить, что он не должен чего-то слушать, смотреть или делать потому, что этого нельзя, что это ужасно и что Господь за это накажет. Это несостоятельное объяснение. А состоятельное получается тогда, когда мы с самых первых лет жизни, как только ребенок начинает понимать речь, с ним обсуждаем самые разные вещи, из которых эта жизнь состоит. То есть мы с ним говорим обо всем: он что-то спрашивает, лепечет, а мы отвечаем. И когда придет время ему что-то сказать, ребенок нас тоже выслушает. И если он столкнется с чем-то для себя непонятным, он нас опять-таки об этом спросит. Потому что будет уверен: о чем бы он ни заговорил, что бы ни сказал родителям, это не вызовет ни гнева, ни осуждения, ни наказания. Это просто ваша общая жизнь, и вы вместе в ней разбираетесь.

Если есть такое доверие, если ребенок готов слушать, можно рассмотреть с ним стереотипы поведения его сверстников. «Вот сидит твой друг Вася сутками в интернете и смотрит дурацкие ролики — о каких-то “звездах”, о каких-то спортсменах. Но ты ведь понимаешь, что эти “звезды” и эти спортсмены, хотя и живут, может быть, суетно, и далеки от христианства, тем не менее стали успешными людьми. Они чего-то добились, потому что трудились, а не сидели в интернете двадцать четыре часа в сутки. А Вася, если так и дальше пойдет, ничего не добьется, всю жизнь будет сидеть и смотреть в экран. А ты сам-то как: хочешь чего-то добиться или хочешь всю жизнь сидеть и на что-то смотреть?»

В этом разговоре есть логика, и ребенок может понять, что Вася совершает ошибку, ему станет Васю жалко.

Тут есть такая вещь, которую человек должен понимать сам и которую обязательно должен донести до своего ребенка: большая часть успешных, чего-то серьезного добившихся людей — это люди, ломавшие стереотипы. И ребенка надо убедить, что можно развиваться и совершенствоваться, только когда ты стереотипам не следуешь слепо. Конечно, это не значит во что бы то ни стало ломать стереотипы, потому что есть среди них в общем-то и правильные. Но ни в коем случае не нужно воспринимать стереотип как безусловное руководство к действию. И тогда, отказываясь следовать каким-то частным человеческим установлениям, каким-то противоречащим христианскому образу жизни традициям, ребенок себя «белой вороной» ощущать не будет.

Есть такое расхожее выражение: «Нужно прививать ребенку христианские ценности». Да, но только не на словах. Не просто говорить ему: «Ты знаешь, вот это ценно, а это не ценно». Ему надо дать ощутить ценность чего-либо, пощупать ее. Начать с простейшего: вот, посмотри, что можно купить на сто рублей. А вот что — на тысячу. Это что касается денег, а есть дела, которые тоже имеют какую-то ценность. А есть занятия человека, и они тоже имеют ту или иную ценность, потому что вот это дело приводит к таким результатам, это к таким, а это ни к каким. И очень важно, чтобы ребенок все это понял изнутри — опытным образом.

Понятно, что значительная часть родителей, читающих все это, уже вырастили своих детей и совершили какие-то ошибки, и слова о том, как надо было поступать с самого начала, могут им оказаться уже бесполезными. Что же делать родителю, когда ребенок уже вырос и они оказались по разные стороны баррикад, и нет никакой внутренней связи — они уже отдельно друг от друга существуют? Тут только один путь: возвращаться назад и постараться воспринять это не как ошибку ребенка и его вину, а как свою ошибку и свою вину. И, соответственно, постараться стать для ребенка тем, кем ты и должен для него быть, сказать ему в том числе какие-то слова о своих ошибках и о том, что ты сделаешь все, чтобы их исправить. Можно сказать: «Понимаешь, я могу тебе вот это и это сейчас запретить, пока я старший, но потом ты станешь взрослым, и я не смогу тебе этого запрещать, не будет моей власти, и ты все равно сможешь это сделать. Да и сейчас можешь — обманом, как угодно. Но я сам приобрел большой опыт ошибок, и поверь мне, что в результате будет это и это, и потом понадобятся время, силы, чтобы из этого выкарабкаться. Да, я тебя тогда не брошу и тебе помогу, но очень прошу: постарайся эту ошибку не совершать. Я возвращаюсь сейчас в твою жизнь не как судья или каратель, а как помощник, который ничего тебе не навязывает, но, пользуясь более обширным опытом, может тебя от чего-то предостеречь и что-то подсказать».

Я думаю, это будет действенно.