Боль и грезы
Он сказал ей, что ушел в лес охотиться на кроликов. Но Вилма Карнейт знала: сын говорит не правду. Он в который раз заверил ее, что смог победить свою зависимость, в который раз клялся, что с прошлым покончено. Но как всегда это было ложью.
Вилма надеялась, что когда они переедут, весь этот кошмар, который преследует ее в последние годы, закончится, и все будет по-другому. Но после переезда ничего не изменилось: ее сын по-прежнему находил способ приобрести наркотики и стал окунаться в мир иллюзий и безумия даже чаще, чем прежде. Больше Вилма не будет заниматься самообманом. Больше никаких завышенных ожиданий от этой жизни.
А ведь когда-то Вилма действительно думала, что сможет воспитать сына одна. По крайней мере, она пыталась искренне в это верить. А что ей оставалось делать, когда муж ушел от них сразу после того, как маленькому Габриэлю исполнилось четыре? Только верить.
Но время показало, что обыкновенной веры в собственные силы бывает недостаточно. Она была слишком добрым и мягким человеком, и Габриэлю не хватало твердого отцовского слова и сильной руки, способных пресечь любую глупую затею еще в зародыше.
Вилма корила себя за то, что упустила момент, когда сын начал употреблять наркотики. Она заметила изменения в его поведении слишком поздно. И еще позже смогла понять, что они обусловлены далеко не только переходным возрастом и сопутствующими ему физиологическими процессами. Как результат, Габриэль медленно убивал себя на протяжении уже пяти лет. И этому надо было положить конец.
Темнело. Вилма шла по следам сына уже целые сутки. Она держалась от Габриэля на таком расстоянии, на котором он казался ей крохотным пятном в дали. Этого было вполне достаточно, ведь бдительность сына была нарушена сильной спешкой и постоянными мыслями о близящихся минутах эйфории. Он даже не оглядывался назад, а если бы и оглянулся, то не придал бы никакого значения идущей той же дорогой путнице, хорошо разглядеть которую было невозможно.
Путь Габриэля лежал к заброшенной избе на окраине леса, и Вилма знала это. Она сможет найти этот деревянный домик, даже когда сын скроется в чаще. И попытается остановить то, что будет там происходить.
«Уже близко… я никому не позволю отнимать жизнь у моего сына».
Вилма шла по лесу быстро, но старалась при этом наступать так, чтобы сухие ветки не хрустели под ногами. Те, кто уже был в избе, не должны были слышать ее приближения.
* * *
– Габи, Габи… я уже заждался тебя. Думал, что потерял своего лучшего клиента. – Неприятный тощий мужчина среднего роста ехидно улыбнулся вошедшему в избу молодому человеку, продемонстрировав свои гнилые зубы.
– Не время шутить, Яско. Доставай крейз, я сейчас с ума сойду. – глаза Габриэля бегали. Если бы не эта отталкивающая привычка, внешность парня можно было назвать приятной.
Яско отрицательно помотал головой, цокая при этом языком:
– Нет, нет, нет… Сначала деньги, мой дорогой Габи, а только потом порция радости для тебя.
Габриэль начал судорожно ощупывать свои карманы, позабыв, куда именно он положил деньги. Однако через короткое время он нашел заветный мешочек с кронами, после чего достал его и протянул Яско.
– Вот… Считай быстрее и давай сюда мой крейз.
– Какой же ты умница, Габи. – наркоторговец протянул руку, чтобы забрать причитающиеся ему деньги, как вдруг дверь в избу со скрипом отворилась и внутрь вошла женщина.
Габриель и Яско уставились на незваную гостью.
– Убери руки от моего сына.
– Мама?
Яско улыбнулся и подошел к вошедшей в заброшенный дом Вилме.
– Так вы, значит, матушка моего дорогого Габи? Приятно, приятно. Мы уже заканчиваем, так что не беспокойтесь, скоро я покину это уютное место. А пока, советую вам подождать сына снаружи. Я проделал длинный путь в интересах Габи, и мы с ним, поверьте, сами разберемся. Ты же взрослый мальчик, а Габи?
По окончанию своей речи Яско перевел взор с лица Вилмы на ее руки и заметил, что в правой из них незваная гостья сжимает нож. Лицо ее при этом выражало злобу и решительность. Наркоторговец испугался.
– Ах ты, сука! – с этими словами Яско со всей силы ударил Вилму по лицу, отчего женщина упала и выронила нож. Габриэль при этом стоял как вкопанный. Его зависимость была настолько сильной, что он даже не мог решить, чью сторону в этой неравной драке ему занять. Наркотики уже давно стали значить для него не меньше, чем собственная мать. Если не больше.
Вилма от удара не потеряла сознание, но голова ее все же закружилась, и она никак не могла сориентироваться, в какой стороне от нее упал нож. Тем временем Яско за ним наклонился.
«Еще пара секунд и нам с Габи никто не будет мешать, хе-хе».
Несчастная женщина поднималась с пола, опираясь на стену. А наркоторговец уже стоял у нее за спиной, сжимая в руке смертоносную сталь.
Яско отвел руку назад для удара ножом в спину.
«Во что же я превратился? Это же – моя мать. Единственный человек в этом мире, кому я нужен. Она карабкается по этой стене, готовая умереть за меня! А если умрет? Что тогда? Что я буду делать после этого? Пора заканчивать это безумие».
– Нет! – крикнул Габриэль и одновременно с этим мощным толчком сбил с ног Яско, отчего уже тот выронил нож из рук. Затем принявший сторону своей матери парень, сел поваленному мерзавцу на грудь и начал вколачивать свои кулаки в его физиономию.
– Ты… не посмеешь… ее… тронуть! – приговаривал он, нанося удары.
Яско кое-как смог закрыть лицо руками, но все равно Габриэлю удавалось причинять ему ущерб даже через блок. Через минуту такого избиения Габриэль решил сжалиться над поверженным и не сопротивляющимся преступником и, вставая, произнес:
– Не смей искать меня, Яско. С крейзом покончено.
Обернувшись, Габриэль встретился глазами со своей матерью. Затем посмотрел на ее руки и увидел, как она сжимает нож.
– Мы не будем этого делать, мама. Мы лучше, чем он. Пойдем отсюда.
«Я больше никогда не причиню тебе той боли, чрез которую ты прошла».
– Пойдем, сын. – в этот раз она действительно ему поверила, и они направились к выходу. Переступая через порог, Габриэль и Вилма услышали, как сквозь свой противный смех Яско говорит им в спину:
– Ты еще сам приползешь, Габи, хе-хе. Будешь ползать на коленях и упрашивать меня продать тебе дозу! Никто еще не бросал принимать крейз! Никто! А особенно мой крейз, Габи, хе-хе! Но я прощу тебя, мальчик, прощу.
Идущая слева от Габриэля Вилма, посмотрела своему сыну в лицо, когда тот буркнул себе под нос:
– Значит, я буду первым, кто бросил.
Впервые за многие годы несчастной женщине стало немного легче на сердце. В этот раз слова сына были похожи на правду. Он произнес:
– Прости меня, мама. Прости за все. – слезы наворачивались ему на глаза. – Я больше никогда не заставлю тебя волноваться.
Глаза Вилмы тоже были на мокром месте:
– Я верю, сынок, верю.
* * *
Была середина лета. Прошло чуть больше месяца со дня встречи с Яско в заброшенной избе. Вилма Карнейт чувствовала себя намного лучше, чем раньше и в кой то веки смотрела в будущее с надеждой.
«Все будет хорошо».
Вилма закончила стирать одежду на улице и, развесив ее, чтобы просушить, пошла в их с сыном шатер, в котором они были вынуждены жить в связи с переездом, надеясь, что это временно.
Она не ожидала, что, войдя внутрь, почувствует то же самое, что и месяцы назад, только гораздо, гораздо сильнее. Ее накрыла волна ужаса и боли. Так подло ее не предавал даже его отец, когда уходил от них.
Габриэль лежал на спине, прямо посреди шатра, и, закатив глаза так, что зрачки скрылись, а видны остались только белки, бился в конвульсиях и пускал слюни изо рта. Это – типичный эффект от применения крейза: тот, кто его употребил, чувствует прекрасные, теплые галлюцинации, его сознание заполняют радостные и сказочные грезы, абсолютно вытеснив гнетущую, вечно проблемную реальность, в то время как тело наркомана беспомощно трясется, упав там, где пришлось.
Зря Вилма поверила своему сыну. Стоило ей лишь на день отлучиться до ближайшего города, как тот сразу побежал в проклятую избу вымаливать прощения у Яско.
* * *
Габриэль трясущимися руками сжимал кружку с горячим чаем, периодически поднося ее ко рту и отхлебывая темную жидкость. Вилма всегда приводила сына в чувства с помощью этого тонизирующего напитка.
– Ты встречался с ним в избе?
– Нет. В другом месте. И я не скажу в каком.
Если бы Габриэлю в этот момент было дело до своей матери, он бы заметил, что всего лишь за один вечер у нее стало намного больше седых волос. А ей было всего сорок.
У нее уже не было сил абсолютно ни на что. Даже плакать. Она просто вышла на улицу и уселась на ближайший пенек. Внутри нее была черная пустота, и некому было утешить и помочь. Даже на главу поселения, в котором они нашли приют, Вилма не могла рассчитывать. Ведь если он узнает о том, что в этом месте появились наркотики, он просто выгонит ее и Габриэля. А идти им больше некуда.
«Надо было убить подонка в тот раз. Теперь такой возможности не будет».
В какой-то момент Вилма встретилась взглядом с небольшим вороном, который приземлился на земле рядом с пеньком, на котором она сидела. Черные глаза птицы отчего-то были завораживающими и утешающими. Ворон смотрел так, будто своим взглядом хотел сказать: «Я все понимаю. И я знаю, как помочь».
Мрачная легенда всплыла в сознании Вилмы. Она много раз слышала болтовню о некоем прячущемся на севере Ригерхейма Ордене и о состоящих в нем таинственных людях – воронах, которые приносят смерть тем, кто заставляет других страдать. Особенно часто об этом болтали старики, и Вилма считала их выжившими из ума, когда кто-то из них доказывал, что сам обращался к мистическим птицам.
«Похоже, вера в чудеса приходит с возрастом. Хотя должно быть наоборот».
– Мудрые глаза у тебя, птичка. Правду о вас говорят или нет?
Ее исповедь была недолгой, и когда птица взмыла в небо, Вилма почувствовала, что на душе ее стало спокойно. У нее отчего-то было такое чувство, будто ей пообещал помочь кто-то, кто никогда не нарушает своего слова. Она попыталась прогнать эти мысли.
«Поверить не могу. Я только что рассказывала птице о своих проблемах. Вот к чему приводит одиночество».
Вилма еще раз бросила взгляд на удаляющийся силуэт, и он снова мистическим образом внушил женщине необъяснимое доверие и надежду.
«Хотя отчего-то мне кажется, что россказни об этом ордене не так уж и лживы».
Однако утешившей ее птице, уже некому было нести мольбы о мести. С недавних пор Орден стал заниматься совсем другими вещами.
