Пока Найндеман и Норос шагали по ленским пустошам, на них тяжким грузом опускалась сибирская зима. Ночи становились все холоднее, температура колебалась в районе двадцати градусов ниже нуля. Порой казалось, что только постоянное движение спасает их от гибели. Звуки стали ломкими. Влага на лицах превратилась в ледяную корку. Снег скрипел под ногами. Холод стал практически осязаемым и молча лишал дельту жизни, как огонь лишает комнату кислорода. В самые холодные ночные часы облачка пара, вырывавшиеся у них изо рта, замерзали на лету и опадали серебристыми каплями, которые, если верить коренным жителям этих мест, издавали тихое позвякивание, называемое «шепотом звезд». Впоследствии рекордно низкая для Северного полушария температура, минус 67 градусов по Цельсию, будет зафиксирована на советской погодной станции к востоку от Лены.

Найндеман и Норос шли ровно и упорно, но к этому моменту слишком ослабели, чтобы ускорить шаг. В среднем они проходили около тринадцати миль в день. Норос кашлял кровью и подумывал о самоубийстве. В худшие моменты лишь мысли о семье, которая ждала его в городке Фолл-Ривер в штате Массачусетс, не давали ему лишить себя жизни.

Большая часть их пути казалась сном: дни слились в единую белую массу, в которой было лишь несколько мгновений пугающей ясности. Сверкающие глаза полярной совы. Старые нарты, которые они сломали на дрова. Погребенный в ящике на холме местный житель. Без конца кружащий в небе черный ворон.

Единственным ориентиром, который выдавался над бесконечной равниной, был скалистый остров, словно застрявший посреди Лены. Массивный утес назывался просто – остров Столб. В ясную погоду его было видно за сотни миль. Арктическая атмосфера преломляла его силуэт, из-за чего остров Столб принимал множество причудливых форм: порой он напоминал парящую над долиной крепость, порой кита, а порой спину гигантского доисторического зверя. Какую бы форму он ни принимал, Найндеман и Норос ориентировались на него, шагая все дальше на юг.

Палаток у них не было, поэтому каждый вечер они забивались в норы, подобно животным. Они спали в естественных пещерах на берегу реки, у подножия утесов, под старой плоскодонкой, брошенной на льду, и в вырытых в снегу берлогах.

Питались они как попало. Однажды Найндеман подстрелил белую куропатку, типичную для Арктики. В другой раз он поймал лемминга, и они поджарили маленького грызуна на костре, даже не выпотрошив тушку. Они заваривали чай из корней полярной ивы. В один из дней они обнаружили на берегу реки несколько рыбьих голов. Остаток времени им приходилось жевать подошвы сапог и обрывки штанов из тюленьей кожи, которые предварительно размачивали в воде и коптили на огне, чтобы сделать съедобнее.

Через неделю после начала пути они так ослабели, что зачастую не могли идти вперед против ветра. Почти потеряв надежду, вечером 19 октября они наткнулись на несколько хижин в местечке Булкур. Моряки разожгли в одной из них огонь и провалились в сон. За десять дней, которые прошли с момента прощания с Делонгом, они преодолели 129 миль.

На следующий день в одной из соседних хижин среди потрепанных сетей они нашли большое количество сушеной рыбы, которая по консистенции напоминала опилки. Почти безвкусная, эта рыба была заготовлена не для еды – из нее получали ламповое масло, которое вытапливали из рыбьей плоти. Не обращая внимания на синюю плесень, Найндеман и Норос с жадностью набросились на рыбу и принялись запихивать ее в рот. Вскоре им стало плохо, а на следующий день их поразила сильная диарея. В стуле были кровавые выделения – моряки решили, что заболели дизентерией. Несмотря на это, они продолжили есть рыбу, полагая, что полный желудок стоит любой боли.

Около полудня 22 октября они услышали возле хижины странный свистящий звук. Им показалось, что над ними пролетает большая стая гусей. Обезумев от голода, они уже не верили своим ушам. Найндеман открыл дверь и заметил какое-то движение, а затем разглядел голову и рога оленя. Схватив винтовку, он принялся ее заряжать, но тут дверь распахнулась. На пороге стоял якут в теплых мехах, а за ним виднелись нарты, запряженные целой упряжкой оленей, которые фыркали и били копытами по снегу.

Якут был поражен увидеть двух грязных, полумертвых чужаков в своей родовой хижине в Булкуре. Найндеман и Норос при виде гостя расплакались от счастья, ведь они уже 809 дней не встречали людей, помимо товарищей по команде «Жаннетты».

Найндеман бросился приветствовать якута. Увидев винтовку в руках моряка, тот испугался, упал на колени, поднял руки и взмолился, чтобы Найндеман не стрелял. Отбросив винтовку в угол, Найндеман знаком пригласил якута внутрь. Тот нерешительно потоптался на пороге, но затем все же вошел, когда Найндеман предложил ему рыбу. Изучив заплесневелую рыбную кашу, якут, которого звали Иван, покачал головой и жестами объяснил, что такое в пищу не годится.

Заметив, как поношены сапоги Найндемана, Иван подошел к нартам, вытащил новую пару оленьих унтов и преподнес ее в качестве подарка. Найндеман поблагодарил его, а затем на пару с Норосом принялся неистово жестикулировать, пытаясь объяснить якуту, что они не одни, что еще одиннадцать человек до сих пор бедствуют где-то на севере. Все было тщетно – Иван, похоже, не понимал, что они пытаются сказать. Он объяснил, что ему пора ехать, и показал четыре пальца. Найндеман решил, что это означает, что он вернется через четыре часа или четыре дня – сказать наверняка он не мог. Усевшись в нарты, Иван подстегнул оленей и поехал на запад, вдоль реки. Через несколько минут его и след простыл.

Найндеман и Норос молча смотрели друг на друга, боясь, что допустили ужасную ошибку, позволив якуту уехать без них. Они опасались, что по собственной глупости лишились последнего шанса на спасение и больше никогда не увидят Ивана. Найндеман проклинал себя за то, что размахивал винтовкой, не сомневаясь, что именно она и отпугнула якута.

Но к вечеру Иван вернулся в Булкур в сопровождении двух крепких мужчин на нартах, запряженных множеством оленей. Они привезли свежую рыбу, которую тут же выпотрошили и очистили от чешуи. Норос и Найндеман съели ее сырой – всю до последнего кусочка. Затем Иван выдал беднягам оленьи шубы и покрывала и усадил их в нарты, разместив как ценнейший груз.

Вскоре они двинулись в путь сквозь темную ночь по снегу и льду. Проехав около пятнадцати миль на запад, они заметили впереди на холме несколько чумов из оленьих шкур. Неподалеку стояло около сотни оленей. Сквозь полупрозрачные стенки чумов Найндеман и Норос различили мерцающее пламя очагов. Над лагерем витали аппетитные запахи готовящейся пищи. В чумах раздавались голоса. Отовсюду доносился смех, приглушенно беседовали женщины, кричали дети.

Только тогда двое скитальцев поверили в свою удачу. Они были спасены.

Хотя они этого еще не знали, Найндеман и Норос попали в гости к якутам – большому полукочевому племени охотников и рыболовов, мир которых вращался вокруг оленей. Внешне якуты напоминали монголов, но их язык принадлежал к тюркской группе. С XIII века якуты мигрировали на крайний север Центральной Сибири из лесов Забайкалья. К 1830-м годам российское государство обратило большинство якутов – порой против их воли – в православие, но они по-прежнему сохраняли свои традиционные анимистические верования и полагались на могущество шаманов.

Исполненные достоинства, прямодушные якуты давно решили все загадки дельты и веками совершенствовали свои техники выживания в экстремальном холоде. Со стороны могло даже показаться, что они предпочитают жить в экстремальном холоде, поскольку он дает им свободу и независимость от всесильной российской монархии. Их свобода объяснялась способностью жить там, где не хотел жить никто другой. В краю якутов даже ходила присказка: «Бог высоко, а царь далеко».

Найндемана и Нороса приветливо встретили в якутском лагере. Им сразу дали теплой воды, чтобы вымыть грязные руки и лица. Но Найндеман не мог умыться – его руки свело от мороза, а ногти отросли и зазубрились. Заметив его мучения, якутская женщина опустилась возле него на колени и осторожно умыла его грязное, обветренное лицо. Ее доброта и человечность поразили Найндемана. Он понял, что никогда ее не забудет.

После сытного ужина Найндеман и Норос устроились у огня и попытались объяснить якутам, что на севере замерзают другие потерпевшие кораблекрушение моряки. Одиннадцать человек по-прежнему находятся в снежном плену. Матросы отчаянно жестикулировали и рисовали фигурки на золе, но якуты, казалось, их совсем не понимали. Они лишь неловко улыбались и кивали головами. Возможно, они все еще пытались понять, как два этих странника оказались в дельте, откуда они пришли и из какой страны – или с какой планеты – сюда прибыли. Скорее всего, якуты сочли Найндемана и Нороса беглыми заключенными, политическими ссыльными или пиратами. Понимая, что все их попытки ни к чему не ведут, американцы в конце концов сдались и провалились в сон.

На следующее утро якуты свернули лагерь и двинулись на юг – как раз в противоположном направлении, чем нужно было для спасения Делонга. Около полудня оленьи упряжки поднялись на высокий холм, с которого был виден остров Столб – массивный скалистый остров, который долгое время служил ориентиром Найндеману и Норосу. Указав на остров, Найндеман еще раз попытался рассказать историю «Жаннетты» и объяснить, что их товарищи по команде замерзают на севере. Он рисовал на снегу и умолял старейшину отправить отряд в указанном направлении. Но якутский старейшина лишь улыбался грустной улыбкой, никак не показывая, понимает ли он, что ему говорят, и не давая повода подумать, что он все же развернет отряд на север.

На следующий день якуты достигли небольшой деревушки Кумах-Сурт, о которой Делонг говорил Найндеману и Норосу, отправляя их вперед группы. В деревне был праздник, и Найндеман с Норосом быстро превратились в объект всеобщего любопытства. «Все останавливались и смотрели на нас, – вспоминал Найндеман. – Все хотели узнать, кто мы такие и откуда».

Кто-то дал Найндеману игрушечный кораблик, с помощью которого он еще раз рассказал историю «Жаннетты». Все жители деревни собрались вокруг, пока он повторял печальный рассказ, описывая, как корабль покинул Америку и переплыл океан. Как он застрял во льдах и дрейфовал два года. Как в конце концов затонул далеко на севере. Как тридцать три человека три месяца шли по льду, таща за собой три лодки, пока наконец не достигли открытой воды. И как эти три лодки разметало во время шторма.

«Тут я показал им карту побережья, – рассказывал Найндеман, – и объяснил, что наш катер причалил сюда, а судьбу двух других мы не знаем». Он карандашом отметил на карте, где они сошли на берег, и, прибегнув к пантомиме, показал, как они шли по берегам Лены и как хоронили в реке умершего товарища. «Все качали головой, – вспоминал Найндеман, – словно сочувствуя этому».

Затем Найндеман объяснил, что они со спутником оставили основную часть отряда позади и десять дней шагали по дельте. Умоляющим голосом он сказал, что теперь просит жителей деревни о помощи, потому что нужно вернуться и спасти моряков, пока они все не погибли.

Закончив рассказ, Найндеман посмотрел на якутов и по отсутствующему выражению на их лицах понял, что им, может, и понравилось его представление, но они так и не поняли, о чем он говорит. «Временами мне казалось, что они все понимают, – вспоминал он, – но потом я снова замечал, что они не понимают ни слова». Некоторые из них, возможно, решили, что это бред сумасшедшего. В любом случае жители Кумах-Сурта никак не показали, что готовы помочь.

Неспособность объяснить, в каком бедственном положении находятся его товарищи, и постоянное понимание, что времени остается все меньше, сводили Найндемана с ума. На следующий день, все еще сидя в одной из хижин Кумах-Сурта, он разрыдался, не в силах справиться с печалью. Одна якутка пожалела его и достаточно долго сидела рядом, чтобы понять его просьбу: он хотел, чтобы его отвезли южнее, в Булун – более крупное селение на берегу Лены, о котором тоже упоминал Делонг. Там Найндеман надеялся встретить кого-нибудь, кто понимает английский или его родной немецкий. Возможно, в Булуне он сможет встретиться с чиновниками российской администрации, которые поймут его и помогут организовать спасательную экспедицию.

Пока жители деревни готовили оленью упряжку и искали погонщика, американцы составили записку, в которой объяснили, кто они такие и что случилось с Делонгом. Эту записку они планировали отдать администрации в Булуне.

Именно тогда в деревню забрел оборванный и несколько загадочный русский мужик по имени Кузьма, который познакомился с Найндеманом и Норосом. Хотя он предпочитал об этом не распространяться, Кузьма оказался вором, которого в качестве наказания сослали в Сибирь. Тем не менее он был образованным человеком и повидал немало мест. Неясно, что Кузьма забыл в Кумах-Сурте, поскольку он жил в сотне миль от деревни, в северо-восточной оконечности дельты. Кузьма не говорил ни по-английски, ни по-немецки, но тотчас вселил в Найндемана и Нороса новую надежду. Увидев измученных скитальцев, он первым делом спросил: «Жаннетта»? Американцы?» Найндеман предположил, что Кузьма читал об экспедиции «Жаннетты» в российских газетах или слышал о ней от чиновников. Как бы то ни было, он, похоже, знал, кто они такие, а это было уже кое-что.

Кузьма энергично закивал, когда Найндеман и Норос сказали, что одиннадцать других потерпевших кораблекрушение американцев, включая их капитана, все еще живы, но страдают от холода. Казалось, Кузьма вдруг понял все, о чем они говорили. Рассмотрев составленную Найндеманом и Норосом записку, Кузьма поступил странно: он забрал ее и сунул в карман. Найндеман запротестовал, но Кузьма отказался ее возвращать и вскоре сбежал из деревни, никому об этом не сказав.

Жители деревни щедро одарили американцев мехами и копченой рыбой для путешествия в Булун. На следующий день Найндеман и Норос уехали на оленьей упряжке в сопровождении погонщика-якута. В Булун они прибыли вечером 29 октября. В уютном селении оказалось где-то тридцать пять лачуг и хижин и крошечная православная церковь. Найндеману и Норосу оказали теплый прием – вскоре они уже встретились с местным священником и русским комендантом. Им выделили небольшую хату, где они в течение нескольких следующих дней лечились от дизентерии и отдыхали, ожидая ответа коменданта. На них по-прежнему было страшно смотреть – измотанные, истощенные, со свалявшимися бородами и обветренными лицами, они еще несколько раз попытались объяснить жителям деревни, что нужно как можно скорее выслать подмогу на север, но снова не добились успеха.

Вечером 2 ноября они услышали, как скрипнула внешняя дверь их хижины. Затем внутренняя дверь, обитая толстым слоем войлока и оленьих шкур, отворилась, и в проеме появился суровый мужчина в мехах. Свет был таким тусклым, что американцы едва смогли разглядеть своего гостя, даже когда он тихо вошел внутрь. Найндеман лежал на неком подобии кровати, а Норос стоял у стола, нарезая хлеб финским ножом.

В госте было что-то необычное. Он просто стоял у двери, не говоря ни слова. У него на лице сияла странная улыбка.

«Приве-е-ет, Норос! – наконец прогрохотал он. – Как дела?»

Норос поднял голову и увидел, что незнакомец идет прямо к нему. Сбросив капюшон, тот обнажил знакомое лицо – и знакомую лысину.

Со слезами на глазах Норос воскликнул: «Боже, мистер Мелвилл, вы живы!»