Пятьдесят семь

Мужчины все время исчезают из моей жизни. Не понимаю, что происходит.

В одном полотенце я бегаю туда-сюда по дому Джека и зову его снова и снова, как будто у меня от беспокойства развилась редкая форма синдрома Туретта. Я заглядываю по очереди в каждую из незнакомых комнат и вдруг обнаруживаю на первом этаже детскую спальню. В ней розовый ковер и белая мебель, в углу сияет яркими красками книжная полка, по кровати разбросаны игрушки. Комната напоминает мне о далеком прошлом, погружает меня ненадолго в воспоминания. Она так странно, сверхъестественно похожа на мою спальню над лавкой букмекеров! Я стою и смотрю, как зачарованная. Смущенная. Взволнованная.

Я прислоняюсь к стене, дыша часто и неровно. Мало-помалу стресс, вызванный моим положением, помогает мне преодолеть оцепенение. Я заставляю себя выпрямиться, закрыть дверь спальни и тем самым отгородиться от воспоминаний, которые она пробудила. Я обыскиваю все оставшиеся комнаты и возвращаюсь в гостиную, но Джека нигде нет. Я смотрю на его ключи и телефон, брошенные на столе, и чувствую, что совершенно теряю рассудок. Как это могло произойти со мной снова?

Я нахожу свой собственный телефон и даже думаю, не позвонить ли инспектору Крофт, но вспоминаю, чем это закончилось в прошлый раз: тюрьмой. Нет, в полицию звонить нельзя. Полиции нельзя доверять. Никому нельзя доверять. На телефоне пять пропущенных вызовов, все от моего агента. Можно сказать Тони, что Джек пропал, но что это даст? Я отказываюсь от этой мысли. Не сомневаюсь, что мой агент и так уже считает меня сумасшедшей. Он оставил два сообщения. Никаких сомнений, что роль у Финчера досталась кому-то другому. Не успеваю я послушать, что он хотел мне сказать, как раздается стук в дверь. Я замираю. Я не знаю, что делать. У меня нет никаких сомнений, что это полиция. Вдруг меня снова подозревают в чем-нибудь, чего я не делала?

Стук в дверь повторяется почти без паузы. На этот раз он громче и настойчивее. Тот, кто стучит, явно не собирается уходить. Я выхожу в прихожую и вижу за узорчатым стеклом чей-то силуэт. Этот кто-то явно крупнее, чем я, больше ничего не разглядеть. А что, если это он? Человек, за кем я почти два года была замужем и который даже не сообщил мне своего настоящего имени.

Я иду на кухню, достаю нож из стальной подставки и возвращаюсь в прихожую, держа его за спиной. Потом совсем чуть-чуть приоткрываю дверь, только чтобы увидеть, кто за ней стоит.

– Я забыл ключи. Можно мне войти, s’il vous plaît? – говорит Джек.

Я отступаю на шаг от двери и смотрю, как он проходит мимо с пакетами в каждой руке. Иду за ним на кухню, незаметно возвращаю нож на место и поплотнее оборачиваю полотенце вокруг тела. Джек ставит в холодильник пакет молока и оглядывается. Его глаза, перед тем как встретиться с моими, задерживаются на моих обнаженных ногах.

– Я подумал, что нам понадобится еда, а тебе – какая-нибудь одежда. Заранее прошу прощения на случай, если взял не тот размер. Все с рынка на Портобелло, так, кое-какие вещи на первое время.

Он протягивает мне один из пакетов, и я вижу внутри пару платьев, комплект домашней одежды и новое нижнее белье.

– И еще я вот что тебе купил. Я знаю, как ты любишь бегать.

Он открывает обувную коробку, где оказывается пара недешевых на вид кроссовок.

– Спасибо.

Я поражена его добротой. Почему же я не могу заставить себя промолчать и говорю то, чего не следует?

– Я не знала, что у тебя есть дочь.

Эти слова в моих устах звучат как обвинение, и я сразу вижу, что застала его врасплох.

– Да, у меня есть дочь, ее зовут Лили. Я с ней вижусь реже, чем хотел бы. С этой работой, сама знаешь.

– Она живет с твоей бывшей женой?

– Нет, она от первого брака. Она родилась во Франции и жила там до пяти лет, поэтому я и стараюсь учить язык. В прошлом году она переехала сюда. Когда я занят работой, живет у моей сестры, когда я не работаю – здесь, со мной. Это не секрет, просто вся эта ситуация… что я отец-одиночка… обычно отпугивает людей. Я хотел бы вас как-нибудь познакомить.

Я уже не сержусь, что он не сказал мне раньше. Все мы учимся защищать свои сердца, обносить их лабиринтом, так, чтобы остальные с трудом могли до них добраться. Я представляю себе, как становлюсь матерью чужой маленькой дочке. Да, я могла бы, но в глубине души я все равно знаю, что хочу и своего собственного ребенка, мою плоть и кровь. Джек явно хочет сменить тему, но я еще не готова.

– А почему она теперь не живет с твоей первой женой?

Он на секунду отводит взгляд.

– Потому что она умерла.

– Ох, прости…

– Ничего, ты не могла знать. Это был рак. Она сражалась до конца. Иногда я думаю, что напрасно: она болела долго, было очень трудно. Всем нам. Это разбило мне сердце. Разбило вообще всю мою жизнь, но я должен был жить ради Лили. Сейчас у нас все в порядке. – Его лицо меняется, как будто к нему применили фильтр. – Кстати! Звонил твой агент. Он просил тебя перезвонить, срочно.

– Мой агент позвонил тебе?

– Да, он сказал, что ты не подходишь к телефону.

– Но откуда он знает, что я с тобой?

Джек хмурится.

– Дорогая, ты хоть иногда заглядываешь в «Твиттер»? В «Фейсбук»? Читаешь новости?

– Нет, только в самом крайнем случае…

Он возвращается в гостиную, берет телефон с журнального столика, несколько раз касается экрана и подносит аппарат к моему лицу. Там открыто новостное приложение «Ти-Би-Эн», и вот она я, снова в сводке новостей, а рядом фото, на котором я обнимаю Джека на пороге его дома менее часа назад.

– Это ты ей сказал, что я здесь? – спрашиваю я.

– В этот раз невиновен. – Кажется, его это задело. – Извини, мне очень жаль. Несколько лет назад я совершил жуткую ошибку. Моя жена была больна, а я сделал то, чего никак не должен был делать. Но было так ужасно наблюдать, как она уходит. Я должен был справляться с этим один. Я не ищу себе оправданий, но мне было так страшно и… одиноко. Дженнифер Джонс знала о том, что я натворил, и угрожала меня выдать. Она шантажирует меня с тех самых пор. Если бы у меня был выбор, я ни за что бы не сделал, как она просила, и даю тебе слово, что больше такого не случится. Если бы я в тот день не впустил ее в твою гримерку, не отправил бы ей потом наши фотографии, она бы меня уничтожила. И не только мою карьеру, но еще и мои отношения с дочерью. Я не могу допустить, чтобы Лили однажды прочла в Интернете о том, что я сделал в тот день. Она ни за что бы меня не простила.

– Ты что, переспал с кем-то, когда твоя жена была больна? – высказываю я догадку, надеясь, что ошиблась.

Он смотрит в пол.

– Да. Не нужно на меня так смотреть, мы все совершаем ошибки в ситуации серьезного стресса. Я был пьян, опустошен эмоционально, это ничего не значило.

– С кем ты переспал? – шепчу я, сомневаясь, что хочу знать ответ.

– У нее была крошечная роль в фильме, где я играл. Это была такая глупость, но дома было так тяжело, и…

– С кем?

– С Дженнифер Джонс. Поэтому она и знает, что я изменил больной жене. Потому что я изменил с ней. Может, она считала, что я помогу ей с ее незадавшейся актерской карьерой, не знаю, но я не мог ничем помочь и видеть ее тоже больше не мог. Я и тогда понимал, что совершаю ошибку, но не знал, что эта ошибка будет преследовать меня так долго. Вскоре после этого она отказалась от актерской карьеры и стала журналисткой, но все равно продолжала мне мстить за этот эпизод.

От этого открытия мне становится немного дурно. Мне в принципе не нравится думать о том, как Джек с кем-то спит, хотя у меня и нет права иметь какое бы то ни было мнение по этому вопросу, но почему, почему именно Ворона? Не удивительно, что она нас обоих так ненавидит. И тут новая мысль приходит мне в голову, прерывая эти размышления:

– Но если ты ей не говорил, что я здесь, тогда откуда она об этом узнала?

Он пожимает плечами, и мы оба смотрим на заголовок свежей статьи Дженнифер Джонс: