Кокос

Проснувшись, я вижу новые неотвеченные вызовы от Камиллы и Макса. Фу ты. Нет, спасибо большое. Я позволяю аккумулятору разрядиться. Прощай, большой мир.

Мама в больнице с Дав. Снова. Меня мама уже не просит пойти с ней. Папа спит в гостиной на диване. Он в восторге, ему до сих пор не верится, что его пустили обратно. На нем полосатая пижама и халат: это должно показать, что он здесь дома, на своем месте, что он совершенно спокоен, что никто его отсюда не выставит, а на все мамины просьбы что-нибудь сделать папа отвечает: «Без проблем».

Он откладывает в сторону газету.

– Вот кокосовая вода, которую ты просила. Жутко дорогая. Кокосовое молоко дешевле – почему бы тебе его не пить?

– Это совсем другое, оно не увлажняет организм как следует.

– За такие деньги можно увлажняться, пока не доедешь до тропических островов!

Я закатываю глаза и открываю коробку. Прохладная, маслянистая вода пощипывает шершавый язык.

– Кокос – прекрасный пример того, как природа заставляет нас трудиться, чтобы получить еду. Нужно пробиться через тяжелую, мохнатую скорлупу – и в награду получишь свежую мякоть и молоко. А не просто хватать, хватать, хватать с магазинных полок.

– Я как-то видел бананы, завернутые в пищевую пленку, – говорит папа, разбирая пакеты с продуктами, купленными на завтрак, и стараясь вести себя как ни в чем не бывало. Я говорю «завтрак», но близится время ланча. Папа считает, что подобные разговоры должны отвлекать нас от всего прочего, то есть от Дав, а может быть, и от того, что он пытается тихой сапой вновь обосноваться в доме.

– Э-э-э… ну да… вот почему природа наделила их кожурой, – добавляет он, прикидываясь, будто ему столько же лет, сколько мне.

– Ты что, ходил в магазин в пижаме? – спрашиваю я.

– Конечно, нет. – он смотрит на меня, как на сумасшедшую. – Я ездил на велосипеде.

Интересно, папа тоже ощущает свои ноги и все, что они делают? Как они действуют и что они чувствуют? Может быть, и ему, как мне, порой кажется, что он ходит в открытом космосе? Или под водой – в старинном, громоздком металлическом водолазном костюме? Как и мне? И вот-вот утонешь… И в обоих случаях задыхаешься.

Я тянусь за ингалятором.

Он варит кофе в кофеварке. У меня по-прежнему нет аппетита.

– Ну, супердевушка, что будешь есть?

– Ничего не хочется.

– Да ладно, смотри, я принес авокадо – ты же любишь авокадо. Чертова еда стоит целое состояние, – шутит он. – Недешевые вы, паразиты, – обращается он к авокадинам. – Зато модные, правда? Уверен, что эти штуки ломаного гроша не стоят там, где растут. Говорят, они дозревают в миске, но половина из них похожа на метеориты, а остальные выглядят так, будто участвовали в кабацкой драке.

– Я знаю, мама отправила тебя за продуктами, чтобы я поела.

– Может быть, хоть тостик?

В моем мозгу возникает образ Дав – грязные руки, разбитые костяшки пальцев, запекшаяся кровь под ногтями.

– Почему мы едим мясо? Мы не созданы для того, чтобы есть мясо.

– Пещерные люди ели мясо.

– Да, но для этого им приходилось потрудиться, и тогда ничего другого не было. И я уверена, когда они кого-нибудь добывали – дикого кабана, например, – они растягивали его надолго. Чтобы вся семья целую неделю ела.

– Верно. Мы – жадная раса потребителей. Но почему тебя сейчас так занимает политэкономия еды?

Я молчу. Вообще-то потому, что я слишком много ее съела. Я ограбила планету.

– Почему вообще мы едим авокадо? – продолжаю я. – Если мы произошли от обезьяны, почему не едим то же, что едят обезьяны? Они едят мягкие фрукты и овощи. И орехи.

– Некоторые обезьяны едят мясо. – Папа изображает адвоката дьявола.

– А некоторые люди убивают других людей.

– Слишком глубокомысленная беседа для этого времени дня, но, должен сказать, интересная.

Он был бы рад, если бы я была вегетарианкой, – еще один повод для него козырнуть за обеденным столом: «А моя дочь – вегетарианка, так что…» Потом я думаю о Дав. Вот чем он может теперь козырять. Я гоню гадкую мысль прочь. Пошла вон.

– У обезьян короткие ногти, как у нас, и плоские зубы-резцы, как у нас. они лазают по деревьям, их руки и ноги приспособлены для лазанья. Мы не можем догнать антилопу, как львы, и разорвать ее когтями или клыками. Мы другой вид животных.

– Верно, – кивает папа. Он подкармливает Небыть жиром от бекона.

– Мы даже не можем переварить сырое мясо, у нас от него расстраивается желудок.

– А как же бифштекс по-татарски?

– Ну конечно, только его и ем каждый день. – Я в затруднении.

– Мы и приготовленное мясо не перевариваем как следует.

– Вот видишь.

– Но именно поэтому люди добыли огонь. Мы добыли огонь… мы придумали ловушки, чтобы добывать пищу, острогу, чтобы ловить рыбу. Все это делает наш вид вершиной пищевой цепочки. Посади человека в клетку вместе с любым животным, и животное его одолеет… но брось ему в клетку ружье, и животное будет бессильно. Это эволюция, Блюбель. Мясо нам нужно, чтобы жить.

Я слышу, как в двери поворачивается ключ. Значит, мама вернулась.

– СЮРПРИЗ! – кричит она. – Смотрите, кто пришел!

Слышно клацанье металла по ступенькам. Дав.

Папа в возбуждении вскакивает.

– Вот это сюрприз! А мы еще не ждали тебя домой, детка!

Я почему-то напугана. Я бегу наверх, в свою комнату, – тоже не знаю почему. Собираю все банки из-под «Нутеллы» и выбрасываю, даже те, в которых торчат ножи и ложки. Звон стекла и металла. Звяк. Дзинь. Все отправляется в мусорную корзину.