Пятница

Алекс просыпается рано и напоследок делает пробежку к югу от Хаттерал-Хилл по угодьям куропаток и заброшенным карьерам. Быть может, он никогда сюда не вернется, нужно еще раз все увидеть и сохранить в памяти, чтобы возвращаться хотя бы мысленно. Развязывая шнурки кроссовок на лужайке у дома, он замечает, что его отец идет к сараю с большим белым мешком для мусора. Идеальное время для разговора. После вчерашней ночи Алекс чувствует себя суперменом. Дождавшись, когда отец выйдет из сарая, он преграждает ему путь.

Доминик останавливается и удивленно поднимает бровь – поза сына не допускает двойного толкования.

– Что случилось?

– Бенджи прочитал сообщение на твоем телефоне.

– Какое сообщение?

– Ты знаешь какое.

– Нет, не знаю. – Значит, не Анжела. Слава богу.

– Сообщение от Эми.

– Ну и что?

– Кто такая Эми?

– Моя старая знакомая, но какое тебе до этого дело?

– И где вы познакомились?

– В колледже. Алекс, на что ты намекаешь?

– У тебя есть любовница.

Доминик смеется.

– По-моему, тебе не помешает попрактиковаться в сыскном деле, Шерлок Холмс.

Алекс хочет процитировать сообщение, однако не помнит его в точности. Следовало лучше планировать разговор.

– И что же ее расстроило?

– Вряд ли она хочет, чтобы я обсуждал ее личные дела с моим сыном-подростком.

Отец слишком спокоен, почти смеется. Алекс осознает, что все не так понял и выставил себя на посмешище, сделав неверный вывод. Но фраза «сын-подросток» задевает его за живое. Хочется ударить отца за то, что он с таким изяществом победил в их споре. Спокойно, вдох – выдох… Нужно закончить разговор, сохранив хотя бы остатки гордости.

– Что ж, видимо, я ошибся. – Он разворачивается и уходит, но на полпути к дому останавливается, снова поворачивается к отцу и смотрит ему в глаза. – Значит, я могу спросить маму насчет Эми?

– Не нужно, Алекс.

– Ах ты, гребаный…

– Не смей говорить со мной в таком тоне!

– Я буду говорить с тобой так, как хочу! – Схватив отца за грудки, он толкает его.

– Алекс, перестань… – У отца перехватывает дыхание, когда Алекс впечатывает его в стену.

– Пока мать надрывается на работе, ты целыми днями сидишь дома и ноешь или занимаешься какой-то хренью в книжном магазине, да еще и трахаешь другую бабу!

– Алекс, говори тише.

– Ты трус.

Отец глядит пришибленно, и Алекс отпускает его. Он еще многое хотел бы ему сказать. Потребовать обещаний. Но кое-что иное всплывает в памяти. Тот вечер в Крауч-Энд… Страх ушел и больше не вернется, Алекс знает точно, но не осознает цены, которую придется за это заплатить. Отец ленив, слаб и эгоистичен, однако он стоит между ним и чем-то безбрежным, темным и абсолютно безжалостным. Алекс понимает – после смерти отца его больше некому будет поддерживать. Впервые в жизни он ощущает свое одиночество. И отворачивается, не в силах смотреть в лицо отцу. Сняв кроссовки, аккуратно ставит их у двери и входит в дом.

Бенджи всегда нравилось складывать сумку. Нравилось собирать вещи и любоваться ими, подобно королю, перебирающему драгоценности. Гладиус с оплетенной веревкой гардой, восьмицветная ручка, Мистер Тюлень и Мистер Крокодил, металлическая штучка, записная книжка с надписью «Музей естествознания», овечий помет в закрытом на молнию пакетике для заморозки, собака, которую он вылепил из подтаявшего воска на прошлом ужине. Он с нетерпением ждал отъезда. В дороге никто не заставляет убираться в комнате, делать домашнюю работу или что-нибудь полезное – ведь путешествие полезно само по себе и идет само собой, и в это время можно заниматься чем угодно. Но отъезд лишь через два часа, и Бенджи занес имена в гостевую книгу, указав возраст всех троих: себя, Алекса и Дейзи. «Мне понравилось подниматься на гору, шторм и пирог с мясом и картошкой в ресторане», – написал он и еще двадцать минут тщательно рисовал на развернутом листе дом и сад. Лошадиный череп, пруд с лягушками и буквы «Г» и «Ф» на воротах, вписанные в причудливый орнамент из ржавого металла.

Все согласились, что рисунок получился замечательный, лучше, чем у взрослого. И пусть линии прерывисты, масштабы неверны, а детали неточны – они запомнят это место именно таким. Словно таким оно и было, а подробностью больше, подробностью меньше – неважно. Анжеле первым делом будет вспоминаться печь, Алексу – сарай. И никто не вспомнит флюгер в виде лисицы. При мысли о долине Луизе будет представляться сад и летящий над ее головой самолет с горящим двигателем, хотя это они видели уже на пути домой.

Анжела насыпает в тарелку кукурузные хлопья, заливает их молоком, приправляет тремя ложками коричневого сахара и уносит в гостиную. Она чувствует себя слабой, словно после гриппа.

– Алекс?

– Что? – вяло отзывается он.

В его тарелке пять тостов. Алекса потряхивает.

– Что с тобой?

– Ничего.

Он хочет рассказать матери о причине своего дурного настроения и тянется через стол, чтобы взять ее за руку, однако на полпути останавливается и берет мармелад. Дейзи говорила, что у мамы ночью был какой-то странный приступ. Нужно поберечь ее чувства.

В гостиную входит Ричард и, прихрамывая, идет к окну. Вынимает из розетки маленькое зарядное устройство и вытаскивает из него айфон.

– Все собрали вещи и приготовились к отъезду? – спрашивает он.

– Еще десять минут назад, – отвечает Алекс.

Анжела думает, что ее брат вернется к жизни куда более стабильной и содержательной, чем их. Его ждет работа в больнице и квартира на Морэй-плейс.

Ричард наливает кофе в чашку и медленно пьет. Он ожидал, что за эти дни что-нибудь решится, улучшится или выяснится. Он хочет предложить Анжеле и Доминику навестить его как-нибудь в Эдинбурге, но ему недостает энтузиазма, и вместо них он приглашает Алекса.

– Там отличные места для бега и катания на велосипеде.

Разумеется, Алекс не приедет. Что неожиданно сильно расстраивает Ричарда.

Доминик поднимается наверх, чтобы заправить кровать, еще раз проверить ящики и хоть немного прибраться в ванной. Когда Алекс схватил его, он думал, будто что-нибудь изменится: произойдет разоблачение, наступит переломный момент – однако этого не случилось. И никогда не случается. Его жизнь похожа на колесо, которое неуклюже катится с длинного-предлинного холма, ударяется о камни и деревья, покрываясь царапинами, пока… Пока что? Пока не выровняется поверхность? Пока он не взлетит над каким-нибудь огромным оврагом? Он достает из кармана телефон. Тот все еще выключен. Бог весть, сколько там новых сообщений. А может, ни одного. И неизвестно еще, что хуже.

Он выдавливает в раковину моющее средство и растирает его желто-зеленой губкой, уделяя особенное внимание кранам. Затем смывает и вытирает все насухо полотенцем. Доминик не знает, что сделает Алекс. Не знает, как это выяснить и предотвратить. «Просим гостей оставлять дом в точно таком же состоянии, каким он был до их приезда». Доминик моет унитаз «Доместосом» и, напоследок, вытаскивает из ведра мешок с мусором: бумажные салфетки, одноразовые бритвы, ватные палочки…

Мелисса ровным шагом входит в столовую. Алекс улыбается ей. Твою мать, он ей улыбается! Она наливает в чашку кофе, пьет стоя и заставляет себя смотреть на Ричарда, который стоит с другой стороны стола и тоже пьет кофе. Затем она переводит взгляд на свои наручные часы.

– Осталось двадцать минут. – Она старается говорить шутливо, но никто не смеется, потому что это ведь не «Сон в летнюю ночь». Скорее уж «Доктор Фауст». Сделка с дьяволом. Она могла заставить людей делать все, что ей хотелось, но не знала, чего ей хотелось.

– Пойду подышу свежим воздухом.

Намазывая масло и джем на очередной тост, Алекс вновь и вновь вспоминает прошлую ночь, которая неким образом компенсирует разоблачение отца.

Луиза и Дейзи сидят на скамье и разговаривают об Иэне, о сложных годах, о свадьбе на острове Скай, о стаффордширских бультерьерах. На востоке горизонт закрыло толстое серое облако, но над долиной небо безоблачно голубое, словно доброе напутствие. А может, Дейзи всего лишь хочется верить в это, потому что у нее хорошее настроение. Мелисса выходит из комнаты с чашкой кофе, смотрит на них и отворачивается влево.

– Надеюсь, у нее все хорошо.

Луиза взбалтывает остатки апельсинового сока в стакане.

– Она похожа на своего отца. Серьезно преуспеет, заработает кучу денег и никогда не перестанет злиться.

Приняв душ, Алекс собирает вещи и без разбора кидает их в спортивную сумку. Сухое, влажное, чистое, грязное – неважно.

Ричард пытается спустить чемодан по лестнице, но Анжела заставляет его сесть на стул и сама выкатывает чемодан на улицу и кладет в багажник.

Доминик входит в сарай. Свечи зажигания, лошадиный череп. В углу банка старой краски «Далакс магнолия», четыре литра. Взяв большую отвертку, он всовывает ее под крышку банки и давит на рукоять. Крышка со скрипом гнется и наконец отскакивает, пыхая ржавой пылью в лицо. Краска расслоилась, но осталась жидкой. В серой воде бултыхаются уродливые комья. Даже не верится, что если все это размешать, краска снова станет белой. Достав из кармана телефон, Доминик кладет его на поверхность жидкости и разжимает пальцы. Он ждет слабого стука о дно, но телефон просто исчезает в толще краски. Доминик представляет, как телефон медленно падает по трубе, ведущей к центру земли.

– Доминик! – зовет Анжела.

Луиза кладет руку на неровную стену и прислушивается. Краска, под ней шпатлевка, под ней камень. И ни звука. Полная тишина.

Бенджи выходит из дома с сумкой, и одновременно с этим заводится такси, словно каникулы были устроены персонально для Бенджи, а остальные просто составили ему компанию.

– Еще одно фото напоследок, – говорит Ричард.

Доминик кладет фотоаппарат на стену, при помощи клинышка под стеклом выравнивая уровень. Он нажимает кнопку таймера, стремглав бежит по траве и встает рядом с Мелиссой. Перед щелчком затвора Дейзи краем глаза видит какое-то движение на горе и поворачивается в ту сторону, так что когда тем же вечером Алекс открывает снимок в «Фотошопе», на месте ее лица виднеется лишь размытое пятно. Однако оно выглядит гораздо более живым, чем замороженные лица ее семьи. Годы спустя они будут смотреть на этот снимок и думать, что фотоаппарат увидел гораздо больше, чем они.

За рулем такси – тот же парень-викинг со шрамом, который привез их сюда в начале недели, но сейчас он приехал на легковушке. Ричард удивлен – обычно такие люди сильно привязываются к машине и становятся неразлучны с ней, срастаются наподобие кентавров. Все, за исключением Бенджи и Мелиссы, поворачиваются друг к дружке, пытаясь ощутить в себе ожидаемую светлую грусть прощания. Луиза делает первый шаг. Она обнимает Дейзи и говорит, что они собираются навестить ее. Всем ясно, что с Ричардом она это не обсуждала, но это и не нуждалось в обсуждении.

Объятия застают Анжелу врасплох. Ей немножко стыдно, однако она рада, что Дейзи и Луиза выступают кем-то вроде представителей от каждой семьи, выказывая сердечное расположение, которое они с Ричардом не ощущают и вряд ли ощутят. Анжела пожимает руку Ричарда обеими ладонями, чтобы жест выглядел не таким формальным.

– Спасибо, это было невероятно щедро с твоей стороны.

Звучит словно извинение, которым, по сути, и является.

Алекс пытается поймать взгляд Мелиссы, но та упорно смотрит в сторону. Он хочет, чтобы о случившемся прошлой ночью знал кто-нибудь еще. Кто-нибудь, знакомый с Мелиссой и понимающий, насколько круто это было. Интересно, можно ли рассказать Дейзи…

– До свидания, Бенджамин. – Ричард дружески сжимает плечо мальчика.

У него нет детей, и он не понимает отсутствующего взгляда Бенджи и того, как тот отстраняется от взрослых, выполняющих ритуалы прибытия и прощания.

– Бенджи? – Отец смотрит на него, подняв брови.

Бенджи тут же приходит в себя.

– Спасибо, дядя Ричард. Та ракета из уксуса была классной, – говорит он и снова погружается в свои мысли.

– Пожалуйста.

– Итак… – Доминик дует на свои ладони, словно они замерзли.

Секундная неловкость – и словно получив беззвучный сигнал, все рассаживаются по машинам. Дверцы закрываются с глухим стуком, такси в три приема разворачивается и выезжает из ворот на разбитую дорогу, «мерседес» едет следом. Они объезжают вокруг дома, дребезжит оконное стекло, пахнет выхлопными газами. Но вот они выехали на главную дорогу, и шум двигателей стихает.

В доме от них мало что осталось: легкий запах какао, грязные простыни и наволочки, испачканные полотенца, лиловый игрушечный человечек под холодильником, петля от портфеля под кроватью, самодельное стопорное кольцо за стиральной машинкой, надпись «Мне понравилось подниматься в гору». И обгоревшая, треснувшая голова фарфоровой куклы в печке.

С востока наплывает и ширится облако. Падают первые капли дождя. Красный «датсун» едет из Лонгтауна. В сезон отпусков Джоан и ее дочь Кэлли каждую пятницу приезжают сюда убираться, подготавливая дом для очередных гостей, которые прибудут ближе к вечеру того же дня. Правда, Кэлли большую часть времени лишь сидит на кухонном подоконнике, медленно покачивается из стороны в сторону и поет песню без слов, подпирая кулаком подбородок.

Акварели с изображением штокроз и мыльнянки. Книги «Птица не упадет» и «Под покровом тайны». Банкнота. Медные ложечки. «Брат, у меня больные легкие». Рисунок старинных дорог. Хэй-Блафф и Лорд-Херефорд-Ноб. Вереск, лиловая росянка и рябь на грязных лужах. А в вышине извивается красный воздушный змей.