Лишь оказавшись, наконец, в покоях Франчески, Никодимус смог обнять жену. Полночное небо было усыпано звёздами, на улицах и лестницах зажгли факелы, горожане продолжали разгребать завалы. С залива дул небольшой ветерок, остужая разгорячённую кожу. Никодимус поразился спокойствию и прохладе ночи, так непохожих на ужасы прошедшего дня.

Измученная Франческа прильнула к мужу.

– Мы сделали всё, что могли, – сказал он. – Утром я поднимусь на гору, чтобы подновить метазаклинание, а ты можешь переговорить с Тримурил.

Она не ответила, только прижалась плотнее. Никодимус подумал, что жена, видимо, уснула, но тут она слабо кивнула головой.

– Спи, – пробормотала Франческа и вдруг вскинулась. – Может, не надо было поддаваться Тримурил? Ну, насчёт Леандры?

– Я так не считаю. Святой Регент расценит это как оставление города без присмотра. Ничего, не беспокойся, мы с ним справимся. А сейчас нам неплохо бы отдохнуть.

Они лежали под москитной сеткой. Никодимус притянул к себе Франческу и, ожидая когда та уснёт, принялся перебирать в памяти события вчерашней битвы.

Драконица доставила бесчувственного Саванного Скитальца в лечебницу, где к нему приставили охрану. Франческа с облегчением вернулась в человеческий облик, и хотя прикосновение к Никодимусу придало ей сил, во время совета с Леандрой и Святым Регентом она то и дело клевала носом.

Саванный Скиталец продемонстрировал свою колоссальную мощь, и все согласились, что он действительно прибыл с Древнего континента в телесной оболочке Лоса. Эти обстоятельства придавали веса его словам о том, что Леандра – реинкарнация бога ужаса. Война Разобщения началась, но не было ни апокалиптического вторжения демонов, ни борьбы между добром и злом.

Никодимус утверждал, что эта война определит новую эру. Что каждый может передать толику своих сил богам, а следовательно, именно законы Лиги в наибольшей мере отвечают справедливому мироустройству. Если же возобладают законы Империи, чарословы поработят человечество. Поэтому Иксос обязан защищать Леандру до тех пор, пока не созреет её божественная сущность, и она не сможет привести Лигу к победе. С этой целью, по его мнению, нужно тайно переправить Леандру в Лорн или Драл.

Однако Святого Регента подобный оборот дела не устраивал. Раз Шандралу – средоточие божественной силы, говорил он, оборона города станет решающим фактором в войне. Кроме того, вывезти Леандру из Шандралу практически невозможно: выход из залива блокирован вражеским флотом, а путь к океану по суше опасен из-за патрулей имперских иерофантов.

Франческа возразила, что, приняв форму дракона, она может вынести Леандру из города. Однако против этого грудью встала Тримурил, настаивая, что Франческа обязана остаться и защищать Шандралу от атак с воздуха.

К разочарованию родителей, сама Леандра отнеслась к идее побега без энтузиазма, продолжая твердить, что между Лигой и Империей нет особой разницы. И пока цивилизация не станет более гуманной, лично она не видит смысла бороться за выживание человечества.

Всё это, произнесённое с холодной отрешённостью, свойственной ей после наложения антилюбовного заклятия, вызвало оторопь среди членов совета. К счастью, Тримурил привела собравшихся в чувство докладом о состоянии города. Шандралу сильно пострадал, однако потери благодаря богам, быстро потушившим пожары, были меньше, чем ожидалось, а горячие молитвы привели к появлению божеств, единственной ипостасью которых являлось отведение бомб и пушечных выстрелов.

Встал вопрос о Саванном Скитальце. Тело гигантского чёрного дракона продолжало лежать в гавани, в то время как несчастный старик так же неподвижно обретался на койке в лечебнице. Тримурил выразила надежду, что он очнётся и поможет оградить их от имперского флота.

Никодимус сомневался, разумно ли оставлять чудовище в живых, но держал язык за зубами. Он понимал, что ошибся много лет назад, не убив Саванного Скитальца. Когда совет подошёл к концу, Леандра многозначительно покосилась на отца, и они сумели перемолвиться словечком наедине. Вот почему сейчас Никодимус лежал без сна и ждал. Наконец, Франческа задышала ровно, потом, как всегда, слегка дёрнулась, проваливаясь в глубокий сон.

Никодимус выбрался из-под москитной сетки, натянул белый лангот и выскользнул за дверь. В коридоре его ждала Дория с масляной лампой.

– Рори? – прошептал он.

– Уснул. Бедняга настолько подавлен горем, что пришлось дать ему снотворное, – гидромантка нахмурилась. – В чём дело, Нико? К чему вся эта секретность?

– Не хочется пока объяснять, – Никодимус двинулся по коридору. – Знаю, что ты не одобришь.

– Я не одобрю куда больше, если ты мне не расскажешь.

– В таком случае мы, затратив меньше труда, достигнем того же результата.

Дория возвела очи горе.

Вход в покои Леандры охранял Дрюн в чёрном ланготе и чешуйчатой броне. За его поясом висели два меча. Увидев Дорию и Никодимуса, он слегка поскрёб в дверь, которая тут же отъехала в сторону. Появилась Леандра в синем ланготе, белой рубахе и белой же головной повязке.

– Ты вроде как ниже стала, что ли? – нахмурился Никодимус.

– Новую причёску или платье ты в упор не замечаешь, но стоило мне избавиться от черт сожранного бога, ты мигом превратился в заботливого папашу.

– Я готов пополнить этой претензией список своих отцовских изъянов.

– В таком случае ночью я обрежу волосы, чтобы завтра ты смог обратить на это внимание.

Никодимусу пришла в голову мысль.

– Слушай, Леа, а не могла бы ты вернуть себе текст Холокаи? В обличии акулы ты сможешь покинуть Шандралу под самым носом у Вивиан.

– Нет, – Леандра вышла из комнаты. – Я должна была избавиться от атрибутов Холокаи. Такое количество божественного языка в теле провоцирует развитие болезни. Едва я сняла с себя текст Холокаи, как он тут же разложился. К тому же Вивиан в курсе, что у нас имеются подводные божества, и наверняка уже настрочила какое-нибудь заклинание, следящее за Бирюзовым проливом и устьем Матрунды.

– Да, это она могла, – вздохнул Никодимус.

– А ты, несмотря ни на что, хочешь рискнуть?

– Хочу. Хотя тебе ходить с нами незачем.

– Я пойду. Всё равно приняла гормон стресса и уснуть не смогу.

Они пошли по коридору. Никодимус заметил, что антилюбовное заклятие избавило дочь от сыпи.

– Приступ всё ещё продолжается?

– Сама не знаю. Ситуацию усугубил акулий текст. Во всяком случае, мне уже лучше. Не хочу об этом разговаривать. Лучше давай обсудим, что будем делать.

– А что, кстати, вы собираетесь делать? – подала голос Дория.

Никодимус взглянул на старую подругу. Общество Дрюна явно тяготило её. Прошлой ночью эти двое чуть не вцепились друг другу в глотки, после того как Леандра его отравила.

– Так ты не признался Дории? – рассмеялась дочь. – Побоялся, что не одобрит?

– Ни за какие коврижки не одобрит, когда поймёт, что затевается, – отозвался Никодимус. – Вот я и решил погодить, подержав её в неведении.

– Чую, дело нечисто, – хмыкнула Дория.

Они спустились по павильонной лестнице. У выхода дежурили пятеро стражников. Никодимус кивнул капитану, покидая поместье. На улицах было пустынно, встречались только команды, разгребающие завалы. Уяснив, куда они направляются, Дория застонала:

– Беру свои слова обратно. Дело не просто нечисто. Я чую теперь настоящую беду.

Через четверть часа прибыли в лечебницу. Павильон был переполнен пострадавшими во время атаки. Никодимуса уже поджидали трое стражников и пожилой целитель – магистр Саруна, декан лечебницы.

– Простите, милорд хранитель, что встречаю вас в одиночестве. Все лекари заняты.

– Разумеется, магистр, – ответил Никодимус. – Как там наш пациент?

– Ему лучше. Мы держим его связанным и под цензурой, как приказала ваша супруга. Никто к нему не прикасался. Несколько часов назад он очнулся, но, по-моему, хм-м, повредился в уме.

– Что значит повредился в уме?

– Несёт какую-то тарабарщину.

– Рифмованную и бесконечно повторяя одни и те же слова? – Никодимус поморщился.

– Именно так.

– В таком случае, его разум вовсе не повредился. Он всего лишь вернулся к своему изначальному состоянию. Отведите нас в его палату.

Декан поклонился. Миновав лабиринт коридоров, они вошли в небольшую комнатку, освещённую голубым текстуальным светом двух гидромантских фиалов. Посредине стояла единственная койка, на которой лежал смертельно бледный Саванный Скиталец. Его тонкие конечности были прикручены к раме текстуальными путами, а для надёжности ещё и цепями.

Казалось, дракон спал, но когда Никодимус и Леандра остановились в изножье койки, он разразился каркающим смехом:

– Нико-никоко, отупение в конце творения… Никоко…

Он снова засмеялся.

– Благодарю вас, магистр. А теперь оставьте нас с ним наедине. Тебя это тоже касается, Дория. Подожди в коридоре, нам может понадобиться твоя помощь.

Декан и Дория вышли. Саванный Скиталец продолжал хихикать и кудахтать своё «никоко».

– Раньше он был другим, – прошептала Леандра. – Куда более… грозным.

– Ибо нет больше алмаза разума, – простонал дракон. – Нет больше, нет разумного и алмазного. Вернулся мой плодовитый, грязный ум, вернулся ни с чем, – он широко распахнул ярко-зелёные глаза и уставился на Никодимуса. – А, сродничек-хороводничек, вот мы и встретились. Оба мы – отупение в конце творения.

На лице Никодимуса не дрогнул ни один мускул, в уголках рта Леандры залегли складки.

– О, Никоко, знаю, знаю, зачем ты пришёл. Ведь меня больше нет. Свободный и грязный мой разум снова со мной, но кроме него – нет никого, нет ничего. Череда навсегда, и голод, да… А его больше нет, он ушёл в никуда, и осталось лишь отупение в конце творения.

– Джеймс Берр, – медленно проговорил Никодимус.

Старик съёжился и резко отвернулся.

– Нет, нет, Никоко! Нет-нет-нет… – Слова захлебнулись в хриплом кашле, каждый вздох сопровождался конвульсиями, пока, наконец, голова Скитальца бессильно не упала на подушку.

– Джеймс, что произошло в гавани? – спросил Никодимус.

Древнее чудовище не шевелилось. Никодимус повторил вопрос, и дракон оскалил жёлтые зубы.

– Это всё наша сродница! Её рук дело! Её железного разума! – выкрикнул он и обмяк.

– О ком ты? О нашей родственнице, да? О Вивиан?

– Да-да-да! Она сделала это со мной и со всеми вами.

– Что сделала?

– Познала алмазный строй моего разума и наваждения, что я ткал. Дым и пустоту, в которых каждый свой кошмар искал. Увидев, как я меняю умы других, калёным железом слов выжгла дракона из мыслей моих. Убила во мне дракона моего, освободив тем самым меня самого.

– То есть ты больше не сможешь стать чёрным драконом? – уточнила Леандра.

Старик замолчал и медленно перевёл взгляд на неё. Потом сразу завыл и захохотал, в его хохоте веселье перемежалось с ужасом.

– А, это ты, – сказал он Леандре, – душная мешанина душ, закрутившая нас вокруг себя. Закрутила меня, отца своего, свою тётку. Жизнь тебя кружит, душа наши души, но я больше не раб, не раб тебе.

Никодимус с удовольствием отметил, что Леандра никак не отреагировала на ахинею Саванного Скитальца.

– Так ты сможешь вновь стать чёрным драконом? – переспросила она, не сводя глаз со старика.

Какое-то время тот молчал, потом зловеще ухмыльнулся.

– О, нееет! Нет-нет-нет, великая душа, великий Лос, диамантовый демон, я не могу. Я больше не чарослов, не чародей. Она выжгла из меня всю магию, – и он вновь зашёлся воющим хохотом.

– Вивиан наложила на него вечную цензуру? – Леандра посмотрела на отца.

– Да, да! – завопил Саванный Скиталец, прежде чем Никодимус успел открыть рот. – Она раскинула свои заклинания-прятки, которые делают её флот невидимым. Раскинула – и повернула мои наваждения против меня самого. И я заглянул в собственный дым. Как я сам подчинял другие умы, так и мой ум был подчинён. Она выкинула противудраконье коленце, забрала мою драконность…

– Вивиан способна уничтожить дракона?

– Да-да-да, великая душа-трясина. С помощью изумруда, вот как она это делает. Догадываешься, кто будет следующим? – старик хитро посмотрел на Леандру. – Кто, кто будет следующим? Мать с алмазным умом. В иных случаях – просто мать. На неё тоже найдётся противудраконья управа.

– Что?! – в голосе Леандры прозвучала редкая нотка искреннего изумления. – Франческа?

– От неё не оставят ничего, – пролаял Саванный Скиталец. – Как не оставили ничего от меня. Без слов я зачахну.

Увидев замешательство в глазах дочери, Никодимус пояснил:

– Он больше не чарослов и скоро умрёт.

– Да-да, Никоко, – просипел Саванный Скиталец. – Я видел тебя во сне. В долгом, долгом сне… Мы оба увязли в гнили, увязли в гнили и гнили. Ходим по кругу этой жизни, последняя она или будет ещё? Ходим, ходим вокруг неё, – он ткнул пальцем в Леандру.

Та разглядывала потолок с таким видом, словно её мысли были далеко отсюда.

– Джеймс Берр, – сказал Никодимус и стал ждать, когда чудовище изволит обратить на него внимание. – Мне нужны ясные и чёткие ответы. Способен ты опять превратиться в чёрного дракона? Способен нас защитить?

– О, нет, старинушка Нико.

– Что ещё ты можешь сообщить нам о Лосе и Древнем континенте?

– Ни-че-го, Никоко, – Саванный Скиталец захихикал. – Тебе больше не надо решать никаких решений? И оставлять меня в живых, да? Прошлый раз ты упустил хороший шанс.

Никодимус постарался не выказать своё удивление тому, что Саванный Скиталец знает о цели их прихода. Если они с Леандрой посчитают, что он слишком опасен, то убьют его прежде, чем город утратит душу, воспользовавшись чудовищем для спасения жизни. Но сейчас… Он кивнул.

– Да, я ошибся, сохранив тебе жизнь той ночью в саванне.

– С-с-сделай это быс-с-стро, – прошипел Берр.

– Я… – начал, было, Никодимус, но понял, что его решимость ослабела.

– Что, больше не хочешь? – перебил его Саванный Скиталец. – Или не знаешь, как? Может, потому, что я сам этого захотел? Ты не хочешь подарить мне смерть потому, что я её хочу? – он разразился лающим смехом. – Ты бы убил мой разум, если бы я хотел жить и жрать. Но сейчас! Ха-ха! О, мы чумазые и немазанные, отупение в конце творения. Ты не убьёшь меня только потому, что я этого хочу. Отупение в конце творения, отуууупение…

– Сколько он может прожить под цензурой? – спросила Франческа.

Никодимус подумал.

– Трудно сказать. Может, день, может, год, а может – десятилетие.

– Есть ли способ понять, говорил он правду или лгал?

Никодимуса охватила ледяная уверенность. Был один способ. Он уже открыл рот, но ярко-зелёные глаза Саванного Скитальца встретились с его глазами. Мужчины молчали. Потом бывший дракон медленно кивнул, словно прочитав мысли Никодимуса. Может быть, действительно прочитал.

– Леа, вынеси отсюда гидромантские лампы, – попросил Никодимус. – Мы с ним должны остаться в темноте.

– Ты говоришь загадками.

– Если он в самом деле больше не чарослов, он утратил способность к праязыку. Следовательно, когда я его коснусь…

– Быстрая смерть, – плаксивым тоном проныл Саванный Скиталец. – Хочу быстрой смерти.

Повисло молчание. Через некоторое время Леандра спросила:

– Пап, ты уверен?

Никодимус глубоко вздохнул. Саванный Скиталец ни на миг не отпускал его взгляд.

– Да, дочка. Унеси лампы.

Леандра кивнула, взяла фиалы и вышла в коридор. Дверь стукнула, палата погрузилась во тьму.

Никодимус всё ещё видел праязык в теле Саванного Скитальца. И он знал, что тот продолжает смотреть ему в лицо. Измученный старик тихо произнёс:

– Быстрей, быстрей… Будь… милосердным.

Никодимус положил ладонь на плечо бывшего дракона. Праязык человека тут же исказился, подёрнувшись ошибками. Под пальцами Никодимуса вздулась опухоль.

Саванный Скиталец больше не мог писать на праязыке. Никодимус снял императивный параграф, вытатуированный на шее. Потом резким движением наложил заклинание на голову своего старого врага.