8

Кто-то колотил в дверь моей спальни.

– Флавия! Проснись! Проснись! И пой как птица! Вставай и сияй!

– Убирайся прочь, – пробормотала я, засовывая голову под подушку.

Но эта маленькая дрянь не сдавалась так легко. Как все великие мучители, Ундина научилась приберегать худшее напоследок.

– Давай же, Флавия! Подъем! Ату! Тебе звонят по телефону!

Ее голос вонзался мне в утомленные уши даже сквозь гусиный пух.

По телефону? – подумала я. Кто будет звонить в такую рань? Я бросила взгляд на часы: начало девятого.

– Телефон, Флавия! Думаю, это сборщики мусора. Хотят забрать тебя через десять минут.

За этим последовал крайне отвратительный гортанный хохот: Ундина смеялась над своей шуточкой.

– Вставай же, Флавия. С тобой хочет поговорить миссис Ричардсон. Я сказала ей, что ты проснулась.

Синтия Ричардсон – жена викария. Что ей нужно? Случилось что-то ужасное?

– Скажи ей, что я буду через минуту, – проворчала я, выползая из кровати и облачаясь в старый отцовский халат.

И на секунду отец вернулся. На миг я снова оказалась в его теплых объятиях.

Не то чтобы это когда-либо случалось в реальной жизни. Мы, де Люсы, слишком сдержанны, чтобы позволить себе такую фамильярность.

Миг прошел, и я была этому рада. Я слетела вниз по ступенькам и скользнула в кабинку под лестницей.

– Флавия у телефона, – сказала я, поднимая трубку, которую Ундина оставила болтаться, словно древесную змею.

– Флавия, милочка, – заговорила Синтия, – прости, что беспокою тебя в столь ранний час, но это срочно.

Я обратилась в слух. Единственное, что интересует меня почти так же, как яды, – это непредвиденные ситуации.

– Я в крайнем смятении, – продолжила Синтия, и по ее тону я поняла, что она не преувеличивает.

– Чем могу помочь? – спросила я, как учат делать англикан, хотя наша семья принадлежит римско-католической церкви, с тех пор как святой Петр был моряком.

– Возможно, ты помнишь, что на этой неделе у Денвина приходское собрание. Приедут толпы молодых людей, и нам нужно где-то их разместить.

– Припоминаю с прошлого года, – сказала я. – Это был сумасшедший дом.

– О да, – согласилась Синтия, – я совершенно забыла, что мы еще ожидаем миссионеров, и для всех просто нет места.

И она добавила: «Кроме того, неправильно заставлять дорогих леди терпеть…»

Общество хулиганов, чуть не сказала я, но придержала язык. Может быть, хулиганы – слишком резкое слово, но нельзя отрицать, что хозяин, принимающий студентов-теологов, иногда может быть слишком полон духом святым.

– Шум и возню, – сказала я, снимая ее с крючка.

– Именно так, – подтвердила Синтия. – Спасибо, Флавия. А теперь насчет комнат…

– Да? – спросила я. Знаю, куда она клонит, и не уверена, что мне это нравится.

– Букшоу ведь очень большой, не так ли? Намного больше домика викария, где мы все время крутимся друг у друга под ногами. Я подумала, что если ты будешь так милостива…

Последнее слово повисло в воздухе. Милостива, удивилась я. Как член королевской семьи?

Хотя сейчас Букшоу целиком и полностью принадлежит мне, это не значит, что я могу распахивать двери и впускать сюда кого попало. Надо, например, посоветоваться с Доггером. Неправильно взваливать на него дополнительные обязанности. Я точно знаю его потребность в…

– Флавия? Ты здесь, милочка?

– Да, – ответила я. – Просто задумалась.

– Если ты беспокоишься о Доггере и миссис Мюллет, то не забивай этим голову. Дорис и Арделла привыкли заботиться о себе в самых суровых обстоятельствах. Они только что вернулись из Африки. – Ее голос упал до конфиденциального шепота. – Они обе были с доктором Швейцером в Ламбарене. Несмотря на то что он лютеранин, мне дали понять, что все прошло гладко.

Разумеется, я слышала об Альберте Швейцере. А кто нет? Его больница во французской Экваториальной Африке регулярно появлялась в иллюстрированных журналах, известных красочными изображениями бедняков, страдающих от самых ужасных болезней.

Я также вспомнила, что, поскольку он тоже органист, Фели держит на стене своей спальни большую фотографию дражайшего доктора, вырезанную из газеты и вставленную в рамку: очаровательное фото доктора Швейцера в вагоне поезда, играющего на имитации органной клавиатуры, которую сделали специально для него.

Жаль, что сейчас Фели в матримониальном дурмане. Она бы с удовольствием поболтала с Дорис и Арделлой.

– Флавия? Ты здесь, милочка?

– Да.

Я позволила молчанию затянуться. Если я буду держать паузу достаточно долго. Синтия почувствует мое нежелание.

– Значит, все улажено? Я пришлю их к тебе сразу после завтрака. Уверена, что они не доставят хлопот.

Я потеряла дар речи.

– Да, Флавия…

– Да? – переспросила я, задыхаясь.

– Спасибо. Ты молодчина.

И она повесила трубку.

Я подумывала о том, чтобы начать биться головой о стену, когда в кабинке послышался странный голос. Хотя трудно было определить, откуда он доносится, он как будто сочился в щель под дверью.

– Флавия! – раздался гулкий скрежет. – Это твоя совесть.

Разумеется, это была Ундина.

– Убирайся, – сказала я.

– Как тебе не стыдно. – Голос превратился в раздражительное нытье. – Ты обещала купить бутылку имбирного пива своей несчастной достойной кузине Ундине.

Это правда, обещала. Пытаясь уговорить ее засунуть белую мышь, купленную в магазине Вулворта, в сумку тетушки Фелисити, я дала необдуманное обещание.

– Бога ради, Ундина, – сказала я, – магазины еще закрыты. Дай мне позавтракать.

– Миссис Мюллет скормила твою селедку кошке, – прошептал голос с неожиданной угрозой.

Хотя у нас не было кошки, в интонации Ундины было что-то непонятное, от чего у меня костный мозг застыл – ледяное дуновение из арктических пустынь. Возможно ли, чтобы она унаследовала от своей покойной матери Лены затаенное зло?

От такого семейного проклятия нет спасения.

– Хорошо, совесть, – сказала я громко. – Скажи моей бедной достойной кузине Ундине, чтобы она собиралась. Мы пойдем, как только я съем кусочек тоста.

Снаружи моя совесть дико захихикала и поскакала прочь с воплями «Йеху!».

Меня ждет тот еще денек. Я уверена.

Мы с Ундиной ехали в деревню на моем верном велосипеде «Глэдис». Стоя, я крутила педали изо всех сил, а Ундина сидела сзади и цеплялась за мои плечи, свесив ноги по бокам и то ли пела, то ли орала во всю мощь своих легких:

– Где ты этого набралась? – крикнула я через плечо.

– В Сингапуре. Ибу часто пела мне ее на ночь. – И она добавила: Когда я была ребенком.

Ибу – это «мама» по-малайски, вспомнила я. Так Ундина называла Лену, до того как эта жуткая…

– Ибу узнала ее от оззи, – прокричала Ундина. – От австралийских солдат. В Сингапуре их были толпы. Они научили ее своим лучшим песням.

Шепотом я извинилась перед «Глэдис», слишком утонченном, чтобы слушать такие тошнотворные песни. Я похлопала его по рулю и прошептала: «И это пройдет».

– Кто-то съехал в кювет! – завопила Ундина мне прямо в ухо, указывая на дорогу, где на обочине на боку лежала машина.

Я нажала на тормоза «Глэдис», и мы остановились.

Две женщины склонились над капотом машины. Несмотря на кошачьи вопли Ундины, они не заметили нашего приближения.

– Здравствуйте! – крикнула я. – Все в порядке?

Когда более высокая женщина повернулась, я увидела, что у нее в руках домкрат. Ладонью она прикрыла глаза от утреннего солнца, чтобы лучше рассмотреть меня.

– Трехколесный морган F-4, – констатировала Ундина за моей спиной. – Тридцать шесть лошадей, двигатель с боковым расположением клапанов.

Меня раздражает, когда кто-то младше возрастом знает то, чего не знаю я.

– Потрясающе, – сказала я. Хотя я плохо знакома с этой моделью, я узнала в ней старую развалюху, которую держит в гараже Берт Арчер и время от времени сдает в аренду туристам. Наполовину автомобиль, наполовину мотоцикл, он напоминает огромного зеленого кузнечика, потерявшего заднюю ногу в смертельной схватке.

Наконец женщина рассмотрела меня.

– О, только взгляни, Арделла, – радостно сказала она спутнице, отсоединявшей насос от передней шины. – На наши молитвы ответили.

Арделла подняла голову, и лучше бы она этого не делала. Выражаясь милосердно, у нее было такое лицо, которое одним своим видом могло обратить в христианство африканцев из Экваториальной Африки, поразить их своим божественным оружием. Ее лицо не просто покрывали пятна, оно было, так сказать, в горошек.

– Вы живете поблизости? – спросило привидение.

– Да, – сказала я. Меня научили быть осторожной с незнакомцами.

– Мы ехали в поместье под названием Букшоу, когда у нас спустила шина. Мы поменяли колесо, но теперь чертова штука не заводится. Это раздражает. Сводит с ума.

– Гм-м-м! – протянула Ундина. Она слезла с велосипеда, подошла к автомобилю, забралась в кабину – не знаю, как иначе это назвать, – и начала возиться с рукоятками.

– Ундина! – воскликнула я, но она меня проигнорировала. Она повернула зажигание и пыталась завести двигатель.

– Ундина!

– Не беспокойтесь, – сказала мне Арделла. – Эта штука умерла.

Я сделала вывод, что это Арделла, поскольку ее спутница так ее назвала.

– Потому что вы ее затопили, – с хриплым смешком объявила Ундина. – Надо было опустить заслонку.

Она что-то передвинула на панели управления и снова нажала зажигание.

С радостным «р-р-р» двигатель зафырчал. Обе женщины захлопали, когда Ундина несколько раз резко нажала на дроссельную заслонку, потом выпрыгнула на траву, закрыла дверь и изобразила глубокий театральный реверанс.

– Приятно познакомиться, – сказала Дорис, протягивая руку. – Меня зовут мисс Персмейкер, а это моя подруга мисс Стоунбрук.

Было очевидно, что в силу моего возраста она хочет сохранять официальный тон.

– Приятно познакомиться, мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук. Я мисс де Люс. А это моя кузина мисс де Люс-младшая.

Ундина присвистнула в ответ на мою шуточку и сказала им, оскалив зубы в усмешке:

– Но вы можете обращаться ко мне Липучка. Меня так называют, потому что я ужасно настойчивый человек.

Мы все обменялись неловкими рукопожатиями, после каждого из которых Ундина вытирала руки о юбку.

– Должно быть, вы миссионеры, – предположила я. – Синтия Ричардсон предупредила нас, что вы приедете.

– А, – сказала мисс Персмейкер. – Значит, вы та самая мисс де Люс. Флавия, полагаю. Нам дали понять, что вы желаете предоставить нам кров. Хотите быть доброй самаритянкой, так сказать. Ха-ха!

– Несмотря на солнце, довольно холодно, – заметила я, обхватив себя руками. – Если вы изволите проследовать за нами, мы покажем дорогу.

– А как же мое имбирное пиво? – заныла Ундина. – Ты обещала мне имбирное пиво!

– В другой раз, – жизнерадостно ответила я. – Сейчас мы должны исполнить наш христианский долг.

И так мы отправились в Букшоу. Я лениво крутила педали велосипеда, Ундина дулась на багажнике, а две миссионерки ехали следом. Их автомобиль постукивал, словно зеленый заводной дракон.

Доггер не удивился нашему появлению.

– Миссис Ричардсон звонила, чтобы поинтересоваться, прибыли ли леди, – сказал он, встречая нас в дверях. – Я приготовил комнаты в северном крыле.

– Отлично, – сказала я. Не буду говорить гостям, что в последний раз в этих покоях располагалась жертва убийства. – Уверена, они подойдут идеально.

И я не стала уточнять, кто кому – леди комнатам или комнаты леди.