– Самоненависть обычно недооценивается, – сказала Франческа, когда они с Эллен и близнецами поднимались по Жакарандовой Лестнице.

Возвращение в Шандралу вызывало у Франчески странные чувства. В своё время при её написании была использована память целительницы, проходившей практику в местной лечебнице три столетия назад. Столкновение фантомных воспоминаний с реальностью настроило Франческу на слезливо-философский лад. Не очень хорошая комбинация для любой женщины, что уж говорить о полудраконице, у которой подобное смешение эмоций могло вызвать не только приступ пессимизма, но и телесные трансформации, сопровождаемые воплями, скрежетом зубов в фут длиной и всеобщим хаосом среди населения, перепуганного драконом.

Они высадились на берег всего полчаса назад. Их встретил младший волшебник с местной почтовой колаборис-станции, принесший Франческе зашифрованное сообщение от Совета Звездопада. Она в нетерпении вытащила из конверта несколько светящихся параграфов на нуминусе. Однако расшифрованный текст не обнадёживал.

В послании говорилось, что Совет не может сообщить ничего нового «относительно её недавнего открытия», ради которого она и прибыла в Шандралу, чтобы рассказать о нём Никодимусу. В сообщении также разъяснялось, что Совет пытался установить дипломатическую связь с двором императрицы, но потерпел неудачу.

Разочарованная и испуганная, Франческа принялась размышлять о том, как ей следовало поступить, чтобы избежать нынешней политической ситуации. Это и стало причиной её философического и опасно самокритичного настроения.

– Никто не сумеет возненавидеть тебя так, как ты сам, поскольку никто не знает тебя лучше, чем ты, – продолжила она. – Кстати, наша неприязнь к сходству тоже в целом недооценивается. Подумайте, сколько внимания мы уделяем различиям. Мы действуем так, словно все предрассудки, несправедливости и войны вызваны ненавистью к людям, отличающимся от нас. Я ненавижу эту женщину, потому что она рядится в странные одежды. Или: мы затеяли эту войну потому, что они поклоняются иным богам. Мы вечно даём такие объяснения. И притворяемся, что достигнем золотого века, когда научимся доверять чужакам и их обычаям.

Близнецы как всегда промолчали, а Эллен спросила:

– Разве нет?

– Нет. Недоверие к различиям – это далеко не всё, – сказала Франческа, проникаясь собственными аргументами. – Кто раздражает больше, чем тот, кто похож на тебя?

– Вы, магистра, раздражаете меня постоянно.

– Вот именно. Я выбрала тебя в ученицы потому, что ты напоминала мне меня саму в молодости.

– Я нахожу это ужасно раздражающим.

– Вот видишь! – воскликнула Франческа нарочито страстным голосом, так контрастировавшим с ровным голосом Эллен.

– Магистра, я прямо-таки сражена вашей риторикой.

– Что может быть сильнее ненависти к самому себе?

– Ненависть к менструальным болям?

– Ошибаюсь, или это изюминка одной из моих шуток?

– Потому-то я и решила, что она вас рассмешит. Впрочем, судя по вашему сегодняшнему спичу, могла бы и догадаться, что собственные изюминки вам неприятны больше, чем чьи бы то ни было.

– Во всяком случае, разве это не одна из форм самоненависти? Разве ты в такие моменты не ненавидишь собственное чрево?

– Ну, надо же, какие страсти! – воскликнула Эллен тоном, в котором ясно читалось: «Ты превратила мою попытку пошутить в предмет спора».

– А в медицине, Эллен, в медицине? Что может быть хуже для тела, чем болезнь, сотворённая им самим? Ты только вдумайся: воспалительная реакция на инфекцию способна вызвать септический шок. Или твои собственные ткани обращаются против тебя же и становятся смертельной опухолью.

– Да, магистра, – ответила Эллен неожиданно мягким голосом. – А ещё есть недуг, которым страдает ваша дочь, когда разнородные аспекты её натуры яростно атакуют друг друга.

Франческа искоса взглянула на молодую женщину, поражённая её откровенностью и проницательностью. Эллен же похлопала Франческу по плечу. Естественный жест, в первом приближении – утешительный, а затем уже причиняющий душевную боль: Франческа вдруг поняла, что Леандра никогда такого не делала. И её гнев трансформировался в горе и чувство вины.

– Ты права, – согласилась она, сама недоумевая, где же умудрилась так знатно наломать дров, что ученица стала ей ближе собственной дочери.

Они продолжали подниматься по Жакарандовой Лестнице. На обочинах сидели нищие, клянча монетки, если были людьми, или молитвы, если – богами. При одном взгляде на них раздражение Франчески пробудилось вновь. Очень полезное чувство. Оно помогало ей не думать о дочери.

– Ещё один аргумент в мою пользу, – сказала Франческа, возвращаясь к прежнему пылкому тону. – В былые времена на Жакарандовой Лестнице не сидело столько бедняков. Любой, кто мог работать, имел еду, а о сирых и убогих заботилось регентство. Однако за последние тридцать лет в каждом королевстве развелось множество нищих, и их количество растёт день ото дня. Из-за увеличения сонмища богов выживает больше младенцев, старики тоже живут дольше, а мы пока не знаем, как позаботиться о них. Богачи богатеют, бедняки нищают. И всё это во имя поддержания равновесия между нами и Империей.

– Магистра! – вдруг позвал Тэм.

Франческа и Эллен оглянулись на друидов.

Близнецы были неразлучны с самого рождения. Ещё подростками в одном и том же возрасте они проявили способность к магии. Тэм и Кенна, как нередко случается с близнецами, придумало свой собственный, уникальный диалект. Но если обычные близнецы просто говорят на понятном им одним языке, то Тэм и Кенна выработали собственный друидский магический язык. Это даровало им особые способности, а кроме того, делало необычайно сдержанными.

В сущности, Тэм и Кенна так редко открывали рты, что окружающие принимали близнецов за немых или вообще забывали об их присутствии.

Тэм хмурил брови. По крайней мере, Франческе так показалось. Близнецы имели до того светлые волосы и кожу, что обнаружить эти самые брови было непросто.

– Я не понял, какое отношение бедность имеет к поднятому вами вопросу о ненависти и похожести.

– А! – кивнула Франческа. – Мир изменился, небывалое процветание наших королевств было вызвано такими существами, как я, – она ткнула себя пальцем в грудь. – Именно смесь божественного и человеческого языков создала сонмище богов, а выгоды, которые это принесло, способствуют росту населения, о котором мы не умеем позаботиться. А ведь есть ещё и неодемоны, немногим отличающиеся от меня, обижающие горемык и оделяющие милостями нечестивцев. И зачем нам всё это? Почему мы продолжаем преумножать число богов на наших землях? Просто для того, чтобы уравнять наши силы с силами Империи. Если бы мы хоть половину нашей энергии уделяли собственным проблемам, на этих ступенях не сидело бы столько нищих.

Тэм кивнул и посмотрел на Кенну. Лица близнецов остались деревянными. Друиды шли рядом, нога в ногу.

Франческа и Эллен тоже возобновили путь. Косматая туча заслонила солнце, полил лёгкий дождик. Торговцы попрятались в свои лавочки, нищие прижались к жакарандовым деревьям и друг к другу.

– Ты знала, что прежде аллея Плюмерий располагалась у верхних городских стен? А там, где теперь находятся Верхний Баньяновый квартал и квартал Плюмерий, простирались рисовые поля? – спросила Франческа, когда они шли по проспекту Утрана.

Достаточно было свернуть направо, и они пришли бы в их семейное поместье. Леандра наверняка сейчас там. Но Франческе хотелось сначала кое в чём разобраться, так что она продолжила подъём.

– Нет, магистра, я ничего этого не знала, – ответила Эллен.

– Конечно, это было три столетия назад, но без сомнения, сейчас город растёт слишком быстро, – проворчала Франциска. – Взгляни только на всю эту бедноту! Быстро, слишком быстро! Настолько, что женщина может сойти с ума.

– Вы правы, магистра, – отозвалась Эллен.

– Я похожа на брюзгливую старуху, да?

– Ни в малейшей мере, магистра.

– Эллен, меня всегда восхищала твоя способность врать.

– Взаимно, магистра.

Против своей воли Франческа усмехнулась. Дальше они поднимались в молчании, всё вверх и вверх. По пути толпы нищих редели. Мимо протопал слон, несущий товары на припортовый рынок. Его огромные уши были украшены стилизованными цветами лотоса, намалёванными красным и белым мелом, вскоре их должен был смыть начавшийся дождь. Махаут, сидевший на спине животного, заунывно выкрикивал предупреждения встречным.

Франческа свернула налево, к аллее Плюмерий, пересекавшей восемь городских террас. Эта аллея была единственной широкой и хорошо вымощенной улицей, соединявшей все четыре главных лестницы. Она была вечно запружена пешеходами, паланкинами, тачками и слонами. И всё это пёстрое, многоцветное, со всеми оттенками, от кричащей роскоши до оборванной нищеты.

Морось разогнала какую-то часть пешеходов, но движение оставалось по-прежнему напряжённым, Франческе и её спутникам приходилось проталкиваться сквозь толпу.

Они с Эллен были в лёгких чёрных мантиях – признаке волшебников, и красных столах поверх них, что означало принадлежность к сословию клириков-целителей. Позади шли Тэм и Кенна в строгих белых одеяниях друидов, в руках – деревянные посохи. Некоторые, узнав их по одеждам, оглядывались. Остальные – наибольшие проблемы представлял огромный слонище – либо не признали в них чарословов, либо им было наплевать.

– Магистра, мы можем нанять для вас паланкин, – предложила Эллен.

– Не смеши.

После стольких дней, проведённых в корабельной тесноте, Франческа ни за что не позволила бы засунуть себя в деревянный ящик.

– У паланкина куда меньше шансов быть раздавленным в лепёшку очередным слоном.

– Если ты сама не держишься на ногах, Эллен, могу понести тебя на закорках.

– Мне бы это понравилось, магистра.

По мере приближения к площади Святого Регента толпа ещё уплотнилась. Площадь представляла собой широкий квадрат голой тёмно-красной земли, в центре которой рос Вековечный Баньян.

Первый ствол этого древесного долгожителя вырос здесь задолго до того, как предтеча Франчески появилась в Шандралу. Баньян являлся своеобразным сердцем города. На протяжении веков дерево разрослось, раскинув изогнутые ветви во все стороны. С них свисали примечательные воздушные корни, со временем столь утолщившиеся, что сами стали новыми стволами-опорами.

В памяти, доставшейся Франческе от предтечи, Вековечный Баньян уже был лесом-из-одного-дерева, пусть и небольшим. Теперь, через триста лет, древний центральный ствол рассыпался прахом. Образовалось кольцо стволов, похожее на круги фей, которые Франческа видела в краснодеревных лесах Рыжих холмов в окрестностях Авила.

В центре круга находился небольшой бассейн с солоноватой водой. Посреди заводи стоял массивный камень, на котором золотой и серебряной краской нарисованы были символические изображения лотоса и облаков. Это был один из множества городских ковчегов, превращавших молитвы в божественный язык. Когда Никодимус накладывал своё метазаклинание, новые каменные ковчеги возникали везде, где было достаточно верующих.

До заклинания Никодимуса каждый ковчег содержал душу только одного бога или божественной совокупности, трансформируя силу молитв в магический текст единственного определённого божества. Метазаклинания Никодимуса сделали магический язык более интуитивным, и теперь новые ковчеги хранили души любого нововоплощённого бога и могли создавать молитвенный магический язык для каждого божества, включённого в сеть каменных ковчегов. И хотя этот результат метазаклинания оказался непредвиденным, он стал движущим механизмом размножения божеств.

Франческа увидела трёх священников Тримурил, которые пронзительно-жёлтыми голосами взывали о молитвах божественной совокупности, защитнице Иксоса. Около тридцати человек стояли вокруг, прижав ладони к сердцу, и молились, передавая толику своих сил Тримурил.

Франческа поспешила сквозь баньяновый «лес» к дальней стороне площади Святого Регента, где продолжалась аллея Плюмерий. Там, на восьмой террасе, находилась знаменитая трёхэтажная лечебница Шандралу.

Лечебница, как и прочие общественные заведения, имела поместье. В зданиях, примыкающих к павильону, располагались палаты для пациентов, операционные и аптеки.

У широких дверей павильона, раскрытых прямо на улицу, собралась солидная толпа. Учитывая, сколько упорства и хитрости требовалось, чтобы пробиться в павильон, визит к целителю был сродни занятиям тяжёлой атлетикой. Зачастую страждущие являлись со всеми чадами и домочадцами, которые помогали добраться до приёмного отделения. Эллен и Франческа уверенно нырнули в людское море. Многие, завидев их красные столы, уступали дорогу.

А вот близнецам пришлось несладко. Оглянувшись, Франческа увидела две белые мантии, тщетно сражающиеся с чужими локтями и плечами. Пришлось взять Тэма под руку, а тот ухватил за ладонь сестру. Франческа потащила их сквозь толпу, словно мать, ведущая детей.

Когда они наконец добрались до стражника у входа, она так взмокла, что мантия неприятно прилипла к спине. Стражник, молодой смуглый парень с реденькой юношеской бородкой-клинышком, смерил взглядом красную столу Франчески. С пояса его лангота свисала короткая дубинка.

– Целительницы? – спросил он тоном, который не столько ограничивался рамками вежливости, сколько выходил за эти рамки. – Что-то я вас не узнаю.

Эллен вышла вперёд и с поклоном сказала:

– Представляю тебе магистру Франческу де Вега, госпожу Хранительницу Драла и бывшую драконицу. Она ест наглых мальчишек на завтрак, добавила бы я, если бы не опасалась, что ты воспримешь это буквально. Мы желаем повидать декана.

Стражник смешался.

– Госпожа хра-хранительница… – пробормотал он, затем повернулся и жарко зашептал что-то в ближайший дверной проём.

Франческа восприняла его шепот как тонкие усики белого света, протягивающиеся к двери. Звук был слишком слаб, чтобы она могла различить слова.

Миг спустя появился другой стражник, постарше и с капитанской золотой цепью на шее.

– Магистра, – он прижал обе ладони к сердцу и поклонился, – позвольте вас проводить.

Они прошли в коридор за капитаном, миновали несколько крутых лестниц и очутились в ещё более узком коридоре. Франческа сразу же потерялась в этом хитросплетении. Лечебница сильно разрослась. Поднявшись по очередной лестнице, стражник привёл их в помещение, выглядевшее небольшим лекционным залом.

– Прошу вас подождать здесь, – сказал он с поклоном и торопливо удалился.

Близнецы подошли к окну и принялись рассматривать город. Они держались за руки, будто дети. Франческа до сих пор не разобралась, умиляет её это или пугает. Наверное, и то, и другое сразу.

Эллен остановилась рядом с ней.

– Магистра Саруну удар хватит, когда он узнает, что вы свалились ему на голову.

– Магистр Саруна, декан лечебницы, ещё один пример раздражающей похожести,– усмехнулась Франческа.

– Ну, он довольно мил, – пожала плечами Эллен. – Разве что несколько скользок и излишне болтлив. Полагаете, вы с ним похожи?

– Ты считаешь, я болтлива?

– Вы меня подловили.

– Магистра де Вега! Сколько лет, сколько зим! – разнёсся бас цвета красного вина.

Обернувшись, Франческа увидела вбегающего в аудиторию магистра Саруну, за которым тянулся шлейф молодых врачей. Саруна был коротышкой с тонкими седыми волосиками над высоким бледным лбом. Приятное, безбородое, пухлое лицо. Короткие ручки с толстыми пальцами были сцеплены над круглым животиком. На магистре были синяя мантия гидроманта и затейливо расшитая стола целителя.

Позади него толпилось человек двадцать чарословов в разнообразных одеяниях: ярко-оранжевые мантии пиромантов, зелёные – иерофантов, серые – обычных магов. На каждом была красная стола с теми или иными символами, обозначающими различные специальности.

– Магистр Саруна, – кивнула Франческа. – Прошу прощения, что заранее не предупредила о своём визите.

– Какие могут быть извинения, магистра! Ваш визит – огромная честь для нашей лечебницы.

Розовый оттенок голоса декана заставил Франческу помедлить с ответом. Похоже, он не был раздосадован. Увидел возможность заработать политические преференции?

– Я не отниму у вас много времени. Прошлой ночью, когда мы входили в Бюрюзовый пролив, подле моего корабля вертелось морское божество, вызвав у меня небольшой приступ предвидения, из которого я узнала, что в этой лечебнице переплетутся судьбы. Надеюсь, вы мне поможете докопаться до истины.

Франческа ожидала, что декан помрачнеет, услышав столь диковинную просьбу. Во взглядах стоящих позади него целителей сквозило недоверие, двое даже затеяли спор. Однако, к её удивлению, и без того довольное лицо декана просияло.

– Не поручить ли проректору созвать комиссию по расследованию этого дела? Мы начали бы с опроса старших врачей в отделениях, составили бы список морских божеств, которые могут быть замешаны…

Франческа внутренне содрогнулась. Она успела позабыть, как неторопливо вращаются академические круги. Но раз уж напросилась, делать нечего. Она кивнула.

– Премного вам благодарна, магистр.

– А пока создаётся комиссия, мы с вами могли бы осмотреть лечебницу. Думаю, вы будете сильно впечатлены тем, сколького нам удалось достичь благодаря средствам, выделенным Звездопадом нашему ордену.

Таким образом, Саруна предпочёл обойтись без помощи иксонской короны, обратившись за финансированием напрямую к Совету Звездопада. Ей следовало это предвидеть. Не то чтобы Франческа была против пожертвований общественным лечебницам, скорее наоборот, но у неё имелись куда более насущные вопросы.

– Вы очень любезны, магистр, – сказала она. – Как вы, без сомнения, знаете, моя предтеча проходила практику в этой лечебнице много… очень много лет назад. Так что можете быть уверены в моей полной поддержке.

Неутихающий спор за спиной Саруны заставил Франческу выразительно замолчать. Потом она продолжила.

– Тем не менее у меня есть срочное политическое дело, которым я должна заняться вместе с мужем и дочерью…

Ей вновь пришлось прерваться: спор в толпе вспыхнул с новой силой. Текстуальный мозг Франчески вскипел, представив ландшафт возможных вариантов будущего. Спор оказался долиной между холмами времени, по которой она могла спуститься и попасть на перекрёсток, где и встретилась бы с незнакомым морским божеством.

– Прошу меня извинить, – сказала она, подходя к спорщикам, – но не могли бы вы, уважаемые магистр и магистра, поведать нам о сути вашей дискуссии?

Молодая женщина с тёмной кожей и ещё более тёмными веснушками и бледный пожилой мужчина с отвисшими щеками подняли головы, застыв под внимательными взглядами окружающих.

– Извините нас, госпожа, – сказал брылястый старик. – Мы с моей ученицей обсуждали один любопытный казус, – они с молодой женщиной быстро переглянулись.

– В данный момент… – начал, было, Саруна, но Франческа не дала ему закончить.

– Магистра, – обратилась она к молодой женщине, – расскажите нам об этом казусе.

Молодая целительница, явно смутившись, посмотрела на Франческу, потом перевела взгляд на старика. Тот едва заметно кивнул головой. Ученице этого оказалось достаточно, чтобы преодолеть страх публичного выступления. Закусив губу, она повернулась к Франческе.

– Это случай смерти роженицы, возможно, связанный с вашим таинственным морским божеством.

– Само собой, временами в нашей лечебнице имеют место прискорбные события, – быстро вставил Саруна. – Как и в любой другой…

Франческа жестом остановила его.

– Магистр, я нисколько не сомневаюсь в качествах вашего заведения. Однако мне бы хотелось узнать об этом конкретном случае. Представьтесь, госпожа, – добавила она, обратившись к молодой женщине.

Та покраснела.

– Магистра Ннека Убо из Айбадана. Я заработала капюшон волшебницы в Астрофелле, клерикальную практику прошла в Порте Милосердия, здесь прохожу первый год обучения родовспоможению.

На Франческу нахлынули воспоминания: шероховатые волоски на только что показавшейся младенческой головке; её собственные руки на ней, разворачивающие ребёнка к низу, так, чтобы высвободить из влагалища верхнее плечико; затем новый поворот, уже вверх, – и освобождается нижнее плечо; и вдруг в твоих руках оказывается горячий, скользкий, целёхонький новорождённый, издающий крик, который до него издавали все новорождённые мира; мать, продолжающая плакать, только теперь от радости; и, может быть, слёзы отца, до того мужественно сносившего всю процедуру. Поздравляю, думала она всякий раз, поздравляю, что каким-то чудом новый человек вышел из твоего чрева, не убив ни тебя, ни себя. Франческа всегда ощущала это победой. Кроме тех случаев, когда терпела поражение. Горькие поражения: мертвый младенец, мёртвая мать. Рожать и рождаться – опасное дело. Как странно заведено в этом мире. Она припомнила, как стала матерью сама. Появление на свет Леандры прошло идеально, на всё про всё – каких-то пять часов. Проблемы начались… несколько позже.

Франческа очнулась от задумчивости и улыбнулась юной акушерке.

– Что же, магистра Убо, ваш первый год, должно быть, уже подошёл к концу. Много ли младенцев вы успели привести в наш мир?

– Сто семнадцать естественных родов, в том числе пять при тазовом предлежании плода и две пары близнецов. Пятьдесят шесть родов посредством хирургического чревосечения.

Франческа кивнула.

– Я содрогаюсь при одной мысли о том, как мало вам удаётся спать. А теперь скажите, почему, по-вашему, мне следует знать об этом случае смерти роженицы?

Магистра Убо несмело покосилась на других целителей, но продолжила.

– Две ночи назад меня разбудили сообщением о том, что в Новой Деревне у беременной на тридцатой неделе начались преждевременные роды. Я собрала всё необходимое и поспешила туда, однако обнаружила Низкие ворота ещё запертыми. За ними, завёрнутая в одеяла, лежала на земле женщина. Она сказала, что её, мол, только сейчас принесли к воротам мужчины, затем сразу ушедшие. Когда мне, наконец, удалось пройти в ворота, я обнаружила бледную молодую женщину с обильным вагинальным кровотечением. Послала за носилками, а сама провела двуручное исследование, надеясь найти задержку отделения плаценты, вызвавшую кровотечение. Затем приступила к маточному массажу. И тут… – магистра запнулась, словно в сомнениях. – У меня образовалась резаная рана.

– Что-что? – переспросила Франческа.

– Рана на моей зондирующей руке.

– Вы порезались о её матку?!

– Прибыли носилки, и мы понесли женщину в лечебницу. По пути она сообщила, что пять часов назад родила доношенного и здорового мальчика. Впрочем, сознание у неё было спутано. Она не знала, что в дальнейшем случилось с ребёнком, и плакала. Когда я спросила, где она живёт и есть ли у неё родственники, которые смогут ей помочь, она пришла в сильное возбуждение и начала умолять меня не задавать ей вопросов. Я обратила внимание, что женщина одета в широкое платье, характерное для верующих Дома Подушек.

– Дома Подушек?

Магистра закашлялась, издав серый звук.

– Ну… храм в Новой деревне, посвящённый божественной совокупности Митуне, покровительствующей чувственной любви.

– Понятно. Продолжайте.

– К сожалению, ни мои действия, ни помощь старших коллег не смогли остановить кровопотерю. Сразу после полуночи женщина ушла в иной мир.

– Сочувствую, – сказала Франческа.

– Вскрытие… – магистра Убо взглянула на декана Саруну, который не сводил глаз с Франчески. – Вскрытие показало… патологию, не соответствующую ни одной известной болезни при беременности. По сути, исследование подтвердило богопатофизиологию.

Богопатофизиология была словечком из целительского жаргона, означавшим «божественное вмешательство, вызвавшее болезнь».

– Да неужели? – хмыкнула Франческа.

– Касательно же того, что мы обнаружили… – магистра Убо явно не могла подобрать нужных слов.

– Вероятно, – пришёл ей на помощь декан, – магистра де Вега захочет сама это осмотреть?

Франческа покосилась на пухленького человечка и, к своему удивлению, поняла, что он ей нравится.

– Пожалуй, захочу. Далеко у вас морг?

– Рядом, – ответила магистра Убо. – Но должна предупредить, что наша находка… может подействовать на нервы даже опытному лекарю, ежедневно проводящему вскрытия.

– А, вот вам и преимущества быть полудраконицей последние тридцать лет, – улыбнулась Франческа. – Меня сложно вывести из равновесия, если только речь не идёт о неодемоне, пытающемся поразить болезнью мои внутренности своими клыками, щупальцами или другими, более нервирующими отростками.

– При всём уважении, госпожа хранительница, – не отступала магистра Убо, – в данном случае вы рискуете ошибиться.

– Тогда – в морг, – сказала Франческа с вызывающей улыбкой. – Скорее замёрзнет пылающая преисподняя, чем я ошибусь.

Магистра Убо повела Франческу и декана Саруну вниз по узкой лестнице. Прочие потянулись за ними. По пути декан выразил сожаление, что Империя больше не присылает юных чарословов в Порт Милосердия учиться на целителей. Добавил, что императрица Вивиан открыла целительское училище в Триллиноне, принимающее даже магически неграмотных учеников.

Было заметно, что декана очень беспокоит эта идея. Сама Франческа видела в нежелании императрицы посылать целителей в Порт Милосердия зловещий признак роста имперских амбиций.

Когда они вошли в морг, магистра Убо переговорила с одним из служителей, и тот подвёл Франческу к телу, накрытому простынёй в бурых пятнах. Магистра Убо откинула ткань. У Франчески перехватило дыхание.

Её тело всеми силами пыталось не потерять форму… Ну, или хотя бы сдержать тошноту. Франческе потребовалось время, что осознать ошибку. Она училась на целительницу в те времена, когда недуги, вызванные богами, были столь редки, что ей практически не приходилось с ними сталкиваться. Более того, после рождения дочери, чья богопатология причиняла ей мучения на протяжении всей жизни, с богопатофизиологией Франческа никогда не сталкивалась.

Поэтому нынешнее её отвращение усиливалось отвращением и ненавистью, которые она тысячи раз испытывала к себе самой за то, что её лингвистическая природа сотворила с дочерью. Вот и ещё одно доказательство: наибольшую ненависть вызывает сходство, а не различие.

Нет ненависти сильнее, чем к самому себе.

– Что же, магистра, – произнесла она, всё ещё не в силах отвести взгляда от кошмарного чрева, – в жаркой преисподней стало чуточку холоднее.