Полуденные тучки толклись над Ялаватой, сея дождик на Шандралу, перед тем как исчезнуть окончательно. Заметно парило, хотя солнце уже клонилось к закату.

Идя по душным коридорам к своим покоям, Леандра обратилась к богозаклинанию. В основном её будущие «я» ощущали ту же тревогу, что и она сама сейчас; некоторые были испуганы или же пребывали в спокойствии смерти. Последнее, вероятно, – следствие имперской атаки. Бомба, упавшая на поместье? С другой стороны, немалая часть будущих «я» испытывала огромное облегчение. Это обнадёживало.

Леандра сжала недавно купленную книгу. Что может послужить причиной будущего облегчения? Сосредоточиться никак не удавалось: стены поместья были тонкими. До неё доносились голос пожилой служанки, жалующейся на что-то товарке, храп стражника на часах и еле слышный гул. Леандра застыла. Гул был странно-бессмысленным. Изредка его перекрывали далёкие крики, а иногда он и сам сходил на нет.

Она развернулась и двинулась по другому коридору, пока не оказалась у выхода из кухни. Дверь открывалась на верхнюю террасу. Сразу за ней, в небольшой ложбинке между поместьем и улицей стоял круг людей. Они распевали, по крайней мере – большинство из них. Ритм был ломаным, мелодия то замедлялась, то взрывалась беспорядочными воплями: «Убей его! Убей! Да не так! Пригнись, пригнись! Проклятие!»

Затем она узнала звук. Так, опасливо втянув ноздрями воздух, распознаёшь запах гнили. Леандра поморщилась. Расследовать тут было нечего, всё это её не касалось. Вернувшись в кухню, она прошла мимо повара, размеренно шинковавшего овощи. Это был приземистый румяный человечек лет сорока. Сзади доносились крики. Нет, она не могла пустить всё на самотёк. Следовало узнать, там ли он или, что уже менее вероятно, – она.

Прижав книгу к груди, Леандра покинула кухню, миновала круг поющих мужчин и поднялась по лестнице на улицу. Потом резко обернулась и посмотрела вниз.

Ей открылась знакомая картина. Спонтанный бой борцов. Круг был очерчен мелом, такие частенько рисовали во дворах таверн. И действительно, многие из зрителей орали с самозабвением пьяных. Можно ли было их винить? Город осаждён, и долг каждого благонравного гражданина – влить в себя побольше рисового вина и кавы, чтобы напитки не достались врагам.

В меловом кольце кружили два борца, одетые только в подвёрнутые ланготы. Старший был высок и мощен, со светло-коричневой кожей, бритой башкой, носом-крючком и седоватой щетиной. Сразу видно, профессиональный борец и бузотёр.

Младший был слишком худощав в сравнении с первым и явно проигрывал. Его длинные чёрные кудри были собраны в тугой узел на затылке, а редкая юношеская бородка коротко острижена. Глаза широко распахнуты, губы растянуты в диковатой усмешке.

Тот, что постарше, сделал выпад, но молодой, словно в танце, проскользнул за спину противника, обхватил его за талию, развернулся, создавая точку опоры для броска через бедро. Мускулы на плечах юноши вздулись, однако ему не удалось оторвать соперника от земли больше чем на какой-нибудь дюйм.

Сердце Леандры защемило. Юноша сражался как профессионал, его приёмы были приёмами бога. Но сам он был тенью прошлого, прекрасной и до ужаса человечной.

Старший борец взревел, извернулся и двинул Дрюна локтем в челюсть. Голова юноши откинулась, в солнечном свете серебряно блеснули капельки слюны. Дрюн, описав пол-оборота, рухнул на землю. Его голова всего чуть-чуть не достала до меловой линии, означавшей поражение.

Хор стих и зазвучал вновь, но ритм песнопения сменился, став медленным и зловещим. Бритый яростно бросился вперёд. Дрюн откатился в сторону, уходя от атаки, и едва не вылетел за пределы круга. Противник присел и опять кинулся на юношу. Тот попытался встать на ноги, двигаясь куда быстрее, чем прежде. На миг показалось, это ему удастся, но тут Дрюн, обнаружив, что находится на самом краю круга, запнулся и пошатнулся. Бритый обрушился на него, целя в ухо.

Каким-то чудом его кулак поразил лишь воздух. Юноша перекатился по земле на спину, поймал запястье соперника и дёрнул, одновременно упёршись ногой ему в живот. Резко обозначились мускулы бёдер Дрюна. Используя инерцию атаки противника, он одним рывком опрокинул его и выбросил за пределы круга.

С комичным изумлением бритый повалился навзничь, зацепив ножищей неудачливого зрителя.

Толпа разразилась аплодисментами пополам с проклятиями. Засверкали на солнце медные и серебряные рупии, переходя из рук в руки. Люди окружили Дрюна, подняли юношу на ноги, принялись хлопать по спине и плечам, словно сбивая пламя. За его сияющей улыбкой становилась незаметной разбитая нижняя губа и кровь, текущая из рассечённой брови. Он поворачивался в разные стороны, одаривая улыбкой то одного, то другого мужчину, которых только что сделал немного богаче.

И тут он заметил Леандру. Их глаза встретились. Она не знала, что Дрюн углядел на её лице, поскольку сама не понимала собственных чувств. Раскаяние? Жалость? Он утратил так много по её вине. Его улыбка потухла. Леандра ощутила ненависть к себе. Испортила мальчику победу, омрачила его маленькую радость. Она через силу улыбнулась юноше, хотя сердце сжималось от боли.

Один из зрителей особенно смачно хлопнул юного борца по спине. Леандра отвернулась и поспешила вниз по лестнице мимо гомонящей толпы. Ей хотелось побыть одной. Несколько мужчин держали проигравшего за руки, а тот вырывался, требуя реванша. Некоторые, заметив Леандру, притихли, но большинство было слишком пьяно. Дрюн, всё так же улыбаясь, громко вещал о древней богине победы по имени Ника. Кто знает, возможно, один или два человека и помолятся ей.

Леандре всё вдруг опостылело. От мужиков несло потом и перегаром. Влажность сгустилась, отдавая кухонными помоями: очистками фруктов, рыбьими головами, гниющими на солнце. Леандра повернула назад в поместье.

Оказавшись в тёмном пустом коридоре, ведущем в павильон, она испытала облегчение. Лестница, по счастью, тоже была пуста, и Леандра добралась до своей комнаты, не встретив ни одной живой души. Швырнув книгу на кровать, она подошла к окну и вцепилась руками в подоконник.

Её терзали угрызения совести. Она думала о Холокаи, великолепном капитане и свободном морском существе. Конечно, в конце концов, он был животным, туповатым и злобным. Убил ту несчастную проститутку, а то и не одну. Жрать, совокупляться и плодиться – вот и всё, к чему он стремился. Впрочем, всегда эти инстинкты стоят во главе угла. Что если все остальные тоже туповатые и злобные звери, включая богов? Особенно богов.

Затем ей вспомнился Таддеус, его бесконечные апатичные сновидения, навеянные алкоголем и опиумом. Леандра ощутила укол тоски по тому времени, когда они с Таддеусом были любовниками, и их пьяные умы и тела переплетались длинными нежными ночами. Так было ещё до того, когда она обнаружила, что он тащит в постель всякую юбку, очутившуюся в пределах досягаемости, а его устремления свелись к пустопорожнему бреду наркомана.

Леандра убила Холокаи и Таддеуса. Заслуживали ли они смерти? Она отравила отца и явилась причиной гибели двух его людей. Уничтожила часть божественной совокупности Дрюна, наиболее сильную и опасную. Сможет ли он продолжать жить, став пустой раковиной себя прежнего?

Леандра чувствовала себя ребёнком, ошеломлённым эмоциями. Может быть, это было действием гормона стресса. Выругавшись, она сжала кулаки, но не смогла избавиться от переживаний о собственных страданиях. На ум пришёл её первый любовник, Тенили. Она думала тогда, что он – вердантский купец, по уши в неё влюблённый, явившийся, чтобы избавить от материнской опеки, а заодно и от болезни длиною в жизнь. На самом же деле Тенили был беглым божком, Леандру не любил, а намеревался продать её императрице. Она до сих пор помнила, как зубы драконицы вонзились в тело бога.

С того мига Леандра возненавидела мать. Однако теперь, глядя на город, она сравнивала свою жизнь с материнской и задавалась вопросом, так ли уж они отличаются. Разве она, Леандра, не сожрала Таддеуса и Холокаи? Материнские суждения, стремительность её действий давили на жизнь дочери свинцовым грузом. Но ведь и сама она в запальчивости судит Лигу с Империей. И не её ли поспешные действия привели к войне?

Леандра стояла, глядя на вулкан, и раздумывала, где находится отец. Наверное, уже добрался до внутреннего озера, этого резервуара гидромантского и божественного языков. Кстати, должен же быть какой-нибудь способ использовать водяные чароломки против империи. Вот только как? Катапультами? Или попросить богов окропить ими вражеский флот? Нет, ну до чего же глупо, что иксонцы не пользуются такой силой!

Дверь скрипнула, отъезжая в сторону. Леандра обернулась. В проёме стоял Дрюн, на юношеском лице отражалась тревога. Он уже искупался и переоделся в красный лангот и белую рубаху. Волосы рассыпались по плечам. Похоже, кое-кто из зрителей всё-таки помолился Нике, и та сразу занялась ранами: припухлость на губе исчезла, на брови не осталось даже царапины. К тому же Дрюн стал капельку выше и мускулистее.

– Твой финальный бросок был великолепен, – Леандра выпрямилась.

– Мне тоже так кажется, – неуверенно улыбнулся он.

– Ну, входи же, – нетерпеливо бросила она.

Дрюн закрыл за собой дверь и прошёл к окну.

– Леа, ты сердишься из-за того, что я дрался?

– С чего ты взял?

– Увидел тебя на улице и… – тёмные глаза ощупывали её лицо.

– Мне просто стало любопытно. Я не хотела тебе мешать.

– Тогда в чём же дело?

– Ни в чём, – она отвернулась к окну.

– Прежде ты никогда не боялась мне помешать.

– Прежде и ты был… другим.

От него волнами хлынула тишина. Леандра немного забеспокоилась: ей никак не удавалось понять эту тишину. Наконец, Дрюн произнёс:

– Трудновато драться всего с одной парой рук. Но я справился. Я победил.

– Хорошо. Очень хорошо.

– И всё же тебя что-то беспокоит?

– Сказала же, ничего.

Они оба смотрели на море. Примерно в миле от гавани залив патрулировали два катамарана.

– Ещё мальчишкой, – начал Дрюн, – я жил в деревеньке на востоке большого острова. Земли там бедные, а люди – ещё беднее. При каждом неурожае мы голодали, многие умирали. Двое моих старших братьев погибли в такие скудные годы ещё до моего рождения. Самыми запоминающимися событиями для меня стали рукопашные бои в ночь Ярких Душ и на праздники солнцестояния. Люди выкладывали круг из листьев тарро, в котором и боролась детвора. Когда мне было десять, я продержался несколько туров, пока меня не вытолкнул из круга парень шестнадцати лет. А когда мне самому стукнуло шестнадцать, никто уже не мог вытолкнуть меня.

Он замялся, переступая с ноги на ногу, потом продолжил:

– В последнюю ночь Ярких Душ, которую я провёл среди сородичей… мне тогда было семнадцать… к нам прибыли лучшие борцы пяти окрестных деревень. И никто из них не смог вытолкнуть меня из круга. Когда праздник закончился, меня короновали венком из листьев папоротника, а мама обняла и зарыдала, словно по мёртвому. Она сказала, что вся деревня скинулась на приз. Все верили, что я должен победить, и собрали последние рупии, чтобы послать меня в Шандралу. Мама плакала потому, что не хотела расставаться со мной. Разумеется, я тогда ничего не понимал и рассердился. Наверное, это было несправедливо, но я злился на свою мать. Мне казалось, она должна радоваться за меня. Вот же глупая старуха, думал я. Ведь мы сможем видеться, когда я буду навещать родную деревню.

– Вы больше никогда не встречались? – спросила Леандра, пристально взглянув ему в лицо.

– В первый год в городе мне пришлось несладко. Я ведь сражался со взрослыми, опытными борцами. Меня то обманывали, то обворовывали. Частенько приходилось спать в подворотнях, и посылать о себе весточки домой я стыдился. Однако кое-кто из старших борцов пожалел мальчишку. Мне показали несколько приёмов, и к концу года я выиграл достаточно турниров, чтобы ночевать под крышей, даже отправил домой два-три письмеца и немного рупий. Но прежде чем возвратиться в свою крошечную деревеньку, я хотел добиться настоящего успеха, чтобы дома гордились мной. Выигрывал один небольшой турнир за другим, и всё мне казалось, что ещё одна победа – и вот тогда-то можно будет навестить родных. Всё изменилось, когда я замешался в подпольные бои и культ Дрюна.

– Жизнь усложнилась?

– Можно и так сказать. Это было страшное и захватывающее время. Смерть, кава, вино, бандиты и прекрасные женщины. В общем, я решил отправиться домой, только когда мне исполнилось двадцать, а последнее письмо матери отправил за полгода до этого. Я написал новое письмо и стал собираться в путешествие. Однако моё письмо вернулось назад. Мне сказали, что во время сезона дождей в деревне прорвало дамбу, посевы погибли, а люди оставили свои дома. Куда делась моя семья, никто не знал. Я нанял следопытов, но они никого не нашли. А может, и не искали, просто присвоили мои деньги.

– Что потом?

– Полгода спустя один дальний родственник узнал меня на арене. Он рассказал, что мои отец и дядя попытались увезти семью в другую деревню, подальше от побережья. Но добравшись туда, они обнаружили толпы таких же беженцев. Тогда решили попытать счастья в рыбацкой деревушке у моря. По пути бандиты под предводительством неодемона-вепря ограбили их и убили дядю. Выжившие кое-как доплелись до деревни рыбаков. Было голодно, мать заболела, отца поймали на воровстве, и рыбаки их прогнали. Что случилось с отцом, никому неизвестно, а мать умерла несколькими днями позже.

Леандра ничего не сказала. Да и что тут скажешь? Обычная история для тощих лет. Ей хотелось, чтобы Дрюн посмотрел на неё, но юноша не сводил глаз с залива и медленно разворачивающихся катамаранов. Она сжала его руку, их пальцы переплелись.

– И как же ты поступил?

– Запил, – Дрюн натянуто улыбнулся. – Сильно запил. Пил ночи напролёт, а днём продолжал сражаться. Я ухватил удачу за хвост, у меня не было права уйти. Было больно, но я терпел. И чем больше ненавидел себя, тем большего успеха добивался на арене. Тогда-то Дрюн и сделал меня своей младшей аватарой. Тот год был сплошным кровавым пятном, а Дрюн перенёс в меня основную часть своей души. Всего было много, слишком много. Много крови, кавы, женщин, серебряных и золотых рупий. То ли сон наяву, то ли ночной кошмар. Потом Ника убедила нас слиться с нею в божественную совокупность, и безумие закончилось. Она нас спасла. Она, ну и ты, конечно.

– Я-то тут каким боком? – Леандра стиснула его ладонь.

– Я увидел, как ты прикончила богиню, обчищающую карманы зрителей, – его улыбка немного потеплела. – Да, я был третью божественной совокупности, но оставался молодым мужчиной и… ну, ты понимаешь, молодые мужчины падки на красивых, эффектных женщин. Затем выяснилось, что ты занимаешься делом, пришедшимся мне по душе, ведь и моя семья пострадала от неодемона, – у меня появилась цель в жизни.

Леандра кивнула.

– Это помогло мне прекратить самобичевание за то, что вовремя не вернулся в свою деревню. Подчас мы считаем, что чем больше способностей нам отпущено при рождении, тем больше шансов добиться чего-то большего в будущем, но… всё это самообман. Дарования не приносят счастья или успеха. Горе и радость таковы, каковы они есть, и ни от чего не зависят.

– Философично.

– Не хочу, чтобы ты меня жалела, – он упёрся в неё тёмным взглядом.

– Я вовсе не…

– Я видел выражение твоего лица там, на улице, и не хочу, чтобы ты жалела меня или терзала себя за то, что разрушила мою часть. Да, я утратил могущество и, видимо, стал тебе бесполезен, но сегодня на ринге я доказал, что смогу справиться и получить достаточно молитв, чтобы выжить. И ещё у меня есть… – он явно собирался что-то сказать, но оборвал себя. – Назовём это целью.

– Что же это за цель такая? – усмехнувшись, спросила Леандра и отвернулась. – Потому что если ты намекаешь на Неразделённую Общину, то с нею покончено и…

– Леа, если тебе требуется моё прощение, то я тебя прощаю.

Она засмеялась, поворачиваясь к нему, но сердце ёкнуло. В его искренних словах она услышала голоса Холокаи, Таддеуса, Тенили.

– Ты впадаешь в сентиментальность и сам не знаешь, что… Проклятие! – Леандра почувствовала резь в глазах, вырвала руку из ладони Дрюна и со злостью вытерла слёзы.

Дрюн, к счастью для него, промолчал. Если бы он открыл рот, Леандра способна была разрушить ему лицо. Но юноша тихо стоял рядом. Она вытерла щёки, потом сердито сжала его ладонь, их пальцы вновь переплелись. Если он собирается быть ласковым и всепрощающим, ему придётся делать это на её условиях, и никак иначе.

Однако Дрюн терпеливо ждал. Не сводя взгляда с залива, она почувствовала, как он стиснул её руку. Сердце вновь дало сбой, слёзы жгли глаза.

Леандра повернулась к нему. Он её обнял, и она ощутила тепло его тела, думая о том, что совершила и что потеряла. О своём недуге, снедающем тело.

– Мы столько всего наворотили, – вырвалось у неё. – Всё пошло прахом, и я не знаю…

Она разрыдалась. Мысли перестали быть словами, превратившись в первозданные краски горя и тоски. Дрюн баюкал её в объятьях. Прошла целая вечность, прежде чем слёзы иссякли, а с ними и ненависть к себе, и сожаления, словно прорвался нутряной нарыв.

– Спасибо, – пробормотала Леандра, не отнимая лица от груди Дрюна и покрепче прижав юношу к себе.

Его рубаха всё равно уже промокла от её слёз, решила она, одной каплей больше, одной меньше, без разницы. Дрюн не разжимал ласковых рук. Леандра помолилась Нике во славу мелких побед. Не бог весть что, конечно, но когда Дрюн выиграет следующий бой, то получит возмещение силам, которые теперь отдаёт ей, Леандре.

– Когда ты уже снимешь антилюбовное заклятие? – спросил он.

– Эллен его сняла перед тем, как я увидела тебя. Оно в книге, там, на кровати, – она махнула рукой, не поднимая лица.

– Благодарю за то, что ты это сделала.

– Надеюсь, моя болезнь не разыграется опять.

– Я тоже.

Они продолжали стоять, приникнув друг к другу.

– Что ты сказал?

– Да так, ничего особенного.

По её спине пробежали мурашки. Она знала, на что он намекает. С антилюбовным заклятием Леандра ничего не могла бы дать Дрюну в обмен на то, что он готов был дать ей.

Она подняла лицо, словно для поцелуя, и не успела открыть глаза, как он нежно прижался губами к её губам. Леандра жмурилась, позволяя своему сознанию исследовать и его живое тело, и его текст.

Они стояли долго, даже излишне долго на её вкус. Она нетерпеливо притиснулась к нему. Их следующий поцелуй стал чем-то большим. Дрюн приподнял Леандру, развернул, а она отстранилась от него, почти сопротивляясь.

Они упали на кровать, сорвав телами москитную сетку. Дрюн начал стягивать с Леандры рубашку, она рванула ворот его, потом оба освободились от ланготов. А затем… затем…

Она, измождённая и пресытившаяся, разметалась, положив голову ему на грудь.

– Не пойму, зачем мы ждали, пока у тебя не осталась всего одна пара рук? – сказала она, переводя дух.

Дрюн засмеялся и крепко обнял её. Их тела вспотели во влажном воздухе, но им было безразлично. Засыпая, он гладил её по спине, его ладонь двигалась всё медленнее и медленнее. Леандра хотела, было, пошутить над ним, но усталое сердце и саму её потянуло в сон. Какое-то время она ещё пыталась сопротивляться дрёме, затем сдалась.

Она ощущала каждое его предложение, каждый изгиб его тела. И тут обнаружила, что скомканная москитная сетка находится под нею, а над головой зудят комары.

Точно река вырвалась из узкого русла на океанский простор: её сознание расширилось. Леандра стала ветром, теребящим ветви баньяна за окнами поместья. Поваром, сжимающим порезанный палец. Матросом в заливе, стерегущим врагов. Сделалась целым семейством обезьян, высматривающих, чем бы поживиться на улочках позади рынка.

Сознание тянулось всё дальше и дальше, Леандра смутно понимала, что у неё начался приступ. С трудом припомнила свою недавнюю молитву Нике, не говоря уже о пророческом заклинании. И то, и другое вполне могло спровоцировать развитие болезни.

Она делалась камешками в городском канале, стайкой красно-зелёных попугайчиков, вспорхнувших с крыши, мальчиком, плачущим на церемонии кремации матери. В Наукаа она воплотилась в бродягу, рыщущего на пепелище в поисках кого-то, погибшего во время обстрела. В Баньяновом квартале стала имперским шпионом, накладывающим пиромантские тексты на здание. Леандра была городом. Леандра прекратила дышать.

Смертельный ужас охватил её, когда она поняла, что единственное её спасение – это антилюбовное заклятие в гримуаре, валяющемся на полу у кровати, а ближайший чарослов, способный вновь его наложить, – её мать.

Она ещё могла бы спастись, если бы Дрюн был чарословом, пишущим на нуминусе, или хотя бы заметил, что с ней происходит. Но тот уже глубоко спал. Лишь слегка пошевелился, видимо, подсознательно встревоженный её неподвижностью, но так и не проснулся.

Поняв, что ничего больше не может поделать, Леандра неожиданно успокоилась. Всё было кончено, и она вернулась в любимый город, стараясь воспринять его как можно полнее перед смертью.