14. Гвен
Выглядит Сэм плохо. Вид у него бледный, усталый и глубоко несчастный, на лице пролегли морщины, которых я не замечала прежде. Не знаю, что он видит, когда наклоняется, чтобы взглянуть на меня через открытую дверцу машины, но он садится внутрь и захлопывает дверь. Я немедленно трогаю машину с места.
– Куда мы едем? – Даже голос у него усталый.
Сэм так и не спал, я уверена в этом. Как и я, он измотан до предела.
– Подальше от всей этой гадости и этого проклятого городишки. Мне звонил Майк. Он сказал, что тебя выпустили под залог, и сообщил, где тебя подобрать. А где он сам? – Сэм не отвечает. – Не важно. Поехали домой.
– Дом нам больше не убежище, – говорит Сэм. – Останови машину.
Я еще не выехала со стоянки мотеля, только развернулась. Ставлю арендованный седан на ближайшее свободное место.
– Что такое? – У меня возникает такое чувство, что мне это не понравится. Совсем.
Он колеблется несколько долгих секунд, потом говорит:
– Я не хочу, чтобы дети это слышали.
– А я совершенно уверена, что нам нужно это слышать, – заявляет моя дочь. – Хватит секретов! Мы уже не младенцы.
Но для меня они всегда будут младенцами: крошечными пищащими свертками с розовой кожей, с беспокойно пинающимися пятками и мельтешащими ручонками. Младенцами, которых нужно защищать от всего мира.
Мне не хватает дыхания, потому что Сэм не сказал бы этого, если б предстоящий разговор не был настолько серьезным.
Если б этот разговор не был способен изменить всё.
Однако Сэм смиряется с тем, что сказала Ланни. Он приваливается к дверце, чтобы видеть меня и их тоже.
И рассказывает правду.
– Мы с Мирандой Тайдуэлл были близко знакомы, – говорит он. – Некоторое время я жил вместе с ней. Пока вы не начали строить предположения, я скажу, что мне просто… нужно было где-то жить, и она предоставила мне комнату в своем доме. Гостевую комнату.
– И как долго это длилось? – спрашиваю я его.
– С того момента, как я вернулся из командировки, и до тех пор, пока не перебрался в Стиллхауз-Лейк. Я рассказывал вам, что отправился туда, думая доказать, что ты причастна к преступлениям Мэлвина Ройяла. Это правда. Я лишь не сказал вам, что меня финансировали.
– Финансировали, – повторяю я. – Миранда…
– И, полагаю, в конце концов она осознала, что не получает отдачи от своих вложений.
Я чувствую, как что-то вонзается в меня, острое, словно рыболовный крючок. Сэм всегда говорил об этом как о своем собственном решении, а не как об общем с кем-то замысле. Общим с ней.
– Она знала, что ты едешь в Стиллхауз-Лейк. Чтобы причинить мне вред. Чтобы отправить меня в тюрьму, если сможешь.
– Да.
Коннор спрашивает:
– Та женщина с телешоу? Та самая? Ты жил у нее?
– Да. – Голос Сэма прерывается. Он не хочет признаваться в этом моему сыну. – Есть и еще кое-что. Это я собрал группу «Погибшие ангелы». Она начиналась с нас двоих, потом подтянулись родные и друзья других жертв Мэлвина. Если мы собрали и не всех, то почти всех. Это должно было стать средством для исцеления. Но превратилось совсем в другое.
– Сэм… – Я знаю о группе «Погибшие ангелы». И ощущаю, как липкий ужас ползет по моей коже. – Нет. Нет.
– Я положил этому начало, – продолжает он. – Мы с Мирандой сделали это с тобой. Боже, Гвен… – Я вижу, как долго Сэм носил в себе эту тайну и какую боль она ему причиняет. Я чувствую жалость к нему, даже сейчас, когда он разрезает мое сердце надвое. – Сначала это были просто разговоры, всякая сетевая чепуха, просто чтобы почувствовать себя лучше. Потом… потом я сделал объявления о розыске. Я нашел, куда ты переехала после того, как сменила имя. – Теперь он выглядит совсем больным. – Мы каждый день приезжали, чтобы распространить их. В течение многих недель. Мы выслеживали тебя.
Меня тошнит. Я изо всех сил вцепляюсь в рулевое колесо. Вспоминаю, как счастлива я была, что мои дети снова со мной, каким безопасным и теплым казалось нам наше новое убежище после того, как меня оправдали. Мы начали все сначала. Тогда мы еще верили в доброту людей и их способность прощать. Я действительно думала, что мы сможем жить дальше и смрад деяний Мэлвина не последует за нами.
А потом всю округу наводнили объявления о розыске с моей фотографией, обвиняя меня в насилии, пытках и убийствах. Их пихали в наш почтовый ящик. Приколачивали к нашей входной двери. К дверям школы, где учились мои дети.
И когда я слышу, что это делал Сэм… что-то внутри меня превращается в пепел. Он разрушил нашу безопасность, он заставил нас бежать, заставил спасаться, потому что после первого раза это стало эпидемией, которую не мог контролировать уже никто. «Реддит» бурлил предположениями на тему того, насколько глубокой была моя причастность к убийствам; в итоге они пришли к выводу, что я и задумала их, а Мэлвин был просто моим подручным.
С этого момента мы подвергались неутомимым гонением. Для нас не осталось безопасных мест. «Погибшие ангелы» и армия бешеных мерзавцев, примкнувшая к ним, начали присылать нам все более и более жестокие картинки и словесные описания того, что они сделают с нами…
Вздрогнув от ужаса, я понимаю, что Сэм тоже участвовал в этих рассылках. Должен был участвовать, хотя бы вначале. И этот поток никогда не прекращался. Каждый день папка с моими входящими сообщениями наполнялась ссылками на «Сайко патрол».
Сэм – подлинный творец наших несчастий.
Я даже не знаю, как уложить в голове всю глубину этого предательства, пусть даже оно было совершено задолго до того, как мы встретились.
В моих глазах стоят слезы, холодные, как льдинки. Они причиняют мне боль. Болит всё. «Как ты мог не сказать мне этого? Как ты мог заставить меня поверить тебе? В какую мерзкую игру ты играешь сейчас?» Я едва ощущаю собственное тело. Мне так плохо, словно я вот-вот упаду в обморок. Но я не падаю. Я с мрачной решимостью цепляюсь за мир, за этот уродливый, расколотый мир и говорю:
– Ты просил меня выйти за тебя замуж. Это она велела тебе сделать это? Жениться на мне, а потом сломать меня? Или, может быть, просто убить…
Я не могу продолжать; мне слишком больно. Мой голос дрожит. Я вся дрожу. И осознаю: о боже, я не говорила своим детям о том, что он сделал мне предложение. Теперь они – свидетели и жертвы этого всего. Надо было сделать то, о чем он просил, и выйти из машины, чтобы выслушать его признание, потому что это… это убьет их. Они верили ему.
Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на них. Коннор сидит, опустив голову, и мне знакома эта поза: так он защищается от боли. Ланни смотрит на Сэма, и на лице ее написан неприкрытый ужас.
А потом этот ужас переходит в ярость.
– Ты ублюдок, – говорит Ланни. – Ты монстр!
Она цитирует письмо своего отца: «Ты не знаешь, кто он такой, Джина. Ты не знаешь, на что он способен. Я смеюсь при мысли о том, что ты приводишь в свою постель одних только монстров. Ты этого заслуживаешь».
Может быть, я и заслуживаю этого. Но мои дети – нет.
Лицо у Сэма сейчас мертвенно-белое, взгляд все еще прикован ко мне.
– Изначально я приехал сюда, чтобы навредить тебе, и да, Миранда знала об этом, но потом всё изменилось, совсем изменилось, и когда я говорю, что люблю тебя и этих детей, это правда, одна только правда. Я понимаю, почему ты сказала мне «нет». Я понял. Но пожалуйста… пожалуйста, поверь мне.
Я слышу боль в его голосе. Я вижу боль в его глазах, блестящих от слез, таких же, как те, что катятся по моим щекам. Все это было сказано тихо, но я хочу закричать – и кричать до тех пор, пока весь мир не остановится. До этого момента я и представить себе не могла, что Сэм окажется таким же монстром, каким был Мэлвин, но теперь все слишком ясно. Всё слишком реально.
Потому что он принес нам не меньше боли.
– Я не верю тебе, – говорю я ему. – Миранда только что внесла за тебя залог. Не так ли?
Сэм хрипло выдыхает, словно я ударила его ножом в живот. Несколько мгновений он не шевелится, только склоняет голову и пытается дышать. Я жду. Если он протянет руку ко мне или к любому из моих детей, я сломаю эту руку. Я буду выкручивать ее, пока он не согнется, и тогда я перебью ему гортань прямым, сильным ударом кулака. Я отчетливо представляю себе эту последовательность действий, но не вижу его лица на этой картинке. Просто пустое место. Потому что в этот момент я не могу осознать, кто же на самом деле тот человек, который сидит напротив меня.
Сэм распахивает дверцу машины и выскакивает наружу, словно ему не терпится убраться от меня подальше. Но, не успев сделать и шага, он шатается и прислоняется к машине с той стороны, где сидит Ланни. Согнувшись пополам, упирается руками в колени и хватает воздух широко открытым ртом.
– Поехали, – говорит Ланни. – Просто уезжаем отсюда, мама. – По лицу моей дочери струятся слезы. – Я хочу домой!
Я подвела их. Снова. И даже не знаю, как теперь исправить это.
– Хорошо, – отвечаю я ей. – Сейчас поедем.
Но прежде чем я успеваю переключить передачу, Коннор распахивает свою дверь и выходит наружу. Я замираю, потому что не знаю, что он собирается делать, пока он не обходит машину и, встав перед Сэмом, не спрашивает:
– А теперь ты говоришь нам правду? Всю правду? Точно?
Сэм кивает. Он все еще дрожит и пытается дышать. Я представить себе не могу, что чувствует сейчас мой сын, но я не хочу останавливать его. Не могу.
– Мама! – Ланни изо всех сил бьет кулаком по спинке моего кресла. – Сделай что-нибудь! Усади его обратно в машину, и поедем!
– Коннор! – Он не слушает меня. Я распахиваю свою дверцу и ступаю наружу. – Коннор, вернись в машину!
Но мой сын игнорирует меня – и Ланни, которая мечется внутри. Он сосредоточенно смотрит на Сэма.
А потом говорит:
– Я понимаю. – Он обращается не ко мне. Он обращается к Сэму. – Они злы на тебя. Я тоже зол. Но кто-то запросто может сбить человека с толку, сказав ему то, что он хочет услышать. Я слушал моего… моего отца, даже когда знал, что не надо этого делать. – Коннор сглатывает, и я вижу, как он нервничает. И насколько ему трудно говорить все это. – Мы и раньше знали, кем ты был. Это не другое. Это просто… больше, чем было.
– Малыш… – Сэм опускает голову. – Ты должен вернуться в машину. Твои мать и сестра хотят ехать домой.
Я хочу сказать что-нибудь, но не могу. Здесь и сейчас что-то происходит, и это что-то очень важное.
Коннор говорит:
– Когда-то ты нас ненавидел. Но потом ты исправился. И я всё еще тебе верю.
Это больно. Внутри у меня царит полный хаос, кружащийся стальной вихрь, который режет, режет и режет. «Коннор – ребенок, он всего лишь ребенок, он не может понять». Но в некоторых вещах мой сын понимает больше, чем я когда-либо смогу осмыслить.
Сэм мучительно-хрипло выдыхает, а потом сгребает моего сына в такие неистовые объятия, что мне становится больно. Коннор обнимает его в ответ. И я знаю этот взгляд. Я прочувствовала его от начала до конца. Мне знакомо это чувство потери, этот страх и, самое главное, эта любовь.
Сэм любит моего сына.
Действительно любит.
– Мама! – Ланни тоже вылезает из машины. Она бледна, испугана и не совсем понимает, что происходит. Я обнимаю ее одной рукой и привлекаю к себе. – Мама, Коннор не может просто… не может просто взять и простить его!
Но она ошибается, и я вижу это, словно неожиданный отблеск солнечного света. У нас на глазах происходит нечто прекрасное. Нечто драгоценное. Никто не заслуживает этого. Но Сэм этого достоин.
– Ланни, – тихо говорю я, – Коннор прав.
– Мама, мы не можем доверять ему!
Я это знаю. Нет ни единой причины доверять ему, не считая… не считая всего, что Сэм сделал с тех пор, как пришел к нам. Он ни разу не причинил нам боли – не считая тех моментов, когда его прошлое открывалось нам. Он ни разу не сделал нам ничего плохого, но всегда был моим партнером, моим защитником, моим поборником. Это не игра. Это не может быть игрой, потому что прямо сейчас, в настоящий момент, я вижу последствия его откровенности. Он знал, что так будет. И все равно сказал нам.
Это отважный поступок. Это поступок того Сэма, которого я знаю.
Он целует моего сына в макушку и говорит:
– Я люблю тебя, Коннор. Помни это, хорошо?
Тот делает шаг назад.
– Ты не можешь уйти.
– Но я должен, – возражает Сэм. – Верно?
Мы с ним смотрим друг на друга с разных сторон машины. У меня перехватывает дыхание от нового приступа острой боли; я вижу рану в его сердце. Урон уже нанесен.
– Сэм, – говорю я ему, – садись в эту чертову машину.
Он моргает. Я вижу проблеск надежды, которая тут же угасает.
– Миранда…
– Ты говорил, что она уничтожит нас. Не позволяй ей этого.
– Слишком поздно. Так?
Я искренне не знаю этого.
– Ты не можешь просто… уйти. У тебя нет денег, нет никакого способа выбраться из города. Если только Майк…
– Нет, – прерывает он меня. – Майк на ее стороне.
Я не знаю, что сказать. Я не единственная, кого сегодня предали. Ему уже было больно, а теперь стало еще хуже. Он одинок, как никогда раньше.
– Ты права. Она действительно заплатила за меня залог, – говорит он. – Они с Майком предоставили мне выбор. Я выбрал вас. Я выбрал это.
Если он говорит правду, то это самое важное, что кто-либо когда-либо делал для нас. И несмотря на пропасть между нами, несмотря на то что боль от сделанного им до сих пор ощущается остро и сильно, несмотря на все прошедшие годы… я не могу игнорировать этот поступок.
Ланни шепчет:
– Мама? Мама, но… то, что он сделал…
– Считается только то, что он делает сейчас, – отвечаю я ей и поворачиваюсь, чтобы взглянуть прямо на нее: – Ты веришь мне?
Ланни неохотно кивает. В ее глазах блестят слезы. Она испытывает боль и замешательство. Я понимаю это.
Снова поворачиваюсь к Сэму и повторяю уже сказанное, но немного мягче:
– Пожалуйста, полезай в эту богом проклятую машину.
Секунду Сэм смотрит на меня, застыв на месте. Потом втягивает воздух и вытирает лицо ладонью.
– Мне жаль, – произносит он.
– Знаю.
Я жду, пока он снова не сядет в машину, потом присоединяюсь к нему. Коннор залезает на заднее сиденье. Снаружи остается только моя дочь. Она медлит, бросает на меня сердитый взгляд, а потом проскальзывает на свое место.
– Спасибо, – говорю я ей. Ланни скрещивает руки на груди и смотрит в сторону. Она еще не готова, но это пройдет. По крайней мере, я на это надеюсь.
Мы – не семья. Но мы вместе, и это шанс начать все сначала.
– Пожалуйста, скажи мне, что мы уезжаем из этого чертова места, – просит Ланни.
– Тебе можно уехать? – спрашиваю я Сэма. Он пожимает плечами, застегивая ремень безопасности. – А залог…
– Это деньги Миранды.
Этого мне достаточно, чтобы нажать на газ.
* * *
Мы в пути уже пятнадцать минут, когда мой телефон звонит.
Смотрю на имя на экране. Я намеревалась сбросить звонок, но это Гектор Спаркс, и я чувствую себя обязанной ответить. Ставлю звонок на громкую связь.
– Гвен Проктор слушает.
– Мисс Проктор, мне немедленно нужна ваша помощь. Вы должны найти ее! – Голос у него встревоженный.
– Найти кого?
– Веру Крокетт, – объясняет он. – Она сбежала. И мне кажется, она в огромной опасности.
– Что? Как, черт побери, она…
– Полицейские утверждают, что были просто беспечны, – отвечает адвокат. Он явно нервничает и, судя по звукам, расхаживает туда-сюда по комнате. – Но я считаю, что они нарочно позволили ей удрать: ее оставили без присмотра в фургоне, стоящем перед зданием суда. Думаю, что это заговор, призванный заставить ее замолчать. Теперь, когда она в бегах, ее легко могут убить.
– Из-за того, что ей известно? – Мой тон становится резким. – После того как мы поговорили с ней, вся моя семья в том же самом списке, вы это понимаете? Вы знаете, что тот, кто убил Марлин, вероятно, охотится и за нами? Вы же не настолько глупы, верно?
Несколько секунд Спаркс молчит. Потом произносит:
– Я больше ни к кому в этом городе не могу обратиться за помощью. Ни к единому человеку. Если вы найдете Ви и приведете ее ко мне домой, то обещаю, что смогу обеспечить вам всем безопасность, – и сделаю это. Но ее нужно найти. Немедленно. Мисс Проктор, я не преувеличиваю, когда говорю, что без вашей помощи у нее нет ни единого шанса.
«Черт бы тебя побрал!»
Нужно ехать дальше. Я ничего не должна этой девушке. Ничего.
Смотрю на свою дочь в зеркало заднего вида. Губы ее приоткрыты. Вся отгороженность исчезла. Она смотрит на меня так, будто ожидает, что я что-то сделаю.
И сейчас я не могу подвести ее.
Разворачиваю машину.
– Я знаю, куда она пошла, – говорит Ланни.
– Но откуда ты можешь…
– Она пошла в дом своей мамы. Она испугана и знает, что ее хотят убить. Так куда ей еще идти, верно?
Моя дочь умна. Умнее меня, потому что это рассуждение совершенно логично, и это заставляет меня гадать, думала ли Ланни когда-нибудь о том, чтобы совершить суицид. Была ли она когда-нибудь настолько одинокой и отчаявшейся. А потом я понимаю по ее взгляду – да, была. И, конечно, думала об этом, учитывая то, какой жизнью она вынуждена жить. Это рана, которую мы с Сэмом нанесли ей вместе, хотя и по совершенно разным причинам.
Я должна сделать все, чтобы не подвести ее снова.
* * *
Полиция ведет поиск по квадратам, начиная от здания суда, и у них уйдет не так уж много времени на то, чтобы добраться до обнесенного заградительной лентой дома Крокеттов. Я направляюсь прямо туда и останавливаю машину у тротуара. Пока что патрульных машин не видно. Замечаю, что лента, прежде запечатывавшая входную дверь – ту самую, с дырой от выстрела из дробовика, – сорвана и трепещет на ветру, прилипнув в углу.
– Оставайтесь здесь, – приказываю я, обращаясь ко всем, но никто меня не слушает. Бегом приближаясь к двери, оглядываюсь. Сэм идет за мной. И, что еще хуже, моя дочь тоже идет. Всходя на крыльцо, я замедляю шаг. Последнего человека, заставшего ее врасплох, Вера пыталась убить. Я жестом велю своим спутникам держаться позади и подкрепляю это яростным взглядом.
Сэм хватает Ланни за плечо, заставляя остановиться. Я продвигаюсь вперед осторожно, медленно. Дом выглядит хуже, чем мне представлялось. Покосившееся, неухоженное строение, полусгнившее крыльцо без перил. Входная дверь скрипит, когда я приотворяю ее. В нос мне бьет запах застарелой крови, и я пытаюсь не закашляться.
– Ви? – зову я. – Ви, ты здесь? Это Гвен.
Я оглядываюсь на Сэма, все еще придерживающего Ланни, указываю на машину, на Коннора, который в нерешительности стоит рядом с ней, и артикулирую: «Присмотри за ними». Сэм кивает и идет назад. Никаких колебаний. Я посылаю ему безмолвную благодарность за то, что он не усомнился в моих действиях, и осознаю, что так бывает почти всегда. Это дар, который Сэм молча подносил мне все это время, а я никогда этого не замечала.
Ступаю внутрь. Это темное место, пропитанное запахом смерти, и все же, как ни странно, аккуратное. Я думаю, что это заслуга Марлин; ковер на полу истертый, но чистый. На стене висят фотографии Веры в детстве вместе с гипсовым изображением рук, сложенных в молитве, и простым крестом.
Вера, сгорбившись, сидит в старом кресле-качалке и не двигается. Она все еще одета в тюремный желтый костюм, в котором мы видели ее прежде. Волосы безжизненно свисают ей на лицо. Когда мои глаза привыкают к полумраку, я вижу, что она держит что-то в руках.
Нож.
В этот момент в дверь влетает запыхавшаяся Ланни:
– Я не буду ждать в машине!
О боже… Я встаю между потенциальной угрозой и Ланни:
– Ви, пожалуйста, положи нож на пол.
Я слышу, как Ланни резко останавливается. Она понимает ситуацию и, по крайней мере, воздерживается от дальнейших импульсивных действий.
– Вы не можете помочь, – произносит Ви. Теперь ее голос звучит иначе. И выглядит она тоже иначе; я отмечаю это, когда она поднимает голову. Замерзшее озеро тает. Она выглядит как девочка, которая наконец начала что-то чувствовать – и это адски больно. – Они убили мою маму. И собираются убить меня тоже. Я уже умерла бы, если б вы не пытались мне помочь. Простите, я слышала, что они говорили; они сказали, что вы – следующие. Простите. – Ви плачет. По ее щекам текут слезы. Она дрожит. Я хочу завернуть ее в одеяло, но не могу. Я не могу даже успокоить ее, пока она держит нож. – Я просто была ужасно испугана.
– Это не твоя вина, – говорю я ей. – Пойдем с нами. Мы можем тебе помочь.
Ви качает головой и прикладывает лезвие ножа к верхней части своей руки; если сейчас с силой резануть вверх, оно рассечет артерию. После такого люди быстро истекают кровью. Я слышу, как ахает Ланни. Вижу, как кожа чуть вдавливается под напором ножа. Ви удерживает лишь крошечный, слабый импульс, и любое действие, любое слово может подтолкнуть ее за грань. Я не смею ничего сказать.
Зато говорит моя дочь:
– Мой отец был маньяком-убийцей, ты ведь знаешь это? И все думали, что моя мама помогала ему. Они хотели забрать ее у нас навсегда. И… – Ланни хватает ртом воздух, – …я не видела никакого выхода. Мне было двенадцать лет, и нас ненавидели очень многие. Ужасно много людей, Ви. Я просто хотела…
Ви не шевелится, но она слушает.
– Ты пыталась? – спрашивает она, когда Ланни делает паузу.
«Пожалуйста, скажи “нет”», – мысленно прошу я. Но моя дочь отвечает:
– Да. Один раз. Когда я жила у бабушки. Наглоталась таблеток, но испугалась и выблевала их. Она так и не узнала.
Я тоже этого не знала, и это потрясает меня до глубины души.
– Ты можешь передумать, – говорит Ланни девушке, сидящей в кресле, девушке, которую отделяет от смерти лишь четверть дюйма. – Я вот когда-то передумала. Ты слишком смелая для такого выхода. И ты не виновата. Моя мама тоже не была виновата. Посмотри на нее. Она сражается каждый день. И ты тоже можешь. Я верю в тебя, Ви.
– Почему? – Теперь Вера плачет сильнее, и ее тихие рыдания переворачивают душу. – Никто никогда в меня не верил.
– Ну, значит, кто-то должен, – говорит Ланни. – Вставай. Пойдем с нами. Борись. Сделай это ради своей мамы.
Ви ахает, роняет нож, и тот со стуком отлетает прочь. Я быстро поднимаю его, а моя дочь направляется прямо к Ви и обнимает ее; девушка, содрогнувшись, обмякает в ее объятиях, словно это именно то, чего она хотела. Чтобы кто-то, хотя бы на миг, поверил в то, что она достойна спасения.
– Идемте, – тихо говорю я им. – Ви, пойдем с нами. Мы отвезем тебя к мистеру Спарксу.
Она апатично слушает меня. Словно опять вернулась в пассивное состояние, но сейчас это не зловещее равнодушие, а скорее облегчение.
Мы выходим наружу. Я вытираю нож и бросаю его в заросший сорняками двор. Лучше не оставлять ни на чем отпечатков моих пальцев, да и пальцев Ви тоже.
Меняемся местами. Коннор садится на переднее сиденье, Сэм и Ланни – на заднее, поместив Ви в середину, на тот случай, если она вдруг снова решит убежать. Я отъезжаю от дома и как раз огибаю угол, когда на улицу выворачивает одна из патрульных машин вулфхантерской полиции. Она не следует за нами, а останавливается у первого же дома.
Поиск по квадратам. Сейчас это нам на руку.
Сейчас домашний офис Гектора Спаркса кажется мне безопасной гаванью. Я останавливаюсь у безупречно ухоженного газона и заглушаю двигатель. Потом оборачиваюсь к Ви Крокетт:
– Прежде чем мы войдем туда, я хочу кое-что услышать от тебя, хорошо? Что такого знала твоя мать? Потому что, мне кажется, ты это знаешь, иначе не боялась бы, что тебя убьют.
– Если я скажу, они вас всех поубивают, – отзывается она. – Вы же это знаете, да?
– Ну они все равно уже пробовали это сделать, – отвечает Сэм. Голос его звучит спокойно и сильно, и я понимаю, что именно это и нужно Ви.
Она медленно кивает. Поднимает голову. Несомненно, у этой девушки есть проблемы, ей нужна помощь. Но внутри у нее есть некий стержень, я вижу и это тоже. Травмы сказываются на поведении человека. И сильный характер – тоже.
– Моя мама видела ту аварию, – говорит Ви.
Коннор поворачивается и смотрит на меня. Кажется, он первым понимает, о чем речь.
– С призрачной машиной?
– Это была не призрачная машина, – совершенно серьезно возражает она ему. – Призрачная машина – это старая «жестянка Лиззи» , которая ездит по дороге у реки. А там были две машины, которые столкнулись лоб в лоб. В одной был старый пьянчуга, который живет в холмах. – Она сглатывает. – Он умер. Мама сказала мне, что видела, как у него голова была расколота на куски.
Авария с предполагаемым участием призрачной машины случилась примерно неделю назад, вспоминаю я.
– Ви, – говорю, – твоя мама работала в автомастерской диспетчером. Как она могла видеть саму аварию?
– Им не хватило водителя, и мама вела один из грузовиков. Она помогла оттащить то, что осталось от машин, туда, где их закопали.
– Ты сказала, что старик из холмов погиб. А второй водитель?
– Он тоже умер, – отвечает она. – Но он был в машине не один. Мама сказала, что услышала, как кто-то плачет в багажнике. Сначала она подумала, что это призрак. Но потом они открыли заднюю дверь, и…
– И что? – спрашивает Ланни, взяв ее за руку. Ви, похоже, снова собирается с силами. Затем говорит:
– И нашли там маленькую девочку. Наверное, она все еще где-то в городе.
– Какую маленькую девочку? – спрашивает Сэм, но я уже знаю это.
– Элли Уайт, – говорю я.
Всё совпадает. Марлин, видевшая последствия аварии. Причастность Карра, который владеет автомастерской; плюс начальник полиции и прочие копы, плюс банковский работник, потребовавший уплатить выкуп через офшорные банки. Неудивительно, что они хотят видеть всех нас мертвыми – теперь, когда они так близко к тому, чтобы получить деньги. Они уже решили, что во время допроса в тюрьме Ви рассказала нам всё.
И все они причастны к этому. Большинство копов, если не все. Работники автомастерской. А может быть, это распространяется и дальше…
– Ви, твоя мама не сказала, что случилось с той девочкой? – спрашиваю я.
– Ее забрал мистер Карр, – говорит она. – Он сказал маме, что даст ей десять тысяч долларов, если она будет держать рот на замке.
Но Марлин не держала рот на замке. Вместо этого она позвонила мне, тревожась о том, во что влипла. Тревожась о том, что маленькой девочке может грозить смерть. Должно быть, она услышала нечто, заставившее ее усомниться, что Элли вернут родителям живой и невредимой.
Сейчас нам нужно позвонить в ФБР. Пусть они обрушатся на этот город, словно саранча, и ищут, пока не докопаются до правды. Проблема в том, что, если мы это сделаем, нет гарантий, что местные «похитители» не убьют Элли и не избавятся от трупа, едва заметят жетон федерала. Они, похоже, не боятся ТБР, которое явно ищет не в том месте.
Я прослеживаю эту мысль до конца и понимаю, что забыла кое о чем. Они уже видели жетон федерала. Жетон Майка Люстига. Он сверкал им прошлой ночью, защищая Сэма от того, что с ним может случиться. О господи! Вероятно, они поверили, что все это происходит из-за них.
Мы могли уже погубить бедную девочку.
– Мама? – произносит Ланни. Я осознаю́, что слишком долго сижу и молчу. – Так мы идем в дом? Нам не следует торчать здесь слишком долго, верно?
Неожиданно все становится очень, очень сложным. Насколько я знаю, через Вулфхантер ведет только одна дорога. Всё, что нужно этим людям, – подождать, пока мы попытаемся покинуть город, и тогда они могут захлопнуть ловушку и прижать нас всех разом. Неожиданно я задумываюсь о том, что случилось с Майком Люстигом. И Мирандой Тайдуэлл, если она была с ним.
Если местные воротилы хотят получить в качестве выкупа целое состояние и не поплатиться за это, им нужно устранить множество людей. И сделать это быстро.
И мы первые в этом списке.
– Выходим из машины, – приказываю я. – Идем в дом.
