Вместо послесловия
В последней главе книги «В погоне за русским языком» я допустила ошибку, написав: «Знаменитый роман Льва Николаевича Толстого “Война и мир” в изданиях до 1917 года печатался под названием “Война и мiръ”, то есть не “война и мирная жизнь”, а “война и общество”, что, конечно, соответствовало той идее, которую вкладывал в это произведение автор». Я слышала эту историю с детства, и мне не пришло в голову проверять ее, она казалась мне само собой разумеющейся, как тот факт, что роман описывает войну 1812 года и реакцию русского общества на эти события.
Я была неправа и должна попросить прощения. Название «Война и мiръ» было на обложке лишь одного из многочисленных дореволюционных изданий романа, а именно — издания 1867 года. Но до печати этот вариант названия так и не дошел. При чтении корректуры Толстой зачеркнул его и написал поверх — «Война и мир». Еще раз это написание через i мелькнуло в издании 1913 года, но это, кажется, была просто опечатка.
Но была и «Война и мiръ»! Именно так называлась поэма Маяковского в издании 1912–1917 годов. В этой поэме, посвященной войне, которую мы сейчас называем Первой мировой, а пропаганда начала ХX века звала Второй отечественной, Маяковский говорит, что война вовсе не «триумф народного духа», а слепая бойня, в которую люди вовлечены вопреки своим интересам.
Досталось в этой поэме и Толстому:
РОССИЯ!
РАЗБОЙНОЙ ЛИ АЗИИ ЗНОЙ ОСТЫЛ?!
В КРОВИ ЖЕЛАНЬЯ БУРЛЯТ ОРДОЙ.
ВЫВОЛАКИВАЙТЕ ЗАБИВШИХСЯ ПОД ЕВАНГЕЛИЕ ТОЛСТЫХ!
ЗА НОГУ ХУДУЮ!
ПО КАМНЮ БОРОДОЙ!
Впрочем, мысль о том, что война — жестокая бойня и что она приобретает осмысленность только тогда, когда враг оказывается на пороге твоего дома, была близка и Толстому. Неслучайно в начале третьего тома «Войны и мира» он писал: «Совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые в этот период времени люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления»…
А в статье 1894 года «Христианство и патриотизм» он описывает войну так: «И, заглушая в своей душе отчаяние песнями, развратом и водкой, побредут оторванные от мирного труда, от своих жен, матерей, детей — люди, сотни тысяч простых, добрых людей с орудиями убийства в руках туда, куда их погонят. Будут ходить, зябнуть, голодать, болеть, умирать от болезней, и, наконец, придут к тому месту, где их начнут убивать тысячами, и они будут убивать тысячами, сами не зная зачем, людей, которых они никогда не видали, которые им ничего не сделали и не могут сделать дурного».
Разве не перекликаются его слова со словами Маяковского?
СЛЫШИТЕ!
КАЖДЫЙ,
НЕНУЖНЫЙ ДАЖЕ,
ДОЛЖЕН ЖИТЬ;
НЕЛЬЗЯ,
НЕЛЬЗЯ Ж ЕГО
В МОГИЛЫ ТРАНШЕЙ И БЛИНДАЖЕЙ
ВКОПАТЬ ЗАЖИВО —
УБИЙЦЫ!
И УСЛЫШАВ ЭТИ СТРОКИ:
ХОРОШО ВАМ!
А МНЕ
СКВОЗЬ СТРОЙ,
СКВОЗЬ ГРОХОТ
КАК ПРОНЕСТИ ЛЮБОВЬ К ЖИВОМУ?
ОСТУПЛЮСЬ —
И ПОСЛЕДНЕЙ ЛЮБОВИШКИ КРОХА
НАВЕКИ КАНЕТ В ДЫМНЫЙ ОМУТ.
Толстой, возможно, не захотел бы под ними подписаться, но обнял бы поэта. А может быть, и нет. Люди непредсказуемы — Толстой учил нас и этому тоже.
Если из этой истории можно извлечь урок (а из лимона сделать лимонад), то он, наверное, будет заключаться вот в чем: нельзя «верить на слово» детским воспоминаниям. Ребенка легко обмануть, да он и сам может легко обмануться, без посторонней помощи. Но можно решить и так: любая ошибка способна послужить поводом для новой радости. Вроде той, которую испытывала я, рассказывая вам о Льве Толстом и Маяковском. Мы живем в постоянно меняющемся мире, говорим на постоянно меняющемся языке, и если что и остается стабильным, то это радость от новых открытий и встреч со старыми друзьями.
notes
