Книга: Царство льда
Назад: Глава 34 Четырнадцать счастливцев
Дальше: Глава 36 Не жалея сил и средств
Глава 35
Не забудьте обо мне в Нью-Йорке
Моряки два дня шагали по болотистым лабиринтам дельты, обуреваемые беспокойством, что идут не туда. Двигаться по прямой не получалось – они постоянно переходили на другой берег, который казался суше, искали более твердые островки земли, надеясь найти выход с этих проклятых пустошей. Они никогда не знали, была ли река, вдоль которой они шли, той самой рекой или же просто одним из множества потоков, который в конце концов исчезал или превращался в непроходимое болото. На карте Петермана эта область была обозначена как «Болото в вечной мерзлоте».
Вдалеке виднелось несколько горбатых гор, возвышавшихся над бесконечным лоскутным одеялом всевозможных водных преград – извилистых ручьев, застойных прудов, широких бухт, недвижимых стариц и быстрых рек. Повсюду вставал лед. Коренные жители этих мест и звери понимали, что пора отсюда уходить, и уже ушли. Инстинкты подсказывали им, что льда будет лишь больше, а вслед за льдом придет большая вода, из-за которой лед будет раскалываться и становиться заново. Это каждый год происходило как по часам. Немногие запоздалые утки и гуси, которых моряки порой замечали издалека, сбивались в стаи, словно готовясь к сезонной миграции. В эти дни любой зверь, который остался в этих краях, будь то пернатое или млекопитающее, был бродягой, скитальцем, столь же потерянным и неприкаянным, как весь отряд Делонга.
Это был суровый край, который, казалось, лучше подходил для мамонтов, саблезубых тигров и шерстистых носорогов. Это была удивительная плейстоценовая тундра. По берегам ручьев и рек лежали груды серого дерева, которое проплыло не одну тысячу миль вниз по течению реки, упав в нее среди зеленых лесов российской тайги. У Делонга не было другого выбора, кроме как идти вдоль этих ручьев и рек и подбирать дерево – он не мог отказаться от этого источника тепла, как странник в пустыне не может отказаться от источника живительной влаги.
В некотором отношении для путешествия по этому водному лабиринту за весь год нельзя было найти времени хуже. Летом можно было идти по земле и плыть по воде. Зимой все покрывалось льдом, благодаря чему возникали ледовые дороги, идти по которым было очень холодно, но относительно легко. Но сейчас природа пребывала в промежуточном состоянии, которое стократно усложняло любое передвижение. С каждым днем снег все надежнее скрывал любые ориентиры, а лед на речных рукавах был еще недостаточно прочен, чтобы выдержать вес моряков. Было ужасно холодно, но этот холод не давал никаких преимуществ.
Оставалось радоваться, что хотя бы не было комаров. В разгар лета комары и мошки изводили любое теплокровное существо, которое отваживалось пройти по дельте Лены. Целые тучи комаров убивали оленей и сводили с ума людей. Делонг разминулся с комарами не более чем на две недели.
Пока они шагали по тундре, Делонг особенно волновался о жертвах обморожения. У Бойда и А Сэма дела обстояли неважно, но они вроде бы шли на поправку. Однако состояние Эрихсена лишь ухудшалось. Последние два дня пути дались ему с огромным трудом. Хотя Найндеман сделал ему костыль из обрубков дерева, Эрихсен едва переставлял ноги, ковыляя со слезами на глазах. Моряки видели злую иронию судьбы в том, что мороз потрепал его сильнее всех, учитывая, что он был единственным скандинавом в отряде. К тому же Эрихсена все давно считали неуязвимым. «Как дубленая кожа, суров, – писал Коллинз в одном из своих стишков, – за троих он работать готов». Датчанин был крупным, крепко сбитым парнем, всегда жизнерадостным и доброжелательным. Привыкнув к его отзывчивости и готовности помочь, теперь его товарищи не сразу поняли, насколько тяжело его состояние.
Накануне Эрихсен позволил себе момент слабости. Усевшись посреди заснеженной тундры, он долго отказывался вставать. «Я больше не могу! – кричал он. – Не могу идти дальше!» Когда Найндеман пришел ему на помощь, Эрихсен взмолился, чтобы его бросили. Он хотел остаться один и умереть, чтобы больше не тормозить остальных. Найндеман сказал другу не сдаваться. Все получится, заверил он датчанина, скоро все они окажутся в Санкт-Петербурге. Но Эрихсен в ответ лишь рявкнул: «Хотите – идите хоть до Петербурга. Я больше не могу!»
Делонг и доктор Эмблер подошли к Эрихсену и в конце концов уговорили его подняться и продолжить путь. Но Делонг не на шутку обеспокоился и написал: «Его состояние очень тяжело».
Тяжесть состояния Эрихсена стала очевидна после ужина, когда Эмблер снял повязку с его правой ноги. Доктора поразило увиденное: крупный кусок омертвевшей плоти отвалился от подушечки его стопы и упал на землю. Эмблер не сказал об этом Эрихсену. Незаметно смахнув кусок плоти в сторону, он приступил к обработке раны. Но затем доктор заметил небольшой участок обнаженной кости. Потрясенный, он наложил повязку и отошел посовещаться с Делонгом.
Эрихсен не успел рассмотреть свою ногу, но понял, что дела плохи. Он по секрету обратился к Найндеману. «Найндеман, – спросил он, – ты что-нибудь знаешь об обморожении?»
Найндеман, который сам страдал от обморожения в Гренландии, постарался ответить по существу. «Да, – сказал он. – Сначала кожа синеет, затем чернеет».
Эрихсен немного помолчал, а затем признался: «Когда доктор снимал повязку, я увидел, как что-то выпало из-под моей ноги».
Найндеман был не в силах сказать ему правду. «Эрихсен, – ответил он, – наверное, тебе показалось».
«Нет, – настаивал датчанин, волнуясь с каждой секундой сильнее. – Я уверен. Я видел, как что-то отвалилось».
Днем 21 сентября, через два дня после начала их марша, отряд Делонга в отдалении заметил пару силуэтов, которые несказанно обрадовали моряков. Впереди, за изгибом реки, бок о бок стояли две деревянные хижины. Одна была старой и ветхой, но вторую, похоже, построили совсем недавно. Делонгу они показались не просто грубо сбитыми летними хижинами – он счел, что они, скорее всего, «предназначались для длительного проживания». Всех обуяла одна и та же мысль: есть ли там люди?
Авангард колонны – Алексей, Найндеман и Норос – ускорил шаг. Добравшись до хижин, они распахнули двери, но, к их великому сожалению, обе постройки оказались пусты. Но в очагах лежала свежая зола, а по состоянию хижин Найндеман заключил, что их обитатели, кем бы они ни были, ушли отсюда не более двух недель назад. Эмблер счел, что хижины пребывают в «приличном состоянии», а внутри моряки нашли шахматную доску, деревянные вилки, огрызки карандашей и, по словам Делонга, другие «свидетельства использования инструментов достаточно умелыми мастерами». Рядом с хижинами стоял капкан, в котором до сих пор лежала голова лисицы, но тушка, как выразился Делонг, «была уже съедена или отрезана по самую шею». Вдоль реки стояли и другие постройки, очевидно использовавшиеся для сушки мяса.
Куда же ушли обитатели этих хижин? Очевидно, это был охотничий лагерь, но он казался достаточно основательным. Может, это было поселение, которое на карте Делонга называлось Щелбогое? Капитан содрогнулся при этой мысли. Что, если все места, которые на карте назывались «деревнями», на самом деле были не более чем заброшенными охотничьими стоянками? Это был «важный вопрос, – написал Делонг, – поскольку, если эта пара хижин составляет «поселение», наши шансы на успех весьма ничтожны».
Если это действительно было Щелбогое, по расчетам Делонга, до следующего отмеченного на карте поселения оставалось более восьмидесяти миль. Он полагал, что такое расстояние морякам не пройти. Пеммикана осталось всего на два дня, а «трое больных не могли проходить более пяти-шести миль за день». Эти трое – А Сэм, Бойд и особенно Эрихсен – ставили капитана в затруднительное положение. «Само собой, я не могу их бросить, – писал он, – но они явно не в состоянии держать нужный темп».
Делонг составил план и решил переночевать в охотничьих хижинах. Утром он намеревался отправить вперед двух самых крепких матросов, надеясь, что они смогут добраться до поселения и привести помощь. Остальные должны были остаться здесь и использовать хижины в качестве лагеря в ожидании спасения. В хижинах было относительно тепло, поэтому у А Сэма, Бойда и Эрихсена появлялся хотя бы призрачный шанс достаточно восстановиться, чтобы продолжить путь, если помощь не придет в течение недели.
Днем моряки собрали немного дров и разожгли очаги. Неподалеку Найндеман обнаружил мертвую чайку, которая попалась в капкан, позарившись на рыбу. Птицу сразу передали А Сэму, чтобы он приготовил рагу, но не успел он ощипать ее, как обнаружил, что птица совсем протухла.
Пока не стемнело, Делонг велел Алексею взять ремингтон и выйти на охоту. Капитан молился, чтобы Алексею повезло, ведь иначе их всех ждала голодная смерть. «Если Провидение не пошлет нам какую-нибудь дичь», – писал Делонг, придется съесть Лодыря. Других вариантов у них не было. Делонг окончил дневниковую запись тревожным вопросом: «А когда будет съеден и пес?..»
Тем вечером Алексей вернулся около девяти часов. Он постучал в двери хижин и собрал всех моряков, большая часть которых к этому времени уже заснула. Он принес хорошие новости – на самом деле хорошие новости лежали прямо у него на руках, и это было бедро убитого зверя. «Капитан! – воскликнул Алексей. – Я подстрелил двух оленей. Лежат в трех милях отсюда». Бедро и два оленьих языка он принес с собой в качестве доказательства. «Непревзойденный Алексей, – писал Делонг, – выследил целое стадо и подстрелил двух оленей с двадцати пяти ярдов. Молодец, Алексей! Самый темный час перед рассветом».
Туши решили забрать наутро, но праздник устроили сразу. Делонг приказал приготовить ужин. Сон как рукой сняло. Несказанно обрадованные, моряки разделали оленье бедро и вскоре уже наслаждались отменными стейками.
На следующее утро Делонг отправил Найндемана, Алексея и пятерых других матросов за оленьими тушами, и следующие два дня они питались свежим мясом, пока Эмблер всеми силами старался вернуть Эрихсена, А Сэма и Бойда обратно в строй. Такое количество свежего мяса заставило Делонга переменить свои планы: он решил не посылать двух матросов на поиски поселения. Пока что всем им лучше было держаться вместе. «Мы можем остаться здесь на пару дней, чтобы больные поправились, – писал капитан. – Питаясь олениной, мы постараемся раздобыть еще мяса и забрать его с собой».
Но Алексею больше не везло. Через два дня Делонг решил продолжить путь на юг. Ему не хотелось оставлять уютные и теплые хижины – когда в очаге горел огонь, термометр капитана показывал не менее двадцати градусов, – но нужно было двигаться дальше. Казалось, Эрихсену было лучше, а А Сэм и Бойд почти поправились. В одной из хижин Делонг оставил старенький винчестер в качестве «сюрприза для следующего посетителя». Прежде чем уйти, Делонг написал записку, перевел ее на шесть языков и оставил в хижине вместе с просьбой переправить ее военно-морскому министру США.
Арктический исследовательский пароход «Жаннетта»Хижина в дельте ЛеныПредположительно неподалеку от селения ЩелбогоеСуббота,24 сентября 1881 годаПеречисленные ниже четырнадцать офицеров и матросов «Жаннетты» достигли этого места 21 сентября, спустившись пешком с берегов Северного Ледовитого океана. Мы пристрелили двух оленей, благодаря чему в настоящий момент не испытываем недостатка в еде, и видели целое стадо – будущее больше нас не страшит. Трое больных уже в состоянии ходить, поэтому мы собираемся продолжить путь, взяв с собой оленину, пеммикана на два дня и три фунта чая.Джордж В. Делонг
Через четыре дня отряд Делонга наткнулся на следующую хижину, достаточно большую, чтобы в ней нашлось место для всех. Делонгу она показалась настоящим «дворцом», хотя он и подозревал, что дома они сочли бы ее «грязной хибарой, куда и собаку не загонишь». Хижина стояла на высоком холме над широким рукавом реки. Как и в случае с двумя другими хижинами, казалось, что люди покинули ее совсем недавно. Увидев «свежие угли и обрезки мяса», валявшиеся возле очага, Делонг решил, что люди, возможно, были там еще накануне. Возле хижины Алексей заметил на снегу следы мокасинов, которым было не более двух дней. В нескольких милях от этой хижины они с Найндеманом обнаружили небольшую лачугу, в которой лежала еще свежая рыба.
Делонг попытался определить их местоположение. Насколько он мог судить, они почти пересекли дельту и приближались к месту, которое на карте было обозначено как Сагастыр. Капитан не знал наверняка, поселение это или просто заброшенная хижина – возможно, даже эта самая. Делонг начинал понимать, насколько схематична его карта. «Очень сложно соотнести карту с местностью», – написал он.
Делонг не понимал, где они находятся. Но следы на снегу – и еще две дорожки следов, которые они нашли на следующий день, – вселяли в моряков надежду, что деревня недалеко. Что за люди ходили здесь по снегу? Порой Делонга посещало иррациональное чувство, будто кто-то следит за ним и наблюдает со стороны. Обитатели этого призрачного края никогда бы себя не обнаружили, и Делонг предположил, что отряды Чиппа или Мелвилла уже достигли поселения и организовали поиски. «Если Чипп или Мелвилл спаслись, – написал Делонг, – они бы обязательно попытались найти нас». Он полагал, что этим и могут объясняться свежие следы: возможно, их искали прямо сейчас.
Что за люди ходили здесь по снегу? Порой Делонга посещало иррациональное чувство, будто кто-то следит за ним и наблюдает со стороны.
Считая это вполне возможным, Делонг приказал разжечь сигнальный огонь на вершине холма и установить флагшток (из одной из прибитых к берегу жердей), к которому вместо флага прикрепить черное одеяло. Капитан решил на несколько дней остаться в хижине, всеми способами привлекая к себе внимание. Эмблер написал: «Даст Бог, наш костер и дым увидит какой-нибудь отряд, который придет нам на помощь».
Эмблер счел хижину настоящим «подарком Бога», потому что все они «были весьма измотаны» дорогой. Все отчаянно нуждались в отдыхе. Последние четыре дня дались им очень нелегко. Ночами температура опускалась до двадцати градусов ниже нуля, и они спали, накрывшись брезентом, по выражению Делонга, как «сложенные на складе товары». Они бессчетное количество раз проваливались под лед и однажды чуть не перевернулись, когда на самодельном плоту пересекали быструю реку. Но теперь они снова оказались в безопасности и не испытывали недостатка в еде. Накануне Алексей пристрелил крупного оленя, как раз когда Делонг заметил, что у них осталось лишь немного пеммикана.
«Не стоит и говорить, с каким облегчением воспринял я эту новость, – писал капитан о добыче Алексея. – Если бы Алексей вернулся с пустыми руками, нам пришлось бы съесть беднягу Лодыря». В столь своевременных встречах с крупными зверями Делонг был склонен видеть руку Бога: «Если когда-то Божественное Провидение и спасало нуждающихся и обездоленных, мы тому яркий пример. Чтобы совсем избавиться от тревоги, мне нужно лишь найти следы двух других судов и их экипажей».
Конечно же, Делонг преувеличивал. Капитану было о чем переживать и помимо этого – и больше всего его беспокоило здоровье Эрихсена. Последние четыре дня перечеркнули все улучшения, которые наблюдались в его состоянии при остановке в предыдущей хижине. Его положение было плачевно. Поговорив с Эмблером, Делонг написал в дневнике: «Язвы на ногах у Эрихсена съели почти всю кожу и добрались до сухожилий и мышц. Доктор опасается, что ему придется ампутировать обе ступни наполовину, а может, и полностью».
Разлагающаяся плоть невыносимо воняла, и Эмблер старался удалить как можно больше омертвевших тканей. Пальцы Эрихсена превратились в неузнаваемые черные обрубки. Он также жаловался, что ему сводит челюсть и что правая сторона его тела, как записал Эмблер, «его не слушается». Доктор гадал, сможет ли Эрихсен пройти еще хоть сколько-нибудь. «Одному Богу известно, сколько это будет продолжаться. Рано или поздно он сломается, – написал Эмблер. – Если мы сумеем вскоре отыскать поселение, я надеюсь спасти ему ноги, но в ином случае его ноги, его жизнь и судьбу всего отряда придется принести в жертву». В этом Эмблер нисколько не сомневался: хотя Эрихсен молил их бросить его, моряки твердо стояли на своем. «Мы никого не бросим», – писал Эмблер.
На следующий день в лагерь залетела чайка, которую, очевидно, привлек сделанный из одеяла черный флаг. Алексей пристрелил незадачливую птицу, и из нее сварили жидкий суп. Насадив на крючки птичьи потроха, моряки отправились на подледную рыбалку, но ничего не поймали. Найндеман отправился на охоту, надеясь выследить «хоть какую-нибудь добычу», но и его постигло разочарование.
Доктор Эмблер тем временем весь день занимался самым отвратительным занятием, которое нашло отражение в его медицинском журнале. «Ампутировал четыре пальца с правой ноги Эрихсена и один палец с левой ноги, отняв их возле предплюсне-плюсневого сустава», – записал он. Для Эрихсена ампутация прошла на удивление легко, поскольку он уже давно не чувствовал ног. Когда позже боль все же дала о себе знать, Эмблер накачал своего пациента опиатами и попытался вселить в него надежду. Однако доктор понимал, что надежды мало. Остальные моряки не верили, что сильного, крепкого датчанина так подкосила болезнь. Коллинз горевал, что операция «сделала этого здорового, крупного парня калекой, поставив точку в его карьере моряка». Делонг полагал, что лично ответственен за невзгоды Эрихсена. «У меня сердце кровью обливается, – писал он, – когда я вижу, как отрезают плоть и кости человека, которого я надеялся целым и невредимым вернуть к его друзьям. Да сжалится над нами Бог».
«Если бы Алексей вернулся с пустыми руками, нам пришлось бы съесть беднягу Лодыря».
Каждую ночь моряки поддерживали сигнальный костер возле хижины. Черный флаг развевался на ветру. Но за ними никто не приходил. Следы, кому бы они ни принадлежали, вскоре скрылись под снегом. Делонг не мог отделаться от чувства, что за ним следят, но шпионы не спешили себя обнаруживать. Его предположение, что другие выжившие с «Жаннетты» прочесывают дельту в их поисках, потеряло всякий смысл. «Не могу понять, – писал он, – если остальные спаслись, почему они нас не ищут?»
Последние несколько дней за отрядом Делонга действительно следили – это не было игрой его воображения. Неделей ранее двое охотников-якутов из деревни Зимовьелях наткнулись на следы отряда, оставшиеся на снегу. Несколько дней охотники шли по этим следам и добрались до двух хижин, где останавливались американцы. Там они обнаружили свежие угли и старый винчестер, который оставил Делонг. Забрав винтовку, охотники еще несколько дней шли по следу моряков.
Но затем остановились. Издалека изучив незнакомцев, якуты начали подозревать, что это «контрабандисты», как они выразились впоследствии: преступники и воры. Якуты испугались, что стоит им обнаружить себя, как эти грязные, волосатые иностранцы сразу же их убьют. Они тихо вернулись в свою деревню, которая находилась почти в сотне миль к юго-востоку на берегу одного из рукавов Лены.
Даже живя в хижине, Делонг не переставал строить планы на дальнейший путь. Изучив ландшафт, он пришел к выводу, что добраться до селения Сагастыр – если оно вообще существовало – можно, только переправившись на другой берег реки, возле которой стояла их хижина. Но сказать было гораздо проще, чем сделать: здесь река достигала пятисот ярдов в ширину. Нужно было либо смастерить крепкий плот, либо дождаться, пока лед станет крепче, чтобы пересечь реку пешком.
Пока что лед был слишком тонок, и моряки не могли идти вперед. Делонг писал: «Неприятно чувствовать, что ты оказался в ловушке».
Другой проблемой оставался Эрихсен. Сумеет ли он пройти еще хоть немного? Сможет ли Найндеман смастерить сани-носилки, чтобы перевезти его по льду через реку и понести дальше по тундре? В ходе второй процедуры Эмблер отрезал датчанину еще несколько пальцев и теперь полагал, что придется ампутировать обе ступни. Заметив, что его пациент страдает от тризма челюсти, доктор предположил, что вскоре у Эрихсена разовьется лихорадка, которая «сведет его в могилу». Эрихсен часто бредил и по ночам бессвязно бормотал на датском, мешая спать остальным морякам. «Он слаб, постоянно бредит, – писал Делонг, – и без конца говорит, стоит ему только закрыть глаза… создавая ужасный аккомпанемент жалким условиям нашего существования». Эмблер сказал Делонгу, что, «если Эрихсен очень скоро не получит должный уход и лечение, которые возможны лишь при длительной остановке в деревне, его жизнь находится в опасности».
Делонг оказался перед ужасным выбором. Ему казалось, что жизнь Эрихсена и жизни остальных моряков теперь лежали на разных чашах весов. «Если мы пойдем дальше, – писал Делонг, – вероятно, он долго не протянет; если же я решу остаться здесь, Эрихсен проживет немного дольше, но мы рискуем умереть с голоду. Настал переломный момент». В конце концов Делонг доверился инстинктам, которые твердили ему никого не бросать. Как бы ни было трудно, капитан решил нести Эрихсена дальше.
Утром 1 октября – через 111 дней после гибели «Жаннетты» – Делонг рассудил, что лед на реке достаточно крепок, чтобы попробовать перебраться на другой берег. В записке, которую он оставил в хижине, значилось, что они «не боятся будущего» и что один из них серьезно болен и «в результате обморожения ему пришлось ампутировать пальцы на ногах».
Осторожно ступая по покрытой льдом реке, они рассредоточились, чтобы распределить свой вес равномерно. И все же лед трещал при каждом шаге. Иногда из-под ног моряков расходились пугающие зигзагообразные трещины. Привязав Эрихсена к сделанным из двух корявых жердей саням, они тащили бредящего инвалида на нескольких веревках, растянутых таким образом, чтобы сани оставались достаточно далеко и не создавали избыточной нагрузки на лед.
В конце концов они добрались до другого берега, собрались вместе и начали чудовищно тяжелый переход. Они преодолели более двенадцати миль по невообразимому ландшафту, таща за собой «сани» с бедным Эрихсеном, которые подпрыгивали на каждой кочке. Они шли по пустошам еще целых два дня, но двигались очень медленно. В какой-то момент они увидели на снегу человеческие следы и шли по ним большую часть дня, пока они не пропали. Делонг начал понимать, что они не приближались к Сагастыру, который, видимо, был просто «мифом».
Капитан решил, что его карта «совершенно бесполезна». «Мне следует и дальше двигаться на юг, – писал он, – надеясь, что Бог выведет меня к поселению, поскольку я уже давно понял, что справиться сами мы не в состоянии». Рельеф был невероятно сложен – Делонг не видел никакой логики в запутанном лабиринте тундры. «Меня весьма озадачивало, что реки сужались до тонких прожилок льда, – писал капитан, – и произвольно извивались. Наши скитания отнимали много сил и времени. Нет смысла отрицать, мы очень слабы».
Делонг понимал, что в таком состоянии ему лучше бросить тяжелые судовые журналы и дневники, но не мог заставить себя сделать это – ему казалось, что они ценнее жизни. «Пока я в состоянии идти, – сказал он, – бумаги останутся со мной». Он мог спрятать их в тайнике и отметить место башней из плавникового леса, но понимал, что они находятся в пойме Лены, а следовательно, все записи будут уничтожены при весеннем разливе.
Коллинз громче всех протестовал против необходимости нести тяжелые книги. В собственном дневнике он жаловался на «судовые журналы и т. п., которые были для моряков тяжкой ношей». Но к этому моменту ирландец кипел от негодования и возмущался всеми аспектами «подхода Делонга к руководству», сравнивая капитана с «пиявкой», которая «высасывает все наши шансы на спасение». Он сообщил нескольким морякам, с которыми у него установились доверительные отношения, что ведет дневник событий – очевидно, в открытую критикуя Делонга, – который носит в кармане пальто. В случае если с ним что-то случится, он попросил передать дневник редактору «Геральд» Беннетту в Нью-Йорк.
Алексей по-прежнему ходил на охоту, но удача не сопутствовала ему. Последние запасы пеммикана подошли к концу, теперь моряки голодали. У капитана не оставалось выбора. 3 октября он отдал Айверсону приказ, и тот отвел Лодыря подальше от лагеря, выстрелил ему в голову, после чего разделал тушу и содрал с нее кожу. «Когда жаркое было готово, – написал Делонг, – все с жадностью набросились на него, за исключением нас с доктором. Для нас эта мешанина была тошнотворна». Жаркое приготовили из головы, сердца, почек и печени. «Некоторым, – сказал Найндеман, – это было не важно».
Температура той ночью опустилась почти до двадцати градусов ниже нуля, и моряки до утра тесным кольцом сидели у костра. Алексей и Делонг пытались согреть друг друга. Делонг писал: «Если бы он не укутал меня своей тюленьей шкурой и не согревал теплом своего тела, думаю, я замерз бы до смерти. Я и так дрожал всем телом». В интересах Эрихсена его не стали снимать с самодельных саней, которые подвинули поближе к огню. «Но его бормотание и стоны звучали всю ночь, – писал Делонг, – и я надеюсь, больше мне не выпадет такой кошмарной ночи».
В какой-то момент, ворочаясь в бреду, Эрихсен сбросил варежки. Моряки не заметили этого до самого утра, но было уже слишком поздно: руки датчанина совсем окоченели. Бойд и Айверсон растирали их, пока кровообращение не восстановилось, но Эмблер понимал, что руки Эрихсена постигнет та же участь, что и ноги. Датчанин был без сознания и даже не знал, что он наделал. Около шести часов утра его крепче привязали к саням и потащили дальше, продолжив путь на юг.
Через несколько часов моряки заметили еще одну хижину, зашли в нее и развели огонь. Эмблер внимательно осмотрел Эрихсена и пришел к выводу, что он, как свидетельствовал Делонг, «совсем плох». Пульс едва прощупывался, матрос не приходил в сознание. Некроз распространился на лодыжки и на голени. Делонг прочитал молитву и велел всем молиться о спасении.
Два дня спустя, в 8 часов 45 минут утра 6 октября, Эмблер повернулся к морякам, по-прежнему сидящим в хижине, и покачал головой. «Все кончено, – сказал он, закрывая Эрихсену глаза. – Мир его праху».
Ханс Эрихсен, 33-летний матрос из датского Эрёскёбинга, который не раз рыбачил на Северном море, был мертв. «Наш товарищ ушел из жизни, – написал Делонг. – Боже, что же будет с нами?»
У них не было инструментов, чтобы вырыть ему могилу, да у них бы это и не вышло в вечной мерзлоте. «Моряков хоронят в море», – рассудил Делонг и решил предать тело Эрихсена реке. Сняв с него одежду, они распределили ее между собой. Тело датчанина зашили в палаточный брезент и набили получившийся мешок землей, чтобы утяжелить его. Айверсон забрал Библию Эрихсена, а Каак отрезал прядь его волос. Накрыв тело датчанина флагом, его спустили к реке.
После короткой церемонии прощания моряки топориком прорубили во льду дыру и погрузили тело Эрихсена в холодные воды Лены. Над рекой раздались три оружейных залпа. Найндеман нашел в хижине старую доску, вырезал из нее надгробие и повесил на дверь. Надпись гласила:
В ПАМЯТЬ
Х. Х. ЭРИХСЕНА
6 ОКТЯБРЯ 1881 ГОДА
«ЖАННЕТТА»
Утро 9 октября выдалось ясным и относительно теплым после нескольких дней холодных туманов. Делонг подозвал Найндемана, чтобы обсудить с ним план, который вынашивал уже не первый день. Он хотел, чтобы Найндеман воспользовался шансом, который дает погода, пошел вперед остального отряда и нашел помощь.
После смерти Эрихсена обморожение сказалось на здоровье нескольких других моряков. Хуже всех дела обстояли у самого Делонга, а также Коллинза и Ли. У них оставалось всего несколько фунтов собачатины, поэтому теперь они существовали в основном на своеобразном гроге, сваренном из бренди, старого чая и речной воды. Двигаясь группой, они не могли пройти более нескольких миль за день. «Мы все порядком измотаны, – писал Делонг, – и словно бы блуждаем по лабиринту». Он чувствовал, что Найндеман может дать им последний шанс.
Делонг выбрал Найндемана, потому что тот оставался самым крепким из моряков и с наибольшей вероятностью мог добиться успеха. Не приходилось сомневаться в находчивости немецкого матроса и его безупречной сноровке. Его гренландские испытания доказали, что он обладал невероятным инстинктом выживания. Коллинз вызвался сопровождать Найндемана, но Делонг осадил ирландца, сказав: «В вашем состоянии, мистер Коллинз, вы не уйдете и на пять миль от лагеря». Кроме того, капитан не доверял Коллинзу; впоследствии ходили слухи, которые не подкреплялись конкретными свидетельствами, будто Делонг опасался, что, если Коллинзу удастся спастись первым, он бросится на ближайшую телеграфную станцию, чтобы передать в «Геральд» искаженную информацию об экспедиции.
Алексей был, пожалуй, вторым по крепости после Найндемана, но Делонг хотел, чтобы эскимос остался в отряде, так как он лучше всех охотился. Надеясь на божью помощь и меткость Алексея, капитан не терял оптимизма. «Я верю в Бога, – писал он. – Он кормил нас до сей поры, и я уверен, что и теперь Он не даст нам умереть от голода».
Следующим по крепости был Луи Норос. Делонг велел ему сопровождать Найндемана и подчиняться его приказам. Идти планировалось налегке – как выразился Найндеман, «в одной одежде». С собой моряки брали лишь винтовку, сорок патронов, несколько одеял и немного грога. «Если подстрелите зверя, – напутствовал Делонг, – возвращайтесь к нам».
Но если удача им не улыбнется, капитан хотел, чтобы они шли дальше на юг, к деревне Кумах-Сурт, которая, по его прикидкам, находилась в четырех днях пути. «Найндеман, сделайте все, что в ваших силах, – сказал Делонг. – Если вы найдете помощь, возвращайтесь как можно скорее. Если же нет, мы будем равны. Вы видите, в каком мы сейчас положении».
Делонг предложил Эмблеру отправиться вместе с Найндеманом и Норосом, но доктор отказался. «Я решил, – написал Эмблер, – что мой долг пока остаться с капитаном и отрядом».
Капитан прочел молитву, после чего моряки подошли к Найндеману и Норосу, чтобы на прощание пожать им руки. У всех в глазах стояли слезы. Коллинз дрожащим от чувств голосом сказал Норосу: «Когда доберетесь до Нью-Йорка, не забудьте обо мне».
Затем Найндеман и Норос развернулись и пошли на юг вдоль берега реки. «Да поможет им Бог», – написал Эмблер. Когда они исчезли за поворотом, моряки Делонга троекратно прокричали ура.
Мне так хочется оказаться рядом с тобой, увидеть тебя, окружить тебя заботой. Боюсь и думать, в каком ты положении. Я стараюсь терпеливо ждать новостей о страждущем муже. Не стоит и говорить, насколько я встревожена. Я не падала духом все эти тяжелые годы, я не паду и сейчас. Я не глупая женщина и не потеряю голову. Я постараюсь изгнать из головы все предчувствия и печальные мысли. Как же я жажду оказаться с тобой рядом!Эмма
Назад: Глава 34 Четырнадцать счастливцев
Дальше: Глава 36 Не жалея сил и средств
