16. Сэм

Я ставлю белый седан на первое же свободное место в здании, которое Спаркс называет каретным сараем. Полагаю, им оно и было сто лет назад, а потом перегородки убрали, и их место заняли «Форды» первой модели. Это просторное строение с тремя металлическими дверьми, в каждую из которых может свободно проехать по две машины. Но пульт открывает только одну из них.

Я оставляю ключи в машине и, стоя рядом с ней, снова проверяю свой телефон. Ничего от Майка. Ничего от Миранды, и это выглядит зловеще: она ухватилась бы за любой шанс возобновить контакт, я это знаю. Что-то случилось с ними по дороге из города – я чую это, словно запах крови в воздухе. И не знаю, живы они или мертвы. Всё зависит от того, как далеко способны зайти люди, участвующие в этом заговоре.

Что ж, они зашли довольно далеко, чтобы застрелить женщину по одному лишь подозрению в том, что она их предала. Убить человека в первый раз трудно, но если это сделано, то убийство следующего, как они полагают, будет неизбежным. Я тревожусь за Майка. И даже за Миранду. Они понятия не имеют, во что ввязались.

Я как раз выключаю телефон, когда у меня за спиной раздаются тихие шаги и что-то холодное прижимается к моему затылку. Меня окатывает жаром, потом холодом, потом злостью – на себя самого? Какого черта я не предвидел, что это случится? Почему решил, что здесь мы в безопасности?

– Спокойно, – говорит голос позади меня. Это не Спаркс и не миссис Полл. Я никогда прежде не слышал этот голос. Звучит он ровно, холодно, взвешенно. – Руки назад.

Это не полиция, иначе они уже представились бы. Я пытаюсь оглянуться. Дуло пистолета прижимается плотнее.

– Нет уж, – говорит человек. – Руки. Немедленно. Или я пристрелю тебя прямо здесь. Где она?

– Где кто?

– Девчонка.

– Ты имеешь в виду Ланни? В безопасности. Там, где ты ее никогда не найдешь, – лгу я. Ему нужно всего лишь войти в дом. Боже, почему они охотятся за Ланни? Я не могу этого допустить.

– Какая еще Ланни? – В голосе его прорезается нетерпение. – Та девчонка.

– Вера Крокетт?

– Да чтоб тебя… Заткнись. Разберемся потом. Руки назад. Немедленно. Если будет нужно, я разнесу тебе череп, а потом доберусь до твоей бабы. И до ее детишек. Понял?

Он не шутит. Я завожу руки за спину.

Он защелкивает у меня на запястьях наручники. «Черт!»

– Элли Уайт. Будешь врать и запираться – будешь избит.

– Не Вера? – Я искренне удивлен. Я думал, что мы единственные, кто вычислил связь всего происходящего с Элли Уайт.

– Мне нужна только девочка. Все остальные – побочный урон, ты меня понял? Ты, твоя баба, эти дети… Мне нужно знать, где Элли. И ты скажешь это нам.

«Нам». Он не один. Мне нужно убрать этого типа отсюда, и побыстрее, пока ему не пришла в голову светлая идея обыскать дом. Я не хочу, чтобы он находился поблизости от наших детей.

– Кто сказал тебе, что я это знаю? – спрашиваю я у него. Потому что кто-то должен был сказать. Я предполагаю, что это или полицейские, или Карр, или еще кто-то из участников заговора.

Но вместо этого он говорит:

– Твой дружок.

«Майк. Майк у них».

– Я ничего не скажу, пока вы не отведете меня к нему.

– Годится, – отвечает этот тип. – Нам все равно нужна приватная обстановка.

Он подталкивает меня в дальнюю часть каретного сарая. Раньше я не замечал, но в дальней стене есть дверца, ведущая под стояночный навес. Там на холостом ходу ждет черный внедорожник. Человек запихивает меня на заднее сиденье. Мне впервые удается как следует рассмотреть его; он определенно не местный. Высокий, худощавый, с оливковой кожей, аккуратно подстриженными темными волосами и «мефистофельской» бородкой и усами. Я принял бы его за какого-нибудь хипстера, если б он не держал в руке «ЗИГ-Зауэр». Под его кожаной курткой прячется наплечная кобура, куда он сует свое оружие, как только я оказываюсь в машине.

На заднем сиденье ждет мужчина, который мог бы быть его близнецом, если б не меньший рост и более бледная кожа; он сразу же наставляет на меня пистолет. У него спокойный и бесстрастный взгляд человека, которому случалось убивать и раньше, и я верю, что он сможет сделать это снова. «Я им нужен, – говорю я себе. – И я должен увести их прочь от Гвен, Ланни, Коннора». Прямо сейчас у меня есть веские причины вести себя спокойно и сговорчиво. Возможность у меня еще будет. Она всегда приходит.

– Кто нанял вас найти девочку? – спрашиваю я, когда человек, взявший меня в плен, залезает на водительское сиденье, пристегивается и выезжает на дорогу.

– Слушай сюда, – говорит он и пристально смотрит на меня в зеркало заднего вида. – Держи рот на замке.

– Это ее родители? – Насколько я помню, Уайты богаты. И они в отчаянии. Я очень надеюсь, что эти скользкие сукины дети – наемники, работающие на нужной стороне дела, какой бы сомнительной их тактика ни казалась.

Сидящий рядом со мной человек без единого слова приставляет ствол пистолета к моему колену. Многообещающе. Я умолкаю.

За тонированными стеклами проплывает Вулфхантер. Полицейские машины ведут поиски по квадратам. Нас они игнорируют, и это очень плохо, потому что я хотел бы услышать, как эти мерзавцы объяснят то, что я сижу у них на заднем сиденье со скованными за спиной руками. «Вот только копы, скорее всего, просто убьют всех нас». Господи, что за город! Я больше ни в чем не могу быть уверенным. Здесь всё не так.

По крайней мере, Гвен и дети находятся в безопасном – я надеюсь – месте. Сейчас я ничего не могу поделать, но я знаю Гвен: при первом же признаке опасности она будет сражаться за детей, словно медведица гризли. До самого конца будет сражаться с кем угодно.

«Просто соберись», – говорю себе. Я беспокоюсь о слишком многих вещах, которые не могу контролировать. Сейчас нужно сосредоточиться на этой машине и этих двух вооруженных людях.

Я стараюсь прикинуть, куда они меня везут. Кордон полицейских машин движется нам навстречу; мы направляемся к центру города, потому минуем его и едем к окраинам на противоположной стороне. Не то чтобы огромное расстояние, но достаточно большое. Эта часть города выглядит заброшенной – кругом сплошные участки, заросшие сорняками, и заколоченные гниющие дома. Вряд ли можно надеяться найти здесь помощь. Я не вижу снаружи ни единого человека.

Внедорожник останавливается в пустом грязном переулке, по обе стороны которого тянутся выцветшие от непогоды деревянные заборы. Водитель протягивает руку и открывает дверцу с моей стороны, одновременно доставая пистолет. Его напарник в первый раз открывает рот:

– Вылезай.

«Всегда возникает возможность».

Выбираться из внедорожника со скованными руками, естественно, неудобно. Я ставлю одну ногу на подножку; когда водитель протягивает ко мне руку, наклоняюсь слишком далеко вперед – моя нога соскальзывает – и врезаюсь в него. Он не совсем к этому готов; отшатывается назад и едва не падает. Едва. Я надеялся, что водитель уронит пистолет, но он удерживает его в руке. Он ловок, и когда я перекатываюсь на ноги и ныряю за машину, понимаю, что урвал себе не так много времени. Его напарник уже пытается выбраться наружу – я чувствую спиной, как смещается корпус внедорожника. У меня есть доля секунды на то, чтобы оглядеться и принять решение. Станут ли они стрелять мне в спину?

Скорее всего, нет. Майк убедил их в том, что я для них ценен. Я им нужен. Хотя это не означает, что они не попытаются прострелить мне ногу или плечо – чтобы не насмерть.

Но я все равно бегу.

– Эй!

Не знаю, кто из них выкрикивает это, но не важно. Я не слышу выстрелов, зато слышу за спиной тяжелые шаги. Быстро бежать в наручниках не получается. Я ныряю за забор и крепко прижимаюсь к шершавым покосившимся доскам. Когда первый из них – которого я про себя обозвал «Хипстером» – пробегает мимо, я делаю ему подножку, и он падает плашмя. На этот раз действительно роняет пистолет. Я бросаюсь наземь, перекатываюсь и ухитряюсь одной рукой схватить оружие. Плечи адски болят, но я опираюсь на левый локоть, а правой рукой направляю ствол назад, под углом. Такое ощущение, будто я сейчас вывихну себе плечо, сустав прошивают мощные болевые спазмы. Я смотрю сквозь пролом в ограде в глаза второму мужчине и вижу, что тот подсчитывает шансы. Он, конечно, может убить меня, но нанесение несмертельной раны на таком расстоянии требует более тщательных и медленных расчетов, а его напарник, пытающийся подняться с земли, находится на линии его огня. Я свободно могу выстрелить. Он тоже – если б хотел убить. Но я ставлю на то, что он этого не хочет.

– Брось оружие, – говорю я ему. – Живо.

Он пожимает плечами и наклоняется, чтобы положить пистолет на землю.

– И как ты собираешься выкручиваться? Нас двое, ты один и в наручниках. Нам ничего не стоит пнуть тебя под зад.

– Трудно это сделать, если ты мертв, – отвечаю я. – Я хорошо стреляю.

– Из-за спины? – Хипстер хмыкает. – Сомневаюсь, приятель. – Он уже стоит на ногах, слегка рассерженный, но целый, и достает из кобуры, пристегнутой к лодыжке, еще один пистолет. – Я тоже хорошо стреляю.

Он сделал меня – и знает это. Я тоже знаю. Я по-прежнему нужен им живым и способным говорить, иначе он просто застрелил бы меня – и застрелит, если его вынудить.

Я бросаю пистолет и перекатываюсь на спину; плечи уже не так напряжены, и это само по себе ощущается как шок. Я не сопротивляюсь, когда они вдвоем вздергивают меня на ноги и ведут обратно в переулок. Тот, что пониже, с силой давит мне на локоть, словно пытаясь что-нибудь сломать или вывихнуть. Высокий, похоже, склонен простить и забыть.

Мы не разговариваем. Они проводят меня мимо внедорожника в открытые ворота в таком же покосившемся деревянном заборе. По пояс в сорняках мы проходим к потрескавшемуся заднему крыльцу крошечной хижины, которая выглядит так, словно ее лучшие дни миновали еще в пятидесятых годах прошлого века. Она заметно кренится набок. Однако задняя дверь открывается свободно, и меня вталкивают внутрь.

Это кухня. Я сразу же валюсь вперед, притворяясь, будто споткнулся, и опираюсь о грязный разделочный столик. Это место пустует уже долгое время. Там, где когда-то стояла плита, зияет рваная дыра; холодильника тоже нет. Те двое идут всего в одном шаге позади меня, и я не могу схватить ничего, что мог бы схватить. Они разворачивают меня и ведут по грязному облупленному коридору с дырами в потолке – там, где когда-то были гнезда для светильников. Всё это место воняет плесенью и нечищенным сортиром.

И оно не пусто. В тесной гостиной – по крайней мере, я полагаю, что эта комната когда-то была таковой, потому что у одной стены стоит продавленный диван, а у другой щерятся битым кирпичом остатки камина, – нас ждет еще один человек.

На диване сидят Миранда Тайдуэлл и Майк Люстиг. На долю секунды я думаю, что они соучастники… но потом вижу кляп у Миранды во рту, синяки и порезы на коже обоих и то, как их руки заведены за спину.

Они пленники.

Кто-то пинает меня под колени, и я с размаху валюсь на пол, но едва чувствую это. Вижу глаза Миранды, полные страха и отчаяния. Она плакала. Черные потеки туши тянутся по ее щекам и пятнают пожелтевшую ткань кляпа. На ее руках множество мелких кровоточащих порезов, синие джинсы запятнаны кровью от таких же порезов на бедрах. Левый глаз заплыл огромным красно-черным синяком.

Миранда оказалась в худшем своем кошмаре, беспомощная перед лицом мучительной смерти. Сколько раз, напившись, она рыдала по ночам из-за смерти своей дочери и твердила мне, что ни за что не хочет умереть так же?

У Майка тоже кляп во рту, и выглядит мой приятель, пожалуй, даже хуже, чем Миранда. С ним они не церемонились.

– Вы, ублюдки, – говорю я. – Отпустите их.

Человек, находившийся в комнате, адресует вопрос не мне, а тем двоим, сидящим на диване:

– Это он?

Майк игнорирует вопрос. Миранда кивает. Слезы снова наполняют ее глаза и текут по щекам.

– Ладно. – Этот человек старше и крепче сложением, кожа его напоминает цветом лакированную ореховую древесину. Он одет в простой черный костюм, явно купленный в магазине распродаж, и я думаю: «Тюремная косточка», – потому что он похож на преступника, который пережил тяжелые времена, выжегшие из него все, кроме жесткости и жестокости. В правой руке он держит зловещего вида армейский нож. Когда поворачивается ко мне лицом, я не вижу в его глазах ничего. – Они сказали, что ты знаешь, где Элли Уайт. Ты должен сказать это нам.

Сукины дети пытались выбить это из Майка. Тот ничего не сказал – не то чтобы он вообще знал, где искать девочку. Миранда заговорила, но солгала. Сделала единственное, что, как она думала, могло помочь ей выбраться отсюда живой: послала их за мной в надежде, что я найду способ остановить их. И я не виню ее за это.

Я виню их.

– Дайте угадаю, – начинаю я. – Вы – изначальные похитители, верно? Настоящая банда, которая украла девочку из школы.

Чем дольше я веду разговоры, тем сильнее они расслабятся. Мне нужно, чтобы они потеряли бдительность.

«Крепкий Орех», как я назвал его про себя, слегка кривит губы. Отвращение? Веселье? Не могу разобрать.

– С чего ты это взял?

– Вы хорошо организованы. Вы явно знаете, что делаете, – объясняю я. – Каким же образом вы потеряли девочку?

– Не знаю точно, – отвечает он. – Джи-пи-эс той машины пропал на подходах к этому поганому городишку.

– Может быть, водитель отключил его и увез девочку сам?

– Я хорошо знаю своих людей.

В мгновение ока нож оказывается у моего горла. Я инстинктивно пытаюсь отпрянуть назад, но еще две пары рук хватают меня за плечи и удерживают на месте. Выражение лица Крепкого Ореха не меняется. Не изменится оно, скорее всего, и тогда, когда он перережет мне глотку. А он это сделает. Он только что признался мне в совершении преступления федерального уровня, не говоря уже о похищении агента ФБР, сидящего напротив меня. Никто из нас троих не уйдет отсюда живым. Где-то в глубине моего разума поднимается страх, но я не могу позволить ему управлять мной. Паника здесь не поможет.

– А теперь говори, – командует он, – кто забрал Элли Уайт? Где ее держат?

Я не испытываю никакого желания что-либо говорить ему, но, поскольку у меня есть некоторые догадки о том, где может быть девочка, означает, что я могу разыграть эту карту. Карта, конечно, не козырная, но я должен попытаться.

– Примерно неделю назад здесь случилось столкновение двух машин, – говорю я ему. – Но окраине города, в темноте. Оба водителя погибли. Если хочешь, чтобы я сказал больше, отпусти женщину. Пусть твой человек отвезет ее в больницу.

Секунду он смотрит на меня, потом кивает:

– Ладно. – Что-то не так; я чувствую это, как неожиданный жар на коже. – Договорились.

Крепкий Орех убирает нож от моего горла, вкладывает в ножны, висящие у него на поясе, и тем же самым плавным движением вынимает пистолет из кобуры на другом боку. Полуавтоматический. Но это всё, что я успеваю заметить, когда он отворачивается от меня, наводит ствол и стреляет.

Стреляет Миранде Тайдуэлл в голову.

Это смертельный выстрел. Она смотрит на меня, не на него, – она боится моей смерти. И не успевает заметить собственную смерть; я вижу, что в последний миг ее глаза выражают тревогу. Тревогу за меня.

Пуля оставляет маленькое круглое отверстие у нее во лбу. Предлобная кора, ее способность к обучению – разрушена. Гиппокамп вместе с ее воспоминаниями – разрушен. Осколки костей вместе с пулей проходят через мягкие ткани, перемалывая ее мозг. Высокоскоростная пуля, наподобие этой, на пути своего прохождения оставляет поврежденный участок в десять раз больше своего диаметра.

Я слышу выстрел, пока вся эта бесполезная информация проносится в моем собственном мозгу, но к этому моменту Миранда уже мертва. Ее тело обмякает. Глаза становятся невыразительными, словно пустой стакан. Пули не видно, и единственные видимые повреждения – крошечный кружок с неровными краями и струйка крови.

Ее тело заваливается на спинку дивана. Теперь это просто пустая оболочка.

Майк неистово дергается в наручниках.

На меня обрушивается шоковая волна ужаса, и я кричу. Это вопль боли и ярости, который я не могу удержать, как не могут удержать меня те двое сзади. В момент выстрела они дернулись от неожиданности, и сейчас я кидаюсь на человека, который убил Миранду, ударяю его головой в грудь и толкаю на кирпичи, разбросанные вокруг камина. Он налетает спиной о каминную стенку, его голова задевает выступающий кирпич и ломает его. Крепкий Орех, слегка оглушенный этим ударом, поднимает пистолет и пытается выстрелить, но я приподнимаюсь и плечом бью его по вооруженной руке. Когда он нажимает на спуск, выстрел проходит мимо меня, в другой конец комнаты. Я слышу, как кричит один из его людей. Они были у меня за спиной, и Крепкий Орех случайно подстрелил одного из своих.

Я не знаю, что делает Майк, и у меня нет времени смотреть. Пригибаю голову и изо всех сил отталкиваюсь ногами; я намного ниже Ореха, и мой твердый черепной свод впечатывается ему в подбородок. Сила соударения прошивает все мое тело, словно я оказался в поезде, сошедшем с рельсов, но ему приходится куда хуже. От этого удара мозг сотрясается в его черепе, словно желе в банке. Он вырубается, я чувствую, как подламываются его колени.

Когда он падает, я чувствую, что один из его людей бросается на меня со спины. «Я не могу умереть здесь». Это была бы чертовски горькая ирония, ведь Гвен подумала бы… нет, решила бы, что в конечном итоге я предпочел ей Миранду. Поэтому я резко отшатываюсь назад, на него. Это безрассудно. Но и эффективно. Он кричит. Мы оба падаем на пол, и мне везет: почти вся сила удара достается ему, а для меня его тело срабатывает как подушка. Он извивается и пытается сбросить меня; кончики моих пальцев нащупывают пистолет, который все еще зажат у него в руке. Я хватаю своего противника за запястье и с силой выкручиваю по направлению к нему. Слышу, как в его кисти что-то ломается, он испускает крик боли, инстинктивно нажимает на спуск, и пуля входит ему в бок.

В глазах у меня проясняется, и я вижу, что Крепкий Орех лежит без сознания, но пистолет валяется рядом с ним. Тот, кто только что всадил пулю сам в себя, – Хипстер. Его невысокий напарник прислонился к стене, хватая воздух ртом; половина его рубашки пропитана красным. Не знаю, куда его ранило, но рана явно тяжелая. Майк скатился с дивана и уже стоит на ногах, хотя пошатывается и капает кровью. Я едва успеваю отметить все это, прежде чем Хипстер судорожным рывком скидывает меня, и я падаю на бок.

Он так и не выпустил свой пистолет.

Майк с размаху бьет ногой. Его ботинок ударяет Хипстера по боковой части головы, заставляя ее дернуться в сторону – удар не смертельный, однако определенно заставляющий противника забыть о своих намерениях. Когда он откатывается и неверным движением пытается встать, я тоже пинаю его – по раненому боку.

Он падает обратно и сворачивается в позу зародыша. Я подцепляю носком ботинка его пистолет и отправляю под диван, потом возвращаюсь к Ореху и проделываю то же самое с его пистолетом. Майк без единого слова выбивает ствол у третьего. В этом нет особой необходимости: тот уже потерял сознание и сполз по стене в сидячее положение, оставив за собой красную широкую полосу.

У нас есть секунда на то, чтобы перевести дыхание. Майк садится на пол и, несмотря на свое массивное сложение, ловко проводит скованные руки под своими ягодицами, коленями и ступнями. Потом выпрямляется, держа руки уже перед собой. Он обыскивает карманы наших противников. Ключи от наручников у Хипстера, и Майк отпирает мои оковы, потом я освобождаю его.

Когда он вытаскивает из своего рта кляп, первое, что он произносит, – матерное ругательство. Выражение неприкрытой ярости. Майк прижимает пальцы к горлу Миранды. Естественно, пульса нет. Я мог бы сказать ему это заранее, но не стал. Я мог и ошибиться.

Но я не ошибся. Он со вздохом выпрямляется и качает головой. Я зажмуриваюсь и пытаюсь прогнать из памяти картину того, как она тревожилась за меня, в то время как пуля входила ей в голову. Будь оно все проклято! Внутри у меня бурлит и мечется острая боль, но я подавляю ее.

Пытаюсь сказать себе, что теперь для нее все позади. Вся боль, весь страх, вся ярость. Это правда, но эта холодная правда, не несущая в себе утешения.

– Как они поймали вас? – слышу я вопрос, заданный моим собственным голосом. Это не должно было звучать так обыденно!

– Лента с шипами на дороге за городом, – отвечает Майк. – Всего через пять минут после того, как мы тебя высадили. Очень эффективно и профессионально. Когда они навалились на нас, я сдался. Решил, что могу этим спасти ей жизнь. – Он оглядывается на Миранду, и хотя его лицо сильно распухло от побоев, я вижу под этой маской мрачное выражение. Несколько секунд Майк молчит, потом продолжает: – Они хотели знать, где Элли Уайт.

– А вы этого не знали.

Он качает головой.

– Миранда предположила, что Гвен могла рассказать тебе то, что знала сама. А еще она понимала, что ты, скорее всего, наша единственная надежда. Они пришли бы за Верой Крокетт, если б могли, но она в тюрьме, так что…

– Уже нет, – говорю я ему. Майк умолкает и с изумлением смотрит на меня. – Она сбежала. Скорее всего, они позволили ей это, чтобы можно было охотиться за ней и убить ее.

– Копы?

– Некоторые из них – точно, – говорю я. – Сейчас они ведут поиски. Возможно, до того, как доберутся до этой улицы, осталось минут десять. Или меньше, если тут поблизости остался кто-нибудь, кто мог услышать выстрелы и позвонить.

Неожиданно Майк сгибается пополам и кашляет, сплевывая кровь. Это до чертиков пугает меня, я пытаюсь поддержать его, но он отмахивается:

– Всё в порядке. Бывало и хуже. Легкие целы, только во рту все разбито.

– Там на задворках стоит машина, – говорю я ему и переворачиваю Хипстера – тот без сознания, но определенно жив, – чтобы забрать у него из кармана ключи. Оставляю его лежать на боку и сковываю теми самыми наручниками, которые были на мне. Он истекает кровью, возможно, у него шок, но скоро тут будет полиция, к тому же я не могу вызвать у себя достаточно сочувствия к нему.

Проверяю пульс у Крепкого Ореха, лежащего возле камина. Он все еще дышит, но рана на черепе выглядит плохо. Я обыскиваю его и обнаруживаю в кармане пачку монтажных стяжек. С их помощью фиксирую его обмякшие руки у него за спиной, сопротивляясь жгучему желанию еще раз пнуть его. Потом отхожу, чтобы надеть наручники на второго его помощника, который каким-то чудом еще дышит. Смотрю, нет ли у них в карманах запасных ключей от наручников, а эти кладу к себе. Потом выпрямляюсь и смотрю на Майка.

– Пора убираться отсюда. Добудь пару этих… – Я собираюсь сказать «пистолетов», потому что ему ближе лезть за ними: мы отправили все три под диван, пока еще руки у нас обоих были скованы. Но он заставляет меня умолкнуть, вскинув руку и сжав пальцы в кулак. Я замираю и слышу скрип половиц. Черт!

Мы встречаемся глазами с Майком; безмолвный разговор длится долю секунды, потом он кивает.

Я быстрее.

Бросаюсь на пол, стараясь не шуметь, и шарю рукой под диваном. Нахожу только один из пистолетов и кучу мертвых тараканов. Пальцы мои слегка хрустят, когда я хватаю пистолет, но я едва замечаю это. Остаюсь на полу, прижимаясь к дивану, и смутно замечаю рядом с собой неподвижные ноги Миранды; однако мое внимание сосредоточено на коридоре, ведущем к этой комнате.

Из-за косяка быстро и осторожно выглядывает лицо; оно примерно в шести дюймах выше того места, куда я смотрю. Почти сразу же исчезает снова, и мне требуется секунда на то, чтобы осознать увиденное; я пытаюсь унять свой неистовый пульс. Черт!

– Фэйруэзер?

– Кейд? – спрашивает он, снова выныривая из-за двери, и осторожно, без лишних движений убирает свой пистолет в кобуру. – Что тут творится, черт побери? – Детектив с истинно сыскной дотошностью окидывает взглядом обстановку, на секунду останавливая его на каждом неподвижном предмете, чтобы зафиксировать в голове информацию. – Она мертва?

– Да, – говорит Майк.

Я ничего не могу ответить. Прошлое связало меня и Миранду друг с другом, словно раскаленная колючая проволока, стало ловушкой, – и я знал, что никогда не смогу окончательно сбежать из нее. Но я совершенно не желал такого. Я не хотел, чтобы она умерла в плену, в страхе. Она заслуживала большего. Любой заслуживает большего.

– Ее застрелил вот он. – Люстиг указывает на Крепкого Ореха, лежащего у разрушенного камина. – Эти трое все живы.

Фэйруэзер кивает и снимает со своего пояса маленькую рацию, диктует в нее адрес, говорит, что двое ранены. Потом колеблется, глядя на нас, и добавляет:

– Я нашел двух человек, располагающих сведениями. Мы выезжаем.

Он убирает рацию. До меня доходит, что я все еще целюсь в него из пистолета, и на секунду я задумываюсь о том, почему не убрал оружие; но это просто приступ паранойи, а не какое-то рациональное действие. Я отдаю пистолет Майку, который сует его за пояс сзади, и опять начинаю шарить под диваном. Стискиваю зубы, потому что живые тараканы там тоже есть. Стряхиваю их и достаю еще один ствол. С запозданием осознаю́, что, вероятно, оставил отпечатки своих пальцев на оружии, из которого была убита Миранда; велик шанс, что это один из двух пистолетов, которые я держал в руках. Черт! Не то чтобы я думал, что Фэйруэзер в доле с вулфхантерской полицией или с Карром, но… это меня тревожит.

Фэйруэзер обходит комнату и осматривает каждое из неподвижных тел. Потом смотрит на нас и говорит:

– Идемте. Мой седан у калитки, это официальная машина ТБР. Мне нужно доставить вас обоих в безопасное место. За этими тремя я пошлю полицию округа, но только после того, как удостоверюсь, что вам ничто не грозит.

– Нам нужно забрать Гвен и детей, – говорю я ему. – Остановимся у дома Спаркса, подхватим их и направимся прочь из города.

Я вижу, что ему это не нравится, но детектив кивает.

– Идемте, – говорит он. Я колеблюсь, и Фэйруэзер вздыхает: – Слушай, Сэм, ты веришь мне или нет?

Он смотрит на меня и на пистолет у меня в руке. Я убираю оружие, хотя не хочу этого делать. Вслед за Фэйруэзером мы выходим из дома, и он предпринимает все должные предосторожности, прежде чем жестом подозвать нас к своей машине.

– Пригнитесь, – говорит он мне и Майку, когда мы залезаем внутрь. Майк стонет. Из его порезов все еще течет кровь, а синяки от побоев, должно быть, адски болят. – Как можно ниже.

Я соскальзываю к подножию пассажирского кресла. Майк с изрядным трудом вытягивается на заднем сиденье.

– Не говори никому из местных, – предупреждаю я Фэйруэзера, – мы не знаем, кому можно верить.

Детектив смотрит на меня сверху вниз.

– Тебе лучше начать с самого начала, – говорит он. – Потому что последнее, о чем я слышал, – это что все вы искали способ оправдать Веру Крокетт. Кто эти типы?

– И по-прежнему ищем. Марлин была убита либо Уэлдоном, либо Карром, – говорю я ему. – Она знала об аварии, которая случилась на шоссе за городом, у самого леса. Она помогала прятать последствия.

– И?..

– И в машине был мертвый водитель и связанная маленькая девочка в багажном отделении.

Вид у него делается мрачный.

– Боже! Элли Уайт…

– В планы похитителей не входило лобовое столкновение, и начальник полиции и хозяин эвакуатора решили, что напали на золотую жилу. Когда был уплачен выкуп?

– Тридцать миллионов долларов, – говорит он, – выплачены четыре дня назад. Переведены на счет в офшорный банк.

– Полагаю, эти два гения организовали всё и привлекли кого-то из местных банковских служащих, чтобы отмыть деньги. Они могли предъявить доказательства того, что девочка жива. Изначальные похитители не могли.

Приближается вой сирены, все громче и громче.

– Не высовывайтесь, едет патрульная машина. – Фэйруэзер притормаживает, останавливает машину и опускает стекло со своей стороны. – Привет, что у вас за суматоха? – Ему приходится кричать, чтобы его услышали за воем сирены. Потом она умолкает.

– Побег из тюрьмы, – слышу я другой голос сквозь шум двух двигателей. – Вера Крокетт сбежала, вы не поверите.

– Я ее не видел, но только что вернулся в город, – говорит Фэйруэзер. Это классическая смесь правды и выдумки. – Как раз сейчас направляюсь в участок.

– Осторожнее. Когда поблизости Вера Крокетт, люди так и мрут.

«Тонко, тонко», – думаю я. Этот коп уже готовит почву для того, чтобы избавиться от нас всех.

Этот разговор длится примерно минуту, потом Фэйруэзер поднимает стекло и едет дальше. Я слышу, как на заднем сиденье стонет Майк.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– В полном, – лжет он. Голос его становится немного ниже. – Если бы я остался с тобой, Сэм…

– Вероятно, все закончилось бы точно так же, – возражаю я.

Иронично, что Миранда умерла в противостоянии, которое не имело никакого отношения ни к ней, ни к Гвен, ни к Мэлвину Ройялу. Это была драка за деньги, простая и примитивная. Но мне приятно думать, что Миранда до самого конца готова была защищать эту девочку, Элли. Она в первую очередь была матерью. Всегда.

То, что ее больше нет в мире, кажется мне чем-то необъяснимым. Любовь, ненависть – все это больше не имеет значения. Ее присутствие в моей жизни было таким весомым, что смириться с пустотой ее отсутствия мне удастся далеко не сразу.

– Ты думаешь, что за этим стоят Карр и Уэлдон? – говорит Фэйруэзер. – Что это они забрали девочку?

– Скорее всего, – отвечаю я. – Если только бедняжка еще жива.

– Доказательства этого были предоставлены, но это было до уплаты выкупа. Время на исходе, если уже не истекло, – говорит детектив, потом на какое-то время умолкает. – Я не поеду за Гвен.

– Погоди! – Я начинаю подниматься.

– Сиди на месте. За нами едет еще один такой же черный внедорожник, – говорит он. – Это изначальные похитители, верно? Они приехали искать свою добычу. Им всё еще нужны их деньжата.

– Плевать, – отвечаю я. – Мы должны вернуться за Гвен и детьми.

– Там, где они сейчас, безопасно, верно?

– Не знаю. Они у этого адвоката, Спаркса.

– Значит, пока что они в безопасности. Не высовывайся, черт тебя побери. – Фэйруэзер смотрит в зеркало заднего вида, и я вижу в его позе напряжение. Наконец он говорит: – У Карра за городом есть укрепленное логово. Этот тип утверждает, что он просто фермер, но ходят слухи, что он полагает, будто сам себе хозяин и законы для него не писаны. Он никого не пускает на свою территорию. Это идеальное место для того, чтобы тайно держать там ребенка. Надо передать сообщение.

– А местная полиция может перехватить это сообщение? – спрашивает Майк. – Подслушать нас…

Это заставляет Фэйруэзера, который уже тянется за рацией, остановиться.

– Да. Черт! Нам нужно спешить.

Я беспокоюсь об этом, но не так сильно, как беспокоюсь о своей семье.

– Гвен и дети. Сейчас же. Или я выпрыгну из этой машины ко всем чертям.

– Ты хочешь умереть? – спрашивает он. – Если я не вывезу вас двоих из города, то так и будет. И не только с тобой. С Гвен и детьми тоже.

Мне это не нравится, но, возможно, он прав.

– Скажи честно, Спаркс участвует в этом?

– Я так не думаю, – отвечает Фэйруэзер. – Он – странный тип, но не станет связываться с Карром и Уэлдоном. Спаркс – одиночка по натуре. И не очень хороший юрист. Получил звание адвоката только… с какого там?.. с третьего раза. Много лет он притворялся перед горожанами важной шишкой, но никогда раньше даже не брался за криминальные дела.

Это шок.

– Никогда? Тогда зачем ему поручили дело Веры? – Но я уже знаю это. Они подстроили, чтобы Спаркс получил это дело, потому что Уэлдон знал: тот ничего не сделает и провалит защиту Веры. Вероятно, так и было бы, если б Вера не позвонила Гвен в день смерти своей матери. Никто не понял, что происходит. Поэтому я задаю вопрос, который действительно тревожит меня: – У него они в безопасности?

Фэйруэзер не сразу отвечает на этот вопрос, и это меня отнюдь не успокаивает.

– Я знаю, что он не мог участвовать в планах похитителей. Уэлдон не верит ему, и Карр тоже, – наконец говорит детектив. – Но это не означает, что он мне нравится. Каким человеком надо быть, чтобы заставить свою сестру работать домоправительницей и называть ее вымышленным именем?

Мне требуется секунда, чтобы осознать, что речь о миссис Полл.

– Ты шутишь!

– Хотел бы я, чтобы это было шуткой… Но это скорее какой-то готический триллер, и этот дом – самое подходящее место для такого. Возможно, он со своей сестрой… – Фэйруэзер умолкает и пожимает плечами: – Кто их знает?

– Нам надо вернуться, – настаиваю я. – Немедленно.

Теперь меня еще сильнее терзает необходимость забрать оттуда свою семью.

– Мы уже выехали из города, – говорит он. – И обратно не повернем. – Снимает с пояса рацию и включает ее: – Десять – тридцать четыре , десять – тридцать четыре, немедленно отрядите эскорт окружной полиции. Детектив Фэйруэзер, агент ФБР Люстиг и одно гражданское лицо находятся…

Выстрел направлен почти прямо навстречу нам. Он пробивает лобовое стекло; со своего места под панелью я не вижу этого, но слышу. Фэйруэзер роняет рацию, восклицает: «Черт!» – и дергает руль влево, а потом вправо. На секунду мне кажется, что его даже не задело выстрелом… но это не так. Пуля попала ему чуть ниже ключиц, по центру груди, и пробила тело насквозь. Входное отверстие довольно большое. Кровь заливает его рубашку, проступая через хлопковую ткань. Крахмальная белизна прямо на глазах уступает место ярко-алому цвету. Фэйруэзер смотрит сверху вниз на собственное тело, не совсем осознавая, что произошло. Я приподнимаюсь и, когда его руки бессильно падают, перехватываю руль, изо всех сил стараясь выровнять машину, которая начинает рыскать, разворачиваясь по широкой дуге. Детектив убирает ногу с педали газа, но это гибельный инстинкт: если мы сейчас остановимся, нам конец. В лесу кто-то прячется, и если мы не проедем мимо, то они продолжат стрелять, пока не превратят нас в швейцарский сыр.

Глаза Фэйруэзера закатились, дыхания нет; кровь, текущая из раны в груди, уже прекратила пульсировать. Он мертв. Я ненавижу эту математику.

У меня нет времени на то, чтобы оказать ему последние почести. Распахиваю дверцу с его стороны, лихорадочно жму на карабин ремня безопасности и выпихиваю труп из машины, а сам вскарабкиваюсь на пропитанное кровью сиденье. Теплая кровь впитывается в мои штаны, в заднюю часть рубашки. Я стараюсь не думать об этом, как и о том, что бросаю на дороге тело хорошего человека.

Вдавливаю в пол педаль газа и ору:

– Майк, держись!

– Ага, – отзывается он. Теперь его голос звучит тише. Шутки закончились. Этот Майк Люстиг – боец, жесткий, как скала.

Лобовое стекло все в трещинах, разбегающихся от огромной пробоины, но мне некогда разбираться с этим. Я стараюсь смотреть не на это расколотое на фрагменты стекло, а на то, что за ним. Через пять секунд будет крутой поворот. Четыре. Три.

Лобовое стекло пробивает еще один выстрел. И еще. Оба минуют меня, потому что угол стрельбы становится все более и более острым. Потрескавшееся стекло тоже не помогает прицелиться, и я забиваюсь подальше в левый угол, продолжая вести машину. Поворачиваю, не сбавляя скорости, задние шины визжат и виляют, и я корректирую начинающуюся болтанку.

– Вспышка сзади! – кричу я, потому что мы миновали засидку стрелка; у него есть время, чтобы развернуться и попытаться выстрелить нам вслед. В зависимости от того, как высоко сидит, он, возможно, может заметить Майка на заднем сиденье. Сейчас он может прицелиться как следует или просто вести неприцельный огонь.

Я сползаю в кресле пониже и продолжаю давить на педаль газа. Слышу, как новые пули ударяют в металл, разбивают остатки стекла.

– Живой? – кричу я, не оборачиваясь.

– Так точно, – откликается Майк сквозь рев ветра, врывающегося в разбитое окно. Кусочки стекла отрываются и бьют меня в лицо. Я не могу притормозить. Этот мерзавец – отличный стрелок. Мне бы только успеть добраться до следующего поворота…

Я не успеваю.

Шина лопается – то ли от удара пули, то ли просто от напряжения. Не знаю, но машину резко ведет в сторону, когда безжалостная физика рвет резину в клочья.

Я не могу тормозить. Я должен гнать машину дальше. Но я не могу вести ее прямо.

– Держись! – кричу я и сам собираюсь перед ударом, потому что знаю: мы летим в кювет. Не успеваю затормозить. В рулевой колонке что-то лопается и раскалывается. Мы влипли.

А потом машина переворачивается.