Глава 8
Этот ужасный интернет! Гибель языка или его новое качество?
Одно небольшое предупреждение вначале: мир интернета и социальных сетей поистине безграничен, а я в основном сталкивалась только с его русскоязычной частью, да и то с весьма узким ее сегментом. Поэтому данную главу я писала, опираясь на свои впечатления и, разумеется, могла упустить (и, скорее всего, упустила) какие-то важные аспекты проблемы сетевого общения. Так что заранее прошу извинить за неизбежную неполноту и буду очень рада, если вы захотите меня просветить в каких-то вопросах, связанных с «электронным общением». Как известно, не ошибается только тот, кто ничего не делает, а глупых мыслей и идей не бывает только у того, кто вообще не думает. Итак…
* * *
Будущее всегда выглядит не так, как представлялось нам, когда мы еще жили в прошлом. В детстве, когда я с удовольствием читала фантастические романы-утопии, часто думала о том, какой будет жизнь в XXI веке.
Станем ли ли мы летать на личных «авиетках»? Или обзаведемся крыльями? Будем ли мы разговаривать по браслетам и сможем ли связаться друг с другом из любой точки планеты? А может, у нас будут видеофоны? В Центральном музее связи имени А. С. Попова я могла увидеть действующую модель видеофона, и мне казалось, что будущее уже не за горами.
Правда, я смутно подозревала, что в XXI веке коммунизм еще не наступит, но, в конце концов, если я уже 15 лет прожила при социализме, то что мне мешало прожить еще намного, постепенно приближаясь к коммунизму?
Единственное, что меня беспокоило, я не всегда могла прочесть те книги, которые хотела (и поэтому, в частности, мне с трудом представлялось счастливое будущее, в котором предстоит жить). Я жила в Ленинграде, дома имелось приличное книжное собрание, да и вокруг, в школе и в микрорайоне, было достаточно библиотек и книжных магазинов. Но фантастика всегда оставалась дефицитом. Иногда удавалось получить абонемент на книгу в обмен на сданную макулатуру, так я приобрела несколько очень приятных томиков сказок, но абонементы на фантастику мне почему-то не попадались.
Приходилось покупать ее втридорога у книжных спекулянтов, которые стояли в условных местах рядом со станциями метро и исподтишка показывали приклеенный к изнанке куртки список. Можно было ткнуть в него пальцам, тогда спекулянт исчезал на некоторое время, а потом возвращался с вожделенным томиком «Мастера и Маргариты» или «Трудно быть богом» братьев Стругацких. Книгу спекулянты могли оценивать в 20, 30, а то и 40 рублей (при зарплате 120–150), но «оно того стоило». Еще мне сказочно повезло: мой отец был одним из тех самых книжных спекулянтов, и благодаря этому я получала «дефицитные книги» из рук в руки (тогда я не задавалась вопросом, откуда берутся книги, которые мой отец потом продает).
Не волновал меня и другой вопрос: а почему так получается? Почему в школе нам говорят, что книгу надо любить, так как она — источник знаний, и в то же время припасть к этому источнику так трудно и дорого? В конце концов у нас «самая читающая страна в мире», а значит, книг просто не может хватать на всех, как не хватает мяса без костей (о его существовании я узнала только в начале нулевых), удобных зимних сапог, которые не нужно разнашивать (до сих пор чувствую в ногах «фантомные боли», когда вспоминаю об этой обуви), детских пальто, в которых можно легко поднять руку так, чтобы следом за ней не поднималось все пальто (существование зимних круток — еще одно мое открытие времен перестройки) и просто красивой, удобной одежды. Мода меня тогда не слишком волновала, журналы «Пионер» и «Костер» приучали нас с презрением относиться к «мещанству» и «вещизму», но удобную и красивую одежду я любила, как и интересные книги.
Сейчас меня очень трогает одна сцена в романе «Хищные вещи века» братьев Стругацких. Его главный герой по фамилии Жилин приезжает из Советского Союза, где уже победил коммунизм, на «загнивающий запад». И неожиданно встречает продавца книг. Соотечественники этого продавца, разумеется, относятся к его товару с пренебрежением (их больше интересует секс, наркотики и криминал), и он влачит жалкое существование. Совсем не так реагирует Жилин: «Я увидел книги. Здесь были великолепные книги. Был Строгов с такими иллюстрациями, о каких я никогда и не слыхал. Была “Перемена мечты” с предисловием Сарагона. Был трехтомник Вальтера Минца с перепиской. Был почти весь Фолкнер, “Новая политика” Вебера, “Полюса благолепия” Игнатовой, “Неизданный Сянь Шикуй”, “История фашизма” в издании “Память человечества”… Были свежие журналы и альманахи, были карманные Лувр, Эрмитаж, Ватикан. Все было… Я схватил Минца, зажал два тома под мышкой и раскрыл третий. Никогда в жизни не видел полного Минца. Там были даже письма из эмиграции»…
Тогда, в конце 80-х — начале 90-х мне были знакомы и абсолютно понятны чувства Жилина и я даже не задавалась вопросом: неужели в мире светлого будущего, в мире «Полудня», книги все еще останутся в дефиците и их нельзя будет просто заказать на дом, как еду или одежду. Видимо, братья Стругацкие тоже не могли представить мир без книжного дефицита, поэтому они просто не увидели логической неувязки в этой сцене. Но невозможность получить книгу, которая тебя заинтересовала, прямо «здесь и сейчас» в конце концов придавала жизни некую остроту. Люди же ходят на охоту и на рыбалку! А ты охотишься за книгами: азарт, дух соревнования, сладость победы, «без труда не вытянешь рыбку из пруда» и т. д. и т. п.
Гораздо хуже было другое: некоторые книги нельзя было достать нигде. Ни за какие деньги. Причем не только «антисоветские» книги и сочинения идеологов фашизма. Нет, речь шла о совершенно, на мой непросвещенный взгляд, невинных книгах, которые, казалось, просто забыли издать. Например, из буквально «крышесносного» романа Джона Рональда Руэла Толкиена «Властелин колец» («крышесносного» потому, что он фактически открыл всему миру новый жанр — фэнтези) издали только первую часть, а вторую и третью мы смогли прочитать лишь после начала перестройки. Я читала обзор американской фантастики, который был опубликован в альманахе «На суше и на море» и в котором автор сетовал, что четвертый роман «из цикла Фрэнка Херберта о песчаной планете Дюне» не так хорош, как три предыдущих и не пользуется такой популярностью. Читала и недоумевала: где бы достать хотя бы три первых, хороших, романа этого самого Херберта? Кстати, в том же альманахе (правда, несколькими годами раньше) опубликовали рассказ Мюррея Лейнстера «Исследовательский отряд», который произвел на меня очень сильное впечатление. Потом я узнала, что он входит в цикл «Колониальная служба», и мне, разумеется, сразу захотелось прочесть другие тексты из этого цикла. Но их почему-то никто не перевел и не издал. Подспудное ощущение, что я лишаюсь чего-то, что могло бы доставить мне (и не только) много радости и никому не принесло бы вреда, становилось все сильнее. О существовании таких романов, как «Мы» Евгения Замятина, «1984» Джорджа Оруэлла или «О дивный новый мир!» Олдоса Хаксли, да и вообще о существовании самого жанра антиутопия, я тогда просто не знала, а потому и не испытывала фрустрации от невозможности их прочитать.
* * *
Кстати, если вы читали «Хищные вещи века», вы помните, что Жилин привозит с собой в чемодане? Пишущую машинку! Ведь он собирается писать роман! Повесть написана в 1964 году. Почему-то даже гениальные визионеры (люди, способные увидеть облик будущего) братья Стругацкие не догадались, что в мире, который они описывают, где существует «БВИ» — «большой всепланетный Информаторий», где людей окружают киберы, не придумают какое-то более совершенное устройство для создания и размножения текстов.
Рассказ Стивена Кинга «Всемогущий текст-процессор» вышел в 1983 году (и был почти сразу же, по меркам того времени, переведен на русский язык и опубликован в журнале «Знание — сила» № 8–9 за 1987 год в переводе А. Корженевского). В этом рассказе персональные компьютеры, хотя еще довольно примитивные, предназначенные только для набора и печати текстов уже описываются как объективная реальность. Правда, у Стивена Кинга текст-процессор еще и исполняет желания, но ведь на то и фантастика! Сам автор позже писал, что идея пришла ему в голову после того, как он сам купил себе текст-процессор для работы.
Как и Стивен Кинг, и многие жители нашей планеты, поначалу я тоже использовала ПК как пишущую машинку. Собственного компьютера у меня тогда не было, я ходила в гости к одному своему приятелю «продвинутому пользователю» и набивала на его компьютере свои рассказы, чтобы отнести их в литературную студию, которую я тогда посещала. По-настоящему персональный компьютер у меня появился только вместе с мужем (с ним мы познакомились в той самой студии). И оказалось, что компьютер — это не только устройство для набора текстов и для математических расчетов, он таит в себе множество интригующих возможностей.
Разумеется, история каждой социальной сети заслуживает книги, и даже не одной. И эти книги наверняка уже написаны и еще будут написаны маститыми социологами. Я же просто собираюсь поделиться своим скромным опытом общения в социальных сетях, и сделанными во время этого общения наблюдениями. Так что все, что будет написано ниже, сугубо IMHO (если не знаете расшифровку этой аббревиатуры, вы найдете ее в следующем разделе).
* * *
Прежде всего, с помощью компьютера можно было слушать музыку. Мы покупали диски «на Крупе» (рынок у ДК имени Крупской) и на рынке рядом со станицей Звездная и ночи напролет слушали Quins и Луиса Армстронга. Потом оказалось, что на компьютере можно не только писать, но и читать. Появился диск «Библиотека в кармане», и я была просто поражена тем, какое количество еще не прочитанных произведений теперь в моем распоряжении. Там была вся классика, кроме того, вся классика фантастики (которую переводили и издавали со страшной скоростью), плюс множество еще не изданных произведений наших российских авторов. Большая часть их, разумеется, была «голимая графомань», но попадались и очень приличные, свежие и оригинальные произведения. А потом мы открыли для себя мир социальных сетей.
Первой сетью, с которой мы познакомились, была «ФИДО». «Википедия» подсказывает мне, что эта сеть (полностью и по-английски FidoNet) создана в 1984 году американским программистом — Томом Дженнингсом для передачи сообщений с его BBS на BBS его друга Джона Мэдила. Тогда мы об этом еще ничего не знали и не были знакомы с «Википедией», но новое развлечение нам понравилось, и ближе к полуночи мы начинали нетерпеливо поглядывать на часы. Дело было в том, что передача информации в ФИДО осуществлялась по телефонным кабелям в ночное время, когда стоимость телефонных звонков снижалась. Как только наступала полночь, мы бросались к компьютеру, запускали модем, и он начинал дозваниваться «боссу», который собирал и хранил нашу почту. И все пользователи (пойтны) нашего узла начинали делать то же самое. Поэтому в телефонной сети возникало некоторое столпотворение, и было обидно, когда твой модем только-только уцепился за линию, но коннект неожиданно срывается и тебе приходится ждать снова. Однако через некоторое (порой достаточно продолжительное) время почта была скачана. Наступало время читать ее и писать ответы.
Переписка в ФИДО все еще сильно напоминала обычные письма, отправляемые от одного адресата к другому. Но были и важные отличия. Кроме личной переписки существовала еще и переписка в конференциях, посвященных каким-то темам (например, «кошки» — su.cats, «дети» — ru.baby, «кухня» — su.citchen и т. д). Пометка ru. означала что конференция действует только в пределах России, su. — Soviet Union — СНГ.
Если письма могли просматривать все пользователи, могли написать свои ответы, благодаря чему тема ветвилась и порождала множество локальных обсуждений. Поэтому быстро появился обычай цитировать письмо, на которое ты отвечаешь. Так письма — чем дальше, тем больше — начинали из монологов превращаться в диалоги. Для примера вот, навскидку, короткий диалог из su.cats, посвященный целесообразности наказания кошек:
SA>> СДЕЛАННОГО. У СОБАК И КОШЕК НЕТ ТАКОЙ ПАМЯТИ КАК Y НАС. ЕСЛИ
SA>> НАКАЗАТЬ ЕЕ ПОЗЖЕ ЭТОГО ВPЕМЕННОГО ИНТЕPВАЛА, ОНА ПPОСТО НЕ
SA>> ПОЙМЕТ, ЗА ЧТО ЕЕ НАКАЗЫВАЮТ:(
MG> IMHO ПОНИМАЮТ, Т. К. ЕСЛИ НАБЕДОКУРЯТ, ТО ВСТРЕЧАЮТ ХОЗЯЕВ
MG> НЕОХОТНО, В ТУ КОМНАТУ НЕ ИДУТ ИЛИ ПРОСТО ПРЯЧУТСЯ, И МОРДЫ
MG> ВИНОВАТЫЕ, ОСОБЕННО ЕСЛИ К МЕСТУ ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПОДВЕСТИ.
ОЙ. ПРИХОЖУ НЕДАВНО ДОМОЙ — АСЬКА КАК-ТО СТРАННО СЕБЯ ВЕДЕТ. HА РУКИ НЕ ИДЕТ,
НО ПЕЧАЛЬНО ПОЕТ ДЛИННЫЕ ЖАЛОБНЫЕ ПЕСНИ. И ХОДИТ ВОКРУГ НОГ. ПОТОМ ПОДВЕЛА МЕНЯ К ТУАЛЕТУ И ЗАОРАЛА БЕЗУМНЫМ ГОЛОСОМ. ЗАХОЖУ. ВИЖУ: НА КОВРИКЕ НАКАКАНО. ЗАРАЗКА
РЯДОМ ХОДИТ, НОЕТ. НАЧИНАЮ РУГАТЬ. ПОДХОДИТ К КОВРИКУ, ПРИЖИМАЕТ ГОЛОВУ К ПОЛУ,
ВЫСТАВЛЯЕТ ПОПУ ВВЕРХ, НУ, НАКАЗЫВАЙ, ТИПА. ПО ПОПЕ.;-)
ПОСЛЕ ПОМЫВКИ КОВРИКА И ЕЕ ВАННОЧКИ (ПОСУДА, ПО ВСЕМУ, ЕЙ ПОКАЗАЛАСЬ
НЕДОСТАТОЧНО ЧИСТОЙ), АСЬКА ГОРДО СХОДИЛА В НЕЕ, МЯВКНУЛА И НАЧАЛА СКАКАТЬ КАК
НИ В ЧЕМ НЕ БЫВАЛО. ЕЩЕ КАК ОНИ СООБРАЖАЮТ.
SA — это автор первого письма (его могли звать, например Sergej Abramov). Значок «>>» указывает на «глубину цитирования».
MG — подписчик конференции, который ему ответил (в данном случае — некая Mila Ganina). Кстати, в начале письма она употребила очень распространенный в ФИДО мэм (фразеологизм) IMHO, который означал in my humble opinion — «по моему скромному мнению».
И наконец текст ниже — это ответ другой подписчицы на письмо Милы Ганиной. А о чем там речь шла вообще? На этот вопрос отвечает строчка в «шапке» письма: «Subj: Пpовода». Subj, как легко догадаться, это Subject — тема письма. К сожалению, архив конференции у меня сохранился не полностью, и сейчас уже невозможно установить, что именно сделал тот самый кот, с которого все началось, с теми самыми проводами. Впрочем, догадаться несложно.
Еще одна деталь письма, вам, вероятно, хорошо знакома. Это так называемые смайлики, обозначающие эмоции. Да, они появились «еще в прошлом веке»! И цель их была все та же — приблизить письменную речь к живому общению, добавить мимики в переписку.
Можно было обратиться и ко всем участникам конференции сразу. Для этого в «шапке» письма, в графе TO нужно было написать All. Так как потребность играть является одной из базовых у высших млекопитающих, в частности у человека, этот способ обращения ко всем сразу породил мем «не подскажет ли всезнающий All», то есть All был персонифицирован как некий коллективный разум подписчиков конференции.
Была еще одна стандартная рубрика в самом конце Origin, она позволяла проявить оригинальность и также становилась полем для игр. Иногда в Origin помещали какие-то личные данные: в su.cats — имена кошки, в ru.baby имя и возраст детей, но в ходу были и цитаты, и какие-то забавные шутки, вроде: «Расстрелять за недостатком улик», «Это Конан! Смерть ему! Или нам…», «Повелитель! Меня убили! У меня осталось четыре жизни!», «иЗвиНиТЕ зА неРОвнЫй ПочЕРк», «Сам себе модератор» и т. д. Ни в «бумажных» письмах, ни в устной речи ничего подобного Origin-у я не смогла найти. Кажется, ближайший его аналог — это девизы на рыцарских гербах.
Электронная почта давала возможность использовать клише для начала и конца письма. Эти фразы могли быть стандартными, например Hi! в начале, Bay! или Hello и Best wishes в конце, а также позволяли проявить оригинальность, сделав надпись или нарочито старомодной — «Здpав буди, бояpин…», «Hа сём позвольте откланяться, господа» или подчеркнуто неформальной — «О, All! Как поживаете?» «Хаюшки!» и т. д.
Разумеется, в конференциях часто вспыхивали споры и часто их участники не стеснялись в выражениях. Поэтому для наведения порядка ввели должность модератора, который имел право наказывать слишком расходившихся подписчиков блокируя («баня») их на неделю, две или месяц, в зависимости от тяжести прегрешений. Но прежде он рассылал предупреждения, которые выглядели вот так «+». Если подписчик набирал три плюса, он получал «бан». Поэтому, когда атмосфера во время обсуждения накалялась, кто-нибудь обычно предупреждал: «Сейчас придет модер с плюсометом и всех забанит». Практика модерирования существует и сейчас в некоторых открытых конференциях «Живого журнала», но «плюсометы», кажется, уже сданы на склад.
Новое пространство общения порождало новый речевой этикет. В ФИДО было не принято обращаться друг к другу на «Вы», более того, это считалось оскорблением. А хорошим тоном было сразу же переходить на «ты», что подчеркивало единство подписчиков FidoNet.
Безусловным недостатком ФИДО было то, что ответа приходилось ждать сутки. Но этот недостаток легко превращался в достоинство: было время внимательно прочитать письмо собеседника, продумать свои аргументы. В общем и целом ФИДО было местом неспешного, но основательного общения, обмена монологами с некоторыми элементами диалога.
* * *
В начале нулевых все большую популярность стала завоевывать новая социальная сеть ЖЖ, или «Живой журнал». Забавно, но это слово я впервые услышала… из репродуктора. В маленьком дачном кафе исполняли новый хит:
НО ЛЮДИ ВСЕ УЗНАЛИ,
ЛЮДИ ВСЕ УЗНАЛИ!
НАВЕРНО ПРОЧИТАЛИ
В МОЕМ «ЖИВОМ ЖУРНАЛЕ»…
А уже через пару недель я стала юзером (пользователем ЖЖ) с никнеймом (псевдонимом) elpwevushina. ЖЖ создавался уже на основе интернета, то есть в основном кабельной сети. Можно было подключаться к нему и через телефон (поначалу мы так и делали, пока в нашем районе не протянули кабели и не появилось большое количество интернет-провайдеров, наперебой предлагавших свои услуги.
Такая «сращенность» с интернетом давала большие возможности: скорость связи, возможность находиться онлайн в любое время и оперативно отвечать на письма, простота организации ссылок.
Второй особенностью ЖЖ была возможность анонимности для тех, кто в ней нуждался. Я выбрала себе никнеймом свою фамилию с инициалом (потому что в сети уже был юзер pervushina), а в качества юзерпика — свою фотографию. Но могла бы выбрать любое имя, и даже любое слово из любого языка.
Третьей особенностью было наличие индивидуальной странички, которой ты сам подбирал оформление и девиз, и она становилась своего рода твоим дневником или «журналом одного автора» (что-то подобное делал на бумаге Достоевский, на рубеже XIX и XX веков). В своем ЖЖ можно было помещать статьи по теме, которая была интересна тебе и твоим подписчикам-френдам, картинки или ссылки на интересные ресурсы, а можно просто записывать свои мысли и делиться переживаниями.
Пожалуй, именно тогда я впервые обратила внимание на пренебрежение правилами орфографии, а главное — пунктуации. Разумеется, ошибки были и в ФИДО, но мне кажется, что их было меньше, потому что у людей было больше времени перечитывать свои письма и исправлять. (Но, возможно, мне это только кажется.)
Теперь же посты писались, как говорили когда-то японцы, «вслед за кистью» (точнее, может быть «вслед за курсором»), и отправлялись в сеть «в чем мать родила», без редактуры. В ЖЖ легко можно было встретить такой, к примеру, рецепт:
ХОРОШЕНЬКО ПЕРЕМЕШИВАЕМ МИКСРОМ: СМЕТАНУ, МАЙОНЕЗ, СОДУ И ЯЙЦА
ДОБАВЛЯЕМ МУКУ И СНОВА МЕШАЕМ ТЕСТО ПО КОНСИСТЕНЦИИ ПОЛУЧАЕТСЯ КАК НА ОЛАДЬИ
ОТДЕЛЬНО СМЕШИВАКМ: САХАР, ТВОРОГ И ВАНИЛИН
БЕРЕМ СКОВОРОДКУ БЕЗ РУЧКИЮ ВЫЛИВАЕМ ТЕСТО
НА ТЕСТО СТОЛОВОЙ ЛОЖКОЙ ВЫКЛАДВАЕМ ТВОРОГ
ТВОРОГ ДОЛЖЕН ЛЕЖАТЬ НЕ СПЛОШНЫМ СЛОЕМЮ А ПОРЦИЯМИ НА НЕКОТОРОМ РАССТОЯНИИ ДРУГ ОТ ДРУГА — ТАК ТЕСТО ПОДНИМЕТСЯ ЛУЧШЕ
СВЕРХУ ПОЛИВАЕМ МАЛИНОВЫМ ВАРЕНЬЕМ
СТАВИМ В ДУХОВКУ, РАЗОГРНТУЮ ДО 180 ГРАДУСОВ, НА 20–25 МИНУТ
ПИРОГ ЛУЧШЕ ПОДАВАТЬ ОСТЫВШИМ
Видно, что автор, скорее всего, грамотный и знает знаки препинания (правда с двоеточиями он погорячился). Просто ему было лень давить на клавишу «шифт», чтобы пропечатывать большие буквы, а еще ему почему-то было лень ставить точки и исправлять опечатки. Но главное, я уверена, что все, кто прочел этот рецепт, прекрасно его поняли и смогли повторить.
Эта манера письма неожиданно напомнила мне о моей бабушке. Она родилась в 1905 году, училась три месяца в сельской школе (зимой, когда ее помощь не требовалась на полевых работах) и с грехом пополам научилась читать и писать. При этом она, разумеется, очень любила писать письма в деревню сестре Антонине. Выглядели они примерно так:
ЗДРАВСТВУЙ ДОРОГАЯ ТОНЯ
КАК ТЫ ЖИВЕШЬ КАК ТВОЕ ЗДОРОВЬЕ МОЕ ПОКА НИЧЕВО НЕ ЖАЛУЮСЬ У НАС ВСЕ ХОРОШО ЛЕНА ПРОШЛА В ПЕРВЫЙ КЛАСС И ПОЛУЧАЕТ ПЯТЕРКИ
Надо думать, что тетя Тоня все понимала и получала большое удовольствие от этих писем. То есть коммуникация не была нарушена ни в первом, ни во втором случае, несмотря на недостаток знаков препинания.
Потом я и большая часть моих друзей переместились из ЖЖ в Facebook, где уже не было анонимности, стало меньше длинных постов, больше красивых картинок и стало сложнее следить за ветками дискуссий в комментах. Потом некоторые мои друзья ушли из Facebook в Twitter, где сообщения стали еще короче и появилось емкое словечко «твитнуть», подчеркивающее кратковременность действия, требовавшегося, чтобы написать сообщение и отправить его в сеть. (В ЖЖ обычно говорили «запостить».)
Кстати, один анекдот «в тему». Некая дама был возмущена, когда руководство «Твиттера» прислало рекламное письмо ей и другим пользователям, в котором сообщало им, что отныне они могут обозначать своих друзей в «Твиттере» как «собака-фамилия». Дама гордо ответила, что ее друзья не собаки, и она отписывается от «Твиттера» в знак протеста. Скорее всего, рекламщики имели в виду знак @ и сообщали, что имена подписчиков «Твиттера», содержащие этот знак, например @Ivanov, будут являться гиперссылками, которые приведут на страничку этого подписчика. То есть они хотели не оскорбить даму и ее друзей, а рассказать им о новых возможностях социальной сети. Печальный пример взаимного непонимания.
Что я выяснила за время своих странствий по социальным сетям? Что манера письма в них чем дальше, тем больше «сдвигается» от письменной речи к устной. Точнее было бы, наверное, назвать ее «письменной устной речью», своеобразным «потоком сознания», фиксацией своих мыслей на бумаге, без редактуры. Устная речь, в принципе, допускает большее количество речевых ошибок, повторений, пропусков, неловких выражений — такова плата за спонтанность, за живое общение. «Письменная устная речь» опирается на доверие к читателю (как и устная — на доверие к слушателю), на то, что он постарается понять правильно и «закрыть глаза» на речевые недостатки и неточности. Конечно, периодически это доверие оказываются обманутым, или рассказчик заходит слишком далеко в своей свободе изложения, и его речь становится непонятной. Но все же без этого доверия было бы невозможно непринужденное общение.
Но одновременно с послаблениями к грамотности в сетевом общении растут требования к верифицируемости информации. Все чаще можно встретить требование пруфлинка — ссылки на независимый источник информации (например, на статью или книгу), подтверждающую твои слова.
Любая тенденция, разумеется, порождает противотенденцию. И в интернете растет количество заведомо ложной информации, авторы которой прекрасно знают, что пишут неправду. Электронные СМИ публикуют «фейковые» новости не только 1 апреля, но и круглый год. Причем не всегда с целью обмануть своекорыстно читателей, а просто ради их развлечения.
И, разумеется, интернет-авторы совершают так же много «искренних» фактических ошибок, как и авторы «бумажной литературы». Но из-за отсутствия редактуры и корректуры эти ошибки чаще доходят до читателя.
Пожалуй, пора уже сформулировать принцип «презумпции недостоверности информации». Выглядеть он может так: «любая сообщаемая информация по умолчанию должна считаться неверной, пока не представлены доказательства, которые слушатель сочтет убедительными». Вы согласны с этим принципом? По вашему мнению, он облегчил или усложнил бы общение в интернете?
* * *
Буквально два слова о так называемом олбанском, или падонкаффском языке. Два слова не потому, что тема не заслуживает долгих разговоров, а как раз потому, что она заслуживает отдельного обсуждения, и это обсуждение в среде лингвистов и филологов уже началось, и стоит, наверное, просто помолчать и послушать, прежде чем окончательно формулировать собственное мнение. И все же несколько слов, снова «сугубо IMHO».
«Олбанский» родился как «парад национальной гордости», когда некий англоязычный подписчик одной конференции выразил удивление по поводу комментов, написанных кириллицей, и заявил, что официальным языком интернета является английский, на котором должно писать комменты, чтобы «все нормальные люди» их понимали. В ответ его обвинили в том, что он оскорбляет гордый «олбанский язык» и забросали комментами «Учи олбанский». Эта формула прижилась, и ее стали вспоминать в тех случаях, когда возникало подозрение, что к русскому языку относятся недостаточно уважительно. Здесь интересно, что высказать напрямую свои патриотические чувства комментаторы не решились, они не смогли всерьез защищать «великий и могучий русский язык» (видимо, издержки слишком массивного патриотического прессинга в школе). В то же время, защищая карнавальный, шутовской «олбанский язык», они не рисковали выглядеть «слишком серьезными» и тем не менее могли выразить свою обиду. Этот эпизод прекрасно иллюстрирует мысль основоположнику науки о мемах — меметики, Ричарду Докинзу, что если мем не «отзывается» в коллективном сознании, то его забывают. Мем «олбанский язык» оказался востребован для обозначения тех чувств, назвать которые «прямой речью» было неудобно, и поэтому он прижился.
Падонкаффский жаргон, работающий по принципу фонематического письма — «как слышится, так и пишется», с прибавлением некоторых «нефонематических» искажений и большой дозы нецензурной лексики — появился несколько позже. Он создавался искусственно, как явление контркультуры. (История их создания интересна, но здесь, пожалуй, не место ее рассказывать, тем более что это уже сделал, и сделал блестяще, лингвист Максим Анисимович Кронгауз в книге «Самоучитель олбанского», к которой и отсылаю любопытствующих.)
Язык, заявленный как предельно неформальный и именно поэтому оказавшийся жестко формализованным (что логично). Фразы-формулы «аффтар, выпей йаду», «В Бабруйск, жывотнае!», «афтар жжот» — вылетают стремительно, как «пароль — отзыв». Что же они должны маркировать? Что сообщать слушателю?
Во-первых, что перед нами осознанный эпатаж. Эпатаж — очень старый прием, его изобрели не сегодня и не вчера, а, кажется, «еще древние греки» или «уже древние греки» (еще один мем, знакомый всем, кто учился в школе). Традиции эпатажа бережно поддерживали английские денди, Пушкин, ходивший с длинным ногтем, Лермонтов, который вызывающе вел себя в светском обществе. Своими эпатажными выходками славились и Игорь Северянин, и футуристы во главе с Маяковским, Александром Крученых и Велемиром Хлебниковым. Прелесть эпатажа состоит в том, что тот, кто негодует, попадает в ловушку — демонстрируя ожидаемую реакцию, свою узколобость и отсутствие чувства юмора.
Во-вторых, жаргонные слова в принципе маркируют собой неформальное общение, то, что человек является «своим среди своих» и ему нет нужды казаться умнее или утонченнее, он всем и так известен, он уже получил должный статус, симпатию и доверие.
В-третьих, неграмотное написание парадоксальным образом должно подчеркивать, что автор настолько твердо знает, «как надо правильно», что не боится написать неправильно. (Кронгауз отмечает, что для того, чтобы пользоваться падонкоффским жаргоном, «надо быть не только очень грамотным человеком, но и очень внимательным и педантичным».) Кроме того, он уверен, что его собеседник: 1) поймет смысл его послания, 2) уловит иронию (которую вообще-то очень сложно уловить на письме, если не ставит соответствующие смайлики).
В-четвертых, жаргонные слова восполняют некоторый дефицит эмоций в «высоком стиле». Литературная речь может показаться немного холодной, там принято называть эмоции, а не показывать. Неслучайно поэты Серебряного века, такие как Пастернак, Маяковский или Марина Цветаева, тоже стремились расшатать традиционный синтаксис, именно для того, чтобы выпустить эмоции на свободу.
Нам с вами далеко до гениальности словотворчества Цветаевой или Пастернака (да и до силы их эмоций, если на то пошло), но мы тоже что-то чувствуем и порой хотим этими чувствами поделиться. И в этот момент мы можем прийти к выводу, что фраза: «Я хочу эти туфли вотпрямщас» звучит эмоционально насыщеннее, чем «Я хочу эти туфли прямо сейчас» и «Я хочу купить эти туфли сейчас», а выражение «я его просто люблюнимагу» сочетает в себе как признание силы чувств, так и иронию над этими чувствами, в отличие от вполне серьезного признания «я не могу не любить его».
Интересно, что сказал бы, к примеру, мастер сарказма Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, если бы ему довелось прочесть один из текстов падонкафф. Например, вот этот, процитированный Кронгаузом.
МЕНЕСТЕРСВО АБРОЗАВАНИЙА
ПРЕКАС № 116 ОТ 28 АКТИБРЯ 2005
(О РИФОРМИ РУСКАВА ЙАЗЫКА)
ФСВЯЗИ С ПЛАНОВЫМ САКРОЩЕНИЕМ ФЕНОНСИРАВОНИЙА АБРОЗАВАННИЙА И ИСТЕСТВЕННОЙ ЫВАЛЙУЦЫЕЙ РУСКАВА ЙАЗЫКА ПРЕКАЗЫВАЮ:
1. ФСЕ ПРАВЕЛА РУСКАЙ АРФАГРАФИИ И ГРОМАТЕКИ — В БОБРУЙСК
2. ФСЕ УЧЕПНИКИ РУСКАВА ЙАЗЫКА И ЛЕЙТЕРОТУРЫ — ФТОПКУ
3. ФСЕМ УЧЕТИЛЯМ РУСКАВА ЙАЗЫКА И ЛЕЙТЕРОТУРЫ ШКОЛ И ВУЗОВ — ВЫПЕТЬ ЙАДУ
4. ДОЛЬНЕЙЖЕЕ РОЗВИТЕЕ РУСКАВА ЙАЗЫКА ПАРУЧИТЬ ЭНСТЕТУТАМ НИИ… И НИИ…
5. ФСЕ ПИШУТ КАК ИМ ХОЧЕЦЦА И ПРУЦЦА
МЕНИСТР АБРОЗАВАНИЙА, АЦЦКИЙ СОТОНА ___________ /УДАФФ КОМ/
Так возмутился бы Салтыков-Щедрин или улыбнулся?
Но оба эти «языка» уже можно назвать «условно мертвыми», мода на них прошла, и теперь его употребляет только ограниченная группа интернет-пользователей, и то больше по старой памяти.
И еще. (Или, если угодно, «исчо».) Падонкаффский жаргон — это далеко не первая попытка «расщепления или убийства языка», характерно, что каждую из таких попыток язык с завидной толстокожестью не замечает, потому что его главная задача — помогать обмениваться мыслями, а все языковые эксперименты если и помогают этому, то в очень узком сегменте. Вы вряд ли скажете продавцу в магазине: «Прадай мне малака, жывотнае!» А он вряд ли вам ответит: «Лол. Кек». Потому что ваша задача сделать заказ, а его задача — выполнить его. А вот услышать «Лол, кек», от вашего сына-подростка, который не настроен сейчас выслушивать ваши нотации, вполне реально, но это не проблема «порчи языка».
* * *
Но одновременно с осознанной порчей языка нельзя не заметить стремления к его очищению и «возвращению к Розенталю». Это стремление принимают в современном интернете самые разные формы. Здесь и грозная группировка граммар-наци, деятельность которой описана (скорее всего, не без активного участия самих «героев») в такой, к примеру, фейковой новости, опубликованной однажды в уже далеком 2010 году на сайте smixer.ru:
ОЧЕРЕДНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ НА НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОЧВЕ ПРОИЗОШЛО СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ В МОСКВЕ ВОЗЛЕ ТОРГОВОГО ЦЕНТРА «ЕВРОПЕЙСКИЙ». КАК СТАЛО ИЗВЕСТНО SMIXER.RU, ТРОЕ НЕИЗВЕСТНЫХ ИЗБИЛИ МОЛОДОГО НАЦИОНАЛИСТА ЗА НАРУШЕНИЕ ПРАВИЛ ОРФОГРАФИИ И ПУНКТУАЦИИ ВО ФРАЗЕ «РОССИЯ — ДЛЯ РУССКИХ».
Я НАПИСАЛ МАРКЕРОМ НА СТЕНЕ «ЕВРОПЕЙСКОГО» ЛОЗУНГ «РОССИЯ ДЛЯ РУССКИХ», — РАССКАЗАЛ НАШЕМУ КРИМИНАЛЬНОМУ КОРРЕСПОНДЕНТУ ПОТЕРПЕВШИЙ, 20-ЛЕТНИЙ И. ИВАНОВ. — ТУТ КО МНЕ ПОДБЕЖАЛИ ТРИ ЗДОРОВЫХ ПАРНЯ, СТАЛИ ИЗБИВАТЬ МЕНЯ И ОРАТЬ: «ПОЧЕМУ „РОССИЯ“ СО СТРОЧНОЙ, ГДЕ ТИРЕ, ИМБЕЦИЛ? ТЫ НЕ РУССКИЙ, ЧТО ЛИ?»
КАК СООБЩИЛИ В УВД ЗАПАДНОГО ОКРУГА МОСКВЫ, ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ ПРЕСТУПНИКОВ УДАЛОСЬ ЗАДЕРЖАТЬ. ИМИ ОКАЗАЛИСЬ ВЫПУСКНИКИ ФИЛОЛОГИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МГУ ИЗ РАДИКАЛЬНОЙ ГРУППИРОВКИ «НАЦИОНАЛ-ЛИНГВИСТЫ МОСКВЫ», КОТОРАЯ БОРЕТСЯ ЗА ЧИСТОТУ РУССКОГО ЯЗЫКА.
«МЫ НЕНАВИДИМ ТЕХ, КТО РОДИЛСЯ В РОССИИ, НО ПО-СВИНСКИ ОТНОСИТСЯ К НАЦИОНАЛЬНОМУ ЯЗЫКУ, НЕГРАМОТНО ГОВОРИТ И ПИШЕТ, — ЗАЯВИЛ НАШЕМУ КОРРЕСПОНДЕНТУ ОДИН ИЗ ЗАДЕРЖАННЫХ. — ТОТ ТИП, КОТОРЫЙ ПОЛУЧИЛ ОТ НАС ПО РОГАМ, ЗАСЛУЖИЛ СВОЕ. ЗАЧЕМ РОССИИ ТАКИЕ НЕУЧИ? ВСЁ, НА ЧТО ОНИ СПОСОБНЫ, ЭТО БЛЕЯТЬ ВСЕМ СТАДОМ „РАСИЯ ВПИРЁТ“. ОН ПРАВИЛ ПУНКТУАЦИИ ДАЖЕ НА УРОВНЕ НАЧАЛЬНОЙ ШКОЛЫ НЕ ЗНАЕТ. СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС СКУДНЫЙ. НЕ МОГ ОН ЯМБА ОТ ХОРЕЯ, КАК МЫ НИ БИЛИ, ОТЛИЧИТЬ».
(За ссылку на новость очередное спасибо Кронгаузу).
И вполне мирные, честные и серьезные сайты вроде Грамота. ру (http://gramota.ru/) и Академик (https://lingvostranovedcheskiy.academic.ru), где можно найти словари и ответы филологов о том, как грамотно писать то или иное слово или фразу. Интернет содержит также большое количество материалов по подготовке к урокам или экзаменам по русскому языку для всех классов средней школы, которыми не зазорно воспользоваться и взрослым, подзабывшим школьную программу. Что в очередной раз иллюстрирует тот простой тезис, что третий закон Ньютона, даже в его грубой и не совсем верной формулировке «Сила действия равна силе противодействия», применим не только в физике.
* * *
В заключение несколько слов, как я надеюсь, слов примирения. В социальные сети пишут не какие-то «монстры из виртуальной реальности», а те же самые люди, которых мы встречаем на улицах, в метро, в учреждениях, и даже иногда дома. Может быть, они чуточку более раскованны и меньше заботятся о нормах приличия, может, они в восторге от анонимности (которой, кстати, в интернете становится все меньше), может, им нравится примерять на себя новые маски, но тогда пусть тот, кто не любит маскарады и ни разу в жизни не сказал бранного слова (или просто слов, о которых потом жалел бы) бросит в них камень. Уж во всяком случае это буду не я.
Ненормативную, грубую речь мы можем услышать и в реальной жизни, а в интернете натолкнуться на удивительно умного и интересного собеседника. И, как правило, люди стараются писать грамотно по одной простой причине: они хотят, чтобы их понимали. Получается у них или нет — это уже другой вопрос. Но большинство ошибок, затрудняющих понимание, получаются не тогда, когда человек нарочно коверкает слова (как раз для того, чтобы их коверкать нужно знать, как писать правильно), и не тогда, когда впопыхах пропускает букву или заменяет ее другой. Во многих текстовых редакторах есть встроенная опция проверки грамотности, и она всегда подскажет пишущему, что он ошибся. Проблема, на мой взгляд, в другом. В школе нас учили писать грамотно (то есть не то, что мы слышим) и расставлять знаки препинания на нужные места (которые зачастую совсем не очевидны). Однако нас нечасто учили излагать свою мысль так, чтобы она была понятна не только нам, чтобы мы не говорили чего-то смешного и нелепого, сами того не желая. С таким косноязычием я часто сталкивалась, когда читала произведения молодых писателей, выложенные в интернете или каким-то другим способом представленные как мишень для критики. Это проблема мне кажется очень важной, и я написала о ней отдельную книгу, которую назвала: «Думай, что говоришь!» (разумеется, на эту тему написано уже много книг, как отечественных, так и англоязычных, но мне показалось важным поделиться своим опытом, прежде всего опытом участия в обсуждениях произведений начинающих авторов, когда речевые ошибки и трудности понимания чужой речи становятся особенно наглядными).
Недавно я слышала выступление некоего филолога, который сетовал, что многие электронные письма начинаются со слов «Здравствуйте, Иван Иванович», или «Добрый день, Иван Иванович», или даже «Доброго времени суток, Иван Иванович», а все эти варианты звучат невежливо и даже грубо. Как же, по его мнению, нужно начинать письма? Филолог приводил в пример официальные письма XIX века, которые положено было начинать со слов «Милостивый государь, господин граф» или «Сударь мой, Иван Иванович». К счастью, он не рекомендовал напрямую современным «письмоводителям» пользоваться этими формулами: их легко принять за иронию, а смайлик, обозначающий «я серьезен», у нас, к сожалению, не в ходу. Филолог советовал начинать первые три письма к незнакомому человеку «Уважаемый Иван Иванович!» А начиная с четвертого писать «Дорогой Иван Иванович!» Слушая его речь, я подумала: «Какое счастье, что этот филолог не жил в XIX веке и не стоял над Пушкиным, когда тот писал письма Наталье Николаевне!» Я чувствую некоторое смущение, читая письма Пушкина невесте или жене, но раз уж мы пустили их «в оборот», то какая радость прочесть, например: «Здравствуй, женка, мой ангел», вместо рекомендованного филологом: «Уважаемая Наталья Николаевна!» и даже «Дорогая Наташа!»
А теперь серьезно. Письма, все равно какие, экзотические бумажные или обычные электронные, бывают официальными и неофициальными. Если вам нужно написать официальное письмо, то лучше всего взять то руководство по деловой переписке, которому вы доверяете, и надеяться, что ваш адресат доверяет тому же руководству и сочтет ваше письмо в высшей степени грамотным и учтивым.
Если же вы пишете неофициальное, частное письмо, то лучше всего, наверное, доверять своей интуиции. Для меня, например, будет очень трудно воспринять как оскорбление пожелания здоровья или доброго дня, и поэтому я, наверное, буду продолжать так писать, даже после того, как получила выговор от филолога. И буду надеяться, что если обижу кого-то таким обращением, то он найдет в себе силы мне об этом написать. В конце концов, для чего мы пишем письма, как не для общения, в том числе и для того, чтобы обсуждать неприятные темы, поправлять друг друга и учить друг друга обращаться к собеседнику так, чтобы это обращение его радовало?
Кстати, интернет — это сеть. Поэтому по правилам русского языка слово «интернет» должно быть женского рода (помните пример с ТАСС?). Вы готовы? Вот то-то!
