Закончив этот не слишком удачный эксперимент, Гуров стал припоминать, какие еще несоответствия заметил он при осмотре места происшествия. Их набиралось не так уж мало.

Первым и наиболее очевидным было неестественное положение трупа. Человек в сильной стадии опьянения навряд ли выбрал бы для себя столь жестко фиксированную позу. Кроме того, и само его положение после падения на стол вызывало много дополнительных вопросов.

Вызывал вопросы и сам этот стол. С какой стати Рыбаков решил покончить с собой, именно сидя за столом? Если уж он был так пьян, не проще ли было бы сделать это прямо в кровати? Ведь ни профессия, ни образ жизни заведующего хранилищами не были так уж тесно связаны с пребыванием именно за письменным столом. Почему в критический момент его жизни отравленный алкоголем мозг обратился именно к этому образу? Он действительно хотел написать предсмертную записку? Тогда где она?

Перебирая в уме предметы меблировки, Лев вспомнил и про кровать. Она была разобрана, и весь вид ее красноречиво указывал на то, что там спали. Поэтому всякий раз, когда он пытался воспроизвести в уме возможную последовательность событий, то сразу спотыкался об этот факт, разрушающий любое логическое построение.

Было известно, что Рыбаков начал «принимать», еще находясь в части. Об этом свидетельствовала беседа у барной стойки, подслушанная Гуровым, и доверять ей можно было вполне. Что могло произойти после того, как он пришел со службы домой? Учитывая его «приподнятое» настроение и общий стресс, скорее всего, только одно: заведующий хранилищами благополучно продолжил. А уж когда в гости пришел друг и постоянный собутыльник, здесь просто сама судьба велела распить чарку.

Итог подобного «интеллектуального» времяпрепровождения предсказать было нетрудно – обоих приятелей наверняка непреодолимо клонило в сон. И, судя по тому, что Витек до сих пор был неспособен к осмысленному общению, все именно так и было.

Таким образом сам факт наличия разобранной постели объяснялся вполне логично. Сложно было объяснить, почему Рыбакова в этой постели не оказалось. Что могло произойти? После ухода друга он немного поспал, потом проснулся, сел за стол и застрелился? Или сам Рыбаков вообще не ложился в свою постель, а перед уходом в ней решил немного поспать Виктор? Или эта постель вообще никогда не заправлялась, а пребывала в таком хаотичном состоянии неделями, пока у хозяина не заканчивался очередной «стресс»?

Все эти объяснения представлялись Гурову сомнительными и рождали много дополнительных вопросов. Точно можно было сказать только одно: если в постели спал сам Рыбаков, это происходило до его самоубийства, но никак не после. А следовательно, вариантов могло быть только два: либо заведующий хранилищами после дневных и вечерних возлияний хорошенько выспался и застрелился на свежую голову, все тщательно взвесив и обдумав, либо накануне он в свою постель не ложился вообще, и почему она стояла разобранной – это еще одна загадка этого странного происшествия.

– Черт знает что такое, – с досадой вслух проговорил Лев. – При чем тут вообще самоубийство?

– Что?

Полностью погрузившись в размышления, он не заметил, как открылась дверь, и в кабинете появился Артем.

– О! Уже ты? – удивленно воскликнул Гуров. – Быстро управился. Я, как видишь, даже еще не начинал разбирать эти папки. А ты уже все дела переделать успел.

– Да и не так уж много было их, дел-то, – улыбнулся Артем. – А вы тут… разговаривали с кем-то?

– Сам с собой, – с усмешкой ответил Лев. – Когда картина не складывается, это бывает.

– Эмоции зашкаливают? – с пониманием взглянул Артем.

– Вроде того. Никак не могу в одну линию выложить это происшествие.

– Вы самоубийство имеете в виду?

– Да, самоубийство. Вот ты сам подумай, человеку светят большие неприятности, у него стресс. Он этот стресс усиленно запивает в течение дня, потом еще добавляет вечером дома. Потом приходит товарищ, и они продолжают вместе. Не знаю, как ты, а, по моему мнению, после такой дозы человек не только логически мыслить и обдумывать какие-то там поступки не способен, а вообще не способен ни на что. Состояние уже должно быть коматозное. Доползти до кровати и упасть. Ан нет. Он садится за стол, достает пистолет, прикручивает глушитель и очень точно попадает прямехонько в собственный висок.

– А может быть, он не был таким уж пьяным? – предположил Артем.

– Ну, это нам скоро эксперты скажут, каким он был. Ты, кстати, напоминал им, что заключение нужно срочно?

– Да, я звонил. Обещали завтра.

– Отлично. Так вот, завтра мы, конечно, все узнаем, но уже сегодня могу тебе сказать, что пьян он наверняка был очень изрядно. Стоит только вспомнить эти «арсеналы» на террасе. Ты видел, сколько там бутылок? Что, Витек это все один, что ли, хлебал?

– Да, «арсеналы» там были солидные, – улыбнулся Артем.

– То-то и оно. И если хочешь знать мое мнение, происходило все приблизительно так. Узнав, что документы показывать все равно придется, причем очень скоро, так что времени что-то «исправить» уже нет, Рыбаков, конечно, стрессовал. К тому же его только что подставил любимый начальник и, по-видимому, подельник, и это была дополнительная и весьма ощутимая неприятность. Параллельно с исполнением служебных обязанностей он периодически «поправлялся» коньячком, на что есть свидетели и очевидцы. Если твои ребята будут проводить допросы добросовестно, думаю, эти факты они зафиксируют.

– Не сомневайтесь, – заверил Артем. – В добросовестности можете быть уверены.

– Это хорошо. Так вот, после такого насыщенного событиями дня домой он возвращается уже, как говорится, «хороший». Но депрессуха давит, и просто так сидеть перед телевизором невмоготу. Поэтому он, естественно, добавляет. Потом приходит Витек, и они под аккомпанемент вечернего сериала нализываются в хлам. Потеряв все пять чувств, приятели наконец расползаются по норкам, чему становится свидетелем пенсионер из соседнего дома, слышавший, как хлопнула калитка.

– И жена Виктора Зыбина, сообщившая, что домой он явился в третьем часу ночи.

– А ты и с женой поговорить успел?

– Звонил ей, хотел узнать, где этот ее супруг. Сам он трубку так и не взял, сколько ни пытались до него дозвониться.

– Но, по крайне мере, хоть жив оказался?

– Жив. Только невменяем.

– О чем я и говорю. Наверняка таким же невменяемым был бы сегодня утром и Рыбаков. Если бы дожил. Из этого можем делать вывод, в каком состоянии были друзья накануне вечером. Так что самым логичным и естественным поступком Рыбакова по окончании этого томного вечера было упасть в свою разобранную кровать и дрыхнуть до тех пор, пока не вернется сознание. И я готов поставить хоть сто против одного, что именно так он и сделал. А все, что произошло после, было инициировано еще какими-то «гостями», которые навестили Рыбакова уже после того, как ушел Витя.

– Вы это серьезно? – спросил Артем.

– Более чем. Ты сам подумай. С одной стороны, на дворе поздняя ночь, спят даже пенсионеры, страдающие бессонницей. С другой – все двери на «мужской» половине этого дома не заперты. С третьей, позади дома находится пустырь, на котором, по утверждению жены Рыбакова, кто только не гуляет. По-моему, налицо все условия для того, чтоб незаметно проникнуть в дом к Рыбакову и, что называется, поговорить по душам.

– Да, условия подходящие, – согласился Артем. – А как насчет темы для разговора? Кому могла понадобиться такая сугубая секретность?

– Хороший вопрос. Варианты могут быть разные, но, поскольку у нас самый больной вопрос эти боеприпасы, вполне возможно, и здесь дело не обошлось без них. Мы ведь пока не знаем, в чем там суть. Возможно, в этих махинациях были замешаны какие-то сторонние лица и, узнав о том, что полиция проявляет к некоторым документам повышенный интерес, эти лица забеспокоились. Явившись к Рыбакову, они потребовали от него сделать что-то такое, что ему сделать было очень сложно. Может быть, поставили ультиматум. И, не выдержав внутренних противоречий, к тому же будучи в хорошем подпитии, он решил вопрос радикально. Конечно, эта версия тоже имеет свои недостатки, но здесь, по крайней мере, все складывается. Если после Виктора Зыбина к Рыбакову еще приходили гости, это вполне объясняет разобранную постель и тот факт, что самого Рыбакова в ней не было.

– А если и «самоубийство» совершил не он, а пришлые «гости», то это объясняет и наличие глушителя? – многозначительно глядя в лицо полковнику, проговорил Артем.

– Браво, коллега! Просто читаешь мысли, – улыбнулся Лев. – Про глушитель я тоже думал. На кой черт, спрашивается, он его туда навертел? В таком состоянии впору заботиться, как бы мимо башки не стрельнуть. А он еще изощряется, глушитель накручивает. Зачем? Чтобы невзначай супругу с соседями не разбудить? Не хотел, чтобы расстроились? Но после выстрела самому ему будет уже без разницы, а они рано или поздно все равно узнают. Странно. А вот если стрелял не он – вполне понятно. В общем, самоубийство это очень интересное, правильно заметил тот парень, который нас с тобой у дома встретил. Подождем, что скажут эксперты, тогда уже более определенно можно будет высказываться, но… вопросов много.

– Да, сейчас, наверное, полезнее будет заняться этими папками, – кивнул Артем на гору бумаг, лежащую на столе перед Гуровым.

– Да уж, заняться здесь точно есть чем, – тяжко вздохнул полковник. – А ты не стесняйся, присаживайся. Тебе тоже дело найдется. Я торжественно поклялся всю эту кучу до завтра разобрать, так что трудиться будем по-стахановски. Значит, система такая, – продолжил он, когда Артем устроился напротив него на стуле. – Первым делом смотрим на дату. Все, что «старше» последних трех месяцев, откладываем в сторонку. Нас ведь интересует что? Нас интересует, имело ли место перемещение боеприпасов с одного склада на другой, произведенное после утилизации. А поскольку сама утилизация случилась совсем недавно, то и перемещение это должно было произойти максимум неделю или две назад.

– Получается, что три месяца – это даже много, – заметил Артем.

– Ничего. Возьмем период побольше. Для страховки. А то они нам тут, похоже, всю историю части выложили.

– Наверное, решили компенсировать предыдущие отказы, – усмехнулся Артем.

– Не иначе.

Углубившись в изучение документов, отражающих движение боеприпасов в военной части, Гуров и его молодой коллега трудились действительно по-стахановски. Стандартный рабочий день давно закончился, а они все читали одну за другой скучные бумаги, пытаясь найти ту единственную, которая фиксировала бы перенос патронов и гранат в освободившееся хранилище.

Но бумага не находилась. Более того, ни Гурову, ни Артему вообще не попалось ни одного документа, который бы отражал перемещение каких-либо боеприпасов со склада на склад. Патроны выдавались для учебных стрельб и для несения караула, и большая часть ведомостей фиксировала только расход или приход боеприпасов, но никак не перекладывание их с одного места на другое.

Кроме прочего, Гуров обнаружил бумаги, из которых следовало, что за «контрольный» период в три месяца в часть поступала партия боеприпасов, и она практически целиком была помещена в одно из двух подземных хранилищ. Из этой партии тоже не делалось никаких изъятий, кроме как для использования по назначению.

– Артем, у тебя что-нибудь есть? – устало откинувшись на спинку стула, поинтересовался Лев.

– Полный ноль, – отозвался молодой коллега.

– Похоже, нам втирали очки с этим перемещением.

– Похоже.

– Тогда что же получается? Боеприпасы, лежавшие на складе, – это то, что должно было быть отправлено на утилизацию, но отправлено не было?

– Получается так. В общем-то, об этом и без документов догадаться было нетрудно.

– Да, только догадки, к сожалению, не принимают в суде.

– Ну вот, теперь у нас есть и доказательства. Точнее, будут, – произнес Артем, покосившись на довольно объемную пачку, которую еще не успели просмотреть.

– Доказательства это хорошо. Но, к сожалению, из этих бумажек мы не сможем узнать, для чего они оставили там эти боеприпасы и каким образом удалось провернуть все так, что ни у кого не возникло подозрений.

– Насчет подозрений, здесь, скорее всего, материальное вознаграждение сыграло роль, – предположил Артем. – А вот для чего они оставили, это вопрос действительно интересный. Там ведь было не так уж много. Стоило ли беспокоиться?

– И уж тем более стреляться, – добавил Лев.

– Да, это уж совсем непонятно. Скорее всего, здесь что-то еще есть. Эти боеприпасы – только вершина айсберга.

– Наверное. Только вот как понять – что именно? Рыбаков-то теперь не расскажет.

– А остальные – тем более…

В девять вечера в кабинете появился Стрелков и вежливо поинтересовался, не желают ли господа полицейские убраться восвояси. Но Гуров твердо решил не прекращать работу, пока не просмотрит все бумаги. Сославшись на то, что дежурство в военной части осуществляется круглосуточно, он заявил, что они с Артемом останутся в кабинете, пока не закончат работу.

– Или, если мы вам тут так мешаем, можем забрать бумаги и переместиться с ними в гостиницу, – предложил он альтернативный вариант.

– Нет, забирать нельзя, – поспешно возразил Стрелков. – Это… это не разрешается.

– А раз не разрешается, значит, будем сидеть здесь до победного конца.

– Хорошо, как скажете. Просто… просто я подумал, что нужно ведь иногда и отдыхать. Время уже позднее, а вы и так сегодня целый день на ногах.

– Спасибо вам за трогательную заботу, – бросил на майора саркастический взгляд Гуров, – но я приехал сюда по делам и отдыхать буду после того, как эти дела закончу. А сейчас мне бы хотелось немного поработать. Если вы не возражаете, конечно.

Недвусмысленный намек со всей ясностью давал понять, что в присутствии заботливого майора здесь никто не нуждается. Смущенный, он сумбурно попрощался и вышел из кабинета.

Лишь около двенадцати ночи, когда от бесконечных цифр и подписей уже рябило в глазах, Гуров положил на высокую стопку просмотренных документов последнюю ведомость и озвучил итог напряженного труда:

– Ничего нет.

– Нет, – как эхо повторил вслед за ним Артем, тоже «прикончивший» свою пачку.

– Значит, никакого перемещения между складами, о котором нам все это время так настойчиво твердили, в действительности не было.

– Выходит, что не было.

– Кстати, есть и еще кое-что, чего я, как ни странно, не обнаружил ни в одной ведомости.

– Что именно?

– Помнишь, я просил тебя узнать у экспертов, какие именно снаряды взорвались на том складе? Ты еще специально звонил.

– Да, конечно, я помню.

– Так вот, ты сказал тогда, что среди прочего они установили, что там находились снаряды для РПГ. Правильно?

– Было дело, – подтвердил Артем.

– Было. И вот какая интересная история. Не знаю, что попадалось тебе, но в тех бумагах, которые я просматривал, ни словом, ни буквой не упоминается ни о ручных противотанковых гранатометах, как таковых, ни о снарядах к ним.

– Да, я тоже ничего похожего не встречал, – немного подумав, произнес Артем.

– Тебе это не кажется странным?

– Даже очень кажется.

– Вот и мне тоже. «Левое» вооружение, да не какой-нибудь пустячок, а противотанковые гранаты. Откуда оно могло взяться?

– И куда могло предназначаться?

– Да, это тоже интересный вопрос. Только ответ на него мы, наверное, будем искать уже завтра, – добавил Лев, взглянув на часы. – Товарищ Стрелков прав, иногда нужно и отдыхать. Так что давай закругляться. Я-то тут в двух шагах живу, а тебе еще в Наро-Фоминск ехать. Может, в гостинице сегодня переночуешь? У них там, я думаю, свободных номеров полно. Здесь ведь не Ривьера. Когда еще новый ревизор прибудет, а пока отель в ожидании гостей.

– Нет, в гостиницу не получится. Жена заругает, – улыбнулся Артем.

– Вот оно как. Тогда, конечно, нужно домой. Рад, что не перевелись еще сумасшедшие девчонки, готовые за оперов замуж выходить. Значит, план на завтра будет у нас такой. С утра в бодром темпе просматриваем все бумажки, которые тут остались, ищем гранатометы. Если находим – кому-то очень сильно повезло, если не находим…

– Значит, не повезло, причем еще сильнее, – закончил мысль Артем.

– Это точно, – согласился Гуров. – Если в части хранятся «левые» боеприпасы, это может говорить… много о чем. Впрочем, ладно, все подробности – завтра.

Он поднялся из-за стола и, выйдя вслед за Артемом из кабинета, достал из кармана ключи.

– Жаль, не удалось сегодня пообщаться с Витей, – заметил Панфилов.

– Думаешь? А по мне, так это даже к лучшему. Теперь, в свете новой информации, это общение у нас намного конструктивнее получится. Ведь Витек наверняка был в курсе дел своего патрона, даже если не участвовал. Не может такого быть, чтобы друг и постоянный собутыльник совсем уж ничего не знал. Что-то, да должно было просочиться.

– Что-то должно было, – согласился Артем.

– И теперь, когда мы в курсе некоторых специальных вопросов, мы можем и сами задать более конкретный вопрос насчет этого «чего-то».

Покинув здание, коллеги разошлись в разные стороны. Гуров направился в гостиницу, а Артем в сторону КПП.

Обдумывая новую информацию, Лев делал самые разные предположения по поводу возможных махинаций, имевших место в военной части, и их предположительной связи с внезапной смертью Рыбакова.

«Если это не самоубийство, а хорошо спланированное преступление, кто заказчик? – размышлял он. – Сам Калачев? Хм, не исключено. По крайней мере, именно ему достается основная часть «дивидендов» после этой смерти. Вполне возможно, в махинациях был замешан и еще кто-то кроме заведующего хранилищами, но навряд ли эти люди общались непосредственно с командиром части. Наверняка все «организационные вопросы» решались через Рыбакова, а Калачев выступал больше как идейный вдохновитель. Соответственно, и заложить его мог только Рыбаков. То есть заложить аргументированно. Догадывались, конечно, многие, это даже из того разговора в баре было понятно, но ведь догадки к делу не подошьешь. А много разговаривать будешь, еще и в клевете обвинят. Да, Калачев, конечно, кандидатура подходящая. К тому же кроме серьезной мотивации у него имелись и возможности для осуществления задуманного. Человек, облеченный властью, всегда найдет того, кто будет готов исполнить очередной приказ, каким бы этот приказ ни был».

Добравшись до гостиницы и поднявшись в свой номер, Гуров наскоро перекусил тем, что нашел в холодильнике, и отправился спать. Следующий день обещал стать не менее насыщенным, чем сегодняшний, и перед новым рывком нужно было как следует отдохнуть.

Утром в половине восьмого полковник уже вновь был на своем «рабочем месте». Дежурные беспрепятственно пропускали его, и в этом он видел еще одно указание на то, что специальным распоряжением командира части ему обеспечивают «режим наибольшего благоприятствования».

В восемь появился и Артем. Он присоединился к Гурову, бодро листающему не просмотренные вчера ведомости, и, потратив еще около четырех часов, они могли с чистой совестью утверждать, что ознакомились со всеми без исключения документами, которые предоставило в их распоряжение командование части.

Ручные противотанковые гранатометы в этих документах не значились. Ни сами они, ни снаряды к ним, по-видимому, вообще никогда не поступали на вооружение этой части.

– Что ж, думаю, теперь у нас есть очень весомый повод пообщаться с уважаемым Владимиром Григорьевичем, – проговорил Лев, закрывая последнюю папку.

– Да, только уж общаться с ним, конечно же, будете вы, – поспешил уточнить Артем. – Со мной он и разговаривать не захочет.

– Ничего. Зато твои ребята уж точно захотят с тобой разговаривать. Пока я буду разбираться с Калачевым, узнай, как там их вчерашние успехи с допросами в части. Было бы неплохо объединить результаты и доложить мне в виде краткого резюме. Четко и понятно, только самое основное. И позвони экспертам. Надеюсь, предварительные выводы они уже успели сделать.

– Хорошо, Лев Иванович, все сделаю. А что с Зыбиным? Вызывать его на допрос?

– Пока нет. С ним я хочу поговорить сам, но, прежде чем начинать этот разговор, нужно собрать побольше информации. Что-то подсказывает мне, что через Витю мы сможем выйти на очень интересных людей, и чем больше я буду знать, тем меньше у него будет шансов отвертеться и сказать, что сам он ничего не знает.

– Резонно, – согласился Артем. – Значит, Зыбина пока не трогаем?

– Нет. Пусть погуляет. Отдохнет, расслабится.

– А потом вы его, расслабленного, на одну ладонь положите, а другой прихлопнете, – усмехнулся Артем.

– Может быть, и так, – хитро улыбнулся Гуров.

Когда молодой коллега ушел выполнять его поручения, он запер кабинет и направился в приемную.

– Добрый день, Ирина Константиновна, – вежливо обратился Лев к секретарше, на бледном лице которой еще сохранялись следы вчерашних переживаний. – Я закончил с документами. Кому их передать?

– Уже? – изумленно вскинула брови впечатлительная дама. – Уже закончили? Но там же… там же было так много.

– Ничего, мы вдвоем с коллегой поднажали и управились в сжатые сроки. Так куда я должен их вернуть?

– Не беспокойтесь, возвращать ничего не нужно. Я сейчас позвоню, их заберут.

– Что ж, отлично. Рад, что мне не придется беспокоиться. Я бы хотел поговорить с Владимиром Григорьевичем. Небольшой дополнительный вопрос. Он сейчас у себя?

– Да, у себя, но… – несколько затруднилась секретарша. – Я сейчас узнаю.

Она поднялась из-за стола и, тщательно прикрыв за собой дверь, скрылась в кабинете. Минуть через пять, вновь появившись в поле зрения терпеливого полковника, Ирина Константиновна сообщила:

– Владимир Григорьевич сможет принять вас. Проходите, пожалуйста.

Войдя в кабинет Калачева, Гуров сразу понял, что начальник, в отличие от своей секретарши, все волнения уже пережил. Командир выглядел бодрым, уверенным и совершенно спокойным. Казалось, вчерашнее трагическое происшествие не оставило в его памяти даже следа.

– Здравствуйте, – доброжелательно улыбнувшись, приветствовал он Гурова. – Уже просмотрели документы? Удивительная скорость. Вот что значит профессионализм.

– Да, мы с оперуполномоченным Панфиловым постарались уложиться в минимальные сроки.

– Что ж, вам, несомненно, удалось. Нашли какую-то полезную информацию?

– Нашли некоторые несоответствия. Во-первых, документы о каких бы то ни было перемещениях боеприпасов между складами отсутствуют. Из бумаг, которые вы предоставили, можно сделать вывод, что подобных перемещений не производилось не только в ближайшее время, но и вообще никогда. Возможно, в этих папках не вся документация, но из того, что нам было предоставлено, можно сделать только такой вывод.

– Нет документов о перемещении? В самом деле? – изобразил на лице простодушное удивление Калачев. – Надо же, как странно. Хорошо, я отдам распоряжение, чтобы все еще раз проверили, но, насколько мне известно, вам предоставили все, что имелось. Эти бумаги хранились у Дмитрия в сейфе, и, насколько я знаю, он никогда их не перекладывал в какие-то другие места. Мы просто взяли все, что там было, и перенесли в ваш кабинет. Не думаю, что что-то пропущено. Но я скажу, чтобы перепроверили. Обязательно.

– Буду очень вам благодарен. И заодно распорядитесь пожалуйста, чтобы уточнили сам наличный состав боеприпасов. Экспертиза установила, что среди снарядов, взорвавшихся на складе, были гранаты для РПГ. Между тем в предоставленных вами документах такой вид оружия не фигурирует. Странное несоответствие, вы не находите? Не очень понятно, для чего хранить боеприпасы для несуществующего оружия. Или, может быть, я действительно видел не все документы, и гранатометы все-таки имеются на вооружении в вашей части?

Во время своего монолога Гуров внимательно следил за выражением лица Калачева и заметил, что его нерушимое спокойствие несколько поколебалось. Глазки снова забегали, выдавая явное замешательство. Но смущение длилось недолго. По-видимому, твердое знание, что теперь ему есть на кого все свалить, придавало генералу такую уверенность, что никакая «странность» не могла поколебать его оптимистический настрой.

Вот и сейчас он довольно быстро собрался с мыслями и, отвечая, снова выглядел уверенно.

– Нет, гранатометов у нас на вооружении нет, это я и без документов могу вам сказать. Подствольники – да. Наш контингент – боевая пехота, и, разумеется, военнослужащие должны знать, как обращаться с подствольным гранатометом, ведь для пехотинца это один из основных видов вооружений. Задача командира – привить солдату навык обращения с таким оружием, чтобы он смог использовать его, например, во время проведения плановых учений или в реальном бою. Хотя последнее, конечно, крайне нежелательно. Но, как говорится, хочешь мира, готовься к войне, так что мы, со своей стороны, прилагаем все усилия…

Калачев вошел в раж и говорил так, будто рекламировал новый товар на презентации, и Лев решил немного охладить его ораторский пыл.

– Но на взорвавшемся складе были снаряды именно для ручных противотанковых гранатометов, – перебил он. – Не мне вам объяснять, насколько они отличаются от гранат для подствольников. Так что ошибка экспертов исключена. Гранаты были именно противотанковые. Я бы хотел получить ответ на простой вопрос – откуда они там взялись?

Калачев, обиженный, что его прервали на самом интересном месте, сделал небольшую паузу, после чего проговорил:

– Э-э… видите ли… Если не ошибаюсь, я уже сообщал вам, что следить за состоянием и движением боеприпасов это все-таки немного не моя компетенция. Я не могу один уследить за всем. Именно поэтому у меня существуют заместители и руководители различных структурных подразделений. Для того чтобы мне не приходилось лично проверять, достаточно ли продуктов в солдатской столовой, убрана ли территория, находятся ли на своих постах караульные. Я не должен делать это сам, на это есть специальные люди. То же касается и боеприпасов. Мне очень понятно ваше желание получить ответы на все эти вопросы, но проблема в том, что это – вопросы не по адресу. На них, без сомнения, смог бы в полном объеме ответить Дмитрий, но, как вы сами понимаете, он сейчас не сможет этого сделать. Я сейчас рассматриваю кандидатуры для замещения этой должности, как только новый заведующий хранилищами приступит к своим обязанностям, я уверен, он сможет во всем досконально разобраться и исчерпывающе ответить на любые вопросы.

«Ловко, – слушая эту отповедь, думал Гуров. – И не сказал ничего, и в сокрытии информации не обвинишь. Что ж с человека взять, если он действительно не знает? Не его это компетенция. А новый заведующий когда еще разберется. К тому времени все уж быльем порастет. Да и если не порастет, все равно с этого «нового» пользы для дела не много будет. Он ведь тут, собственно, ни при чем. Откуда ему знать, чего там его предшественник мухлевал? Это ведь не он противотанковые гранаты невесть откуда привез и на склад сунул. Это ведь Рыбаков. С него и спрашивайте. Ловко. Нет, как хотите, а это самоубийство для господина Калачева просто подарок».

– Послушайте, Владимир Григорьевич, – заговорил он, когда командир закончил свою назидательную речь. – То обстоятельство, что сами вы не можете ответить на вопрос о боеприпасах, конечно, создает мне некоторые неудобства, но любая проблема имеет решение. Вы не должны даже сомневаться, что моих полномочий вполне достаточно для того, чтобы пригласить сюда людей, весьма компетентных в подобных вопросах. Они изучат соответствующую документацию и выяснят все, что меня интересует, гораздо раньше, чем в этих делах досконально разберется новый заведующий. Я уже созванивался со своим руководством в Москве, проверочная комиссия готова выехать. Но, учитывая, что вы сделали шаг навстречу, предоставили документы и показали свою готовность к сотрудничеству, я уже подумал было, что привлечение дополнительных сил не понадобится. Признаюсь, собирался даже дать, так сказать, отбой тревоге, отменить выезд людей. Но… по-видимому, поторопился. Жаль, жаль.

– Вы, конечно, можете приглашать всех, кого посчитаете нужным, – осторожно начал Калачев, явно недовольный таким поворотом дела, – но мне тоже показалось, что мы и без «дополнительных сил» сумели найти общий язык. Разве я создавал какие-то препятствия в вашей работе? Вводил в заблуждение, отказывался давать информацию? Напротив, я стараюсь делать все возможное со своей стороны, чтобы помочь. Вы хотели изучить ведомости о перемещении боеприпасов, я дал вам в помощники человека, максимально компетентного в этих вопросах. Но, волею судеб, все сложилось… так, как сложилось. Однако я и в этом случае сделал все от меня зависящее, чтобы вы получили необходимую вам информацию. Все, что было у Дмитрия Ивановича в сейфе, в тот же день лежало у вас на столе. Казалось бы, это ли не готовность к сотрудничеству? Я даже, в каком-то смысле, превысил свои полномочия, чтобы удовлетворить ваши нужды. Все-таки это не мой сейф, и, строго говоря, я не должен был так бесцеремонно туда вторгаться. Но я сделал это. Сделал, чтобы угодить вам. И вот вы снова недовольны и грозите мне какой-то комиссией. Ну присылайте, что я могу сказать. Если эти люди лучше разберутся в наших делах, чем мы сами, присылайте.

Изображая из себя жертву жестокой несправедливости и полицейского произвола, Калачев настолько вошел в роль, что при последних словах даже рукой махнул, дескать, пропадай оно все.

Лев оценил артистические способности собеседника, но изменить первоначальные намерения это его не заставило.

– Да, разумеется, – проговорил он. – Каковы бы ни были обстоятельства, я должен делать свою работу. А моя работа в том, чтобы выяснить, по какой причине на складе оказались боеприпасы, произошел взрыв и пострадали люди. И я, конечно же, постараюсь выяснить это как можно скорее.

– Не сомневаюсь в этом, – поняв, что театральное выступление полковника не убедило, сказал Калачев. – Единственное, что могу добавить по поводу боеприпасов, это то, что на наших складах хранились не только вооружения, принадлежавшие, собственно, части.

– Вот как? – навострил уши Гуров. – А чье же еще оружие могло здесь храниться?

– Мы сотрудничаем с организацией, занимающейся подготовкой кадров для частных охранных фирм, – спокойно, как о каком-то незначительном пустяке, говорил Калачев. – Они, разумеется, обучают своих клиентов и навыкам обращения с боевым оружием в том числе. Но у них нет собственного полигона и подходящих условий для хранения вооружений. Поэтому они заключили договор с нами. На наших складах хранятся их оружие и боеприпасы, и, кроме того, иногда мы предоставляем им наш полигон для тренировок, так сказать, в реальных условиях. Оружие, разумеется, хранится отдельно от нашего, и тренировки, о которых я упомянул, проводятся в такое время, когда на полигоне не заняты наши военнослужащие. Для нас это не обременительно, для них удобно, ну а в целом для части дополнительное подспорье. Небольшой доход, который можно использовать на хозяйственные нужды. К счастью, сейчас в этом плане у подразделений есть определенное, так сказать, пространство для маневра.

«И до сих пор молчал! Ну и фрукт! – слушая эту неспешную речь, подумал Гуров. – Вот уж и правда, мутный так мутный».

Информация о том, что на складах части хранились вооружения некой сторонней организации, коренным образом меняла дело и создавала предпосылки для новых версий относительно возможных махинаций с боеприпасами.

«Может быть, они решили придержать часть боеприпасов, чтобы потом загнать по дешевке этой самой фирме, обучающей телохранителей? – размышлял Лев. – Действительно, чем задарма спускать на утилизацию, не лучше ли осуществить «маневр» и создать «для части» очередное неплохое подспорье?»

Версия была не такая уж фантастическая. Смущало только одно. Хотя подобные «маневры», несомненно, являлись должностным преступлением, но тяжесть того преступления была совсем не такой, чтобы человек предпочел свести счеты с жизнью, лишь бы избежать наказания за него.

Кроме того, информация об этой фирме, сама по себе, несомненно, очень интересная, все-таки не объясняла ситуацию с гранатометами. Навряд ли курс обучения частных телохранителей предполагал тренировки с подобными видами вооружений. Но уточнять этот вопрос у Калачева Гуров не стал. Не хотелось в сотый раз выслушивать поучительные беседы о разделении полномочий и сферах компетенции.

– Как называется эта фирма? – спросил он.

– Фирма? Дайте вспомнить, – картинно наморщив лоб, проговорил Калачев. – Кажется… да, кажется, «Щит». Именно. «Щит». Действительно, как я мог забыть. Я ведь сам подписывал договор с ними. Давно дело было.

– Адрес вы, наверное, и тем более не помните? – слегка усмехнулся Лев, которого ничуть не обманула эта новая игра.

– Разумеется, нет, – снисходительно улыбнулся Калачев. – Но если он вам необходим, узнать, думаю, будет несложно. Наверняка у Ирины Константиновны имеются эти данные. Если хотите, я попрошу, чтобы она нашла для вас.

– Да, пожалуйста. Буду вам очень благодарен.

Когда генерал по внутренней связи выдал задание секретарше, Гуров, не очень надеясь на успех, все-таки решил попытать счастья и задать более конкретный вопрос относительно вооружений.

– Так вы предполагаете, что боеприпасы, которые находились на этом складе, принадлежали этой самой фирме? – в лоб спросил он.

– Не знаю, – с той же улыбкой, как взрослый, терпеливо объясняющий что-то непонятливому ребенку, ответил Калачев. – Эти вопросы целиком находились в ведении Дмитрия Ивановича.

– Но в каких-то документах эти вопросы, наверное, отражались? Вот вы сейчас упомянули про договор, например.

– Несомненно. Желаете просмотреть и их тоже?

– Да, было бы очень интересно ознакомиться.

– Хорошо, я распоряжусь, чтобы Ирина Константиновна подготовила для вас бумаги.

– Они хранятся у нее?

– Скорее всего, в бухгалтерии. Вы ведь понимаете, здесь своего рода товарно-денежные отношения, – тонко улыбнулся Калачев.

– Да, конечно. Сегодня вечером я смогу их получить?

– Опять будете сидеть до полуночи? Хорошо, я скажу, чтобы она подготовила к вечеру. Сейчас вы, наверное, хотите отправиться в эту фирму? – в очередной раз продемонстрировал проницательность генерал.

– По-видимому, да.

– Если хотите, я дам машину, вас отвезут. Насколько я понял, вы новичок на нашей территории. Зачем тратить время на поиски, когда можно воспользоваться услугами опытного водителя?

– Спасибо, я справлюсь. Кстати, еще одна небольшая просьба. Я так понимаю, подготовленные для меня бумаги Ирина Константиновна отнесет в мой кабинет?

– Да, разумеется. А вы предпочли бы какое-то другое место?

– Нет, место вполне подходит, я просто хотел попросить, чтобы, в случае надобности, его предоставляли и моему коллеге. Панфилов Артем, оперуполномоченный. Вы, наверное, уже знакомы с ним.

– Да, конечно.

– Вот и прекрасно. Мы работаем вместе, так что вполне логично будет, если и он получит такой же свободный доступ в этот кабинет, как и я.

– Хорошо, я распоряжусь, – на все согласный, кивнул Калачев.

– Буду вам очень признателен. Всего доброго.

Покинув кабинет, Гуров взял у секретарши адрес и вышел на улицу. Его машина так и стояла возле гостиницы, и по пути он обдумывал только что произошедший разговор.

Предчувствия оправдывались. Используя благоприятные обстоятельства, Калачев все валил на Рыбакова, полностью отстраняясь от всех вопросов, касающихся вооружений. Причем довольно примечателен был тот факт, что он до сих пор ни словом не упомянул о фирме «Щит», на которую, казалось бы, проще всего было свалить и наличие «лишних» боеприпасов, и «нечаянные» жертвы. Мало того, можно было бы еще и героями себя выставить. Дескать, ценой невероятных усилий и даже потерь среди личного состава предотвратили катастрофу, чуть было не произошедшую по вине легкомысленного фермера и «смежной» организации, повесившей нам на шею заботу о дополнительных боеприпасах, которые нам и в страшном сне не снились.

Да и от утилизации можно было «вчистую» отделаться. Если боеприпасы, взорвавшиеся на складе, – имущество этого самого «Щита», то получается, что собственное непригодное к использованию имущество военные целиком и полностью утилизировали в полном соответствии с планом.

Наличие фирмы, тоже имеющей дело с оружием и соответствующими тренировками, могло стать тем самым козлом отпущения, который позволил бы командованию части выйти сухим из воды. И тем не менее Калачев не только не уцепился за эту, казалось бы, очевидную спасительную «соломинку», а, наоборот, до последнего скрывал информацию о сотрудничестве со «Щитом», о котором сам, конечно же, был прекрасно осведомлен.

Злосчастным «козлом» сделался Рыбаков, а о фирме «Щит» полковник Гуров, которому так старательно обеспечивали режим наибольшего благоприятствования, узнал в самый последний момент, когда все главное, по-видимому, уже свершилось.

Но почему все-таки, если поначалу Калачев так усиленно скрывал сведения об этой фирме, он рассказал о ней сейчас?

Обдумав этот вопрос, Лев пришел к выводу, что причин было как минимум две. Во-первых, поняв, что так или иначе этот настырный мент все равно залезет в его бумаги, Калачев понял и то, что о фирме «Щит» он тоже так или иначе узнает. И предпочел, чтобы эта информация исходила от него лично, как очередной акт доброй воли. А во-вторых, на договоре с фирмой стояла личная подпись командира части, и уже одно это перекрывало ему все пути к отступлению. Если относительно движения боеприпасов он еще мог вилять и представляться некомпетентным профаном, который не в курсе собственных дел, относительно сотрудничества со «Щитом» он никак не мог сказать, что об этом не знает. Максимум, что он мог здесь сделать в плане обеспечения собственной «безопасности», это снова все реальные действия перевалить на Рыбакова, а самому представиться только «свадебным генералом», все участие которого состоит лишь в том, что он поставил в нужном месте нужную подпись.

Что он, собственно, и сделал.

Гуров активировал номер Панфилова и, когда тот ответил, попросил:

– Артем, поработай еще раз навигатором. Нужно найти дом по адресу Лесная, пять. Не подскажешь, как удобнее туда добраться из части?

– Лесная? Так это самая окраина. Вам добираться будет совсем несложно. Когда доедете до указателя с названием города, вам нужно будет повернуть направо. Там дорога хотя и не очень красивая, но худо-бедно асфальтированная. Ехать можно.

– Только осторожно?

– Да, пожалуй. Зато она самая короткая, не придется через весь город проезжать. По этой дороге доедете до поворота налево, где начинаются гаражи. Вот туда вам нужно будет повернуть и ехать, пока не увидите более-менее цивилизованные строения. Это и будет улица Лесная. Где именно там дом пять, я сказать не готов, но…

– Но это уже не страшно, – не дал ему договорить Лев. – Главное, маршрут мне понятен, а уж дом отыщу как-нибудь. Не потеряюсь. Спасибо, Артем. Что там с моими заданиями? Выполняются?

– Да, постепенно. Экспертам позвонил, обещали прислать заключение к вечеру. Сейчас изучаю материалы допросов, ребята вчера поработали в части очень плодотворно.

– Много информации?

– Много допросов. Похоже, действительно постарались опросить каждого, кто накануне смерти контактировал с Рыбаковым. Объем, как говорится, нагнали, но полезного в сухом остатке немного. Сейчас сижу, просеиваю. Вы ведь сказали, что вам только самое основное нужно.

– Да, желательно. Забивать голову всякой посторонней шелухой как-то не хочется. У меня и от того, что непосредственно касается дела, уже мигрень начинается.

– Что, еще какие-то новости? – с тревогой спросил Артем.

– Не волнуйся, летального пока ничего не было. Просто дополнительная информация. Это не по телефону. Вот, в адрес съезжу, вернусь в часть, тогда все тебе расскажу.

– Хорошо, буду ждать.

– А я жду резюме. Не забудь.

– Да, разумеется.

– Кстати, я тут пробил для тебя льготу, – улыбнувшись, вспомнил Лев. – Теперь этот кабинет, который нам так любезно предоставили, – такое же твое рабочее место, как и мое. Можешь заходить туда в любое время. Я сказал Калачеву, он обещал распорядиться. Зайди к секретарше, узнай, ключи тебе дадут, или сама она будет бегать каждый раз открывать, но занимать кабинет можешь смело.

– Вот спасибо, Лев Иванович! – обрадовался Артем. – За столом-то оно, конечно, удобнее работать, чем в машине. Очень благодарен.

– Ну и добро. Действуй.

Закончив разговор с коллегой, Гуров завел двигатель и вырулил с парковки возле гостиницы.