Всю ночь бандиты наводили шмон в лагере. Они перевернули все вверх дном в поисках жратвы и чихны. Не забыли и про хозяйство Петьки Ракитина. Ворвавшись в палатку, где располагался медпункт, они собрали в кучу все медикаменты и заставили санинструктора объяснять предназначение каждого. Когда дело дошло до кодеина, которым Петька лечил пацанов от кашля, они выказали такую радость, что тут же проглотили по нескольку таблеток, после чего их повело. Вначале открыли пальбу в воздух, заставив пацанов, что следили за костром, испугаться и сбежать в тайгу, потом сделали несколько выстрелов по балкам, где томились в неясном выжидании остальные бойцы. А потом их совсем развезло. Они по одному стали выводить пленников на мороз и заставляли их рыть себе могилы. Те, выбиваясь из сил, кайлили землю, били ее ломами, терзали лопатами, но отказаться не смели. Потом их жестоко били и имитировали расстрел. При этом жиганы ржали, довольные жизнью.

Когда им надоело издеваться над пацанами, решили придумать себе другое развлечение.

– А может, хазы начнем жечь? – неожиданно предлагает Филин.

Его тут же поддержал Шепелявый.

– А давай вначале их бензинчиком!.. – предлагает он и тут же, прихватив на кухне ведро, бежит к бочке с бензином, которым бойцы заправляли пилы. Его шатает из стороны в сторону, он падает, потом встает, потом снова падает; его несет в сторону, потом в другую… Так и бежал, оставляя на снегу замысловатые зигзаги.

Следом за ним, выделывая точно такие же кренделя, поплелся Филин.

– Подожди, браток… Ну че ты так торопишься?.. Все равно они от нас никуда не денутся…

Бандиты уже не понимали, что делают.

– Грек, а Грек! – кричит вожаку Аноха. – Может, хватит с этими баранами цацкаться? Давай их всех в расход…

– А давай! – отвечает тот. – Все равно нам один конец…

– Это точно!.. Ну тогда я вначале со старшиной разберусь…

Он тут же исчез в предутренней мгле, решительный и возбужденный…

– Жги их, сучар! – где-то за спиной орал Шепелявый. – Жги!..

– Ну сейчас мы им устроим Варфоломеевскую ночь! – сжимая в руке топор, злорадствует Аноха. – На том свете помнить будут…Овцы!.. Бараны!.. А туда же!..

Но что это? Там, где еще недавно находился его главный враг, было пусто. Протер кулаком глаза – точно нет! Ни старшины, ни Лукина, который должен был охранять его. Одни только обрезки веревки валялись на снегу.

– Смылся, шакал! – заорал Аноха и в сердцах вонзил топор в лиственницу, к которой еще недавно был привязан Грачевский. – Кто?.. Кто ему помог?.. Грек!.. – зовет он подельника. – Всех вали, всех!.. Все они тут суки позорные!.. Не жалей никого!..

Выматерившись с досады, он неуверенной походкой отправился на поиски Грека… Упадет, снова встанет… Потом вдруг запнется обо что-то – и снова мордой в снег.

– Гре-ек! Где ты?

– Да здесь я, здесь… – слышит он рядом с собой его голос.

– Грек… Все! Старшина убежал… Надо других командиров валить… А то ведь тоже сбегут.

Сержантов держали под охраной в одном из недостроенных балков. Но, когда Грек с Анохой появились там, они никого не обнаружили. Со злости Грек выпустил длинную очередь по ближайшим кустам, которые уже начали проявляться в предутренней мути. Ему ответило раскатистое эхо.

– Ты бананчики-то прибереги, – посоветовал ему Аноха. – Еще пригодятся…

– Ясно дело… – промычал Грек, понимая, что «пушки» – это единственный сейчас их аргумент. Но и они без патронов ничего не стоят. Разве что «пужануть» кого.

Они немного потоптались возле недостроенного балка, пытаясь своими затуманенными мозгами проложить дорогу дельным мыслям, но это давалось им с трудом.

– Кто этих гадов охранял? – угрюмо спрашивает Грек.

– Да кто – Гузя с литовцем, конечно… – отвечает Аноха.

– Ну и где они? Тоже сбежали?..

В этот момент в той стороне, где были заросли чепуры, раздался стон.

– Кажись, Гузя… – насторожился Анохин. – Гузя, это ты?! – кричит он.

– Мы!.. – жалобно прозвучало в ответ. А следом появляются и Гузя с Алгисом.

– Вы че, в натуре?.. – рычит на них Аноха. – Где сержанты?

– Ноги сделали… – дрожащим голосом отвечает Гузеев. – А вначале они избили нас…

– Не понял!.. Они же связанные были, – говорит Грек.

– Видно, так связали… – усмехнулся Аноха. – Ну ладно, проехали. Надо что-то думать.

– Может, пора уходить?.. – неуверенно произнес Гузя. Его качало, словно маятник, отчего он не мог стоять на месте.

Грек вдруг зашелся в кашле. У него это давно… Видно, простыл, плутая по тайге, да так и не оклемался.

– Ты что, Грек? Ты что?.. – испугался Аноха. – Ты, это… смотри, не окочурься! Нам еще с тобой дел предстоит о-го-го сколько!

Тот кивнул в ответ, однако кашлять не перестал.

– Да у тебя, наверно, этот… как его? Туберкулез… – с опаской глядя на вожака, произнес Гузя.

Грек показал ему кулак.

– Я тебе… как щас… дам… по рылу!.. – тяжело простонал он.

Когда наконец отошел, проговорил глухо:

– Да… Надо валить отсюда… Пока не поздно…

А неподалеку уже занималось пламя. Это Шепелявый с Филином подожгли один из балков. Крик, вопли… Пацаны выбили подпертую дверь, бросаются в окна…

– Глянь, как испугались… – криво усмехнулся Грек. – Да ну и хрен с ними… Пусть живут – они нам не помеха… Давайте-ка собираться… А то этот козел, – это он про Грачевского, – не оставит теперь нас в покое. Надо было его все-таки грохнуть…

– Это ты во всем виноват… – упрекнул его Аноха. – Говорил тебе…

– Ладно, заткнись! – рыкнул на него вожак.

Оправдываться не стал – по рангу не положено, вместо этого велел звать всю бражку. Шепелявый и Филин упирались, говорили, что хотят довести дело до конца. Мол, что один балок? Надо весь лагерь сжечь.

– Бежать надо! – говорит им Аноха, а те с кулаками на него. Тот вытащил из-за пояса столовый нож, который прихватил в хозяйстве Рацбы. Хорошо, что рядом оказался Грек, не то бы точно кровь пролилась.

– Кончай базар на стену мазать! – заорал он. – Вы что, хотите, чтобы вас повязали?.. Нет? Тогда что за понты?..

Потом они стали шнырять вокруг, собирая вещи в дорогу. Поймав какого-то бойца, сняли с него бушлат и валенки, у другого отобрали шапку, третий вырвался и убежал. Они снова рыщут в поисках поживы. Увидев мелькнувшую тень в чепыжнике за балками, подумали, что к ним кто-то крадется, и открыли огонь. Потом снова рыскали.

– Где этот хренов баландер? – вспомнил Грек про Гиви.

Стали искать – не нашли. Лагерь будто бы вымер. А ведь вожак намеревался взять его с собой. Будет брыкаться, думал, – силой заставим. Он же, мол, «лавровый лист», персик хитрозадый, ну а такие и в пустыне найдут, из чего шашлык сварганить.

Потом искали санинструктора – тоже хотели взять с собой. А вдруг заболеют? Дорога-то дальняя. А этот коновал хоть таблетку какую нужную даст. Но и Петьку Ракитина не нашли. Вот тебе и бараны! Думали, что они испугаются, станут на цырлах перед ними ходить, а те ноги в руки – и в тайгу. И теперь, видно, смотрят на них из-за кустов да момента ждут, чтобы напасть. Значит, надо поскорее отсюда сматываться. А то, не ровен час, загребут, гады. И тогда уж точно не отпустят.

…Они ушли по-тихому. Без стрельбы, без ругани. Алгис вначале артачился. Не пойду, говорит, с вами – и все тут. Его хотели было отпустить на все четыре стороны, но тут Греку пришла в голову мысль. Нет, говорит, отпускать его не будем, возьмем «багажом»: а вдруг жрать нечего будет?..

Аноха понял его с полуслова. Еще пикнешь, говорит Алгису, сам тебя замочу.

Им повезло. В самый последний момент кто-то из беглецов заметил над головой привязанный к толстой ветке мешок с продуктом. К тому времени уже чуток рассвело, потому округа, худо-бедно, просматривалась. И ближайшие кусты, и срубы, и даже след от костра были различимы в этом рассветном мареве. Вот и мешок тот увидали, в котором хранилась еда. Эту заднюю часть кабарги Гиви приготовил для супа, теперь вот придется думать, из какого хрена его варить.

Когда бандиты ушли, лагерь потихоньку стал наполняться жизнью.

– Спасибо тебе, Лукин, – обняв своего спасителя, поблагодарил его старшина. – Если бы не ты… – от волнения у него перехватило горло.

– Да ладно… – засмущался боец. Он был доволен, что сделал доброе дело.

Что только не передумал Грачевский, когда возвращался в лагерь. А что если?.. А вдруг?.. Больше всего он беспокоился о людях – все остальное, думал, дело наживное. И палатки новые поставят, и балки срубят. Человеческую жизнь только не вернешь.

Ну а Лукин в самом деле ему помог. Может, испугался чего, а может, и впрямь совесть прошибла. Вначале-то Володька подумал, что тот заодно с бандитами. Потому, когда они остались вдвоем и Лука достал нож, он откровенно струхнул. Неужто все?.. Но разве он думал когда, что вот так бесславно закончит свою жизнь? Он-то хотел жить долго, принести какую-то пользу людям, оставить после себя добрый след, а тут на тебе… Нашелся какой-то тупоголовый прыщ, который отнимет у него самое дорогое, что у него есть… Да какое он имеет право! Он же мизинца Володькиного не стоит. Точно прыщ! А кто он еще? Прилип к этим идиотам и шестерит перед ними. И это называется мужик?..

Но через минуту Грачевский уже думал об этом невысоком конопатом пареньке совершенно по-другому. Оказывается, он и на прыща-то вовсе не похож – довольно смышленый и славный мужичок-киржачок, который так умело расправился с веревками, освободив своего командира.

– Все, товарищ старшина, можете идти, – сказал Лукин и даже слегка подтолкнул растерявшегося вдруг Володьку в плечо. – Надо уходить, а то…

Нет, благодарить в тот момент Грачевский его не стал – не до того было. Нужно было срочно принимать какое-то решение. Главное – это не допустить, чтобы бандиты устроили в лагере резню.

Найти Старкова ему тогда не составило особого труда.

– Ты что, не видел, как меня вязали? – увидев хоронившегося в зарослях сосняка товарища, набросился на него Володька. – Да если бы не Лукин, – он кивает на стоявшего рядом с ним бойца, – меня бы точно прибили…

Но у Рудика был веский аргумент:

– Ты же сказал занять позицию и ждать – вот мы и ждали… Не сделай я этого, сам бы потом на меня полкана спустил.

– Ладно, что уж тут… – махнул рукой Володька. И все равно он не мог успокоиться. – Ты хоть видел, как меня били? Нет? И то, как меня вязали, не видел?.. А что же ты тогда видел?

– Наша задача была не пропустить этих сук…

– Так ведь пропустили!

– Не может этого быть! – встал на дыбы Рудик.

– А где ж, по-твоему, у них оружие было спрятано? В лагере, что ли? Но так они ж не дураки! Выходит, у тебя под носом орудовали…

А вот против этого у Рудика аргумента не нашлось. Он стоял перед старшиной, словно обсмеянный публикой давший петуха тенор, и жалко моргал глазами.

Оставив в тайге посты, они втроем отправились выручать сержантов. Подкравшись незаметно к охране, они оглушили их дубинками и выпустили на волю узников. Тех накануне сильно избили, и потому они едва стояли на ногах. Худые, голодные, они мертвыми глазами взирали на этот несправедливый мир и плакали…

Теперь надо было выручать остальных пацанов. Но тут бандитов будто прорвало, и они стали дико орать и палить из «калаша». Решили не лезть под пули, а подождать. И только когда запылал один из балков, они выскочили из засады и перебежками стали продвигаться вперед. Тогда-то их и заметил Грек. Не зная, то ли это привиделось ему, то ли он на самом деле увидел чью-то тень, но на всякий случай дал по кустам очередь. Слава богу, промахнулся, не то бы…

И вот все кончилось. Какое это счастье – чувствовать себя в безопасности! Такое ощущение, будто бы заново родился. И так думал не один Грачевский…

Долго они потом не могли собраться всем отрядом. Кто-то продолжал сидеть в кустах, кто-то бродил по тайге, опасаясь за свою жизнь. Только к вечеру мороз заставил всех вернуться к стану.

– Ну что, братцы, пронесло? – построив людей, сказал Грачевский. – Вот так бывает в жизни… – он не торопясь прошелся перед строем, как бы собираясь с мыслями, потом вдруг говорит: – Я не буду сейчас делать разбор полетов. Каждый должен сам дать оценку своим действиям. Одно скажу: в целом мы показали себя недееспособной боевой единицей…

– Так ведь у них оружие было! – крикнул кто-то из бойцов. – Что мы могли сделать?..

– Да, у них было оружие… – продолжая прохаживаться перед строем, задумчиво проговорил старшина. – Но ведь иногда умная голова бывает полезнее автомата…

– Ничего, за одного битого двух небитых дают! – раздался все тот же голос.

– Будем надеяться, – проговорил Грачевский. – Только нас что-то все бьют-бьют, а мы никак не умнеем… Слава богу, все живы и здоровы – это хоть успокаивает.

– А мы фартовые! – крикнул кто-то из пацанов.

– Может быть, может быть… – согласился старшина. – Однако хватит испытывать судьбу. Надо действовать. Не сидеть же нам тут всю жизнь!

– А вы разведчиков отправьте… – предлагает Пустоляков.

Его поддержали другие. Грачевский делает знак, чтоб замолчали.

– Вы думаете, вы одни такие умные? – усмехнувшись, спрашивает он. – Да я б давно это сделал, ну а вдруг не дойдут? А мне сберечь вас надо. Каждого и всех вместе – понятно?

– Все равно надо идти! – не сдается Пустоляков.

Грачевский молчит. Он думает.

– Завтра решим, – говорит он. – Кстати, где Серегин? Я что-то давно его не видел, – неожиданно вспомнил он о Димыче. Это тот все просил, чтоб его отправили в разведку.

– А нет его… – послышалось из строя.

– Как нет? – удивился старшина. – Вроде, говорили, все на месте…

– Да сбег он с этими ишаками! – крикнул кто-то из бойцов. – Я сам видел, как он уходил…

Это известие повергло Володьку в шок. Как же так?.. Что вообще у Серегина общего с этими бандитами?.. А может, это он ему назло?.. Грачевский помнит их недавнюю размолвку. Хотя можно ли это назвать размолвкой? Просто обиделся на него человек и выскочил из балка на мороз. А что было обижаться? Мало ли что в жизни бывает… Кстати, где он тогда провел ночь? Может, на «киче», у этих архаровцев? Тогда все понятно. Эти кого хочешь уболтают. Хуже всяких сектантов. Найдут болевую точку – и давят на нее, и давят… До тех пор, пока в свою веру не обратят. Неужто и с Серегиным то же самое произошло? Тогда он просто дурак! Тогда он точно сто лет не увидит свою Веруню. Срок-то за побег дадут немалый. А если еще признают, что он помогал бандитам, – тогда и вовсе труба.

Все последующие дни они занимались восстановлением разрушенного. Одни валили лес, другие рубили новые балки, третьи собирали из-под снега бруснику, ну а охотники во главе с Пустоляковым, как и прежде, шли в тайгу за добычей.

Однажды вечером во время поверки вдруг недосчитались Лукина. Ушел в тайгу вместе с командой охотников и не вернулся. Стали искать… Искали долго, считай, все кругом прочесали, но не нашли. И тогда решили, что он заблудился. Но ничего, мол, парень он шустрый, должен, в конце концов, выйти к лагерю. Однако он и на следующий день не появился… Неужто за бандитами рванул? – удивляется братва. Однако пустое – где он их найдет? Те, поди, уже далеко ушли…

Так и стали считать его без вести пропавшим. Это гораздо позже выяснится, что архаровцы силой его увели с собой. Видно, зазевался парень в тайге, когда ходил вместе со всеми на промысел, – тут они его и повязали. Вначале хотели убить, решив, что он предал их, но вместо этого просто жестоко избили и увели с собой. Пригодишься, сказали с какой-то подозрительной усмешкой, так, что он все понял… Потом шел и со страхом думал о том, сколько ему еще осталось жить. Не дай бог, жратва закончится – тогда пиши пропало. Этим ведь сволочам все равно – что баран, что человек. Возьмут да сожрут за милую душу.

…Как-то вечером одна из команд возвратилась в лагерь с рыбой. Там и ленок был, и сижок, и еще что-то. Где взяли? – спрашивают их, а они: речку, говорят, надыбали. Вроде и не широкая, но глубина порядочная. Решили проверить… Прорубили топорами прорубь, в десяти шагах от нее – другую. Вырубив шест, протянули подо льдом сеть, которая оказалась в хозяйстве Рацбы, и стали ждать. Чтобы согреться, разожгли на берегу костер и так просидели в разговорах почти до самого вечера. Перед уходом вытащили сеть – и ахнули: в ней было рыбин на хорошую похлебку для всего отряда. Значит, завтра нужно снова идти сюда. Так, глядишь, и пойдет дело…

Возвратились из тайги с добычей и охотники, в чьих походных вещмешках повар обнаружил застывшие на морозе куски изюбрятины и несколько тушек зайцев-беляков. Эти здесь шныряли повсюду, оставляя за собой длинные цепочки хитроумно запутанных следов и подгрызенные ветки молодых осинок, лещины и акатника.

А тут вдруг объявился медведь-шатун. Пришел ночью, когда все спали, до смерти перепугав часовых. Они-то вначале, когда услышали чью-то тяжелую поступь в чепыжнике, подумали, что это бандюки возвратились, и подняли шум. Бойцы выскочили на мороз и в прозрачном свете луны увидели огромного медведя, который, выбравшись из кустов, занял позицию посреди поляны. Вел он себя как-то странно. Не рычал, не бросался на людей, даже в стойку боевую не вставал – только качал огромной своей башкой и как-то жалобно смотрел на людей. Может, просил что-то, а может, и жаловался… Но до того ли было, чтобы рассуждать? Шатун он и есть шатун. Голодный и свирепый, медведь в такую пору может наделать много беды. И заорала братва благим матом, и следом град дубинок полетел в сторону зверя. Тот метнулся в сторону. Остановился. Снова покачал головой и, как показалось пацанам, даже проскулил жалобно и вздохнул. Но что братве до его стонов! Гнать его надо – и точка… И снова они орали и бросали в зверя все, что попадалось под руку. Наконец тот не выдержал и, прихрамывая, неторопко поковылял в тайгу, оставляя после себя немой дух неприкаянности.

А утром братва обнаружила кровавые следы на снегу и вдруг пожалела медведя. Так ведь он жаловаться, оказывается, приходил, помощи приходил просить, а они… Так кто же это его? Неужто охотник какой? Но откуда в этой глуши взяться охотникам? Скорее всего, это беглые архаровцы наткнулись на берлогу. Решили разжиться мясцом, да не получилось – только ранили зверя. Вот он и мечется по тайге, вот и жалуется всем подряд на зверство людское. Но чем ему поможешь?..

Несколько дней они караулили этого шатуна, даже мяса ему кабарожьего приготовили. Но он не вернулся. То ли обиделся на бойцов, то ли издох где. Потом через много дней они и впрямь нашли его мертвое тело. В другой бы раз они просто пожалели его, а тут не до того было – сожрали с голодухи и косточек, как говорится, не оставили. Жизнь-то она вот, оказывается, какая жестокая. Чтобы выжить, и не на то пойдешь…

А рыбаки снова ходили на безымянную речку. Надо, говорят, ловить, пока ловится. Как и в прошлый раз, прорубили проруби и поставили сеть. Ждать – всегда дело муторное. Чтобы убить время, решили прогуляться вдоль русла и поглядеть, куда течет река.

Их было пятеро уставших от вечных ожиданий полуголодных молодых бойцов. Можно сказать, почти мальчишек, успевших за эти месяцы познать, почем фунт лиха.

Таежная жизнь научила их многому. Они уже и избу могли срубить, и пищу добыть, а главное, научились не падать духом. И это все благодаря старшине, который сумел заразить их своим оптимизмом. Что уж там было у того на душе – неизвестно, однако чувств своих он не выказывал и если давал слабину, то только за глаза, а перед пацанами всегда пытался казаться сильным и уверенным в себе человеком. А ведь поначалу его даже невзлюбили в отряде. Слишком он был не похож на остальных. Взрослый какой-то, и речь у него гладкая и правильная – сразу чувствуется образование. А в этом возрасте не любят, если кто-то выделяется из толпы. Так случилось и с Володькой.

Но вот сейчас братва уже по-другому стала воспринимать его. Поняли наконец, что парень этот вовсе не зазнайка, каким он казался раньше, не зануда, да и ученость свою не шибко-то выпячивает. Коли что и скажет умное, то по делу.

И еще… Если раньше многие завидовали ему, то сейчас этого нет. Ведь Грачевскому, несмотря на его должность, больше всех достается в отряде. Потому как он не только за себя отвечает, каждый боец – это его отдельная боль и забота. Вот только они его часто подводят. Взять хотя бы последний случай, когда эти жиганы сумели поставить на колени весь отряд. Так напугались, что не приведи Господи… И только один старшина пытался сопротивляться. Тут бы на помощь ему прийти, а они струсили. Жалкие, ничтожные, стояли они и дрожали от страха, в то время как командиру их выбивали зубы. Нет, этого они до самой смерти себе не простят. Ведь такой позор пережить! Старшине бы после этого впору возненавидеть их, а он просто их пожурил слегка… Стыдно! Ох, как стыдно!..

Чистая снежная лента – и ни одного тороса не видно. Иди сейчас на лыжах – не споткнешься. И ни единого человечьего следа – только звериные. Вон прямо под берегом пробежал зайчишка, наделав по пути замысловатых кренделей; а то лиса кралась по его следу; вон лосиный след, вот невеликий кабарожий… А это чей?.. Медвежий? Пятипалый, похожий на человеческий… Верно, медведь! Но след старый, видать, далеко ушел…

Так и шли, пока бывший впереди Савушкин не сделал знак остановиться.

– Гляньте!.. – тревожно произнес он. – Это же человеческие следы…

Братва сбилась в кучу, гадая, кто же это мог здесь бродить. Понятное дело, это были не их следы, да и товарищам их здесь не приходилось бывать. Иначе бы все знали о речке – так ведь не знают. И тревожно у них стало на душе. А вдруг это бандиты?..

Решили проверить. Так они прошли еще с километр, пока вдруг на правом берегу, что был чуток повыше левого, на самом юру не увидали избушку.

Разбившись на две группы, они незаметно подкрались к ней с двух сторон. Нужно было выяснить, есть ли там люди, и если есть, то кто они?.. Когда подошли – прислушались. Ни звука… Хотели заглянуть в окно, но то оказалось не окно, а дыра, заделанная мешковиной. Тогда решили проникнуть внутрь. Первым пошел Савушкин. Сердце его билось так, что, казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди. Затаив дыхание и приготовившись к любой неожиданности, он потянул на себя дверь… Тут же в полутемное жилище хлынул морозный дух, обратившись густым паром.

В горнице, которой служило все невеликое пространство избушки, никого не было. Убогое убежище странника. Что-то подобие печки, нары, стол и табурет. Вместо вешалки в прихожей вбитые ржавые гвозди, на них какое-то хламье. Повсюду образки да крестики, больше всего в красном углу, где под образками была приспособлена лампадка. Пахло прошлым веком и одиночеством.

Тут же над головой маячили нити с нанизанной на них сушеной рыбой. От некоторых рыбешек остались одни только головы – видно, кто-то лакомился. За печкой такие же нити, только на них пучками висели какие-то травы. Травы вообще тут были повсюду – и над окошком, и у входа, и по стенам. От этого к духу тлена пряно примешивались тонкие запахи осенних настоев.

Неожиданно они услышали какой-то стон. Он доносился из-под нар, которые были срублены по сибирским меркам. Высокие, дабы холодный воздух не доставал ночью пяток. Заглянули, а там какой-то старичок древний, обросший белой как снег бородой… Лежит на глиняном полу повязанный по рукам и ногам и стонет.

– Ты кто, дед? – удивленно смотрит на него Савушкин.

– Да ты вначале развяжи его, а потом спрашивай, – говорит ему Релин.

Савушкин так и сделал. Однако возиться с узлами не стал – просто перерезал веревку ножом. Старик подслеповато глядит на них, а в глазах слезы.

– Да ты не бойся нас, дедуль, мы свои… Вставай давай с полу-то, – поняв, что этот древний дед боится их, сказал Савушкин. – Мы строители… Трассу будем здесь прокладывать… А ты-то что тут делаешь?

Тот попытался что-то сказать в ответ, но не смог. Видно, был чем-то напуган. Сидел и только глотал беззубым ртом воздух. Когда же немного успокоился, что-то все же сумел объяснить. Так Савушкин с товарищами и узнали, что дед тот был отшельником-старообрядцем, который лет тридцать назад ушел в тайгу и там затерялся во времени. Избу эту он срубил сам. В ней он и прожил в полном одиночестве, много молился, и у него даже мыслей не возникало, чтобы возвратиться в мир. Почему бежал? Людей не хотел видеть. Слишком много они грешили, поэтому жить рядом с ними для него было великим испытанием. А один почему – так ведь перерождаться его староверческое племя стало. Коснулась их длань цивилизации и отравила им кровь. А он хотел жить праведно. С чистой душой, среди чистых вод и нехоженых девственных лесов. Так и жил, легко и свободно, не видя людей и питаясь тем, что бог пошлет. Научился добывать себе пищу, распознавать целебные травы, а главное – жить и не тужить в одиночестве.

А тут вдруг люди объявились… Хотя разве можно было этих бандитов назвать людьми? Звери они… Нет, зачем же так на зверей?.. Дьяволы они! Истинные дьяволы… Тут же выгребли у него все запасы еды и сожрали. А потом заставили указать им дорогу к жилью. Так ведь он за эти тридцать лет давно забыл, как вообще выглядят эти люди, не говоря уже о том, как их найти. Тогда они его избили до полусмерти. Ну, спрашивают, вспомнил что? А разве вспомнишь, когда тебе последнюю память отшибли. Теперь вот не знает, сможет ли дотянуть до весны. Ведь вместе с памятью у него и здоровье ушло – ведь так били!..

– Да вон, кажется, и эти ироды идут… – неожиданно тянет свое ухо к двери дедок. – Ой, что будет!.. – сказал он и перекрестился. – Вам бы спрятаться, да куда?.. А то ведь у них ружья… – не вставая с пола, он снова крестится на красный угол.

Это была настоящая западня, и бойцы это понимали. Теперь выбраться отсюда они могли только случайно. Стоят и с надеждой смотрят на Савушкина. Лица бледные, а в глазах неподдельный страх. Тот тоже поначалу растерялся. Застыл, словно истукан, посреди горенки и не знает, что делать. А время не ждет. Вот сейчас откроется дверь – и уже поздно будет о чем-то думать…

– Драться будем! – наконец заявляет он. – Главное – фактор внезапности, понятно? – вспомнил он термин, которым часто пользовался его отец-фронтовик, когда рассказывал о войне. – И не давайте им опомниться… Бейте их, кусайте, душите – только не поддавайтесь!.. Иначе нам хана…

Они тут же заняли позицию, прильнув к холодной шершавой стене по обе стороны двери. Ждут, как ждут утопающие соломинку; как приговоренные к смерти ждут чуда; как смертельно больные пытаются остановить время…

Шаги, шаги… Скрипит снег, вызывая в душах парней прилив отчаяния. Уж скорее бы – что тянуть?.. Возле дверей незваные гости потоптались, о чем-то негромко переговорили… И вот он момент истины!.. Дверь открывается, впуская внутрь вместе с клубами пара искру надежды на спасение. Но что они медлят, эти бандиты? Почему не входят? Или почуяли что? Если так, то бойцам несдобровать. Тут же их поджарят на углях вместе с этим старым скитником… Но нет, звериный нюх их на этот раз подвел. Вошли по одному, со свету не заметив чужаков. И тогда те набросились на них. Они дрались так, что кровь густыми тяжелыми брызгами разлеталась во все стороны. А как они орали!..

– Вперед!.. Окружай дом! Брать их живыми!.. Ы-ы-ы, суки! Попались!..

Савушкин не ошибся: фактор внезапности, как это часто бывает, сыграл свою роль. Бандиты, не ожидая такого подвоха, растерялись – этим и воспользовались бойцы. Они не просто били их – они рвали их на части. До того велика была их ненависть, до того они были заряжены чувством мести, а кроме того, они боролись за свою жизнь. Ведь не с пацанами на улице дрались – с опасными зверями, у которых нет ни чувства жалости, ни намека на добро. Хищные и кровавые существа, которых нельзя щадить, иначе они не пощадят тебя…

Пацаны вряд ли вспомнят, сколь долго длилась эта схватка, помнят одно: они обратили в бегство бандитов, перед тем хорошенько всыпав им так, что вся изба была уделана кровью.

– Держи их!.. Иванов, заходи со своим отделением справа!.. Петров, ударь им слева!.. – выскочив вслед за архаровцами на мороз, кричала братва. – Хватай их!.. Бей!.. Вяжи!..

Что уж там подумали их враги, неизвестно, только они рванули так, что скоро их и след простыл.

– Слышь, мужики, а ведь Серегина средь них не было, – еще не успев отдышаться после боя, скажет Релин. – Я это точно помню. Что же они, гады, с ним сделали?..

– Все, уносим ноги! – скомандовал Савушкин. – А то вдруг они поймут, что нас всего-то ничего, возьмут да вернутся…

Наскоро простившись с отшельником и пообещав прислать к нему санинструктора, они отправились в обратный путь. На этот раз рыбы в сеть попалось немного – ведь она только к ночи начинает играть. А тут не до этого – надо было спешить. Потому раньше времени и вернулись в лагерь…