18

Вернувшись домой, мы обнаружили полицейский велосипед во дворе. Мы выскочили из «роллс-ройса» и бросились в дом. Я неслась пулей, но Доггер ненамного отстал.

Миссис Мюллет стояла в центре вестибюля и утирала слезы уголком передника.

– О-о! – воскликнула она, завидев нас. – Слава богу, вы дома. Вы как раз вовремя, да, констебль?

Констебль Линнет поднял взгляд от записной книжки, в которой что-то царапал карандашом, и согласно кивнул.

– Это все мисс Ундина, – сказала миссис Мюллет и зарыдала.

– Боюсь, она исчезла, – сообщил нам констебль Линнет.

– Когда ее последний раз видели? – спросил Доггер.

– За завтраком, – жалобно выдавила миссис Мюллет дрожащими губами. – Сразу как вы уехали. Она попросила сделать ей сэндвич, бедняжечка, и завернуть в бумагу. Мне следовало догадаться.

– Она сказала, куда направляется? – уточнила я. Я попыталась поставить себя на место Ундины. Последние слова, которые я от нее слышала, были об удивительной сбруе мисс Стоунбрук.

Вернула ли она ее тайком обратно в комнату?

– А леди? – спросила я.

Миссис Мюллет пожала плечами.

– Отнесла им завтрак в комнаты. Подумала, что это будет неплохо, после того как у этой особы Стоунбрук случился приступ.

И эти слова сказали мне все, что требовалось знать касательно мнения миссис Мюллет об Арделле Стоунбрук. Слова «эта женщина» могут передать больше эмоций, чем роман в тысячу страниц.

– Если вы извините меня на секунду… – произнес Доггер, исчезая в направлении кухни.

Через минуту он вернулся и сообщил:

– Их машина исчезла.

– Может, они взяли малышку покататься? – предположил констебль Линнет, и стоны миссис Мюллет превратились в завывания банши.

– Я бы не стала вам звонить, если бы так, Арчи Линнет, – ответила она сквозь всхлипывания, и констебль покраснел. То, что его зовут Арчибальд, было секретом Полишинеля среди жителей Бишоп-Лейси.

– Она не вышла на обед. Не похоже на нее. Я прошлась по дому, звала ее, но она не ответила. Маленькая бедняжка. Что-то с ней случилось, я знаю.

– Она что-то сказала? – спросила я у миссис М. – Когда вы дали ей сэндвич?

– Она просто взяла его и убежала. У нее с собой было увеличительное стекло.

Мое сердце упало.

Какую ужасную ошибку я совершила, обсуждая приспособление мисс Стоунбрук с ребенком. Ундина наверняка вбила себе в голову, что она детектив. Хотя она ничего в этом не смыслит, она собирается расследовать дело самостоятельно и принести мне его на блюдечке с голубой каемочкой.

Голубая каемочка. Я задрожала от этой мысли.

Если машина миссионерок не в каретном сарае, куда они уехали? Застали ли они Ундину, когда она копалась в их вещах? Они скрылись?

Но зачем им это? Насколько я знаю, они еще должны прочитать лекцию о христианском здоровье в приходском зале.

Могу ли я убить двух зайцев одним выстрелом? Или даже трех?

Склонившись над рулем «Глэдис», я ветром неслась среди изгородей.

Я придумала, что делать. Поделюсь кое-какой информацией с Синтией Ричардсон. Будучи женой викария она наверняка связана какой-нибудь запутанной клятвой соблюдать конфиденциальность – печатью кухонной исповедницы или приходским обетом.

По крайней мере я на это надеюсь.

«Глэдис» любит отдыхать на траве во дворе церкви, и я оставила его там пастись или жевать жвачку, как ему угодно.

Я постучала в дверь домика викария. Внутри было очень шумно, звенели голоса, слышимые на пороге.

Неужели Синтия и викарий ругаются не по-божески?

Я снова постучала в дверь, и крики прекратились.

Через секунду дверь открылась, и я обнаружила, что смотрю в лицо Колина Колльера. Я забыла о собрании у викария и о мальчиках-студентах.

– Привет, Колли, – поздоровалась я. – Помнишь меня?

– Флавия, – сказал Колли, открывая дверь шире и впуская меня. – Разумеется. Как я мог тебя забыть?

Есть определенные слова, которые в устах мужчины заставляют женское сердце трепетать. Не то чтобы это когда-нибудь случалось лично со мной, но Даффи читала достаточно Джейн Остин вслух, чтобы мне казалось, будто я знаю это чувство.

– Миссис Ричардсон дома? – поинтересовалась я, сразу переходя к делу, чтобы избежать замешательства.

– Синтия. Конечно. Она учит нас хоккею на ковре. Хочешь присоединиться?

Стоило Синтии увидеть меня, как она пронзительно свистнула.

– Время! – крикнула она. – Беритесь за щетки. Грязная посуда ждет. Вы должны отработать проживание. Вперед!

С довольными улыбками молодые люди толпой переместились на кухню, и послышался отдаленный стук посуды.

– А теперь, – сказала Синтия, падая в удобное кресло и взмахом указывая мне на другое, – что случилось?

– Это Ундина, – ответила я. – Она исчезла. Я подумала, может быть, она тут?

Синтия горько усмехнулась.

– Тут? Вряд ли мы можем найти ее тут. Она считает, что церковь – чертовская камера ужасов. Так она и заявила: «Чертовская камера ужасов».

Я хотела было сказать «неудивительно», но сдержалась. С учетом того, что случилось с ее матерью в Святом Танкреде, неудивительно, что у Ундины довольно своеобразное представление об этом месте.

– Что ж, – заметила я, – миссис Мюллет сообщила полиции, так что, полагаю, дело в их руках. Просто мне показалось странным, что она исчезла одновременно с…

Осторожно, Флавия! Болтливый язык до добра не доведет. Меня чуть не предало мое естественное желание посплетничать с Синтией.

– С кем? – спросила Синтия.

– Ни с кем, – ответила я, тщетно пытаясь отмотать все назад. – Просто мы не видели мисс Персмейкер и мисс Стоунбрук с самого утра тоже.

Синтия откинула голову и захохотала – громко и резко, этот смех совсем не шел ей.

– Что ж, – сказала она, задыхаясь, – ты пришла в правильное место. Упомянутые леди в этот самый момент сидят у меня на кухне, поглощая остатки пудинга. Хоккей на ковре вызывает жажду горячего чаю.

– Что? – выдохнула я. Зрелище мисс Стоунбрук и мисс Персмейкер, занятых игрой в хоккей в помещении вместе со студентами-теологами было слишком нелепым даже для моего высокоразвитого воображения.

– Пойдем. – Синтия встала с кресла. – Если поторопимся, нам тоже кое-что достанется.

– Нет, спасибо, – отказалась я. – Я лучше пойду. Я очень беспокоюсь по поводу Ундины и не могу отдыхать, пока она не найдется.

– Понимаю, – сказала Синтия. – Но на твоем месте я бы не волновалась. Ундина – очень находчива для своего возраста. Я передам леди, что ты о них спрашивала.

– Да-да, пожалуйста, – с облегчением сказала я, радуясь, что мне не придется общаться с миссионерками. Я до сих пор не уверена, как они вписываются во всю схему, и не хочу совершить неверный шаг. – И кстати, когда они читают лекцию по христианскому здоровью? Не хотела бы пропустить ее.

– Завтра вечером, – ответила Синтия. – Ровно в семь. Двери открываются в шесть тридцать. Приходи пораньше, чтобы избежать массового наплыва.

Она шутит? С Синтией никогда не знаешь. Временами она, как Уинстон Черчилль говорил о России, загадка, упакованная в тайну, спрятанную в непостижимость. Но возможно, в качестве жены англиканского священника ей приходится быть такой.

Снаружи я обошла домик викария по кругу, и да, сзади стоял арендованный трехколесный морган. Леди припарковали его со стороны кухни и вошли в дом там же.

Порой судьба раздает тебе карты игры, которую ты не планировал, и остается только воспользоваться своими козырями.

Вот новая возможность более тщательно обыскать машину в месте, где леди совершенно этого не ожидают. В конце концов, церковь и ее земля – священное место, никому и в голову не придет, что здесь кто-то будет копаться в его автомобиле.

И кто знает, подумала я. Может, с тех пор как я обыскивала морган, они спрятали там какие-то улики?

Я прикинула, что леди не могут видеть меня из кухонного окна. Синтия сказала, что они сидят за столом. Их головы вряд ли находятся настолько высоко, чтобы видеть поверх подоконника. Немного практической тригонометрии в уме убедили меня, что так оно и есть. В голове у меня зажегся зеленый свет.

Все чисто.

Но как насчет студентов-теологов? Они расположились в разных местах по всей кухне, у раковины – где угодно. Но какое это имеет значение? Они видели меня на кладбище. Я для них знакомое лицо. Они не обратят внимания, что я гуляю по саду викария.

В конце концов, я просто девочка.

И с чрезвычайной уверенностью я приблизилась к машине.

Брезентовая крыша была сложена в багажник. Не оглядываясь, чтобы не вызывать подозрений, я приняла восхищенную позу перед «морганом», изображая из себя зеваку на Британском автомобильном салоне.

Я натянула край рукава на кулак и смахнула с блестящего капота несуществующую крошку, потом отступила на шаг восхититься плодами трудов своих.

Сосчитала до двадцати, но из дома викария никто не вышел.

Я в полной безопасности.

Есть техника обыска автомобилей, и я сделала все по науке.

Сначала, любуясь, обошла по кругу и остановилась сзади. Дважды присела на корточки, сначала делая вид, что уронила что-то, а потом чтобы сделать грязную работу.

Стоя на коленях, я ощупала отделение для перчаток и заглянула под сиденья.

Ничего, кроме дорожной карты, которую я тщательно осмотрела в поисках карандашных пометок, но тщетно; коробки с бумажными салфетками для лица (ничего спрятанного) и маленького медного компаса.

Я встала и потянулась, как будто мне стало скучно, и несколько секунд смотрела вдаль. Потом снова повернулась к «моргану», наклонилась и засунула руку под сложенную крышу в багажник.

Мои пальцы сразу же наткнулись на липковатый пакет: если судить на ощупь, это промасленная ткань, и довольна тяжелая.

Я вытащила его и повернулась спиной к дому. Дрожащими пальцами развернула.

Проклятье! Это набор автолюбителя: все, что нужно, от гаечных ключей и рычага для снятия колес до набора «Данлоп» для ремонта проколов, включающего резиновый клей, мел и жуткого вида шило, цель использования которого осталась мне не вполне очевидной.

Для двух леди, путешествующих в одиночестве, это, возможно, неплохое оружие, при этом не бросающееся в глаза.

Я заинтересовалась, что еще здесь может быть припрятано. Вернула набор туда, откуда взяла, засунув руку как можно глубже и дотянувшись до дальнего конца багажника.

Что-то стиснуло мое запястье железными тисками.

Гортанный голос прорычал:

– Чем ты, черт возьми, занимаешься?

Иногда в книгах пишут о людях, у которых от ужаса почки вываливаются, и теперь я могу утверждать, что это правда, хотя до сих пор считала это бабьими россказнями.

У меня заледенели внутренности. Лучше не опишешь.

Запястье крепко сжимали под сложенной брезентовой крышей и трясли, как собака трясет крысу. Как я ни дергалась, не могла освободиться.

Я была на грани того, чтобы совершить непростительную для де Люса вещь, то есть расплакаться, когда из багажника послышалось знакомое хихиканье.

Безошибочно узнаваемое хихиканье.

– Я напугала тебя, Флавия?

Внезапно мою руку отпустили, и моим первым порывом было хорошенько стукнуть ее по голове.

И в то же время я была так рада видеть идиотское лицо Ундины, ухмыляющееся мне из недр моргана, что мой порыв был тут же нейтрализован – все равно что смешать кислоту со щелочью. Что говорить? Что делать?

– Нет, ты меня не напугала, – ответила я. – Я с самого начала знала, что ты здесь. А теперь пойдем со мной. На тебя все страшно злы, включая меня. Миссис Мюллет вызвала полицию. О чем ты вообще думала!

Ундина начала выбираться из багажника, сжимая в руке увеличительное стекло, которое взяла в Букшоу.

– Это мое! – воскликнула я, увидев мощную линзу. – Ты украла его у меня из лаборатории! Я думала, что ты взяла то, что в библиотеке.

Маленькая дрянь нашла ключ от лаборатории, который я прятала в пустой дверной ручке и думала, что это очень умно.

– Чепуха, – сказала Ундина. – Стекло из лаборатории – это просто смешно. Оно недостаточно сильное для профессионала. Мне нужно было что-то с достаточным увеличением, чтобы смотреть отпечатки пальцев и волоски.

Отпечатки пальцев и волоски! Я чуть не засмеялась в голос.

– Нашла что-нибудь? – спросила я.

– Нет, – ответила Ундина, дернув большим пальцем, – но в багажнике дохлая крыса.

– Твоя? – спросила я, хотя эта тупоголовая идиотка вряд ли уловила сарказм.

– Нет. Она все время там была.

– Все время? – переспросила я. – Что ты имеешь в виду «все время»? Сколько ты здесь находилась?

– Весь день, – ответила Ундина. – Я очень терпеливый человек.

– Послушай, – сказала я ей, – я должна отвезти тебя домой. По пути мы заедем в полицейский участок и скажем констеблю Линнету, что с тобой все в порядке. А потом мы решим, как мы с тобой поступим.

– Имеешь в виду наказание? – уточнила Ундина. – Меня заставят пройти по доске?

– Посмотрим, – отозвалась я. Это все, что я могла придумать на месте, не разорвав мозг в клочья.