К двум часам дня у Гурова на руках имелось имя и личное дело предполагаемого Взрывателя. По сроку отсидки Гладышева Лев определил, кто такой Геннадий Красильников, а после, сопоставив все имеющиеся данные, вышел и на Взрывателя. Им оказался некто Николай Тельных, дважды судимый, оба раза за ограбление ювелирных магазинов. У Тельных имелся свой почерк, который заключался в следующем: магазины он брал на исходе рабочего дня. Просто входил в помещение, надевал противогаз и пускал какой-то особый газ, который в считаные секунды выводил из строя всех, кто находился в помещении. Затем Тельных брал то, что хотел, а напоследок, чтобы скрыть следы преступления, производил взрыв, используя самодельное взрывное устройство. Что это давало Тельных? Возможно, таким образом он хотел скрыть истинные размеры похищенного, а может, и просто красовался. Правда, человеческих жертв его рисовки не приносили, так что по «мокрой» статье его не судили ни разу.

Версия причастности Николая Тельных к взрыву в Дмитровском ОВД нравилась Гурову все больше. Наконец-то все части мозаики начали вставать на свои места. Восемь лет назад следователи ломали голову над тем, как Взрывателю удалось пройти мимо дежурного по ОВД, да еще пронести такое количество взрывчатки. Причем характер разрушений говорил о том, что Взрыватель успел заминировать здание в нескольких местах, одно из которых находилось в подвальном помещении. Куда же смотрели те, кто находился в здании? Почему не остановили его? Да потому, что к тому времени находились в отключке под воздействием газа, вот почему. Наличие газа не определили, так как огонь уничтожил даже детали взрывного устройства, что уж говорить о таких уликах, как газ?

По снимку из личного дела Харитоша опознал в Тельных человека, с которым проживал под одной крышей в доме Мережко. В итоге, навязчивость и беспринципность Харитоши сыграла на руку следствию. Если бы он не наплевал на отказ Мережко и не явился к тому в неурочное время, Тельных оказался бы единственным гостем, и опознать его было бы некому. Если бы Харитоша приехал к Мережко раньше Тельных, то его могло уже не быть в доме, но он жил там, и менять место дислокации посчитал недальновидным. Так полагал Гуров.

Вообще, дом Мережко идеально подходил для осуществления плана Тельных. Он мог спокойно уезжать и возвращаться, когда вздумается. В комнату к нему хозяин не заглядывал, а это тоже немалый плюс, когда тебе необходимо собрать сразу несколько взрывных устройств и хранить их не один день. И о машине голова не болит: хозяин предоставил легальный транспорт. На таком и остановят – никаких проблем не возникнет. Доверенность на руках, а насчет остального всегда можно договориться. Да еще избавляться от машины не требуется. Стоит она в пригороде и стоит. И даже тот факт, что используют ее все кому не лень, на руку преступнику. Поди потом докажи, что это именно ты сидел за рулем.

Из всего этого следовал вывод: тот, кто организовал взрыв ОВД, действовал не спонтанно. Теперь было ясно, что это запланированный, тщательно продуманный акт. В этом свете не менее примечательной фигурой становился и сам Кросс. Он послал Тельных к Гладышеву, значит, тоже причастен к взрыву, так полагал Гуров. На момент взрыва и Тельных, и Красильников находились на свободе, а это давало лишний повод подозревать, что их связь не ограничилась рамками заключения.

Теперь перед Гуровым вставала сложная задача: отыскать на просторах необъятной родины двух бывших заключенных. По данным МВД, оба они точно сквозь землю провалились. Ни тот ни другой за долгих восемь лет никак себя не обозначили. Было похоже на то, что взрывом полицейского отдела Тельных закончил свою «профессиональную» карьеру. Гуров задействовал целый штат сотрудников, чтобы найти упоминания о преступлениях, совершенных почерком Тельных, но результатов поиски не дали. То же самое можно было сказать и о Кроссе. Когда-то он входил в знаменитую преступную группировку, промышляющую в Новосибирске. Последняя отсидка Кросса имела как раз новосибирские корни. Но после отсидки Кросс ушел с преступной арены. Ни одного упоминания в отчетах и сводках, ни одной зацепки.

Гуров выбил разрешение разослать ориентировки на Тельных и Красильникова, объявив их в федеральный розыск. Результатов это могло и не дать, но других вариантов все равно не было, так что пришлось довольствоваться малым. Сидеть сложа руки в ожидании, когда появится след Тельных или Красильникова, Лев не собирался. Он снова занялся разбором дел, которые развалились благодаря взрыву в ОВД, и после долгих раздумий и анализа выделил из списка два дела.

Первым шел взрыв на вещевом рынке Москвы. В этом деле под подозрение попала бандитская группировка тогда еще начинающего бандита из так называемых «апельсинов», как называли бандитов, выдающих себя за «воров в законе». Главарем группировки значился Денис Зверев, по кличке «Зверь». На Зверя следователь собрал железные доказательства, и, если бы вещдоки не сгорели в огне, сидеть бы Зверю лет двадцать, а то и больше. Вместе со Зверем по делу проходили еще двое людей из его группировки, но о них имелись совсем скудные записи, что Гурова и удивило, и раздосадовало одновременно.

Второе дело, которое привлекло его внимание, касалось убийства с отягчающими. Почему Гуров остановился на нем? Потому что обвиняемый, трижды судимый Александр Хабаров, шел по нарастающей. Первая ходка – ограбление квартиры с причинением ущерба здоровью потерпевшему. Хабаров забрался в дом с целью ограбления, а хозяин оказался на месте. Но это Хабарова не остановило. Он схватил нож и пырнул хозяина в живот, после чего забрал из его дома деньги и другие ценности.

Вторая ходка – через три года после первой отсидки, и тоже за причинение ущерба здоровью. На этот раз Хабаров умудрился влезть в дом, битком набитый людьми. От убийства его спас тот факт, что хозяин дома оказался охотником. Он успел достать ружье, пока преступник расправлялся с его братом. Хабаров выскочил в окно, так как хозяин начал стрелять, но на улице его уже поджидал наряд полиции.

Третье дело оказалось куда серьезнее – покушение на жизнь сотрудника правоохранительных органов. Хабаров собирался ограбить склад компьютерной техники, подогнал к складу автомобиль, влез через окно, предварительно отключив сигнализацию, но, на его беду, на территории склада работал добросовестный охранник, из бывших полицейских. Он не сидел перед экраном телевизора, а, как и положено, обходил вверенную ему территорию. Как только Хабаров понял, что его засекли, он выхватил нож и, набросившись на охранника, успел нанести ему пять ножевых ранений, пока тот не отключился. А после снова влез в окно склада и продолжил ограбление. Задержать Хабарова удалось лишь спустя двое суток.

Дело это держалось на показаниях потерпевшего и отпечатках пальцев на ноже и оконной раме. К делу отпечатки с оконной рамы приобщили в виде фотоснимков, нож фигурировал как основное доказательство. И вот улики благодаря огню исчезли, а пострадавший скончался. После этого адвокат, нанятый Хабаровым, представил обвиняемого как жертву оговора по причине личной неприязни. Он сумел доказать, что погибший и обвиняемый были знакомы ранее и погибший имел зуб на Хабарова. Так или иначе, дело приняло совсем иной оборот, более выгодный для обвиняемого.

С него и начал проверку Гуров. Он сопоставлял места отсидки Хабарова и Красильникова, пытаясь определить, не пересекались ли их уголовные пути, когда в кабинет ворвался Крячко и прямо с порога возбужденно прокричал:

– Дорожкин, Лева, Дорожкин!

– Стас, в чем дело? – Гуров оторвал взгляд от монитора. – Что не так с Дорожкиным?

– С ним как раз все в порядке, – отдышавшись, проговорил Крячко. – Я вспомнил, откуда мне знакома эта фамилия. Это же единственный полицейский, который выжил после взрыва в Дмитровском ОВД!

– Разве там были выжившие? – искренне удивился Лев.

– Дорожкин и был выжившим, – заявил Крячко. – Следователь Дорожкин находился на парковочной стоянке возле отдела, когда прогремел взрыв. Взрывной волной его машину подбросило вверх, а сам он вылетел через лобовое стекло и впечатался в стену соседнего здания. Прибывшие медики сумели спасти ему жизнь, своевременно доставив в Склиф. Тогда еще все средства массовой информации трубили о том, что это настоящее чудо. И тебе не кажется странным совпадение? Дело Николая Дорожкина на полке ОВД, а Сергей Дорожкин выходит сухим из воды, вернее, из огня. – От сильного возбуждения Крячко говорил сбивчиво, восполняя пробелы жестикуляцией. – Я тут кое-что проверил и узнал очень интересный факт: этот самый Сергей Дорожкин вовсе не однофамилец. Он родственник. Понимаешь, куда я клоню?

Несмотря на сумбур в речи напарника, суть Гуров уловил. Он пододвинул к себе папку с делами восьмилетней давности, быстро пролистал отчеты и, дойдя до дела Дорожкина, пробежал глазами по записям:

– Не вижу здесь упоминаний про родственника, – сообщил он Крячко.

– Их и не будет. Я вообще не понимаю, почему дело Дорожкина не передали в другой отдел. Это же явное нарушение, – произнес Стас. – Хранить улики по делу племянника в том же отделе, где работает его дядя. Да еще кем! Следователем!

– Так Сергей Дорожкин был следователем? Очень интересно, – протянул Гуров. – А теперь сядь, успокойся и расскажи все в подробностях.

Крячко послушно уселся в кресло и начал рассказывать. После того как Гуров засел за бумаги в кабинете, он отправился к капитану Жаворонкову в информационный отдел. Навязчивая идея насчет фамилии одного из фигурантов дела не давала Стасу покоя, поэтому он попросил Жаворонкова собрать все, что писали в СМИ о взрыве на Дмитровке. Получив доступ к архиву, он начал читать все подряд. В первые дни о Дорожкине журналисты не упоминали. Скорее всего, произошло это потому, что раненого следователя увезли до того, как нахлынули журналисты. Но спустя десять дней, когда интерес к делу начал угасать, просочилась информация о выжившем следователе. Вот тогда журналисты и начали трубить о чуде спасения и прочей ерунде. Фамилия Дорожкина проскользнула лишь в одной из статей, но Крячко ее прочел.

Тогда он позвонил кое-кому из Дмитровского отдела и получил информацию, что называется, из первых рук. Оказалось, что Сергей Дорожкин служил в Дмитровском ОВД, исполняя обязанности следователя по особо важным делам. А его племянник по сестринской линии как раз в то время вляпался в историю с разбойным нападением. Источник Крячко под большим секретом рассказал, что дело племянника так и не передали в другой отдел, и об этом позаботился Дорожкин-старший.

Приходило ли в голову его коллегам, что тот причастен к взрыву? Возможно, но последствия взрыва и без того испортили Дорожкину жизнь, а начальник отдела понимал, что нарушил все мыслимые и немыслимые законы, оставив дело Дорожкина-младшего в своем отделе, поэтому всем действующим сотрудникам было велено держать язык за зубами и не высовываться. В отношении Сергея Дорожкина якобы было проведено внутреннее расследование, и оно причастности следователя к взрыву не выявило.

– Вот такие пироги, – подытожил Крячко. – И кто бы мог подумать, что дело получит такой поворот?

– Где сейчас этот Дорожкин? – спросил Гуров.

– Старший или младший?

– Старший, разумеется.

– Полагаю, дома. Мой источник сообщил мне некоторые подробности его дальнейшей судьбы. – Крячко выдержал паузу, после чего продолжил: – Медики смогли спасти жизнь Дорожкина, но не его здоровье. От удара его позвоночник раскрошился так, что собрать его удалось лишь чудом. Теперь Дорожкин – инвалид-колясочник. В его теле действующим органом осталась только голова. Ни руки, ни ноги не двигаются. Это одна из причин, почему парни из отдела так легко подчинились приказу начальства. Они посчитали, что Дорожкин и без того наказан сполна. Долгое время его жизнь висела на волоске, и было неясно, выживет он или после стольких операций все же отойдет к праотцам. Но он выкарабкался. Получил инвалидность и пенсию, как пострадавший во время несения службы. Это, конечно, не миллионы, но на сиделку и таблетки хватает.

– Это тебе тоже твой источник сообщил? – уточнил Гуров.

– Он самый. С Дорожкиным он не дружен, но дружен с тем, кто до сих пор время от времени с ним общается. Так что у меня и адресок имеется.

– Предлагаешь съездить к нему?

– Почему бы нет? Говорить-то он не разучился. Быть может, он знает то, что поможет нам в расследовании. – И Крячко нетерпеливо вскочил с кресла, готовый немедленно ехать к бывшему следователю.

– Значит, в его причастность к взрыву ты не веришь?

– Нет, Лева, не верю. Будь это правдой, не стали бы его бывшие коллеги молчать. Все-таки шестеро погибших парней тоже были их коллегами, а кому-то и друзьями. Одно дело, прикрывать своих, чтобы должностное нарушение на свет не вылезло, и совсем другое – укрывать убийцу. – Крячко говорил убежденно, и Гуров склонен был с ним согласиться.

– Ладно, поехали к твоему Дорожкину. Мы уже и так столько глупостей наделали, еще одна роли не сыграет.

– Да почему глупость, Лева? Он ведь был на стоянке как раз перед взрывом. Вдруг он свидетель? Если видел Тельных, то может его опознать, – воодушевился Станислав. – Это же лишний гвоздь в крышку гроба Тельных.

– Станет ли он с нами откровенничать, вот в чем вопрос, – задумчиво протянул Гуров.

– Станет, если достаточно веские аргументы предъявим, – убежденно заявил Крячко. – И вообще, хватит пессимизма. В деле наметился сдвиг, и теперь только вопрос времени, как скоро мы выйдем на Взрывателя. Это же прекрасно, Лева! Радуйся, пока фартит.

К дому Дорожкина подъехали около восьми вечера. На улице было еще светло, а в окнах уже горел свет, из чего опера сделали вывод, что хозяин на месте. Да и где еще ему быть, раз прикован к инвалидному креслу? Оставив машину на обочине, прошли к калитке. Та оказалась незапертой. Подойдя к крыльцу, Лев заглянул в окно и беглым взглядом пробежался по комнате. Она оказалась пуста, хозяина видно не было. Он махнул рукой, и Крячко бодро забарабанил в дверь. Спустя некоторое время в комнате появился хозяин. За инвалидным креслом следовала пожилая женщина. Кресло медленно приблизилось к окну, за которым стоял Гуров.

– Чего надо? – не особо вежливо выкрикнула женщина.

– Полковник Гуров, уголовный розыск, – представился Лев. – Дверь откройте!

– Мы полицию не вызывали, – заявила она. – Утром приходите, нечего инвалида на ночь глядя расстраивать.

– Впусти их, Катерина, – приказал Дорожкин. – Это мои коллеги, они могут приходить сюда, когда посчитают нужным.

– Ага, а кто потом за тобой ночью ухаживать будет? Кто таблетками отпаивать станет? Они, что ли? – Уступать без боя Катерина не собиралась. – Ходят тут всякие, а мне потом ночь не спи.

– Открой, тебе говорят! – прикрикнул на нее Дорожкин. – Иначе откажусь от твоих услуг, найму молодуху, уж она не будет мне нотации читать.

– Ладно, ладно, раздухарился, – услышав угрозу, пошла на попятный Катерина. – И как только у тебя язык поворачивается говорить такое? Шесть лет мы с тобой душа в душу живем, а ты все хорохоришься.

Она оставила Дорожкина у окна, сама прошла к двери, отперла засов и, впустив гостей в дом, велела:

– В комнату проходите, да ботинки снять не забудьте. У меня руки не казенные за каждым пыль подтирать.

– Еще чего выдумала, – вступился за гостей Дорожкин. – Не слушайте ее, проходите в обуви. Она все равно каждый день пол трет, а на улице сухо, так что никаких неудобств вы ей не доставите.

– Вот ведь дал Господь пациента, – проворчала Катерина. – Что ни скажи, все в пику сделает. Да уж ладно, оставляйте ботинки. Ковров у нас нет, а доски я, так уж и быть, подотру за вами.

Гуров и Крячко прошли в комнату. Дорожкин указал на диван, предложив гостям располагаться. Катерина снова заняла место позади инвалидного кресла, но Дорожкина такая позиция не устраивала.

– Иди к себе, Катерина. Если понадобишься, я позову, – велел он ей, и на этот раз та повиновалась без пререканий.

– Значит, уголовный розыск? – дождавшись, пока за Катериной закроется дверь, переспросил Дорожкин. – Случилось что-то или это светский визит?

– Нет, не светский, – ответил Гуров. – Мы пришли для беседы. За поздний визит простите, но дело срочное, так что придется вам потерпеть наше присутствие.

– Да бросьте, мы ведь с вами коллеги, – отмахнулся Дорожкин. – Когда-то и я к людям в поздний час в дом приходил. Ну, выкладывайте, что привело вас ко мне?

– Вопросы могут показаться вам слишком личными, – осторожно начал Лев. – Но без них не обойтись. Надеюсь на ваше понимание.

– Да что вы вокруг меня как вокруг барышни пляшете? Думаете, я не понимаю, что вы про взрыв говорить пришли? Чего глаза вытаращили? Не за советом же пожаловали, верно? Нужен вам мой совет, как собаке палка! Так что кончайте огород городить и делайте то, что должны. Я хоть и инвалид, и кроме языка да глаз у меня ничего не действует, а все же не беспомощный. И нервы у меня крепкие, выдержу.

– В деле о взрыве на Дмитровке появились новые факты, – решил начать с главного Лев. – У нас появился свидетель, который видел, как Взрыватель входил в здание. В свете этих данных мы хотим предъявить вам фотоснимок подозреваемого. Если вы видели кого-то похожего на этого человека незадолго до взрыва или в другое время, нам важно это знать.

Крячко выудил из кармана фото, поднес ближе к свету и развернул так, чтобы Дорожкину было лучше видно.

– Почему вы решили, что я должен был его видеть? – спросил тот, вглядываясь в снимок.

– Потому что вы в тот момент находились в машине, а машина – как раз напротив входа в здание отдела, – пояснил Гуров. – Итак, вы видели этого мужчину?

– Нет, не видел, – ответил Дорожкин и, переведя взгляд с фотографии на Гурова, добавил: – Если бы видел, то не забыл бы. Я весь тот день прекрасно помню, до мелочей. Закрываю глаза и вижу. Открываю – снова вижу. Знаете, почему я сидел там, на парковке, почему не уехал, как все мои коллеги домой? Да потому, что впал в ступор, как статуя мраморная, как соляной столб. Тошно мне было от самого себя, от несправедливости жизни. Да, да, я ведь тогда считал, что жизнь со мной несправедливо обошлась. Знать бы, как все обернется, небось радовался бы и небеса восхвалял за то, что дают мне возможность на своих ногах ходить. Но нет, я был небесами недоволен. Вот насколько глупы люди.

– Вы были расстроены из-за своего племянника? – спросил Крячко.

– Докопались? Конечно, докопались, иначе и быть не могло, – криво улыбнулся Дорожкин. – Странно еще, что так долго молчали. Хотя, думаю, это не от вас зависело. Начальник мой, Виктор Степанович, постарался. Ему тоже не нужно было, чтобы известие о моем племяннике в верха просочилось. Что ж, задавайте свой главный вопрос – не я ли того Взрывателя в отдел провел? А может, на этот раз вы подозреваете меня? Фотка – это так, для затравки, чтобы бдительность усыпить?

– Ждали, что вас подозревать будут? – спросил Гуров.

– Тогда, после взрыва? Нет, не ждал. Смерти я ждал, в этом и заключалось все мое ожидание. – Лицо Дорожкина сморщилось, по щеке потекла слеза, но вытереть он ее не мог. – Да ладно, это дело прошлое. Смерть не пришла, тюремный срок тоже мимо пролетел, и даже обвинений мне никто не предъявлял. Свои же парни помурыжили, да и то больше для проформы. Они-то не верили, что я мог на такое пойти, даже ради сестры и племяша. А я вот все думаю: предложи мне тогда кто взорвать, к чертям собачьим, хранилище вещдоков, устоял бы я перед соблазном? Может, и не устоял бы. Кровь, она ведь не вода, какой-никакой, а все же племянник. Сестру жалко было до слез. Как она убивалась тогда, как в ногах у меня валялась, молила спасти драгоценного сыночка, а я стоял в ее гостиной и блеял как баран: не в моих силах, не в моих силах. А знаете, что самое ужасное? Я вот все думаю: сделай я тогда то, что требовалось, поддайся порыву, и никакого взрыва бы не было! И парни живы бы остались, и я в это долбаное кресло не попал бы.

Гуров и Крячко переглянулись. Казалось, Дорожкин говорил сам с собой, но сквозь сумбур его тирады проглядывало что-то, что словами не назовешь, а лишь интуитивно почувствуешь. Гуров дал знак Крячко молчать, боясь спугнуть момент. Он был уверен, что Дорожкин подошел к той черте, когда излить душу, открыть страшную тайну гораздо важнее, чем сохранить свободу или уважение окружающих. А Дорожкин продолжал свою речь. Он будто забыл о существовании полковников и говорил теперь не для них, а точно в пустоту:

– До сих пор все думаю, чего ради к начальнику отдела ходил, просил дело у нас оставить. Ведь знал, что добром это не кончится, и все же настоял. Племяша мне нисколько жалко не было. Он осознанно выбрал такой путь. Не в дурную компанию попал, не по глупой случайности. Я таких насмотрелся, понимал, что к чему. И ведь не ошибся, тот случай его ничему не научил. Так и пошел по кривой дорожке, вот почему я отказал, страшно было, а все равно не уступил. Правда, сомневался потом долго, все тот разговор в голове прокручивал. Я ведь не Бог, мог и ошибиться, и тогда, считай, своими руками племяша на скользкий путь толкнул. Не хотел в дерьмо с головой нырять, знал: раз слабину дашь, так всю жизнь на них работать и будешь. Может, и надо было согласиться, парни бы живы остались.

Дорожкин начал повторяться, будто заговаривался, и Гуров решил, что пора вмешаться. Из путаной речи он понял одно: кто-то вышел на Дорожкина с предложением уничтожить улики, одним махом избавить от срока и племянника, и того, за кого ходатайствовал визитер.

– И вы ему отказали. Отказались уничтожать улики, верно? – осторожно спросил Лев.

– Отказал, а как иначе? – в полубессознательном состоянии подтвердил Дорожкин. – Не мог я этого сделать. Может, за шкуру свою трясся, а может, слишком правильным был тогда. А поплатились за мою правильность другие.

Крячко терпением Гурова не обладал, ему давно наскучил этот туманный разговор, и он решил ускорить процесс.

– Кто именно к вам приходил с предложением уничтожить улики? Имя его вы знаете? Пора рассказать все, Дорожкин, больше молчать нельзя.

Голос Крячко ворвался в уши Дорожкина, разогнав туман. Взгляд его стал осмысленным, а выражение лица каким-то обреченным. Память отпустила, вернув из трагического прошлого в незавидное настоящее.

– Что? Ах, это вы, – рассеянно проговорил он. – Я, кажется, снова потерялся. Со мной такое случается. Напомните, о чем мы с вами говорили? Нет, погодите, сам вспомню. Вы показывали мне фото человека, которого во взрыве подозреваете. И я его не узнал. Что тут поделать? Не видел я вашего подозреваемого.

– Сейчас речь не о нем, – сердито произнес Крячко. – Вы тут кое-что поинтереснее рассказывали, и в свете ваших откровений у нас возникли новые вопросы. Кто тот человек, который предложил вам уничтожить улики?

– Улики? Человек? Помилуйте, я такого не говорил, – быстро проговорил Дорожкин. – Никакого человека не было, вы неверно истолковали мои слова. Это и неудивительно, когда я в таком состоянии, то совсем себя не контролирую.

– Послушайте, Дорожкин, – уже с угрозой в голосе проговорил Стас. – Вы хоть и инвалид, но заставить вас открыть правду у нас рычаги давления найдутся.

– Погоди, Стас, – остановил его Гуров, – принуждением мы вопрос не решим. Верно, Дорожкин? Но раз уж сказали «А», придется говорить и «Б», вы ведь понимаете, что теперь без информации мы от вас не уйдем? Думаю, понимаете. Давайте поступим так: я начну говорить, а вы меня поправите, если я в чем-то ошибусь. Итак, ваш племянник попал в переделку. Для вас история началась с этого, верно? Верно. Племянника задержали при попытке ограбления, и доказательную базу на него собрали такую, что не отмажешься. В то же самое время в вашем отделе в разработке было еще четыре дела. И тоже с полной доказухой. И вот, в один прекрасный день к вам пришел некто, кто, по его мнению, так же, как и вы, был заинтересован, чтобы улики из дела пропали бесследно. Он сумел выяснить насчет вашего племянника и посчитал вас легкой добычей. Пришел и дал полный расклад: он снабжает вас взрывчаткой, вы проносите ее в отдел и в подходящий момент активируете. Улик нет – и дела нет. Он был уверен, что ради племянника вы на это подпишетесь. Но вы отказали. Он дал вам срок обдумать ответ и ушел. Потом пришел второй раз, просто не мог не прийти. И вы снова отказали. Может, даже в тот самый день, когда все случилось. Почему вы не сдали его, Дорожкин? Почему не сообщили о гнусном предложении? Ведь все можно было исправить. Тогда еще можно было!

– Потому что боялся, – не выдержал Дорожкин, – боялся, что мне не поверят. Я ведь уже тогда вляпался по самое «не хочу». Что бы вы подумали, если бы я пришел и заявил: мне предложили уничтожить улики по делу племянника, а заодно и по другим делам?

– Я бы решил, что кто-то пытается воспользоваться ситуацией. Я бы принял все меры, чтобы задержать того человека, – ответил Гуров. – Я и сейчас этим занимаюсь, разве вы еще не поняли? Кто к вам приходил? За кого просил?

– Да не знаю я, кто это был! – выкрикнул Дорожкин. – Просил за Зверя, его дело на мне было. Взрыв на рынке, доказуха полная. В участок не сунулся, подкараулил возле магазина. Поздоровался вежливо и про племяша заговорил. Я не хотел, чтобы нас кто-то услышал, предложил отойти в сторону. Он согласился. В машину меня усадил, сигареткой угостил, а я, как лох последний, на поводу у него пошел. В машине он не сразу к делу перешел, сперва все про племянника втирал – мол, как обидно, когда родной человек на скамью подсудимых попадает. А потом заявил, что готов помочь решить мою проблему. Мне бы, дураку, сразу уйти, но нет, я этого не сделал. Вместо этого совершил еще одну глупость: поинтересовался, что он может предложить!

– И он озвучил свой план? – догадался Гуров.

– Почти сразу. Понимаете, он специально фразы так строил, будто этот план не его, а наш общий. Будто беседуем мы с ним не в первый раз и встретились именно для того, чтобы детали обсудить: как пронести взрывчатку в отдел, где установить и как самому при этом не поджариться. Я только потом сообразил, что он меня намеренно подставляет, пути к отходу отрезает. Как только я в отказ пошел, он тут же разговор свернул. А потом взял, да и выложил: записал я тебя, дружок, на пленку. И послушать дал. Так по этой записи выходило, что я чуть ли не организатор всей этой хрени. Дальше я его слушать не стал, ушел. А он вдогонку крикнул, что, мол, срок мне неделю дает. Что будет после окончания срока, он не озвучил, но и так все понятно было.

– Когда он пришел второй раз?

– Как и обещал, через неделю. Только я уже знал, чего от него ожидать, и вообще разговаривать не стал. Сказал, что никакой сделки не будет, и пусть он катится со своим предложением и с записью куда подальше. Больше он не появлялся, а потом отдел взорвали.

– Значит, того, кто к вам приходил, вы не знаете. А интересовало его дело Зверева, – медленно протянул Гуров. И вдруг в его голову пришла идея: – Опознать сможете?

– Я его лица до самой смерти не забуду, – ответил Дорожкин.

Лев выхватил из кармана телефон и набрал номер Жаворонкова:

– Валера, срочно пришли мне фотографию Кросса! Да, Красильникова, он сейчас в розыске. Перешли мне на мобильный, срочно!

Полминуты не прошло, когда сигнал мобильника оповестил о том, что пришло новое сообщение. Лев загрузил снимок и показал Дорожкину:

– Этот человек к вам приходил?

– Точно, он.

– Отлично! – Гуров убрал телефон. – Выходит, Кросс – человек Зверева. Что ж, это закономерно. Когда первый вариант не сработал, он вышел на Тельных и заказал тому работу, от которой вы отказались.

– И что теперь? – взволнованно спросил Дорожкин.

– Для вас? Пока ничего. Полагаю, за старые глупости вы свое получили, – ответил Гуров. – А нас с полковником ждут дела. Счастливо оставаться, Дорожкин. И вот что: будьте на связи, вы нам еще понадобитесь.

Он первым вышел из дома. Едва дождался, пока к нему присоединится Крячко, и повел машину обратно в Управление.