19

Случилось так, что нам не пришлось делать остановку в полицейском участке. Только я вырулила «Глэдис» с радостно прилипшей ко мне Ундиной с церковного кладбища, как показался констебль Линнет собственной персоной.

Констебль решил срезать путь из Букшоу через поля, вместо того чтобы сделать небольшой круг по дороге, и в результате выглядел красным, встрепанным и раздражительным.

Он махнул нам, чтобы мы остановились, и вытащил блокнот.

– Это ребенок, объявленный пропавшим? – спросил констебль. Он точно знал, что да, но, по-видимому, должен был следовать официальной канители, как по часам.

Что ж, в эту игру могут играть двое, решила я.

– Констебль Линнет, это Ундина де Люс. Мисс де Люс. Ундина, это полицейский констебль с номером тридцать семь Линнет.

Не уверена, что именно так должно происходить официальное представление, но мне все равно.

– Как поживаете, сэр? – поздоровалась Ундина. – Чрезвычайно рада знакомству.

Я преисполнилась нелепой гордости. Ундина может быть какой угодно, но она воспитана как надо.

Констебль пожал ее два пальца в качестве жеста доброй воли и снова сосредоточился на своем блокноте, чиркая какие-то каракули.

– И где вы ее обнаружили?

– В доме приходского священника, – ответила я.

– Ваше имя?

Мне в голову пришли как минимум шесть уморительно смешных ответов, но я удовлетворилась закатыванием глаз к небесам.

– Флавия Сабина де Люс.

Он аккуратно записал.

– Она не пострадала?

Что он имеет в виду под «не пострадала»? Что могло случиться с Ундиной в доме викария?

– Она в полном порядке, констебль, – ответила я.

Он захлопнул блокнот и убрал карандаш в нагрудный карман.

– Я оформлю документы в участке. А вам лучше отвезти девочку домой. Из-за нее беспокоятся.

– Нет нужды в документах, – заметила я. – С ней все хорошо.

Не хочу, чтобы мои деяния стали частью полицейского рапорта.

– Тем не менее, – ответствовал констебль Линнет и поехал прочь на велосипеде.

Ундина наблюдала за его отъездом сквозь увеличительное стекло. Я была благодарна, что она не стала размахивать им под носом у констебля.

– Как расследование? – поинтересовалась я.

– Не особенно. – Ундина нахмурилась. – Никаких отпечатков пальцев, ног, никаких улик. Только это.

Она сунула руку в карман и извлекла бумажный пакет, которым замахала перед моим лицом. Остатки сэндвича, предположила я.

– Что там? – спросила я.

– Крыса! – заорала она мне в ухо. – Я же сказала тебе, что нашла крысу. Ты забыла?

– Нет, – ответила я, – но не обязательно было махать ею у меня перед носом. Вдруг она переносчица бубонной чумы?

– Надеюсь, что да, – радостно сказала Ундина, и мы поехали домой в молчании.

Доставив Ундину к миссис Мюллет для суровой лекции на тему ответственности и необходимости всегда держать в курсе своих перемещений в мире, полном похитителей, я унесла пакет наверх и постучала в комнату Доггера.

– Это нашла Ундина, – сказала ему я. – Она была в доме викария. Миссионерки там тоже были, так что я смогла убить двух зайцев одним выстрелом. Она нашла крысу в багажнике. Очень иронично, поскольку Ундина ехала зайцем, не так ли?

У Доггера загорелись глаза.

– Отлично, – сказал он. – Но как крыса связана с убийством?

– Если ты не против, пойдем в лабораторию, – предложила я. – С удовольствием продемонстрирую.

Через две минуты мы заперлись в лаборатории, чтобы нам никто не мешал. Ундина оставила ключ в замке.

– Будь добр, – попросила я, протягивая Доггеру военный противогаз из тех двух, которые держала на случай химических происшествий.

Доггер одобрительно кивнул, хотя он еще не видел содержимого пакета.

Я тоже надела противогаз. Прозрачные окуляры делали наши глаза похожими на глаза огромных насекомых, а наши голоса гулким дразнящим эхом отражались от жесткой резины.

– Полагаю, вы уже знаете, что внутри? – спросил Доггер.

– Да, – призналась я. – Я провела быстрый осмотр. Но только одним глазком.

Я поставила пакет на металлическую тарелку и, достав из ящика под микроскопом хирургический скальпель, сделала длинный надрез на бумаге и отогнула края.

– Гм-м-м, – произнес как всегда невозмутимый Доггер, наклоняясь, чтобы рассмотреть получше. – Mus rattus rattus, черная крыса. Не водится в этих краях. Меньше, чем ее родственница rattus decumanus, серая, или норвежская крыса, которая, кстати, по утверждению якобитов, приехала вместе с Георгом I, и поэтому должна называться ганноверской крысой. Тори называли ее крысой вигов. Считается, что эти черные малыши родом откуда-то из Азии и что они великие путешественники. К 1800 году они, прячась на кораблях, добрались до Африки и Тихого океана.

– Интересно, откуда взялась эта? – задумалась я. – Она пряталась в багаже леди или это местная? Может, она родилась на куче половиков в гараже Берта Арчера. Или в набивке сидений «моргана».

– Думаю, последнее, – ответил Доггер. – В нашей стране черная крыса считается практически вымершей и водится только в крупных морских портах. Они стали жертвами своих более крупных и агрессивных собратьев – серых крыс. Перед тем как мы продолжим, предлагаю надеть хирургические перчатки. А теперь обратите внимание на клиновидные верхние передние зубы и три нижних коренных зуба по обе стороны челюсти. Голодная крыса ест все – от мебели до бумаги, хотя они предпочитают семена, орехи и зерно.

Могу представить и другие вещи, которые едят крысы, но, чтобы соблюсти приличия и научную отстраненность, не стану упоминать о них.

Я скользнула взглядом от покрытых пятнами коричневых зубов к остекленевшим глазам.

– Смотри, Доггер! – Раньше я этого не замечала. – Посмотри, какие расширенные зрачки!

– И небольшой эмезис, – добавил Доггер. Эмезис, вспомнила я, означает рвоту. Так и есть: на дне пакета виднелось подсохшее коричневое пятно, судя, по всему крысиная блевотина.

– Мы должны дойти до дальнего конца последней нитки, – сказал Доггер, и я практически инстинктивно поняла, что он имеет в виду. Я подала ему скальпель.

Одним длинным решительным движением Доггер вскрыл крысу от морды до хвоста.

– Откуда ты знаешь, что искать? – спросила я.

– Дело опыта, – ответил он, и я поняла, что не стоит задавать больше вопросов. Доггер, как я уже говорила, пережил ад.

– Эти предметы, похожие на то, что наши американские друзья называют коктейльными колбасками, – показал он, – тонкая кишка и под ней толстая. Соединяющий их мешочек – слепая кишка. Мы найдем искомое в коктейльных колбасках.

Стараясь беречь мои чувства, Доггер пытался сделать грязную работу веселой, но ему не стоило утруждаться. Не знаю, доводилось ли вам вскрывать крысу, но для меня это можно описать только одним словом – возбуждает.

Перед моими глазами в блистающей панораме открылись все чудеса животного царства, словно богатая картина над средневековым алтарем: легкие, печень, подвздошная кишка, функция которой, как сказал мне Доггер, впитывать определенные питательные вещества, например витамин В, и, конечно, оболочки маленьких кишок – под резким взмахом они раскрылись, продемонстрировав темную влажную массу плохо переваренного вещества.

В жутких масках с огромными окулярами и болтающимися резиновыми шлангами мы, должно быть, выглядели парочкой инопланетян из летающей тарелки, препарирующих земное создание во время жуткой межгалактической экспедиции.

– Реактив Драгендорфа, – сказала я, и Доггер согласно кивнул.

Поскольку я недавно его делала, новая порция была готова через несколько минут: субнитрат висмута, ледяная уксусная кислота, йодид калия – все идеально приготовленное с точными количествами воды.

– Окажи мне честь, – попросила я, подавая Доггеру растворы А и В.

Доггер с серьезным видом принял оба сосуда и ловкими руками соединил их с высушенными остатками последней крысиной еды.

Мы оба восхищенно наблюдали, как реагент Драгендорфа розовеет в присутствии физостигмина.

– Она умерла в пакете! – Я пришла в крайнее волнение.

– Похоже на то, – согласился Доггер, потянувшись к пинцету.

Из складки на дне пакета он извлек плотное темное зернышко. Я взяла увеличительное стекло.

Доггер принял у меня стекло и всмотрелся в него.

– Калабарский боб, – сказал он. – Вне всякого сомнения.

Мы встретились глазами сквозь окуляры противогазов.

Сказать можно так много и так мало.

– Должны ли мы кремировать останки? – спросила я, указав на маленький трупик. – Можем похоронить ее в саду. К утру Ундина забудет о ней.

– Боюсь, что нет, – возразил Доггер. – Останки потребуются полиции в качестве улики. Мы должны немедленно их передать им.

Мое сердце пропустило удар.

– Инспектор Хьюитт будет в восторге от нашей находки.

По правде говоря, не могу дождаться, когда же я снова увижу инспектора Хьюитта снова, пусть даже у меня нет другого повода узнать у него о его жене Антигоне.

Доггер покачал головой.

– Напротив. Инспектор не обрадуется. Разумеется, они тоже проведут тесты, но в будущем защита сможет утверждать, что мы испортили улику.

– Но мы не знали, что это улика, – возразила я. – Мы просто ставили эксперимент на мертвой крысе.

– Думаю, инспектор хорошо нас знает, – мрачно улыбнулся Доггер. – Слишком хорошо.

Пока Доггер убирал труп крысы в биологически безопасный контейнер (закрученную банку для консервов), я обрабатывала инструменты и рабочие поверхности мощным дезинфицирующим средством. Остается только надеяться, что Ундина не касалась трупа голыми руками, но потом я вспомнила, что прежняя жизнь преподала ей такие уроки о паразитах, которые мне и не снились.

Стоя у раковины с закатанными рукавами, мы с Доггером рядышком, словно коллеги-хирурги в клинике Святого Варфоломея, мыли руки карболовым мылом, терли их снова и снова, и я осознала, что это один из счастливейших моментов в моей жизни.

Господи боже всемогущий, подумала я, с миром все в порядке.

Но ни за что на свете я не смогла бы объяснить почему.

Мои мысли были прерваны грохочущим стуком в дверь.

– Флавия! Открой! Это срочно.

– Ладно, – отозвалась я. – Иду. Не кипятись.

Я поймала взгляд Доггера, и он утвердительно кивнул. Все следы нашего эксперимента уничтожены.

Я открыла дверь, и в лабораторию пушечным ядром влетела Ундина. Она остановилась, чуть не наступив мне на носки.

– Что тебе нужно? – любезно поинтересовалась я.

– Где моя крыса? – спросила она, вскинув голову, уперев руки в бока и угрожающе выставив ногу вперед.

– Воспарила на небеса, – ответила я, описав этим эвфемизмом то, что мы сделали с бедным созданием. – В этот самый момент она получает маленькие крысиные крылья и нимб.

Глаза Ундины расширились.

– Отравленные крысы попадают в рай? – переспросила она, и мое сердце дало сбой.

– Что ты имеешь в виду под отравленной? – уточнила я.

Она выпрямилась во весь свой рост, небольшой – надо сказать, и уставила на меня голубые глаза. Увеличенные круглыми очками в черной оправе, они представляли собой нервирующее зрелище.

– Крысу стошнило прямо в пакете, – ответила она. – Я видела это собственными глазами. В Сингапуре все знают, что, перед тем как сыграть в ящик, отравленные крысы блюют. Так ведь, Доггер?

– Именно так, мисс Ундина, – подтвердил Доггер.

– В Сингапуре, – продолжила Ундина, – отравленных крыс закапывают в глубокие ямы, чтобы их не съели кошки или собаки. Так ведь, Доггер?

– Именно так, мисс Ундина, – подтвердил Доггер.

– Итак, – Ундина отступила на шаг назад, – вы собираетесь похоронить мою в глубокой яме?

– Со временем, мисс Ундина, – ответил Доггер. – Сначала мы должны передать ее властям.

– Отлично, – сказала Ундина. – Я сама собиралась это сделать. Вы избавите меня от хлопот.

– Тебе понравилась прогулка с мисс Стоунбрук и мисс Персмейкер? – Я попыталась отвлечь ее от темы, которую не хотела обсуждать.

– Это была не прогулка, – хмыкнула Ундина. – Я спряталась в багажнике в каретном сарае. Думала, ты знаешь.

– Наверное, – отозвалась я. – Забыла.

– Они испугали меня до чертиков. – Ундина выкатила глаза. – Я боялась, что из этой штуки вывалится дно и меня кусками разбросает по дороге. Ты и понятия не имеешь, каково это!

– Очень смело с твоей стороны, – заметила я. – Но зачем?

– Я вспомнила, что ты сказала. Что мисс Стоунбрук может быть преступницей. Я хотела выяснить, что она собирается делать.

– Ничего подобного, – сказала я. – Это ты сказала, что она может быть преступницей, или актрисой, или у нее болезнь…

– Задницы! – каркнула Ундина.

– И что ты выяснила? Постой, погоди минуту. Я не уверена, что хочу знать.

– На самом деле ничего интересного, – ответила Ундина. – Из-за шума и пыли было трудно разобрать, о чем они говорят. А когда мне удавалось, это было скучно. Ску-учно! Они ехали в домик викария к миссис Ричардсон, чтобы обсудить выступление. Думали, что она предложит им к чаю. Мисс Персмейкер сказала, что ее никогда не радует скромная добыча, которую можно найти в сельском приходском доме.

Я навострила уши, осознав, что слушаю настоящий диктофон, прятавшийся в багажнике миссионерской машины.

– Ты очень точно запомнила ее слова, Ундина, – заметила я.

– Еще бы. Ибу учила меня развивать эйдетическую память. В наши дни большинство людей называют ее фотографической, но на самом деле она эйдетическая. И у меня она есть. Ибу говорила, люди думают, что это подозрительное, странное и необычное свойство, но вовсе нет. Она была у Бальзака и натуралиста У. Г. Хадсона, а также у Яна Христиана Смэтса и историка Томаса Бабингтона Маколея, и у меня.

– Продолжай, – сказала я.

– Некоторые авторитетные источники считают, что эйдетическая память – не более чем примитивная форма…

– Стой, – попросила я. – Я имела в виду: продолжай рассказывать, что ты услышала в багажнике машины.

– Ха! Я так и думала, что тебе это интересно. – Ундина ухмыльнулась с дьявольским блеском в глазах. – Мисс Стоунбрук сказала, что любая жрачка, которую им предложат в доме приходского священника, без сомнения, будет лучше, чем помои, которыми их пичкала эта особа Прилл.

Ундина выжидательно уставилась на меня.

– Любопытно, – признала я.

Она с нервирующей точностью воспроизвела голос мисс Стоунбрук.

– Забавно, когда приходится есть в полночь, словно голодающие взломщики в «Ритце». И после всех трудностей, которые нам пришлось преодолеть с этими… Мне нельзя говорить следующее слово. – Ундина переводила взгляд с Доггера на меня и обратно.

– Даю вам разрешение, мисс Ундина, – сказал Доггер. – Имейте в виду, только на этот раз, поскольку это может быть вопрос жизни и смерти.

Я поразилась, как ловко Доггер обращается с ребенком. Это та разновидность доброты, которой, я думаю, нельзя научить или научиться.

– Чертовыми бобами! – разразилась Ундина. – После всех трудностей, которые нам пришлось преодолеть с этими чертовыми бобами, – вот что она сказала. В точности.

– Спасибо, Ундина, – поблагодарила я.

– Извините, что произнесла это дважды, – сказала Ундина. – Иногда я страдаю от избытка усердия.

Мы с Доггером улыбнулись. Ничего не могли с собой поделать. С трудом удерживались от смеха, по крайней мере я.

– Избыток усердия не является большим недостатком, мисс Ундина, – заверил ее Доггер. – Временами я и сам им страдал. Возможно, нам стоит поучиться вместе, вам и мне, как обуздывать языки время от времени и приберегать наши самые тайные сокровища для собственного удовольствия.

– Будет исполнено, – сказала Ундина. – Вас услышал и понял. В точности.