9

Работа, работа, работа, – бормотала миссис Мюллет. – Только мы избавились от одной, а теперь еще две.

По виду, с которым она намывала плиту «Ага», я могла определить, что она чрезвычайно довольна.

– Не знаю, что бы мы без вас делали, миссис Мюллет, – сказала я.

– Умерли бы, – отрезала она, но подмигнула при этом. – Сдохли, как собаки. Вы все. И мне было бы все равно.

– Конечно, вам было бы не все равно, – возразила я. – Вы бы навещали наши могилы и украшали их бледными примулами.

Неожиданно вокруг меня обвились руки миссис Мюллет, и она прижала меня к себе изо всех сил. По ее лицу покатились слезы.

– О, мисс Флавия, – зарыдала она, – что мы будем без нее делать?

Я не сразу поняла, что она имеет в виду Фели.

Очень хотелось сказать: «Теперь у нас будет лишняя порция бекона» – но сейчас не время. Надо тщательно подбирать слова.

– Не знаю, миссис Мюллет. Будем держаться друг друга и делать то, что должно.

Я вспомнила фильм «Спасательная шлюпка», на который миссис Мюллет водила нас с сестрами в Хинли. То, как небольшая группа людей всех рас, классов и характеров удивительным образом объединяется перед лицом трагедии, видимо, произвело тогда на меня глубокое впечатление, поскольку я не успела заметить, как сама обняла миссис Мюллет и мы обе громко завыли.

Мы тоже выжившие, не так ли? Мы брошены в темноте, и нашу хрупкую скорлупку подстерегают смерть, горе и потрясения.

Когда взойдет солнце, какое имя будет написано на борту шлюпки? «Букшоу» или «Флавия де Люс»?

Это скажет только новый день.

Я не склонна к мрачным мыслям, но предстоящий день обещал гром и молнию.

Возможно, буря началась со свадьбы Фели и осознания того, что я теряю еще одного члена семьи.

Все это адски сложно. Желание быть окруженной теми, кто со мной одной крови, вызывает у меня стремление остаться одной. Бессмыслица.

Признаю, иногда я бываю резка сама с собой и, следовательно, с окружающими.

Как я могла быть настолько бесчувственной, чтобы потащить Доггера вместе со мной на лондонскую железную дорогу «Некрополис»? Почему я не подумала, что это путешествие вызовет у него жуткие воспоминания о военном плене на «Дороге Смерти» в Бирме?

Что со мной творится? Почему мои чувства превращаются в осиное гнездо?

Эти и другие вопросы пролетали у меня в голове вспышками молнии, пока мы с миссис Мюллет цеплялись друг за друга, как за последнюю соломинку.

За последнюю соломинку.

Да, это так, такова цена жизни во всех смыслах слова. Просто нужно помнить об этом в темноте.

Я думала над тем, как высвободиться из объятий миссис Мюллет и не обидеть ее, когда кухонная дверь распахнулась и появился Доггер.

– Прошу прощения, – тихо произнес он, увидев нас, и собрался уйти.

– Все в порядке, Доггер, – сказала я. – Мы просто поздравляли друг друга с отлично проделанной работой.

Что не объясняло слезы, но Доггер был сама сдержанность.

– Я приготовил две комнаты по обе стороны от голубой спальни для мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук, – сказал он. – Подумал, что они оценят уединение.

– Уверена, ты прав, Доггер, – сказала я. – Они наверняка устали жить в палатках.

Голубая спальня в северной части дома предназначалась для тетушки Фелисити во время ее визитов. Сколько я себя помнила, все остальные комнаты в этом длинном темном крыле не использовались, консервировались нафталином, мебель завешивалась пыльными простынями.

Спустя столько лет эти помещения до сих пор пахли камфорой и парадихлорбензином – веществами, которые используются в морилках энтомологов, разлитых в красочных жестянках и коробках с восхитительными именами вроде «Парацид» (я не выдумываю!) или «Кристальный газ».

Не стоит говорить, что в Букшоу нет моли.

Для любого человека, имеющего глаза, Букшоу – рай отравителя. Даже шубы моей покойной матери Харриет постоянно хранились в музее, в который превратилась ее спальня, и тщательно протирались водным раствором сулемы – хлорида ртути, который так же использовался в качестве консерванта для железнодорожных шпал (деревянных, которые находятся под рельсами).

Томас Туссер, великий и недооцененный поэт XVI века, человек, намного опередивший свое время по части ядов, предупреждал об опасностях домашнего хозяйства:

На самом деле раскопки в северной части дома могли бы помочь нашим дамам-миссионеркам чувствовать себя совсем как дома, поскольку эти места были так же далеки от нахоженных путей, как и французская Экваториальная Африка, хотя Букшоу наверняка более холоден и ветрен.

Даже наша древняя сантехника будет сбывшейся мечтой для дам, привыкших пудрить носики в кустах.

– Пойду поприветствую их как следует, – сказала я.

Трудно осознать, что теперь я – хозяйка Букшоу и на мои плечи падает необходимость вежливого обхождения. Придется учиться быстро.

– Должна ли я пригласить их на чай? – спросила я, бросив осторожный взгляд на миссис Мюллет.

– Рановато, милочка, – сказала она, посмотрев на кухонные часы. – Едва минуло десять. Разве что на легкий завтрак в одиннадцать утра. Им придется довольствоваться чем бог послал.

– Добро пожаловать в Букшоу, – громко и официально объявила я, показывая слишком большое количество зубов. Достигнув стадии, когда мне приходится надевать брекеты только на ночь, я больше не стеснялась демонстрировать достижения стоматологического искусства у себя во рту.

Чтобы приветствовать гостей, я заняла позицию внизу западной лестницы.

– Вам понравились ваши комнаты? – поинтересовалась я.

– Довольно удобные, – сказала Аурелия (та, с худым лицом). – Мы открыли все окна.

– А! – воскликнула я, сложив пальцы домиком под подбородком. – Чтобы выпустить призраков, да? Они любят полетать над Висто время от времени. Обожают свежий воздух.

Все это я выложила радостным тоном с чуточкой легкости, чтобы заставить их думать, будто я шучу. Тем не менее зерно было посажено.

– Призраки? – переспросила мисс Стоунбрук, хватаясь за перила.

– О, не тревожьтесь, – успокоила ее я. – На самом деле они абсолютно безвредны. Мы недавно провели сеанс экзорцизма, чтобы они оставались не более чем легким неудобством. Больше никаких гремящих цепей.

Я хихикнула с каплей безумия в голове: «Никаких ледяных рук на шеях спящих».

– Чепуха, – громко объявила мисс Персмейкер, делая шаг ко мне. – Призраки не существуют.

– Что ж, – сказала я со снисходительной улыбкой. – Нельзя забывать, что Аэндорская волшебница вызвала призрак Самуила по просьбе Саула. Об этом написано в Первой книге Царств. Глава двадцать восьмая, если не ошибаюсь.

Это незабываемо. Однажды зимним вечером викарий читал проповедь на основе текста, который потряс меня до глубины души. Тогда в сумраке Святого Танкреда, нарушаемого только колеблющимся светом свечей, под завывания ветра за древними стенами и витражными окнами его слова подтвердили мои самые жуткие страхи: мертвые на самом деле не мертвы. Они никогда не покидают нас.

– Чепуха, – повторила мисс Персмейкер. – Некоторые истории нужно воспринимать исключительно как метафоры. По природе своей они воспитательные.

– Ладно! – жизнерадостно воскликнула я, изображая идиотическое облегчение. – Кто хочет перекусить? Если я не ошибаюсь, дражайшая миссис Мюллет накрыла стол с лепешками и чаем.

– И джином! – внезапно завопила Ундина у меня из-под локтя.

Я развернула ее и вывела прочь, заломив ей руку за спину, чтобы она понимала, что я серьезна.

Что произошло с девичьей скромностью?

В гостиной мы цивилизованно сидели, держа чашки на коленях, как будто прошли эоны с тех пор, как мы слезли с деревьев.

Доггер, стратегически взявший на себя роль дворецкого, безмолвно стоял с легчайшей из всех его улыбок.

– Вы просто обязаны рассказать нам об Африке, – попросила я леди. – Должно быть, вы такие храбрые. Отправиться в такое место! Не так ли, Ундина?

Ундина оттопырила верхнюю губу и издала тревожный и невнятный возглас.

– Не обращайте на нее внимания, – сказала я миссионеркам. – Она смотрела слишком много фильмов о Тарзане.

Заломив запястья, Ундина начала яростно чесать подмышки.

– Насколько я поняла, вы были в Ламбарине вместе с доктором Швейцером? – спросила я, исказив название города.

– В Ламбарене. – Мисс Персмейкер поджала губы и воспроизвела французский акцент в полную мощь.

– И как это было? – настойчиво продолжала я. – Разумеется, если вы захотите рассказать нам. Должно быть, вам довелось видеть ужасные вещи.

Мисс Стоунбрук яростно кивала в знак согласия с моими словами.

Есть люди на этой планете, которые живут ради одобрения других, но я не из их числа. Лично мне глубоко наплевать на чужое мнение, но я могу влезать в шкуру тех, кому оно важно.

Я улыбнулась мисс Стоунбрук.

Воодушевленная, она подалась вперед и доверительно сказала: «По правде говоря, доктор – весьма придирчивый начальник».

Мисс Персмейкер пронзила свою компаньонку взглядом, который мог бы остановить борова на бегу, и объявила:

– Чушь! Этот человек – святой, и, как у всех святых, у него свои испытания. Ты преувеличиваешь, Арделла.

Поставленная на место Арделла вернулась к своей чашке с чаем.

– Что я имела в виду, – сказала я, – так это то, что вы, должно быть, имели дело с ужасными тропическими болезнями – проказой, малярией, онхоцеркозом и тому подобным. И должно быть, вы сражались с ужасными личинками кровососущих мух.

Доггер в красках описал мне этих замечательных существ, внедряющихся под кожу.

– И конечно, – продолжила я, резко меняя тему (тактика, которой я научилась у инспектора Хьюитта), – вы были свидетелями разных удивительных обычаев?

Разумеется, я не хотела выдавать себя, поднимая вопрос ядовитых бобов. Пусть они сами придут к этой теме.

Но мисс Персмейкер не из тех, кем можно манипулировать.

– Вряд ли это подходящая тема для беседы в гостиной, – сказала она, бросив предостерегающий взгляд на мисс Стоунбрук. – Не стоит говорить, что мы очень надеемся на отдых в Букшоу. Вы должны поделиться рецептом ваших лепешек, миссис Мюллет. Мы сто лет не ели ничего настолько изысканного.

Она тщательно перекрестила третью лепешку и засунула ее в рот.

– А где ваша сестра Дафна? – поинтересовалась мисс Стоунбрук. – Миссис Ричардсон говорила, что знакомство с ней будет для нас весьма приятным.

– О, она в библиотеке, – ответила я. – Работает над своими мемуарами.

– Мемуарами? – опешила мисс Стоунбрук.

– Да. Решила, что, поскольку наша старшая сестра Офелия вышла замуж, теперь она может полностью сосредоточиться на книге.

Это в общем-то правда. Даффи вознамерилась написать наполовину правдивую, наполовину вымышленную историю нашей эксцентричной семьи.

«У меня уже есть рабочее название, – объявила она мне. – “Слепни в майонезе”. Я стану непристойно богатой и буду давать интервью по радио в темных очках. Если ты хочешь провести жизнь, сидя на влажном кладбищенском мху, ради бога, но, если я не сбегу из этой дыры, к двадцати годам у меня развалятся кости».

– Подумать только, – сказала мисс Стоунбрук, имея в виду мемуары Даффи.

– Она не любит, когда ее беспокоят, – продолжила я. – Авторы не выносят слова других людей. Только свои.

Я изобразила страдальческую гримасу, как будто знаю это не понаслышке.

– Что ж, – объявила мисс Персмейкер, с отчетливым лязгом фарфора поставив чашку и блюдце на стол. – Мы удалимся в наши комнаты отдохнуть. Прошлой ночью в доме викария мы почти не спали: репетиция хора и тому подобное…

– И предыдущие три ночи в Бальзам-коттедже тоже, – проблеяла мисс Стоунбрук, стремясь оставить за собой последнее слово. – Мы совершенно не привыкли к постоянному трезвону телефона, верно, Дорис? Это такое варварство, если подумать.