Леандра хотела повидать отца до начала войны. И лучше – с глазу на глаз, без матери, а это было непросто.

После того как Саванный Скиталец закончил свои откровения, обсидиановый берег сделался вязкий, как смола, и поглотил его, а затем и сам начал погружаться в пучину. Команде Леандры пришлось поспешить к обломкам своего катамарана. Уйдя под воду, Саванный Скиталец дотащил их до бухты Шандралу и скрылся в глубине, видимо, чтобы не тревожить городских богов войны. Леандра нетерпеливо ждала, пока матросы не подгребут к причалу, Франческа же улетела вперёд.

Едва судно пришвартовалось, Леандра, прихватив Дрюна, поспешила по лестницам. Повсюду была суматоха: суетились горожане, купцы заколачивали двери лавок, тут и там расхаживали патрули красноплащников. Будущие «я» Леандры ощущали целую гамму различных эмоций, от паники и восторга до небытия смерти. Времени оставалось в обрез.

Их семейный павильон оказался набит офицерами стражи и торопящимися курьерами. Франчески видно не было. В сумятице на Леандру с Дрюном никто не обратил внимания, и они ринулись вверх по ступеням. Она уже решила, что доберётся до отца без происшествий, когда, открыв дверь в его комнату, нос к носу столкнулась с Эллен Д'Вейлин.

Та, как обычно невозмутимо, посмотрела на Леандру, однако морщинки у глаз выдали её напряжение.

– Госпожа хранительница, – произнесла Эллен, едва заметно склонив голову.

Леандра определённо почувствовала, что подобное приветствие в устах профессионально сдержанной и деликатной целительницы равносильно плевку в лицо. Впрочем, не менее определённо она понимала, что лично ей, профессионально несдержанной и неделикатной, на это плевать.

– Мне нужно поговорить с отцом, – сказала она, фальшиво улыбнувшись.

– Я побуду в коридоре на случай, если лорду хранителю потребуется помощь врачевателя, – с такой же неискренней улыбкой ответила Эллен, обходя Леандру и Дрюна по широкой дуге.

Увидев во внутреннем дворике отца, Леандра позабыла о гневе, перед тем клокотавшем в ней, как вино в катящейся бочке. Никодимус, ухватившись за трость, которую держала перед собой Дория, осторожно ковылял по патио. Пара медленно пересекла дворик, развернулась и пошла обратно. Отец шагал неуверенно, с крайне сосредоточенным лицом. При виде его немощи сердце Леандры заполнила боль. Она всегда полагала, что умрёт прежде, чем он состарится. И вот теперь…

Леандра застыла, внезапно сообразив, что не знает, о чём говорить. А вдруг он её возненавидел? Она уже хотела развернуться и уйти, но абсурдность ситуации пригвоздила к месту: узнать, что ты – бессмертное воплощение провозвестника хаоса, и волноваться о том, как поговорить с отцом.

Смешной всё-таки орган, это самое человеческое сердце.

Леандра глубоко вздохнула и почти не удивилась, когда Дрюн взял её за руку. Она сжала его пальцы, он ответил ей тем же. Выпустив руку бога, она вышла в патио.

– Папа!

Никодимус с целительницей одновременно оглянулись и застыли, словно к ним приближался тигр.

– Привет, Леа, – проговорил отец с восхитительной уравновешенностью.

Довольно долго никто из них не шевелился. Наконец, Никодимус шепнул что-то Дории. Пожилая целительница кивнула и, покосившись на Леандру, покинула дворик. Леандра отметила, что Дрюн остался у двери, создав для них с Никодимусом хоть какое-то подобие уединения, и почувствовала благодарность за его внимательность.

Никодимус стоял, держась за перила, и смотрел на город. В порту сновали солдаты в доспехах, ряды военных катамаранов заполнили рейд точно ножи – ящик буфета.

– Твоя мать уже всё мне рассказала.

– Вижу, – брякнула Леандра первое, что пришло в голову.

– Она покуда останется в воздухе, – он взглянул на небо.

Подняв глаза, Леандра увидела тёмную точку, неторопливо кружащую над городом.

– Были обнаружены несколько разведывательных воздушных змеев, – продолжил Никодимус. – Думаю, имперцы нападут ещё до заката. Тримурил с тобой уже связалась?

– Пока нет.

– Она по горло занята подготовкой пантеона к отражению атаки. Но, когда твоя мать принесла новости, богиня как раз была здесь. Хотела узнать моё мнение о последних событиях.

– И что ты ей сказал?

Впервые с начала разговора отец посмотрел на Леандру. Его зелёные глаза пугающе напоминали глаза Саванного Скитальца.

– Ничего. А что я должен был ей сказать?

– Ну, что я – возродившийся Лос, а ты – Буревестник.

– Полагаешь, это так?

– Пылающие небеса, да откуда же мне знать?! Я – всего-навсего реинкарнация тысячелетней демонической сущности. Ты не поспеваешь за событиями, да, пап? – Последнее слово прозвучало как-то по-детски.

– То есть ты… сама не знаешь? – он слабо улыбнулся.

– Я знаю не больше твоего, раз уж мама тебе всё рассказала.

– Но у тебя же должны иметься некие ощущения…

– Намекаешь на сверхъестественные ощущения собственной демонической природы и груз прошлых жизней? Да нет, ничего такого. Хотя… Ладно, было какое-то предчувствие надвигающейся судьбы, что ли.

– Леа, – он вдруг запнулся. – Ты что, выросла?

– Ага. Неважно. Потом объясню.

– Ты опять что-то от меня скрываешь, как в деле с контрабандой богов?

– Ничего подобного. Ты в курсе всего.

Никодимус перевёл взгляд на жену в небе. Леандра закрыла глаза.

– Пап, что до тетродотоксина…

Молчание.

– Я сделала это потому… короче, чтобы не пришлось убивать тебя по-настоящему.

Никодимус продолжал внимательно следить за полётом дракона.

– Отравив тебя, я совершенно ясно почувствовала, что моя судьба предопределена. Что развязка приближается, и мне её не избежать. Я считала, это мой единственный шанс не убивать тебя… или маму. Может быть, так оно и было.

Он обернулся к Леандре. Морской бриз разметал его волосы цвета воронова крыла, в которых уже поблёскивало серебро.

– Ты меня не обманываешь?

– Нет. И я прошу у тебя прощения, – решительно закончила она, хотя внутри у неё образовалась пустота.

Леандра подумала об антилюбовном заклинании и о том, что сказала бы в том случае, если бы его не было. Уголком глаза она заметила Дрюна, переступившего с ноги на ногу. Наверняка опять придумывает доводы в пользу снятия заклинания.

– С самого детства гадаю, Зимородок я или Буревестник, – сказал Никодимус, отворачиваясь. – Что же, теперь ответ нашёлся.

– Я бы предпочла попить чаю в компании разрушителя цивилизации. Спасители, насколько я понимаю, дрянные собеседники.

– Может статься, мир не так чёрно-бел, как ты себе представляешь, – усмехнулся он. – Может, и Альцион уже не спаситель человечества, и Буревестник – не его палач.

– Хм, временами ты сам тот ещё собеседник.

– Леа, я серьёзно. Ты, я, твоя мать, мы не поборники хаоса. Мы поборники сосуществования богов и людей. Поборники Лиги.

– Ты и мама – возможно.

– А ты разве нет? – он обратил на неё пронзительно-зелёные глаза.

– Я не вижу никакой разницы между Лигой и Империей. Первая травит слабых и убогих неодемонов, вторая – науськивает чарословов на богов.

– Империя занимается не только этим. Знаешь, что происходит в её землях с магически неграмотными? Они, конечно, ещё не рабы, но к тому всё идёт. Законы империи служат чарословам оправданием для угнетения невежд.

– Ты говоришь как проповедник культа Тримурил.

– А разве не ясно, почему? Неужели ты не понимаешь, я должен…

– Оправдать моё существование?

– Да.

Леандра уже открыла рот, чтобы огрызнуться, но тут на неё накатили сомнения. Она потёрла лоб рукой.

– В глубине души, – продолжил отец, – тебе прекрасно известно, что никакой ты не демон. Может быть, в тебе есть демонический язык, но… ты не демон.

– Нет, мне это неизвестно, – Леандра крепко прижала кулак ко лбу и поморщилась. – Если мне что-нибудь и известно, так это то, что я понятия не имею, кто я такая.

Надежда на его лице увяла.

– Ты просто хочешь верить. Верить, что какие бы силы меня не сотворили, в глубине души я – хорошая.

– Да, я в это верю.

– Даже после того, как я тебя отравила?

– Особенно после того, как ты меня отравила.

Леандра кивнула. Чем больше отец страдал от её дел, тем сильнее ему хотелось, чтобы в его страданиях был смысл.

– Пока у нас нет ничего определённого, – Никодимус не сводил с неё глаз. – Лишь слова, сказанные чудовищем. Саванный Скиталец мог и солгать. В конце концов, мир действительно может оказаться не чёрно-белым, а цивилизация богов и людей даже более человечной, чем собственно человеческая, как бы странно это не звучало.

– Ты думаешь о том, как нам обелить… всё это?

– Леа, я хорошо тебя знаю. Ты не Лос. Я могу понять причины твоих поступков. Твой отказ принимать даже мелкие пороки общества доказывает, что ты – хороший человек. Ты стараешься быть справедливой.

– Самые кошмарные ужасы в истории совершены из стремления поступать по справедливости.

– Предупрежден – значит вооружён. Значит, ты будешь избегать подобного.

– А если ты ошибаешься? – Леандра уже не в силах была скрыть раздражение. – Что если я действительно воплощение зла?

– Тогда нам с твоей матерью придётся расстараться и убить тебя, причём более качественно, нежели ты пыталась убить нас.

– Ясно, – рассмеялась Леандра. – Ну а как мы объясним моё существование остальным?

– Будем поддерживать тех, кто проповедует мир и гармонию между людьми и богами. Объявим Вивиан Буревестником, вознамерившимся разрушить цивилизацию, выхолостив язык и уничтожив богов.

– А как быть с самим Лосом Возрождённым? То бишь со мной?

– Сплетни, не стоящие внимания. Да, ты – дочь драконицы. Но это не мешает тебе защищать людей от неодемонов и красть богов у имперцев.

– Думаешь, сработает?

Никодимус осторожно отпустил перила и медленно повернулся к Леандре.

– Более или менее. Хотя слухи о Лосе…

– Сколько союзников тут же отрекутся от нас?

– Немногие, если мы быстро отобьёмся от Вивиан. Однако если ситуация осложнится или война затянется…

– Поползут шепотки, которыми можно будет оправдать отступничество от Лиги?

– Вот именно. Как ты сама считаешь, чего нам следует опасаться прежде всего?

– Большинство моих последователей убито на Скважине, – Леандра вздохнула. – А одного из богов, в чьей верности я усомнилась, больше нет.

– Ты про акулу?

– На него оказали давление, заставив предать наше дело. В итоге всё закончилось деконструкцией. Давай обсудим это позже?

– То есть ты его убила?

– У меня не было выбора.

– Почему?

– Потому что моя дорогая матушка взяла в заложники его сына. И я, и сам Холокаи понимали, что отныне он будет послушным орудием в её руках. Или ты считаешь, она бы отпустила мальчишку? Когда до Холокаи это дошло, он сам попёр на меня. Акула, она акула и есть. Знал же, что я его прикончу, но всё равно напал.

– Лоло? – спросил Никодимус после паузы.

Леандра кивнула и с гневом посмотрела в сторону матери. Неторопливые круги парящей драконицы напомнили ей, как та вилась над «Императрицей», уворачиваясь от молний, лишь бы спасти дочь. К её гневу добавилось раскаяние. Хуже всего, что вместо любви, которая могла бы смягчить эмоции, в душе была пустота. Леандру охватило отчаяние.

Никодимус всё не спускал с дочери глаз. Наверное, какие-то эмоции, терзающие её сердце, отразились на лице, потому что он спросил:

– Ты по-прежнему уверена, что в тебе ничего хорошего? Глубоко внутри?

– Я уже сказала… – начала, было, она, но тут вспомнила, как повалился на спину парализованный отец. – Пап, я не знаю. Я рассказала тебе всё, – она в очередной раз дотронулась до лба. – О, Создатель! Как бы я хотела… А где Дория?

– Тебе плохо? – он нахмурился. – Дория собиралась вернуться к себе, но в коридоре должна находиться Эллен.

Леандра внутренне застонала при мысли о том, что придётся просить эту нахалку снять с неё антилюбовное заклятие.

– Нет-нет, всё нормально, я… – Леандра замолчала, увидев, как Дрюн выскальзывает из комнаты.

Куда отправился этот тип, догадаться было несложно.

– Леа, в чём дело?

И тут в комнату вошла Эллен, за которой следовал Дрюн, что-то бормоча ей на ухо. Эллен прищурилась на Леандру. Целительница и бог вместе вышли во внутренний дворик.

– Извините за вторжение, – сказала Эллен, – но насколько я поняла, госпожа хранительница желает снять нуминусное заклятие, наложенное на её разум.

– Да, желаю, – буркнула Леандра, сверкнув глазами на Дрюна.

Бог с деланым раскаянием поднёс сложенные ладони сначала к сердцу, потом ко лбу. Эллен то ли внимательно вглядывалась в лицо Леандре, то ли изучала заклятие. В любом случае теперь она выглядела менее враждебной. Целительница обошла вокруг Леандры.

– Леа?.. – непонимающе спросил Никодимус.

– Речь о заклятии, которое остановило мою болезнь, а заодно освободило ту часть меня, которая принадлежит Лосу. Кроме всего прочего, оно не позволяет мне любить, – она посмотрела на Эллен. – Вы можете снять заклятие, не повредив? Через какое-то время мне понадобится наложить его обратно, – произнося последние слова, Леандра с вызовом глянула на Дрюна, ожидая, что тот примется спорить, но бог только поклонился.

Эллен поднесла руки к голове Леандры и спросила:

– Вы позволите?

Та кивнула, и целительница прижала ладони к её затылку. Леандра зажмурилась, стараясь не шевелиться, и задумалась, не лучше ли обхватить себя руками, на случай если процедура окажется болезненной, когда ощутила знакомое покалывание в животе.

– Готово, – ровным голосом произнесла Эллен.

Леандра открыла глаза и увидела целительницу, внимательно глядящую на свои руки. На них же уставился и Никодимус.

– Великолепный текст, – пробормотала Эллен, так и сяк крутя что-то невидимое. – Я сохраню его в чистой книге заклинаний.

– Да, заклинание – выше всяких похвал, – согласился Никодимус. – Кто его написал?

Леандру охватили жар и замешательство. Боль в животе нарастала. Казалось, все слова перемешались в голове.

– Леа, ты хорошо себя чувствуешь?

Она постаралась встать прямо, не выказывая боли.

– Да, – с трудом произнесла она, поворачиваясь к Дрюну и Эллен. – Прошу вас, оставьте нас наедине.

Эллен спокойно вышла в коридор, а вот Дрюн последовал за ней с явной неохотой.

Некоторое время Леандра с Никодимусом молчали, не зная, о чём говорить. С нижних террас доносился стук колёс по мостовым, отголоски разговоров, а с верхних – перекличка попугаев.

Леандра надеялась, что когда она снимет антилюбовное заклятие, яма в душе заполнится, однако вместо этого пустота лишь углубилась. Вернулись яркие воспоминания: нежные ночи в объятиях Таддеуса; искристое море, расстилающееся перед катамараном, и Холокаи, стоящий рядом с ней; дряхлое тело мастера Ало на причале Скважины…

– Леа!

Она подняла на него взгляд, чувствуя, что пустота проникает прямо в сердце.

– Ну, что тебе? – спросила она до невозможности отчаянным голосом. – Папа, что же мне теперь делать?

Он непонимающе смотрел на дочь.

– Я их убила, – прошептала она, её руки дрожали, от боли в животе тошнило. – Убила своих бывших любовников. Убила всех жителей Скважины, – она взглянула в глаза отцу. – Я едва не убила и тебя.

– Леа…

– Ты хочешь, чтобы в своей сердцевине я оказалась хорошей. Как же, ведь я – твоя дочь! Но на самом деле ты понятия не имеешь, кто я такая. Точнее, что я такое, – у неё вырвался безрадостный, почти болезненный смешок. – А я и сама этого не знаю.

– Леа, твоя сыпь…

Она потрогала щеки, но ничего не почувствовала. Запястья и колени ныли. Или она это только вообразила? В зелёных глазах Никодимуса плескался страх.

– Она что, вернулась? Я о сыпи.

– Да, и очень сильная.

– Ну, разумеется, – Леандра вновь невесело хихикнула. – Я завладела текстом Холокаи. Потому-то и стала выше. А теперь нашёлся ещё более мощный божественный язык, уничтожающий моё человеческое тело. А я, как дура, торчу на солнце.

– Может быть, лучше наложить заклятие обратно?

– Потерплю, – Леандра собрала всю свою волю в кулак, покачала головой и отвернулась, как в детстве, когда не в силах была контролировать свои эмоции. – В общем, понятия не имею, кто я такая, – закончила она, устыдившись жалобных ноток в голосе, потом вцепилась в перила и уставилась на руки.

– Никто не ведает, кем является в действительности, – возразил Никодимус, осторожно приближаясь. – Мы оглядываемся назад, оценивая собственные поступки, и заключаем, что они – это и есть мы. Но в нас хранится много больше, чем мы можем вообразить.

– Это другое, – помотала она головой. – Мне неизвестно, на что именно я способна, зато я знаю, что это нечто… по-настоящему ужасное.

Леандра вспомнила, как Холокаи нёс её на руках, выпрямилась, сморгнула слёзы, не желая разреветься перед отцом, и начала глядеть на залив. Так они и стояли в молчании, слушая звуки города и болтовню попугаев. Леандра несколько раз глубоко вздохнула, и слёзы отступили.

– Кто же я такая?.. – повторила она наконец.

– Ты – моя девочка, – сказал Никодимус и погладил её по голове.

Глаза опять защипало, и яркость окружающих красок расплылась. Леандра согнулась пополам и горько разрыдалась, судорожно кривя рот. Потом медленно опустилась на колени перед отцом, но он опустился рядом, обнял Леандру и прижал к груди. Она плакала. Она оплакивала Холокаи, который никогда больше не будет плавать по морю. Таддеуса, погрузившегося в сны куда более странные и мрачные, чем те, которые дарил ему опиум. Плакала из жалости к себе, над недугом, убивающим её человеческое тело. Из-за того, что обманула доверие отца и что стала чужой собственной матери. Оплакивала всех тех, кого не смогла спасти, и тех, кто погиб, последовав за ней.

– Моя девочка, – бормотал Никодимус, прижимая её к себе. – Моя маленькая девочка.

Леандре казалось, что слезы опустошили её до дна. Что вместе с ними её покинула способность чувствовать горе и радость, отличать злобу от доброты. Суставы и живот болели, хотелось в уборную. Начался сильнейший приступ.

Но мало-помалу слёзы высохли, дыхание стало размеренным. Никодимус продолжал обнимать дочь. Вдруг тишину разорвал низкий, рокочущий грохот. Леандра посмотрела вверх, ожидая увидеть отремонтированную «Императрицу». Однако над головой не было ничего, кроме ярко-синего неба да драконицы, летящей на север.

Снова грохнуло. Леандра узнала звук. Никодимус с трудом поднялся на ноги.

– Что это?

– Пушки палят. К нам пожаловала тётушка Вивиан.

– Тогда надо готовиться к встрече, – хмыкнул Никодимус. – Нужно заново наложить на тебя то нуминусное заклятие, чтобы во время осады тебе не пришлось бороться ещё и с болезнью.

Леандра сама так жаждала поскорее вернуть заклятие, что, когда отец позвал Эллен, почувствовала позорное облегчение.