10

Я не могла дождаться, когда они уйдут. Мне хотелось прогнать обеих миссионерок наверх в их постели, как стаю гусей, но в качестве хозяйки Букшоу пришлось изображать светский лоск. Вопросы о ядовитых бобах придется отложить на потом.

– Хорошего отдыха, – выдавила я, когда они скрылись за перилами.

Я вернулась в гостиную, где меня ждал Доггер. Мы поставили рядом два кресла и принялись за остатки еды.

– Ты слышал, что она сказала? – спросила я, имея в виду мисс Стоунбрук. – Они три дня жили в Бальзам-коттедже, перед тем как перебраться в дом викария.

– По всей видимости, – сказал Доггер. – Тем не менее в доме не было следов их пребывания, когда мы… м-м-м… проводили там рекогносцировку.

– Какой миссионер возьмет на себя труд уничтожить свои следы, покидая место, где он провел ночь? – удивилась я.

– В джунглях, думаю, все, – ответил Доггер. – В Бишоп-Лейси… да, хороший вопрос.

Хорошо, что мы такие внимательные охотники, подумала я. Но постойте-ка! Разве мы не забыли кое-что?

– Ты проверил корзины для мусора? – спросила я. Я о них совсем не подумала.

– Да, – сказал Доггер. – Отходы принадлежали одному-единственному обитателю – миссис Прилл. Сиротливые банки, одинокие газеты, единичные конверты. Никаких признаков совместного обеда или чего-то вроде.

Что бы он ни подразумевал под этим.

– Единичные конверты? – переспросила я, навострив уши. – В мусоре были письма?

– Только конверты, – уточнил Доггер. – Два от доктора Брокена из аббатства Голлингфорд. Даты шли подряд.

– Постой! – Я подпрыгнула на кресле. – Разве это не доказательство того, что он в здравом уме?

– Даже если нет. – Доггер улыбнулся. – Четыре-пять дней назад у него была ремиссия. Именно эти даты указаны на конвертах, адресованных его дочери, и я предполагаю, это его почерк. Рука пожилого человека, но разборчивая.

– Ты оставил их на месте, чтобы инспектор Хьюитт их нашел?

Доггер кивнул.

– Любопытно, какие выводы он сделает?

– Он легко найдет отправителя, – ответил Доггер. – Думаю, что у нас осталось меньше двадцати четырех часов.

Не могу не согласиться. Но с чего же нам начать?

– Два письма за два дня, – сказала я, – предполагают регулярную коммуникацию между доктором Брокеном и его дочерью. И мисс Стоунбрук, если помнишь, жаловалась на постоянные телефонные звонки по вечерам в Бальзам-коттедже. Может быть, миссис Прилл и ее отец занимались каким-то делом? Если да, то каким?

– Мы можем начать, – предложил Доггер, – с допущения, что эти два письма от ее отца относятся к тем, которые миссис Прилл хотела выдать за похищенные.

– Звучит разумно, – признала я. – Не думаю, что леди в ее обстоятельствах получает мешки писем.

– Толковое замечание, – сказал Доггер.

– Но с чего мы начнем? – спросила я. – Бальзам-коттедж вне пределов досягаемости, пока того хочет полиция. Остается нанести еще один визит в аббатство Голлингфорд.

Может, это звучит отвратительно, но повторный визит к доктору Брокену – под предлогом выражения соболезнований, разумеется, – позволит нам добыть образец его почерка, даже если нам придется безжалостно копаться в его вещах.

Но, хотя меня вдохновляет еще одна возможность сунуть нос в мрачное аббатство, есть одно большое препятствие: я не хочу подвергать Доггера мучительным испытаниям от еще одной поездки на лондонской железной дороге «Некрополис». Я начала понимать, что воспоминания могут разить сильнее кинжалов.

Решение пришло ко мне сразу же: я поеду одна.

– Или, возможно, информация, которую мы ищем, или хотя бы ее часть найдутся поближе к дому.

Я с удивлением посмотрела на него. А потом солнце засияло сквозь облака.

– Разумеется! – воскликнула я. – Миссионерки! Мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук! Они провели несколько дней в Бальзам-коттедже. Не оставили никаких следов своего пребывания. Значит, если они ничего не выбросили в домике приходского священника, они привезли это с собой и теперь оно в Букшоу! Ату, северный фронт! Тадам!

– Отлично, – похвалил меня Доггер, и я засияла, как летнее солнце.

– Конечно, нам придется подождать, пока они выйдут из своих комнат, и убедиться, что в течение какого-то времени они не вернутся.

– Я всегда верил, – заметил Доггер, – что славная загородная поездка весьма полезна для здоровья.

– Ты и правда?.. – Взволнованно воскликнула я. – О Доггер! Ты… ты…

У меня закончились слова.

– Я думаю, подойдет что-то историческое. – Например, башня Ахава – ее огромное преимущество в том, что она находится в часе езды на автомобиле.

– Два часа для хорошего обыска! – Я захлопала в ладоши. – Более чем достаточно.

Башня Ахава – это георгианская постройка недалеко от Чернингхема, построенная по какому-то выдающемуся, но давно забытому поводу. В викторианские времена ею владел поклонник Давида Ливингстона, того самого, которого приветствовали фразой: «Доктор Ливингстон, я полагаю?» (На которую, насколько я помню, Ливингстон банально ответил: «Да».)

После короткого сна дамы выглядели удивительно отдохнувшими.

– Тишина, – заметила мисс Стоунбрук.

– Благословенная тишина, – добавила мисс Персмейкер.

– Мисс Флавия предлагает вам прокатиться по окрестностям, – сказал им Доггер. – Я позволил себе вольность подогнать машину к воротам. Башня Ахава имеет отношение к доктору Ливингстону. Меня уверяли, что дополнительные украшения на нескольких более поздних зубцах стены содержат некоторые туманные или косвенные отсылки к его миссионерской работе в Африке. Возможно, вы будете любезны объяснить мне это? Буду перед вами в неоплатном долгу.

Я редко слышала, чтобы Доггер произносил так много слов за один раз.

– А, – сказала мисс Персмейкер, с веселым энтузиазмом потирая ладони. – Изучали евангельскую проповедь в Экваториальной Гвинее, не так ли?

– Тропическую медицину, – ответил Доггер, и я поразилась его откровенности.

Где-то в прошлом Доггера осталось первоклассное медицинское образование. Подробности покрыты туманами войны и времени, и не так давно я поняла, что никогда не узнаю всю правду.

– Отлично! – Мисс Стоунбрук похлопала его по плечу. – Нашему грустному миру не хватает энтузиастов вроде вас, мистер Доггер. Поехали?

Она практически пританцовывала от нетерпения.

Она что, флиртует с Доггером? Не уверена, но такая вероятность есть. Может, она мечтает устроить его в маленькую больницу в джунглях, на берегу реки вдали от шума и гама цивилизации; в месте, где она в тени непромокаемого брезентового навеса сможет поставить классную доску, взять Библию и читать туземцам историю об обращении святого Павла на пути из Дамаска, в то время как Доггер делает им уколы хлорохина против малярии?

Ну ладно, не стоит беспокоиться. Доггер более чем в состоянии позаботиться о себе.

Как только они вышли за дверь, я молнией взлетела вверх по лестнице.

Даффи работала над своими мемуарами в библиотеке, Ундина гонялась за кроликами на Висто, а миссис Мюллет вернулась к себе, поэтому в доме царил полнейший покой. Только периодическое тревожное бурчание в трубах нарушало тишину.

К счастью для меня, люди, живущие в деревенских домах, обычно не запирают двери спален. На самом деле они не смогли, даже если бы захотели. Ключи от спален Букшоу утеряны давным-давно, когда мои предки Энтони и Уильям де Люсы после резкого расхождения в политических взглядах во времена Крымской войны разделили дом черной линией в вестибюле. Эту линию ни при каких обстоятельствах нельзя было пересекать: ситуация, которая в менее очевидной форме разделяла нашу семью тем или иным образом до сегодняшнего дня.

Я открыла дверь комнаты к востоку от Голубой спальни и вошла внутрь. Подошла к высокому георгианскому окну. В дальнем конце каштановой аллеи мелькнул и выехал в ворота Малфорда «роллс-ройс».

В моем распоряжении все время мира.

Начнем с самого важного, подумала я. Чемоданы с замками могут отнять много времени. И кроме того, один из них удобно расположился на подставке красного дерева в изножье кровати.

Опытная взломщица замков (этому искусству я обучилась у Доггера, не раз мы стояли на коленях перед дверями), я была готова и даже предвкушала приятную возню со старым добрым цилиндрическим замком, но моим ожиданиям не суждено было оправдаться. Большой потрепанный чемодан из мягкой кожи, перетянутый толстыми ремнями, застегивался на пару гладких хромированных рычажных замков, которые открылись при первом прикосновении. Я расстегнула пряжки и подняла крышку.

Проклятье! Он совершенно пуст. Чемодан уже распаковали.

Кончиками пальцев я аккуратно приподняла подкладку в поисках тайных карманов, но безуспешно. Никаких уплотнений под гладкой поверхностью из тяжелого муара!

Я пересекла комнату и открыла комод. Там висели батистовая сорочка любимого гувернантками фасона, синее платье с узором и поношенный макинтош. На дне были аккуратно расставлены тапочки, добротные коричневые оксфорды, которые я внимательно изучила. К моему разочарованию, в них не было ни пустых каблуков, ни съемной подкладки и никаких отделений для хранения ценностей в носах.

– Проклятье, – пробормотала я себе под нос и переключила внимание на комод, начав с нижнего ящика, поскольку старая пословица гласит: Лакомый кусок оставляй напоследок.

Увидев содержимое ящика, я не сдержалась и тихо присвистнула. Здесь лежал потрясающий образец корсетного искусства из проволоки и прутьев вроде тех, которые, наверное, в стародавние времена надевали в тюрьмах на попавших в беду мадемуазелей.

Кто в здравом уме нацепит на себя это орудие пытки? И, что важнее, для чего?

Платье в шкафу уже подсказало мне, что это вещи мисс Стоунбрук. Зачем женщина настолько весомых пропорций захочет облачаться в эти доспехи? Какой в этом смысл?

В таких обстоятельствах приходят самые безумные мысли.

Может, мисс Стоунбрук – самозванка? Она хотела выглядеть полнее, чтобы обмануть проницательных таможенников его (или теперь это ее?) величества Центрального совета по косвенным налогам и таможне, когда она возвращалась из французской Восточной Африки? Что, если эта женщина спрятала под юбкой и корсетом мешочки с контрабандными наркотиками, нафаршировавшись ими, как рождественская индейка?

Или она перенесла какую-нибудь ужасную приэкваториальную чуму, превратившую ее кости и мышцы в дрожащее желе, и теперь она может передвигаться только при поддержке этого жуткого экзоскелета из проволоки и жести?

Или она страдает от другой жуткой тропической болезни? Малярийная гемоглобинурия покрыла ее кожу кровавыми нарывами, которые лопаются от прикосновения ткани?

Я внимательно изучила хитрую штуку в поисках ответа. Несмотря на переплетение распорок, связок и кружев, потайных частей не обнаружилось. Этот предмет напоминал дирижабль со снятой кожей, скелет птицы из другого мира.

Пока что это останется тайной. Поиск должен продолжаться.

В более очевидных местах – под матрасом, за занавесками, под ковром и в ночном горшке – ничего не обнаружилось. Я проверила ножки кровати, перевернула стулья, ощупывая обивку, и сняла картины со стен.

А потом я наткнулась на Библию: она лежала на самом видном месте, на прикроватном столике. Я упала на нее, как хищник на добычу, пролистала хрустящие страницы в поисках отметок, вспомнив, что Библия обычно бывает наиболее зачитанной в тех местах, где речь идет о самых ужасных грехах ее владельца.

Но что-то было не так. Я почувствовала это инстинктивно еще до того, как включилась рациональная часть мозга. Мне потребовалась секунда, чтобы понять: книга слишком новая.

Библия миссионера должна быть зачитана до дыр, с потрепанными страницами, надорванным переплетом, карандашными пометками с первой до последней страницы.

Но страницы этой книги липли друг к другу, потому что чернила и бумага электризовались. Ее вряд ли вообще открывали.

Я пролистала обратно к титульной странице.

Эта книга была напечатана фирмой «Томас Нельсон и сыновья. Торонто, Нью-Йорк и Эдинбург».

Внизу страницы прямо над названием издательского дома было написано черными чернилами: «Подарок Арделле Стоунбрук от ее подруги Димфны Локк» и поставлена дата «17 августа 1952 год» – примерно месяц назад!

Под дарственной надписью карандашом было нацарапано: «Арделла: под строгим запретом до публикации октябрь, 8-е, 1952 год. До тех пор использовать только для личных нужд».

Под этим стояли инициалы Д. Л.

Димфна Локк. Кто бы она ни была.

Я снова взглянула на дату. Октябрь, 8-е, 1952 год.

Через десять дней. Эта книга еще даже не поступила в продажу!

Даффи называет это «сигнальным экземпляром», предназначенным для пользования до даты официальной публикации.

Какие выводы я могу сделать о загадочной Димфне Локк? Что ж, начнем с того, что она американка или канадка с учетом предполагаемого происхождения книги и манеры написания даты. Если бы она была британкой, она бы написала: «8 октября» – а не «октябрь, 8-е».

Незначительная деталь, но очень говорящая.

Как еще не поступившая в продажу американская Библия оказалась в руках женщины, только что вернувшейся из французской Экваториальной Африки? Она вообще ее не открывала? Строго следовала распоряжению ждать до 8 октября?

Почему она так поступила? Она чего-то боялась? Может, она просто была слишком занята.

Все же большинство миссионеров пользуется Библией каждый день.

В этот момент я вспомнила один трюк, которому однажды дождливым днем Даффи научила меня в библиотеке Букшоу. Буквально следующему: у новой книги есть память. Пока страницы жесткие и непотрепанные, она естественным образом (если вы аккуратны) открывается на том самом месте, где ее открывали в последний раз.

Надо быть очень осторожной, чтобы книга сделала это сама.

Я сделала глубокий вдох и расслабилась. Бережно держа Библию обеими руками, я провела пальцем по обрезу, пытаясь почувствовать, где страницы более податливы. Одним большим пальцем придерживая переднюю сторону обложки и вторым заднюю, я совсем слегка надавила.

Мне показалось или книга открылась более легко? Может, это мое воображение, но мне показалось, что да. Мне было почти страшно читать страницу.

Эта техника опасно близка к методу, используемому для предсказания будущего или гадания: тычешь пальцем в случайную строку на случайной странице и воспринимаешь написанное как Евангелие.

Поскольку гадание не одобряется англиканской церковью, я держала свои указательные пальцы подальше от страниц и просто опустила взгляд на текст.

Не стоило беспокоиться. Две строки были уже жирно подчеркнуты карандашом.

Вторая книга Царств, глава пятая:

23: «И когда Давид вопросил Господа, Он отвечал ему: не выходи навстречу им, а зайди им с тылу со стороны пихтовой рощи;

24: И когда услышишь шаги идущего по вершинам пихтовых дерев, то принимайся за дело; ибо пошел Господь пред тобою, чтобы поразить войско филистимлянское».

Постойте-ка, подумала я. Что, черт возьми, здесь происходит?

Пихты? С каких пор во Второй книге Царств появились пихты? И что автор имел в виду, говоря, что Господь пошел по вершинам деревьев? Либо Он ничего не весит, либо Он – опытный чревовещатель вроде Ундины?

Подумаю об этом в другой раз.

Я думала, что знаю книги Царств так же хорошо, как и любой более или менее внимательный ученик воскресной школы и библейского класса. И там не было никаких пихт. Тутовые деревья упоминались, хвойные нет.

Я уже цитировала Первую книгу Царств мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук, дабы доказать существование призраков.

Призраки да, пихтовые деревья все-таки нет.

Означает ли это, что Самуил также ошибался насчет призраков?

В любом случае сразу стало очевидно, что так называемая исправленная стандартная версия Библии сильно расходится с версией короля Иакова.

Пихта – это не тутовое дерево, поверьте мне на слово. Я извлекала эфирные масла из обоих и знаю, чем они отличаются – с химической точки зрения, и не только.

Начнем с констатации простого факта: на Святой Земле не растут ни пихты, ни тутовые деревья. Дерево, которое ошибочно перевели в нашей Библии как тутовое, скорее всего, является евфратским тополем из семейства ивовых под названием Populus euphratica, содержащим помимо дитерпеновых и жирных кислот, тритерпеновых спиртов и глицерина еще и значительное количество циннамилциннамата (C₁₈H₁₆O₂), тогда как меккский бальзам, Commiphora opobalsamum, содержит смолу, похожую на бассорин или трагакантовую кислоту, которая является водонерастворимым компонентом трагакантовой камеди.

Считается, что название «трагакант» происходит от двух греческих слов – «коза» и «шип», которые описывают все, что нужно знать об этом ужасном растении.

Суть заключается в следующем: почему слова, имеющие отношение к бальзаму, подчеркнуты в Библии миссионерки из французской Западной Африки, которая недавно провела несколько дней под крышей женщины (ныне почившей), чей отец сколотил состояние благодаря этому веществу?

Фью!

Достаточно, чтобы шарики в мозгу завертелись.

Эта связь кажется мне больше чем совпадением.

Я вернула Библию на стол, с великим тщанием стараясь, чтобы она легла в точности под тем же самым углом, как и раньше, рядом со старым будильником мисс Стоунбрук со светящимся циферблатом размером с карманные часы, установленном на хитро сделанные маленькие ножки (это напомнило мне о тарелке, убегающей от ложки).

Чтобы убедиться наверняка, я быстро открыла заднюю стенку часов, но там ничего не обнаружилось кроме жужжащего часового механизма. Мне захотелось швырнуть их о стену.

Время летит, а мне надо обыскать еще одну комнату.

Я уже проверила все обычные места – изнанку матрасов и подушек, под ковром (сюда часто прячут письма, только не весной, когда напольные покрытия выносят на улицу для ежегодной чистки), за занавесками и так далее, но не нашла ничего интересного.

После быстрого и внимательного изучения зубного порошка (тимол – «особенно рекомендуется для уничтожения бактерий, вызывающих кариес») и зубной щетки (улучшенная модель для армии и флота с ксилонитовой ручкой, разработанной для того, чтобы сохраниться от гниения), я с некоторым облегчением закрыла дверь, миновала Голубую спальню и вошла в комнату, предоставленную мисс Персмейкер.