Семьдесят один

В первый момент я вижу Мегги, мою Мегги из восьмидесятых.

В комнате темно, и только свет камина и дорожки свечей позволяют кое-как различить ее лицо. Она подпевает исполнителю, совершенно не попадая в мотив: тонкий девичий голос с ирландскими интонациями вырывается из ее алых губ. Мало-помалу мои глаза привыкают к освещению, и я понимаю, что усталый мозг снова меня подвел. Женщина, может быть, и похожа на Мегги, но это не она.

– Кто вы? – спрашиваю я, стараясь перекричать музыку.

Она смеется, и первым делом я узнаю улыбку. Она подходит на шаг ближе, снимает то, что оказывается париком, и бросает его в огонь. Я слышу, как он с шипением загорается. Женщина исчезает на глазах, и я теряю контроль над своим телом и сознанием, погружаюсь в полную растерянность.

– Так проще? – спрашивает мужчина, оказавшийся на ее месте. На этот раз он говорит более низким голосом. – Женщина не может узнать собственного мужа!

Он сильно изменился, но его глаза, несмотря на толстый слой косметики, остались прежними.

– Бен? – шепчу я.

– Ты отстаешь от событий, любовь моя. Я не Бен Бейли. Точно так же, как ты – не Эйми. Хочешь – перечитай письмо.

Я в замешательстве смотрю на мятый листок бумаги, который держу в руках.

– Эмон?

Он улыбается и хлопает в ладоши руками в перчатках:

– Ну наконец-то.

Я пытаюсь осознать происходящее.

Мой муж переодевался женщиной и преследовал меня.

Тот же самый человек, мой муж, только что сказал, что он мой брат.

Меня трясет, несмотря на жар от огня. На меня накатывает дурнота от всего увиденного и услышанного. Он идет в мою сторону, и я машинально пячусь. Это он, и в то же время не он.

– Тебе понравились открытки, которые я посылал? – спрашивает он.

Я молчу. Дар речи покинул меня.

– Я писал «Я знаю, кто ты» своим самым лучшим почерком, раз за разом. Но ты все равно не знала, кто я! Смешно, если подумать.

– Твое лицо, – выдавливаю я.

Это максимум, на что я сейчас способна.

– А, нос? Тебе нравится? Я попросил, чтобы мне сделали нос как у Джека, показал им фотографию и мешки под глазами удалил… что я только не делаю для тебя. Полицейские показали тебе, на что я был похож? После операции я отправился прямо туда, дал им сфотографировать мой сломанный нос, заплывшие глаза и опухшее лицо, сказал им, что ты меня избила. Сейчас все почти прошло. Я хорошо выгляжу, как тебе кажется? Совсем. Как. Джек.

– Но зачем?..

– Потому что ты его любишь, а я хочу, чтобы ты любила меня! Так, как я тебя люблю! – кричит он. Я отступаю еще на шаг. – Давай, потанцуй со мной.

Он хватает меня за руки, как будто собирается пуститься в какой-то сумасшедший вальс под оставшиеся аккорды. Музыка заканчивается, но, кажется, продолжает играть у него в голове.

Я пытаюсь высвободиться из его объятий, начинаю плакать. Он прижимает меня ближе, напевает мелодию себе под нос.

– Пожалуйста, хватит.

– Хватит? Малышка, мы с тобой только начали. Пока смерть не разлучит нас – помнишь? Фотографии напоминают тебе о нашем доме?

Я следую за его взглядом и вижу нашу свадебную фотографию в рамке, а рядом с ней – черно-белый снимок маленького мальчика.

– Где ты взял детскую фотографию Джона?

Он смотрит на меня сверху вниз, и наигранное удивление озаряет его клоунское лицо:

– Где нашел, там уже нет.

– Не понимаю.

Удивление переходит в гнев:

– Я забрал все его вещи, потому что он помог ей отнять тебя у меня. Мегги О’Нил уже была в могиле, когда ты написала мне это письмо, но он был жив, и я его выследил. Ну, если честно, вскоре после этого он тоже отправился в могилу. – Он смеется и снова притягивает меня к себе, как будто мы танцуем на балу в каком-то извращенном фильме ужасов. – Все эти годы я не знал, что с тобой случилось, я думал, что ты тоже погибла. Ты когда-нибудь интересовалась, что случилось с настоящей Эйми Синклер? Девочкой, которую ты заменила?

Он сжимает мою голову в ладонях и заставляет меня посмотреть на него.

– Я заставил Джона все мне рассказать перед смертью. Это, вроде как, был несчастный случай. Я сказал, что пощажу его, если он расскажет мне правду, но не смог: око за око. – Он поворачивает мою голову и шепчет мне в ухо: – Они убили ее и закопали в лесу Эппинг. Я заставил его показать, где именно. Этот придурок вырезал первую букву ее имени под деревом, где она лежит. Теперь они вместе.

Я отталкиваю его и бегу к двери.

– Я купил для тебя это скромное жилище вскоре после встречи с Джоном. Тебе нравится, как я тут все устроил? Бизнес идет в гору, но времена сейчас непростые, поэтому перед уходом мне пришлось позаимствовать десять тысяч с нашего общего счета. Ты же не против, правда?

Дверь заперта.

– Я даже наряжался ею – женщиной, ради которой ты меня бросила. Чтобы напомнить тебе о счастливых временах. Я думал, ты обо всем догадаешься, когда ты нашла под кроватью мою помаду.

Я принимаюсь молотить в дверь и звать на помощь, заранее зная, что это бесполезно: все остальные дома по этой улице заколочены и пусты.

– Ты же не убежишь опять, не взяв свой запоздалый подарок на день рождения? – он достает изобретательно украшенную коробку.

– Пожалуйста, мы найдем, как тебе помочь. Пожалуйста, выпусти меня. Прошу тебя.

– Разве ты не хочешь посмотреть, что в коробке?

– Пожалуйста, Бен!

– Я не Бен! Я Эмон. А ты не Эйми. Ты всегда была такой неблагодарной, Кира! Такой испорченной. Не волнуйся, я тебе помогу. В конце концов, я всегда тебе помогал, но тебе этого было недостаточно. Поэтому мне пришлось преподать тебе урок.

Он начинает развязывать ленточку на коробке.

– Мне, кстати, больше нравится, когда ты причесана вот так, без укладки. Тебе идут кудри, ты так больше похожа на…

Я загнана в угол комнаты, за спиной у меня запертая дверь. Он наклоняется и целует меня в губы.

– На себя.

Его лицо вокруг губ перемазано алой помадой, я чувствую ее вкус. Я хочу вытереть губы, но от страха не могу пошевелиться, не могу ничего сделать или сказать. Он гладит меня по волосам, заправляет за ухо выбившуюся прядь, потом опускается передо мной на колени и начинает снимать оберточную бумагу.

– Жила была девочка, девочка с кудряшками…

Он вынимает коробку из обертки.

– С кудряшками, падающими на лоб.

Он открывает крышку, и я вижу пару красных детских туфелек. Это те туфли, которые я хотела в подарок на свой шестой день рождения, – до того, как сбежала из дома. В тот день, когда я встретила Мегги, их не было в витрине магазина, и теперь понятно, почему: Эмон купил их для меня.

– Когда она слушалась, она была очень, очень хорошей…

Он надевает туфельки себе на руки и сует их мне в лицо.

– А когда не слушалась, она была просто шлюхой! – Он гладит мое лицо красной кожей. – Когда наш папочка нашел эти туфельки, он так меня избил, что я потом три дня встать не мог! У нас не было денег на еду, но я купил тебе эти проклятые туфли, потому что знал, как они тебе нравятся! А я тебя любил!

Он швыряет туфли на пол, хватает меня за горло и принимается бить головой о дверь в такт словам:

– Я! Тебя! Любил!

Он разжимает руки. Я падаю на пол и, не в силах подняться с колен, плачу навзрыд.

– Сколько я сделал, чтобы тебя от него защитить! На меня он орал, меня избивал, и я позаботился о том, чтобы ко мне он приходил ночью, а тебя не трогал. Пока ты не родилась, все было в порядке. Мы были счастливы. Но ты убила нашу мать, и он изменился. Лучше бы ты убила и меня.

Он начинает ходить взад-вперед по комнате, и его шпильки стучат по доскам пола. Когда он на короткий момент поворачивается ко мне спиной, я пытаюсь залезть в сумку за пистолетом.

– И как ты мне отплатила? Ты убежала, оставила меня с ним и даже не оглянулась. Знаешь, что он сделал со мной, когда ты исчезла?

Он замечает, что я засунула руку в сумку, и в мгновение ока оказывается рядом. Выхватывает у меня сумку, лезет внутрь, достает пистолет, качает головой и улыбается.

– Как я и говорил… Когда она не слушалась…

Он бьет меня по лицу пистолетом наотмашь, и я лечу на пол, чувствуя, как рот наполняется вкусом крови.

– Мне стоило бы застрелить тебя из этой штуки, ты этого заслуживаешь. – Он отбрасывает пистолет на диван и берет что-то другое – не вижу что. – Но, учитывая, что мы с тобой близкие люди, я использую другую штуку. Я раздобыл эту вещицу, когда разбирал вещи в одном доме в Ноттинг-Хилле несколько месяцев назад. Удивительно, как полезно дружить с мертвыми. Сейчас будет больно, малышка. Так она тебя называла, да? Женщина, которую ты называла матерью после того, как убила свою настоящую мать? Думаю, это единственное, что ты мне о ней рассказала честно.

Я вижу фиолетовую вспышку электричества и чувствую, как тело охватывает невыносимая боль. Я никогда не ощущала ничего подобного: меня словно прокалывает тысяча ножей одновременно. Я пытаюсь вдохнуть, но воздуха не хватает. Уже закрывая глаза, я вижу лицо Мегги, слышу ее голос:

«Я люблю тебя, малышка».