Умирающий бог лежал неподвижно. Никодимус видел, что божество пыталось сохранить своё воплощение. Но из ран, нанесённых стрелами, уже сочился алый свет. Времени оставалось в обрез.

Как бывало и прежде, отделившись от умирающего бога, Никодимус испытал сбивающую с толку амнезию. Впрочем, ужас при виде истекающего светом тела быстро восстановил память. Вспомнив, что наложил на себя заклинание теневого двойника, он шагнул на возвышение. Ему уже не раз приходилось играть в прятки.

Пробираясь между имперскими чарословами, Никодимус молился умирающему богу, надеясь, что это поможет тому продержаться чуть дольше.

Закричала жена. Те, кто не охранял Святого Регента и императрицу, таращились на Франческу, заворожённые её горестной скорбью. Никодимус был уже в десяти футах от своей сводной сестры. В алом свечении умирающего бога он ясно видел лицо Вивиан.

Они были похожи: высокая, выше шести футов, с оливковой кожей и глянцевитыми чёрными волосами, чуть тронутыми серебром. Возраст смягчил её черты, однако глаза по-прежнему сияли зелёным огнём. Зажав в руке изумруд, императрица смотрела на Франческу.

От самоцвета исходил мягкий свет, и шрам Никодимуса отозвался жаром. Много лет назад, отдав изумруд, он попытался уменьшить его власть, но мир не позволил. Теперь придётся забрать камень обратно, чтобы подчинить сводную сестру и спасти дочь. Он чувствовал его неодолимый зов. Так бывало и раньше, когда он столкнулся с Феллрусом и Тайфоном. Тогда он был почти ребёнком. На сей раз всё будет иначе. Отсутствие изумруда очертило ему жёсткие границы, теперь предстояло их стереть. Теперь он поступит как должно.

Никодимус сделал ещё один осторожный шаг вперёд. Вивиан подбросила два цилиндрических параграфа золотой прозы. Взлетев вверх, цилиндры соединились и принялись вращаться в противоположных направлениях, а в следующий миг бриллиантово вспыхнуло заклинание, сжигая текст, делавший Никодимуса невидимым.

Сдернув с бедра несколько предложений, он отредактировал их, превратив в таран грубой силы, и быстрым движением руки метнул индиговый текст в Вивиан. Затем прибавил к нему заклинание с бицепса.

Белый свет нуминусного заклинания Вивиан ещё только разгорался, когда предложения цвета индиго ударили её в грудь, опрокидывая навзничь, и обвились вокруг изумруда. Никодимус дёрнул, серебряная цепочка лопнула, и самоцвет вылетел из пальцев Вивиан.

Едва увидев летящий к нему камень, Никодимус забыл обо всём. Стоит ему прикоснуться к нему, и он сможет писать тексты бесконечной сложности, и ни солнечный свет, ни чарословы, толкущиеся у трона, не способны будут его остановить. Он протянул ладонь, готовый воссоединиться с частью собственного разума.

Каково же было его изумление, когда мелькнула чья-то маленькая ручка и выхватила изумруд из его заклинания.

Леандра сжала в кулаке изумруд, и всё её существо затопила безмерная грусть. Сомнений больше не было, у неё получилось. Час спустя все её будущие «я» испытывали невыразимый диапазон эмоций, не поддающихся человеческому пониманию. От этого становилось ещё грустнее. Как будто в глубине сердца она надеялась на провал собственного замысла. Теперь же отступать было поздно.

Изумруд был у неё в руке, и Леандра могла писать тексты на всех магических языках, которые знали отец и тётка.

Никодимус, приоткрыв рот, уставился на дочь, видимо, до сих пор не понимая, каким образом она оказалась перед ним. Ему это представлялось невозможным. На самом деле, Леандра, уничтожив Таграну и её тигроподобных воинов, позаимствовала их силу и кошачьи глаза, позволившие ей отследить действия отца. Выхватить изумруд из силков его заклинания было так же легко, как отнять конфетку у дитяти.

Кто-то швырнул в Леандру боевое заклинание на магнусе – моток отточенных серебряных слов, настолько злых, что не поздоровилось бы и богу. Она походя сломала заклинание, превратив моток в смутную вспышку. Атаковавший чарослов, стоявший всего в нескольких футах, вытаращился на неё. Узнав в нём Лотанну, Леандра улыбнулась ему и стремительно наложила цензуру на его мозг.

Затем метнула несколько бритвенно-острых серебряных фраз в занавеси позади трона, разрезавшие шёлк. На Леандру упал прямоугольник солнечного света.

В зале сделалось тихо, все лица разом повернулись к ней. Она оглядела иерофантов и пиромантов, закрывших собой императрицу, гидромантов, окруживших Святого Регента. И уже, было, решила, что им достанет ума воздержаться от новых атак, но один из пиромантов выхватил из-за пазухи свиток и снял оттуда зажигательное заклятие.

Благодаря изумруду Леандра в одно мгновение написала множество чароломок, направив их в собственные ступни. Топнула, рассылая вокруг себя ударную волну золотой прозы, рассеивающей все магические тексты в зале, за исключением текстов матери, Дрюн и Тримурил. Прочие божества, которым не посчастливилось оказаться в тронном зале, разлетелись обрывками предложений. Закричал какой-то чарослов, как раз писавший на нуминусе, другие вздрогнули или скривились, когда их заклинания разрушились прямо у них в руках.

Леандра неподвижно стояла в пятне солнечного света.

– Приказываю атаковать эту… – завопила Вивиан, и Леандра, взмахнув рукой, заключила тётку в звуконепроницаемую текстовую сферу.

Лотанну и его чарословы шагнули к сфере, но остановились, услышав ясный и равнодушный голос Леандры:

– Не стоит.

Все застыли. Леандра, стоя на возвышении, посмотрела на мать и Дрюн и сделала им приглашающий жест:

– Поднимайтесь.

Несколько мгновений те оторопело переминались с ноги на ногу, потом Дрюн кивнула Франческе, и они медленно взошли по ступеням помоста.

– Отец!

Никодимус осторожно приблизился. Леандра с улыбкой сняла со своего разума антилюбовное заклятие и порвала его в клочья. Теперь пути назад не было. Сразу же навалился жаркий приступ болезни.

– Леа, у тебя сыпь… – прошептал отец.

Она и сама знала, что лицо уже покрылось красными язвочками.

– Ничего, всё в порядке, папа, – сказала Леандра и повернулась к толпе. – Слушайте меня все, внимательно слушайте, – громко произнесла она. – Именно вам надлежит рассказать миру правду о том, что сейчас произойдёт.

– Леа, что… – запротестовал отец.

Она взглядом заставила его замолчать. Что он увидел в её глазах? Решимость или грусть? Когда Леандра заговорила вновь, слова звучали ясно и отрешённо, словно она наконец смогла сформулировать то, что ей не давалось долгие годы.

– Мир, в котором мы живём, несмотря на его духовную нищету, прекрасен. И полон боли. Для меня он давно стал тюрьмой, выстроенной на руинах прошлого и охраняемой могучими силами. Все до единого мы служим его тюремщиками. Мы охраняем границы между Империей и Лигой, чарословами и магически неграмотными, людьми и божествами, богатыми и бедными. Мы живём, играя в неравенство. Наши удовольствия – зловеще-нелепы, а невзгоды – смешны и ничтожны.

Леандра умолкла. Когда Франческа с Дрюн заняли место рядом с отцом, она продолжила:

– Я говорю с вами не потому, что смогла улучшить свою жизнь. В красоте этого мира я распознала его гротескные удовольствия и души, которые за ними охотятся. Я была любовницей и убийцей. Когда будете говорить обо мне миру, не забудьте поведать о моей хрупкости, моих гневе и печали. Расскажите всем, что я была той, которая изменила значения слов. Заставила вас переписать понятия невзгод и удовольствий, – она попыталась говорить сдержаннее, но слова лились неудержимым потоком. – Нужно спешить. На вас обрушится великая сила. Кто-то погибнет, кто-то сам станет чьей-либо погибелью.

Люди испуганно заверещали.

– Те же, кто выживет и кто вернётся в мой любимый город, увидят, новый, изменившийся мир, – Леандра возвысила голос, теперь он звенел. – Это говорю вам я, Леандра Марка, которая ненавидит и любит этот мир, я, дитя, мучимое болезнью, и женщина, облечённая властью. Это говорю вам я, богиня ужаса Лос, уже уничтожившая один мир и готовая уничтожить другой. Заклинание, которое мы наложили на этот мир, должно быть сломано.

Тронный зал взорвался криками, некоторые бросились к дверям, другие приготовились атаковать Леандру. Нейтрализовав брошенные в неё заклятия, она мановением руки заключила их авторов в текстовые стены.

– Давайте же, бегите! – крикнула Леандра. – Плывите за море, идите в город. Передайте людям мои слова. Вы должны переписать мир.

Все, включая регента и императрицу, кинулись к выходу. Боль, будто червь, завозилась в животе у Леандры.

– Леа, что происходит? – наперебой принялись спрашивать родители. – Ты что, спятила, Бог Богов тебя побери?

Леандра не смогла подавить тоскливой улыбки. Чего-то в таком роде она от них и ожидала. Её лицо перекосила гримаса.

– Это такая уловка, да? – неуверенно спросила Франческа. – Чтобы заставить императрицу убраться восвояси?

– Больше нет никаких уловок, – покачала головой Леандра. – Мне скоро придётся вас покинуть.

– Леа, прекрати! – рассерженно рявкнула мать.

– Увы, теперь это не в моих силах, – ответила Леандра и ахнула, едва не ослепнув от боли.

Она очнулась на спине. Над нею склонились Дрюн и родители.

– Дрюн, – прошептала она, беря богиню за руку, – мне очень жалко, что у нас с тобой не сложилось, но со следующим драконом ты… – ещё один спазм заставил её зажмуриться.

Вновь открыв глаза, Леандра обнаружила, что мать ощупывает её живот, одну руку держит Дрюн, вторую – Никодимус. Она улыбнулась отцу.

– Вам вряд ли понравится быть дедушкой и бабушкой, – она засмеялась, подумав, что может быть, и понравится, да ещё как.

– Она бредит, – вынесла свой целительский вердикт мать.

Смех превратился в громкий хохот, оборвавшийся очередным приступом жестокой боли. Наконец, Леандре вновь удалось сфокусировать сознание, она почувствовала руку отца на своей щеке.

– Леа, – срывающимся голосом произнёс он, – всё у нас пошло не так.

Она покачала головой, проваливаясь в горячку недуга.

– Тебе надо идти, пап… – помолчала, пережидая новый приступ. – Бери маму и Дрюн и бегите к побережью.

– Нет, Леа, нет! – молил отец. – Не надо, не покидай нас…

– Я… должна.

Зрение туманилось всё сильнее, в центре уже возникло чёрное пятно.

– Леа, – послышался голос матери, – прекрати немедленно! Я вижу язык, на котором ты написана. Прекрати, Леа! Пожалуйста, остановись!

Внезапно до Леандры кое-что дошло. Ну, разумеется, её родители не были глупцами. Изумруд усилил эффект её недуга, теперь мать и отец прекрасно разбирали алый магический язык. Она улыбнулась и попыталась взять их за руки, но не чувствовала больше собственных пальцев.

– Изменение, – сказала она. – Убедитесь, что все узнают об изменении.

– О каком изменении? – спросил откуда-то сверху голос отца.

– Сами увидите…

Леандра задохнулась и сжала зубы от боли в груди, потом собралась с силами и произнесла:

– Заставьте их всё… переписать заново.

Её сознание расширилось. Она почувствовала ногти матери, впившиеся ей в ладонь. Услышала биение сердца своего бывшего любовника. Она стала огромным колоколом Плавучего Дворца: священник бил в набат, оповещая о беде. Она сама была этим звоном, исходившим от содрогающегося металла, звуком проходила по деревянным балкам и тонула в тёмной прохладной воде кратерного озера.

Где-то далеко над её телом плакали родители. На миг она стала солью в слезинке, но кому принадлежала эта слезинка, для неё уже было неважно. Может быть, она была её собственной.

Сознание скользнуло вниз, в озеро. Леандра стала сумрачной древней рыбой с плавниками, трепещущими в прозрачной воде. Разум как губка вобрал в себя водяные заклинания, которые гидроманты уже тысячу лет сливали в озеро. Она сделалась всеми до единой волшебными рунами этого просторного водоёма. Превратилась в величайший запас энергии, созданной людьми. Последним волевым усилием Леандра использовала талант своего умирающего тела и преобразовала этот запас, взметнув его ввысь.

Воды озера забурлили и засверкали. Сначала медленно, потом со всё возрастающей скоростью она закружилась водоворотом в милю шириной.

Из дверей Плавучего Дворца показались родители Леандры и Дрюн. На руках у отца было её безжизненное тело. Они побежали по понтонному мосту. Спираль водоворота продолжала раскручиваться, вбирая в себя созвездие разнообразных лодочек и плотиков, превращая всё это в мешанину щепок и верёвок. Мост развалился. Родители и то существо, что однажды было её любовником, упали в неистовую синеву.

Преобразование закончилось. Язык озера взорвался сияющим великолепием света. Леандра сама была этим взрывом, жестокой силой и бесповоротным изменением. Она вырвалась из кратера вулкана в голубое небо. Стала невообразимо мощным метазаклинанием. Ветер подхватил её и разнёс по всем сторонам света.

Часть Леандры пролилась дождём на прекрасный и отвратительный Шандралу. Она стала торговками рыбой, богинями, любовниками и ворами. Она пролетела над заливом и дальше, над архипелагом, где превратилась в крестьян и крестьянских детей, убийц и деревенских лекарей, неприкаянных призраков и богов.

Она достигла заокеанских королевств, где были только засушливые равнины и пустыни. Повсюду проникая в души, она всё тянулась и тянулась на восток, от крошечных хуторков до великолепных городов, выстроенных из саманного кирпича, где жили миллионы людей.

Она метнулась над полуостровом, пригладив высокую траву, и стала ликантропами, кобольдами, иерофантами в ветряных садах. На юге она обвилась вокруг раковины древнего города, превращённого в академию волшебников. На миг сжала свои витки посильнее, обнимая место, где когда-то учился маленький мальчик-калека, ставший затем её отцом. В близлежащих лесах зашевелились в своих тёмных норах призраки исчезнувшего народа. Они содрогнулись, поняв, что изменения, начатые ещё Никодимусом, близки к осуществлению.

Перелетев через заснеженные горы, Леандра очутилась в дождливой стране соборов, фермеров, кузнецов и серафимов, потом – в стране друидов и охотников, где древние леса перемежались с нескончаемыми фруктовыми садами и укромными рощами.

Добравшись до края обитаемых земель и прикоснувшись к каждой живой душе, метазаклинание-Леандра вновь повернуло на север, к океану, чтобы вернуться к покинутому вулкану.

Так случилось, что душа Леандры растворилась в великом жизненном цикле мира, став единственным безошибочным изменением.