Никодимус в нетерпении ждал, когда капитан стражи Кекоа изложит свою стратегию предотвращения провокаций со стороны имперских шпионов этой ночью.

Он с трудом заставлял себя слушать. Империя уже попыталась провести операцию скрытно и потерпела поражение. Следующая атака будет массированной, так что несколько сотен стражников не смогут ничего поделать. Но, как ни крути, город патрулировать нужно, и хорошо, если Кекоа приложит все старания. Поэтому Никодимус состроил внимательную физиономию, пока капитан докладывал о расписании патрулей.

– Отлично, – сказал Никодимус после того, как Кекоа наконец умолк. – Целиком и полностью с вами согласен. А теперь, если не возражаете, мне необходимо повидаться с женой и дочерью.

С этими словами он начал подниматься по лестнице павильона. Рори и сэр Клод, не отставая, топали вслед за ним по сумрачным переходам. Слуги и стража расступались, едва завидя их компанию.

Окна чайной комнаты выходили на ночной город, освещённый факелами. Было объявлено военное положение, в порту и на городских стенах строились дополнительные укрепления.

В центре комнаты стоял длинный низкий стол. Казалось, тьма плотным покрывалом лежит на нескольких помаргивающих масляных лампах. Повар уже успел накрыть стол для традиционной иксонской чайной церемонии: кипящий латунный чайник, стеклянные бутылки с рисовым вином и кавой, фарфоровые пиалы.

Леандра и Франческа сидели на циновках у стола и смотрели на город. Даже в тусклом свете Никодимус поразился тому, до чего они похожи: светлая, в веснушках кожа, красиво очерченные лица, большие карие глаза. Мать и дочь. Позади каждой стояли их спутники. В глазах четырёхрукого бога рукопашной борьбы блеснул свет лампы: он поглядывал на Леандру с неподдельной заботой. В сердце Никодимуса вспыхнула гордость за дочь, сумевшую добиться подобной преданности.

Он присел к столу. Франческа держалась скованно, морщинки у глаз выдавали напряжение. Леандра, напротив, была непринуждённа, её взгляд рассеянно блуждал по комнате.

– Итак, что там у вас произошло? – спросил Никодимус.

Странно, но Франческа посмотрела сначала на Леандру, затем – на Холокаи, который вернул ей понимающий взгляд.

– Я вошла в контакт с контрабандистом, промышляющим продажей богозаклинаний из Империи, – без околичностей вступила Леандра. – Встретилась с ним этим вечером, надеясь сделать из него своего шпиона. Вместо этого мужик едва меня не прикончил. По-моему, он и был имперским шпионом.

– Не просто шпионом. Это сам Лотанну Акомма, – добавила Франческа и в двух словах описала, как тот ушёл от неё и как появились имперские корабли. – Мои люди доложили, что у всех ветряных магов, погибших в окрестностях Малой Священной заводи, имеется на бедре татуировка идеального круга.

– Такая же, какую мы нашли на трупах на Гребне? – переспросил Никодимус.

– Она есть и на тех, кто нападает на мелких богов, – ответила Леандра. – Теперь понятно, почему их атаки по большей части не увенчались успехом. Мы-то решили, что они недооценили силу божеств, но всё не так. Это же имперцы. У себя, под защитой метазаклинаний тётушки Вивиан, чарословы куда могущественней. К твоим же метазаклинаниям они не приспособились и не знали, что окажутся здесь такими слабыми.

– Но зачем им вообще было нападать на эту мелюзгу? – удивилась Франческа. – Существенного урона Лиге этим не нанесёшь, а себя выдашь с головой.

– Ходят слухи о некой болезни, распространяющейся среди мелких богов, – пояснила Леандра. – Вроде бы от неё погиб бог Баньянового квартала. Кроме того, я своими глазами наблюдала страдания жалкого божка Барувальмана. Стоило мне до него дотронуться, как он развалился. Поговаривают, эту божью немочь якобы насылает демон, поселившийся в заливе, но мне видится здесь ручка тетушки Вивиан.

– Полагаешь, имперские чарословы привезли на Иксос заклинание, с помощью которого они уничтожают и собственных богов? – сообразил Никодимус.

– Ну да, – кивнула Леандра. – Думаю, что прежде чем на нас напасть, Лотанну добывал богозаклинания из наших же божеств. Усиливал собственных чарословов, а заодно получал богозаклинания на продажу, разыгрывая передо мной контрабандиста.

– Но зачем, ради пылающих небес, ты пыталась купить богозаклинания, зная, что они контрабандой вывезены из Империи? – удивился Никодимус.

– Затем, чтобы лучше исполнять обязанности хранительницы Иксоса.

– А сверх того никаких обязанностей у тебя случайно не появилось? – Франческа заёрзала, сидя на пятках.

Впервые за всё это время в глазах Леандры мелькнуло некоторое сомнение. Прищурившись, она посмотрела на мать.

– Что ты имеешь в виду?

Франческа промолчала.

– Объясните же мне, что происходит? – рассердился Никодимус.

Повисло тяжёлое молчание.

– Ничего, просто так спросила, – ответила Франческа. – Я согласна с Леа. Если империя начнёт охоту на мелких богов, это заставит многих потерять веру, а без молитв наш пантеон не сможет нас защитить. Кроме того, возникает вопрос, для чего Лотанну продавать Леа богозаклинания.

– Хотел меня подставить, – поморщилась Леандра. – Сначала я этого не поняла, но он манипулировал пророческим богозаклинанием, которое мне продал. Отредактировал его так, чтобы я не видела определённых исходов будущего и сама сунулась в ловушку. Если бы не мать, я бы уже валялась в трюме какого-нибудь имперского корабля, связанная и под цензурой.

– Но без тебя, Леа, фок-паруса имперского флагмана искромсали бы меня на кусочки. Мы спасли друг друга.

Леандра поджала губы и выпрямилась, а Франческа продолжила:

– Интересно, не пытался ли Лотанну подточить устои Лиги, вооружив тебя своими богозаклинаниями…

– О чём это ты? – ровным голосом спросила Леандра.

– Не секрет, что мы с тобой не ладим. Если Лотанну придаст тебе больше сил, то в случае нашего с тобой разногласия…

– На что ты намекаешь?

– Создатель вас побери! – Никодимус переводил глаза с жены на дочь. – Что тут творится?

Две женщины смерили друг друга долгими взглядами. Леандра не выдержала первой, отвернулась и произнесла:

– Долго объяснять. Однако я надеюсь, вы оба принимаете во внимание, что мой долг как хранительницы Иксоса…

– То, с чем мы столкнулись, касается не только Иксоса, – перебила её Франческа.

– Разумеется. И я понимаю это куда лучше, чем тебе кажется. Я не хочу, чтобы мы враждовали. Позволь мне всё-таки закончить свою мысль, – она приподняла бровь.

Франческа резко вздохнула, но потом взяла себя в руки.

– Да, конечно.

Насколько знал Никодимус, она никогда так легко не шла на попятный. Неужели не всё ещё потеряно? Леандра, кстати, тоже выглядела растроганной.

– Благодарю. На самом деле… – она замялась, словно что-то решая. – На самом деле, после эдакой встряски я бы не отказалась от глоточка вина. Вы как на это смотрите?

Леандра потянулась за бутылкой. Франческа вроде бы хотела возразить, но прикусила язык.

– Да не дёргайся ты так, – вздохнула Леандра. – Я выздоровела.

Никодимус только сейчас заметил, что сыпь на лице дочери исчезла. Он нахмурился.

– Сейчас объясню, как это вышло, а пока давайте я вам чего-нибудь налью, – добавила Леандра, поправляя поднос. – Пап, тебе чаю или вина?

– И того, и другого.

– Тогда начнём с чая, – улыбнулась Леандра, расставила пиалы и взялась за чайник. – Чаю или вина, мам?

На памяти Никодимуса за последние шестнадцать лет Леа использовала это слово впервые. От Франчески оно тоже не ускользнуло.

– Вина, – ответила та надтреснувшим голосом. – Бог Богов видит, стакан вина мне действительно не повредит.

Леандра налила вина себе и матери, отцу – чая, раздала пиалы. Никодимус взял в ладони пиалу, чувствуя тепло напитка.

– За выживание, – Леандра подняла свою пиалу, задев при этом локтем ручку чайника, но успела вовремя среагировать.

Никодимус рефлекторно дёрнулся, готовый подхватить покачнувшийся чайник, но сообразил, что тот горячий. К счастью, изящно инкрустированная вещица устояла. Он увидел тонкую серебряную проволочку рядом и решил, что она отвалилась от чайника. Прежде чем Никодимус успел обратить на неё внимание остальных, дочь повторила свой тост:

– За выживание!

Все трое сдвинули свои пиалы и отпили.

– Я покидаю город, – сказала Леандра.

– О, Бог Богов, Леа! – простонала Франческа. – А я-то уж понадеялась, что о совместной работе ты говорила всерьёз.

– Так и есть.

– Нет, не так. И город ты не можешь покинуть. Кстати, зачем тебе это?

– Вы бы успокоились… – начал Никодимус, но Франческа его перебила, рявкнув:

– Я совершенно спокойна! Так почему ты хочешь покинуть город?

– В заливе остались мои люди. Они в опасности. Мой долг – их защищать.

– Твои люди? – посуровел Никодимус.

– Пап, это я контрабандой вывозила богов и богинь из Империи.

Никодимус захохотал, было, но выражение лица дочери не изменилось.

– Леа, ты ведь пошутила? Не могу поверить, что…

– Нет, не пошутила. Около десяти лет назад я создала тайное общество, которое помогло сотням божеств бежать из Империи. В основном я селила их здесь, на Иксосе, примерно тридцать отправила в Драл. Оборотень, которого настигли имперцы, был одним из моих.

– Леа, это безумие. Это равносильно объявлению войны.

– Наверное.

– Но… – Никодимус, чувствуя, как в висках забилась кровь, сделал глоток чая, пытаясь овладеть собой. – Ты не должна была так поступать. Наш долг – оберегать мир, чтобы потом сразиться в демонами Разобщения.

– Какой смысл спасать человечество, если мы настолько прогнили?

– А такой, что главное – выжить, Бог Богов тебя побери! Ты сама только что провозгласила этот тост. Мы должны выжить.

– Ты никогда меня не понимал, пап, а я не смогу тебе объяснить. Ты не понимал всех этих разговоров об увечьях и недугах. Твоё увечье превратило твою жизнь в сплошную гонку на выживание. Будь у тебя такой же недуг, как у меня, ты бы знал, выживание – ничто, если ради него тебе предстоит творить беззаконие.

– Беззаконие? О, пылающие небеса! И какое же, по-твоему, беззаконие мы тут творим?

– Мы построили мир, в котором сильный пожирает слабого. Создали богов, отвечающих на молитвы злодеев. Наши неодемоны нападают на беззащитных и убивают их. Зачем мы всё это совершили? Чтобы не отстать от Империи. А что делают имперцы? Разбирают на части своих богов, чтобы не отстать от нас. Говоришь, мы можем погибнуть в Войне Разобщения? Туда нам и дорога, мы ничем не лучше демонов.

– То есть ты собираешься исправить мир, развязав войну? – Никодимус покачал головой.

– Ничего я развязывать не собираюсь. Просто стараюсь всегда поступать по справедливости.

– По справедливости? – вскричал Никодимус.

– Ты с детства учил меня защищать слабых людей от неодемонов. Так почему же я не могу защитить слабых богов от имперцев?

– Потому что это станет нашей погибелью! – Никодимус так двинул ладонью по столу, что пальцы засаднило, и, сопя, повернулся к Франческе. – Ноги у этой истории растут из Порта Милосердия, я прав? Бог, который её тогда соблазнил, был беженцем из империи, ты его проглотила, и теперь она пытается спасать всех имперских богов.

– Нико, тебе надо успокоиться, – решительно заявила Франческа и вновь посмотрела на Леандру. – Он сейчас успокоится.

– Успокоюсь?! Наша дочь только что начала войну, которая подорвёт силы человечества накануне пришествия демонов, а ты просишь меня успокоиться? – он умолк. – Чего я не могу понять, Фран, так это того, почему так спокойна ты?

– А что ты выиграешь, если будешь рвать на себе волосы?

– Мудрый совет, которому ты сама никогда не следуешь, – он вдруг замолк, словно до него что-то дошло. – Всеблагой Создатель, Фран! Ты всё знала! Как это выходит, что в нашей семье я обо всём узнаю последним?

Судя по расширившимся глазам, Леандра тоже была удивлена осведомлённостью матери.

Никодимус тяжело вздохнул, до боли в пальцах вцепившись в столешницу, и попытался дышать размеренно. И тут обратил внимание, что атмосфера в комнате как-то сгустилась. Его спутники задвигались, а чарословы Франчески в упор уставились на двух леандриных богов. Никодимус медленно выдохнул. Франческа права, ему надо взять себя в руки.

– Ну, хорошо. И что нам теперь делать?

– У меня есть тайное поселение на Стоячих островах, – сказала Леандра. – Там живут беженцы, которых я должна защитить.

– Отправь туда Холокаи, пусть он привезёт их сюда, – Франческа всем телом подалась вперёд. – Мы не знаем, где находится имперская армия. Да и вопрос о лавовом неодемоне в заливе остаётся открытым. Нет нужды рисковать своей жизнью, Леа.

– Богозаклинание изменило меня, – покачала головой Леандра. – Вы же видели, как я отразила молнию обратно в корабль. Со мной ничего не случится.

Франческа открыла, было, рот, но передумала, а потом сказала:

– Как ты сама верно заметила, имперцы не попадутся второй раз на ту же удочку.

– У меня отыщутся и другие таланты, – Леандра тряхнула головой. – Благодаря одному заклинанию моя способность к ломке чар не сопровождается теперь приступами болезни.

– Что-что?! – Никодимус вспомнил, как Леандра рвала все тексты, которые Тримурил пыталась на неё наложить.

– Заклинание третьего уровня восприятия. Оно лишило меня способности любить, а заодно и приступов болезни, которые начинались всякий раз, когда я пользовалась своим даром. И… – её лицо сделалось задумчивым. – И ещё… Из-за этого богозаклинания возникает впечатление, что во мне… есть нечто большее… – голос Леандры затих, взгляд затуманился. – Я должна теперь оставить Лигу, – сказала она Никодимусу после долгого молчания. – Я найду способ связаться с императрицей Вивиан. Растолкую ей, что действовала по собственной инициативе и поэтому порвала со своей семьёй. Объясню, что их нападение на Лигу не обоснованно. Вам же останется только постараться выжить, пока всё не утрясётся.

– Леа, ты спятила, – проговорил Никодимус. – Если Вививан вторгнется на Иксос, назад возврата не будет.

– Кто знает, пап, – Леандра озорно, словно маленькая девочка, улыбнулась. – Я могу быть очень убедительной.

– Леа, – он с недоверием посмотрел на дочь, – заклинания, наложенные на твой мозг, мешают тебе мыслить здраво.

– Мы не можем позволить тебе покинуть Шандралу, – поддержала мужа Франческа.

– Вам меня не остановить.

– Леа, – кашлянула Франческа, – моё драконье тело, конечно, ранено, но прикосновение к твоему отцу вернуло мне силы. Если ты попытаешься сбежать, я полечу за тобой, – Франческа взяла Никодимуса за руку.

Странно, но его пальцы тут же онемели. Он нахмурился.

– Разумеется, ты могла бы, мама, если бы у тебя не было тяжёлого пациента.

Никодимус с Франческой недоумённо уставились на дочь.

– Леа, по-моему, у тебя не все дома, – наконец произнесла Франческа. – Какой ещё пациент?

– Вчера, уже под утро, я купила у Лотанну Акоммы слабенькое пророческое заклинание, которое позволяет заглядывать в будущее на один час. Я временно отредактировала его таким образом, чтобы оно предсказало будущее на сутки, и выяснила, что буду поставлена перед выбором, убить любимого или умереть самой. О бегстве не могло быть и речи, в этом случае умирали все, кого я любила. Насколько я теперь понимаю, если бы я бежала, имперцы уничтожили бы Шандралу. Сейчас что-то удерживает их от новой атаки. Не знаю точно, почему они медлят, но хочу выяснить, что именно удерживает их руку. И тогда я свяжусь с императрицей.

– Леа, это безумие, – Франческа сжала пальцы Никодимуса. – Ты вовсе не обязана никого убивать.

– Я пыталась найти способ, благодаря которому мне бы не пришлось убивать одного из вас, – Леандра переводила внимательный взгляд больших карих глаз с отца на мать. – Вы и представить себе не можете, сколько я над этим думала. И хотя заклинание лишило меня способности любить, я всё ещё волнуюсь, испытываю чувство вины и массу разнообразных страхов. Вот почему я должна попытаться.

– Что попытаться? – спросил Никодимус, его дыхание неожиданно перехватило, губы онемели.

– Что такое смерть в наш дивный век? – Леандра взглянула на мать. – Если у кого-то остановится сердце, а ты окажешься поблизости, то сможешь заново его запустить. Вполне можно сказать, что человек возвратится с того света.

– Не так просто, Леа, – покачала головой Франческа. – При аритмии я… – она встряхнулась, опомнившись. – Леа, что ты задумала?

– Смерть – это состояние, откуда никому нет возврата. И пока никто оттуда не возвращался, – это действительно смерть. Но что если я введу одного из вас в состояние, которое является смертью по всем признакам, и тем не менее второй сможет вернуть его к жизни? Получится, что я одновременно убью и не убью.

– Леа, – не веря своим ушам, произнесла Франческа, – ты пытаешься переспорить пророчество семантически?

– Дочка, о чём ты? – Конечности Никодимуса затекли, губы покалывало, даже дышать стало трудно.

Леандра коснулась руки Никодимуса, и он, к своему ужасу, обнаружил, что не может пошевелить даже пальцем.

– Думаю, мама, первой проблемой станет его разум. Если я правильно понимаю, осознание грядущего должно сводить с ума. После этого тебе потребуется написать несколько заклинаний, которые будут за него дышать. Может, ещё какой-нибудь текст, который качает кровь, не знаю. Не исключено, что это окажется невозможно. Но если я буду знать точно, то не смогу обмануть пророчество.

И тут Никодимус всё понял. Его тело стало словно невесомым. Он попытался встать, но лишь вяло шлёпнул ступнями. Перевёл взгляд на латунный чайник. То, что он принял за серебряную проволочку, оказалось иглой.

– Леа, – пробормотал он непослушными губами, – что ты наделала…

– Прости, пап, – она смотрела на него отчаянными глазами. – Я должна была.

Леандра поднялась. Франческа что-то неразборчиво завопила. Никодимус хотел встать и бессильно повалился на спину, руки жены обвились вокруг него.

Тело больше не ощущалось. Никодимус не мог пошевелиться, ничего не чувствовал, перед глазами плыло, однако он видел склонившуюся над ним жену и знал, что она прижимает пальцы к его шее, ища пульс. Дория и Эллен стояли рядом, видимо, хотели помочь, но не смели прикоснуться к Никодимусу из-за ракового проклятия.

Он смотрел на лицо жены, видел стремительный бег её мыслей в попытке поставить диагноз. На предплечье у неё появилось наскоро написанное цензурное заклинание, чтобы погрузить мужа в беспамятство. Она торопливо наклонилась, прижалась губами к его рту, вдохнула в лёгкие воздух. Грудь Никодимуса раздулась, подобно мехам или ещё какой-нибудь безжизненной, механической вещи.

Франческа села и сняла цензурное заклинание с руки. Никодимус попытался вытолкнуть воздух из лёгких, произнести слово, которое она должна была знать, чтобы спасти ему жизнь. Однако воздух выходил слишком медленно.

– Т… – произнёс Никодимус, – т-т…

В этот миг Франческа наложила на него заклинание, и он провалился в беспамятство, так и не успев произнести название яда.