Глава 11. Этель Кристи
Лидия порой жалела о том, как все сложилось — больше, чем готова была признать.
Она ведь не о таком в детстве мечтала! Она всегда верила, что, когда она вырастет, у нее будет любящий муж, готовый носить ее на руках, богатый дом, очаровательные лети. А теперь что? Она забеременела обманом, осталась одна и ненавидит весь белый свет.
Виноват в этом, естественно, Леон, но и она, если задуматься, немного сглупила… Или не немного. Чем больше проходило времени, тем больше Лидия сомневалась в себе. Пришло сожаление — чувство, с которым она раньше почти не сталкивалась, не знала его толком. Все потому, что ребенок, который казался ей чем-то абстрактным, просто аргументом против Леона, вдруг превратился в живое существо. Она видела маленького человечка во время УЗИ, чувствовала, как он шевелится в ее теле. Он родится, будет настоящим, он уже никуда не исчезнет… как это все дико, как странно! Вряд ли кто-то поверил бы ей, но она и правда не планировала так далеко наперед, когда решалась на этого ребенка.
Он вроде как подвел ее, потому что не помог удержать Леона. Однако Лидия с удивлением обнаружила, что все равно любит его. Ей хотелось покоя, и жажда мести отступала, обида из-за несправедливости больше не сжигала ее изнутри, в ее душе царили совсем другие чувства.
Увы, парочка предыдущих решений все же напомнила о себе, нарушив ее умиротворение.
Виталий Малинов явился без спроса, без предупреждения, просто пришел и позвонил в дверь. Она такого не ожидала! Лидия была уверена, что контролирует ситуацию, и снова ошиблась.
А ведь она была даже рада, когда он связался с ней! Малинов дал ей первую возможность отомстить Леону. Она не интересовалась, в чем его интерес, догадалась только, что это как-то связано с Анной Солари. Тем лучше, двух зайцев одним выстрелом, как говорится! Она не заблуждалась насчет Малинова, знала, на что он способен. Бандит он и есть бандит, какой бы костюм он ни нацепил! Она понимала, что он стремится навредить Леону и Анне. Она хотела, чтобы он навредил им!
Поэтому она согласилась помочь ему. Малинов обещал заплатить ей, причем много, и это тоже было важно: ей надоело брать деньги у Леона, она считала это унизительным. Получив свой гонорар от Малинова, она бы стала независимой и смогла позабыть о прошлом! Поэтому она сообщила ему все, что знала о бывшем муже: новый адрес, номер и марку машины, любимые места в городе, привычки. Она встретилась с Димой и убедилась, что Леон действительно снова связался с Анной Солари, они наверняка часто бывают вместе; об этом Малинов тоже узнал от нее.
Потом они перестали общаться. Лидия не знала, что было дальше, чем закончилась эта история — но слышала о том, что произошло с Димой. Чувство вины накатывало все чаще, и ей становилось все сложнее убеждать себя, что она ни в чем не виновата, это весь мир ей должен за былые обиды.
Лидия не собиралась ни в чем признаваться или извиняться. Но для себя она решила, что больше не будет влезать в такие сомнительные авантюры. До родов она собиралась думать только о ребенке — и больше ни о чем.
Но вот Малинов приперся сам и барабанит ей в дверь!
Ей не хотелось его пускать, и она даже подумывала вызвать полицию, а то и вовсе попросить о помощи Леона. Но Лидия быстро отказалась от этой идеи: Малинов знал о ней достаточно, чтобы навлечь на нее проблемы. Пришлось его пустить.
Ему досталось, это было видно с первого взгляда. Чуть прихрамывает, на одной руке — бинты, другая вообще на перевязи, да еще и лицо исцарапано. И Малинова все это здорово разозлило.
Настолько, что он не дал ей и слова сказать. Едва оказавшись в прихожей, Малинов захлопнул за собой дверь и сдавил забинтованной рукой горло Лидии, прижимая ее к стене.
Его нисколько не волновало, что она беременна. Ярость в его глазах была направлена не на нее, но ему, похоже, было плевать, на ком выместить злость.
— Почему ты не сказала?! — прохрипел он.
— Не сказала что?! — с трудом произнесла Лидия. Ей едва удавалось дышать, он больно жал на шею, в глазах темнело — и от недостатка кислорода, и от страха.
Раньше она испугалась бы за свою жизнь, но теперь думала только о ребенке. Малинов наваливался на нее, давил на живот, ему было все равно, что она уже на последних сроках!
Соглашаясь помочь ему, Лидия была уверена, что ей-то ничего не грозит, она сама выбирает, что и как делать, сама назначает жертв. Это ведь она настояла, чтобы и Диму не жалели!
Но она не хотела того, что случилось потом. Она думала, что и Леона, и Диму просто побьют — и все! Разве это так уж страшно?
Теперь побить могли ее, и оказалось, что смириться с этим не так просто.
— Почему ты не сказала, что твой бывший — гребаный спецназовец какой-то?
Значит, получил он от Леона. Но этого, пожалуй, и следовало ожидать…
— Он не спецназовец… Пусти меня, придурок!
Он сжал сильнее, и Лидия испуганно взвизгнула, ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание.
— Придурок, говоришь? Поосторожней со словами, мамаша! Если ты не сможешь быть полезной, какой толк тебя жалеть?
— Чего ты… хочешь от меня? — с трудом произнесла Лидия. — Пусти, я задохнусь…
Он чуть ослабил хватку, и воздух вернулся. Но Малинов ее так и не отпустил.
— Как она выбирается из своей норы?
— Кто?..
— Эта девка! Она под домашним арестом, и все равно она шатается с ним, а потом как-то возвращается в квартиру. Но она и в квартире бывает, она иногда пускает туда журналистов! Как она это проделывает? Почему мы не можем ее застать на выходе?
Лидия об этом ничего не знала. Она впервые услышала о том, что Анну в чем-то обвиняют, в новостях, потом добавились подробности из интернета и то, что упоминал сам Малинов. Все!
Она понятия не имела, как можно нарушить домашний арест, хотя готова была поверить, что у этой сумасшедшей все получается.
Сначала она так и хотела сказать: не знаю и знать не желаю. Но стальная хватка на ее шее заставила Лидию передумать. Он же явно не в себе! На что еще способен этот неадекват? Что он сделает, если она его разочарует? Хорошо, если отпустит — а вдруг ударит? Прямо в живот! При мысли о том, что он может здесь и сейчас убить ее ребенка, малыша, который ни в чем не виноват и даже не успел появиться на свет, у Лидии все холодело внутри.
Пришлось импровизировать.
— Ночью она выбирается, понятно? Ночью! Или под утро!
— Как это? — смутился Малинов. — Мы же следили за подъездом ночью!
— А вот так! Руку убрал, тогда скажу!
На этот раз он послушался ее, отпустил. Получается, расчет Лидии был верным: если он почувствует, что получил свое, он, возможно, не тронет ее.
Она болезненно поморщилась, потирая шею.
— Обязательно было так давить?!
— А что ты сразу не сказала, что знаешь? — парировал Малинов.
— Да я выяснила недавно, а рассказать тебе не могла, ты номер не оставил!
— Потому что мой номер — не твоего ума дело. Рассказывай сейчас!
Что ж, врать так врать, отступать ей было некуда.
— Думаешь, она еще не сообразила, что вы следите за подъездом? Сообразила, конечно!
Поэтому она остается у дверей и ждет удачного момента, не важно, в какое время, но всегда в темноте. Потом ее встречает Леон, она ночует у него, а возвращается так же: когда ей удобно.
Журналисты ведь к ней каждый день не ходят, она сама их приглашает! Видишь? Все просто.
Или ты хочешь сказать, что вы следили за дверями сутки напролет?
— Нет, — признал Малинов. — Там были и паузы, когда некому было следить…
— Вот! Она этим пользуется!
— А менты, которые ее охраняют, с ними-то что?
— Ты что, веришь в честность ментов? — фыркнула Лидия. — Приплачивает она им и все, деньги-то у нее есть!
— Ладно, посмотрим…
— Вали давай, мастер переговоров.
Он и правда ушел, а Лидия поспешила запереть за ним дверь. Только после этого под ней подкосились ноги, она опустилась на колени прямо на коврик в прихожей. Ее трясло от мысли о том, что могло случиться, и она испуганно закрывала руками живот, хотя в этом уже не было необходимости.
О своей лжи она не жалела, Лидия не верила, что Анна сбегает из-под домашнего ареста именно так, это слишком примитивно. Так что ей это не навредит. Просто несколько дней Малинов будет занят бесполезным дежурством — а потом поймет, что его обманули.
Так что ей срочно нужно было придумать, как избежать его мести.
* * *
Это был идеальный подозреваемый. Когда Леон работал в полиции, о таких подозреваемых только мечтали. Просто подарок на день рождения, в праздничной упаковке, разве что бантиком перевязать осталось!
Все обстоятельства указывали на вину Евгения Майкова.
Во-первых, он относился к женщинам с заметным пренебрежением. Он любил их — но так, как любят дорогие машины или элитный алкоголь. Они были его развлечением, показателем статуса, и не более того. Даже смерть собственной жены не слишком его печалила, потому что навлекала на его голову огромные проблемы. Об этом он и думал, а не о том, что никогда больше не увидит Оксану. Так что если бы убийство женщин доставляло ему искреннее наслаждение, он пошел бы на это, и никакие внутренние барьеры его бы не остановили.
Во-вторых, все убийства были совершены в те дни, когда Майкова не было на работе. Он был начальником, одним из совладельцев бизнеса, он сам решал, когда появляться в офисе. Поэтому подставить его было бы очень сложно, нужно было хорошо знать его график, который порой строился исключительно на капризах.
В-третьих, его можно было связать со всеми жертвами, так или иначе. Его сотрудники подтвердили, что босс любил побаловать себя услугами жриц любви, поэтому у него были все шансы пересечься с Алиной Кисловской. Про Еву Майкову и говорить не стоило. Возле дома Гордейчиков его видели. И вот теперь — его жена! Кто еще мог бы так связать их?
Ну и наконец, в-четвертых, изучение его медицинских записей показало, что в старших классах он повредил левую руку. Это обернулось для него слабостью, не мешающей жить, но ощутимой. Как раз это и могло сделать след, оставленный на шеях жертв, уникальным.
Поэтому у Майкова были серьезные проблемы. Макеев и другие следователи уже потирали руки в предвкушении славы, которая ждала их после завершения такого сложного дела. А Леон, как ни старался, не мог разделить их уверенность.
Не потому, что ему был симпатичен Евгений Майков. Как раз наоборот — он терпеть не мог тех, кто отличается таким вот двуличием, улыбается в лицо, чтобы за спиной злобно шипеть. Но слишком уж все откровенно! Как он мог сначала связать свою защиту с Оксаной, а потом убить ее?
С другой стороны, Леон не отрицал, что придумывает лишнего. Тела первых жертв Майков оставил на виду, а вот труп жены попытался спрятать, и найти его удалось лишь потому, что и тут он повторил историю Кристи. Он не думал, что Оксана снова понадобится — а может, просто сорвался.
Но теперь он в тюрьме, и дело вот-вот решится.
— Я, если честно, запутался, — признал Леон. — Хочется объявить его нашим главным гадом и сказать — ура, товарищи, Шерлок Холмс может нами гордиться. Но не слишком ли все гладко?
Они встретились в квартире Яна Мещерского. В последнее время журналисты вели себя настороженно, им хотелось сенсации и скандала, поэтому Анна вынуждена была чаще оставаться дома.
Семейство Сирягиных только подливало масла в огонь. Леон и теперь их видел — они пытались заговорить с ним, когда он шел к двери. А он даже смотреть на них не мог без отвращения. Несчастные жертвы, конечно! Но ничего, сами по себе эти двое ничего не могут, им нужен Виталий Малинов, он — залог их грубой силы. Однако Малинов, если в его башке осталось хоть немного ума, затаится.
Сейчас они просто пережидали, пока журналисты угомонятся, в квартире, соблюдая закон. От скуки Анна варила кофе со специями — ей хотелось делать что-то сложное, отвлекающее ее, но не слишком утомительное. А Леону нравилось сидеть на кухне и наблюдать за ней, это успокаивало. Судя по ловкости движений, она такое проделывала не раз.
Сейчас Анна выглядела задумчивой, и он чувствовал: она тоже не спешит ставить крест на Майкове. Не потому, что прислушалась к мнению Леона, а потому, что они мыслят одинаково.
— Слишком все было сделано небрежно, — задумчиво произнесла она. — Он узнал, что Кристи сделал с женой, но он это не прочувствовал…
В воздухе пахло кофе, гвоздикой и корицей. Над медной туркой поднимался пар. Анна снова была в образе богемной жены, и длинное вязаное платье подчеркивало ее тонкую фигуру. Все это было простым, домашним, и совсем не подходило для обсуждения убийств. Но иначе они не могли: они оба чувствовали, что их используют, кто-то хочет, чтобы они приняли ту версию, которую им дали.
— Она ведь была для него пятой жертвой, — напомнил Леон. — Не думаю, что к тому моменту он еще верил в святость смерти.
— Дело не в святости смерти, для Кристи это никогда не было проблемой. Дело было в Этель. Любил ли он ее? Нет. Они были одной из тех пар, которые привыкают друг к другу, не любя, переплетаются корнями и ветвями в силу привычки, уже не могут расстаться, потому что не умеют жить по-другому. Но она все равно была для него символом нормальной, человеческой жизни. Поэтому он не мог просто взять и задушить ее, как Майков якобы задушил Оксану.
— По-моему, ты его романтизируешь.
— Нет, говорю еще раз: он ее не любил, — указала Анна. — Но Кристи был из импульсивных убийц, это указывает на способность к сильным эмоциям. Он понимал, что ему нужна определенная норма, чтобы держать эти чувства под контролем. Этель была для него такой нормой, точкой опоры, берегом, который удерживает реку. Когда ее не стало, он тоже прожил недолго.
Голос Анны звучал размеренно, спокойно, и, слушая ее, несложно было отстраниться от того, что окружало его сейчас, и представить себе события давно минувших лет.
Они встретились после того, как Джон Кристи вернулся из армии. Он — еще немного неуклюжий, невысокий и вполне симпатичный. Умный и приятный в общении, с вечно тихим голосом, словно намекающим на природную интеллигентность и спокойствие. Этель Симпсон — не самая красивая из девушек маленького городка, но смешливая и обаятельная. Она могла стать хорошей женой, его женой — как раз такой, какая ему нужна, чтобы преодолеть ненависть к женщинам, прочно укрепившуюся в его сердце. Кристи хотел быть нормальным и не помнить голоса матери и сестер, забыть насмешки проституток.
В двадцатом году они поженились, но чуда не произошло. Он не хотел жену, и эта неспособность заставляла его чувствовать себя ущербным. Первой брачной ночи у них не было, но Этель попыталась отнестись ко всему с пониманием.
В Британии двадцатых годов о сексе не то что не кричали, не говорили даже. Со своими проблемами молодой семье полагалось справляться самостоятельно. Они и пытались, иногда даже кое-что получалось, но им было далеко до нормальной жизни. Кристи, еще более замкнутый, снова стал наведываться к проституткам. Этель через четыре года безуспешных попыток наладить брак переехала к родне.
Джону Кристи тогда было не до нее. Он был молод, он не знал себя, и все его усилия уходили на то, чтобы понять свою истинную природу и обуздать ее. Одно за другим последовали преступления, мелкие и не очень. Хищение, хулиганство, кража, избиение, агрессивное поведение… Его жизнь катилась непонятно куда, его одолевали желания, которых он сам боялся. Вряд ли он мог понять, почему ему так отчаянно хочется того, чего хотеть нельзя.
Но время прошло, он поумнел, набрался опыта. Он уже знал, что ему недоступно то удовольствие, которое получают другие. Однако Джон Кристи все равно жил в мире людей и должен был играть по их правилам. Был целый набор ролей, которые полагалось принять британцу из среднего класса: гражданин, муж, отец, сосед, друг. Кристи нужно было овладеть хотя бы частью из них, чтобы влиться в толпу и получить возможность делать то, что ему нравится.
Он решил переехать в Лондон — в город, который не знает о его прошлом и открывает двери в будущее. Он добрался до столицы в тридцать третьем году и привез с собой Этель. Он прекрасно знал, что примерному семьянину устроиться будет проще, на одиночек всегда смотрят с подозрением.
Сложно сказать, зачем это нужно было Этель. Нового мужчину она так и не встретила, годы шли, чувство одиночества грызло ее все чаще, да и родные не оставляли в покое. Она должна была оставаться при муже, это было куда важнее, чем ее чувства. Поэтому она согласилась на предложение Кристи поехать с ним, ей проще было обмануть себя верой, что все еще будет хорошо.
Ей и правда стало легче, Кристи поумнел, он больше не срывался. Полноценной жизни мужа и жены у них так и не было, но они привыкли друг к другу, вдвоем было проще справляться с бытовыми проблемами. А потом, когда он стал полицейским, и она могла наслаждаться особой ролью в обществе.
И все же жизнь с мужем не спасала ее от одиночества. Ей хотелось любви, на которую Кристи был не способен. Поэтому она часто уезжала домой, к родственникам. Квартира в доме номер десять на Риллингтон-Плейс оставалась в полном распоряжении Кристи — и однажды стала местом убийства… многих убийств.
— Предполагается, что она ни о чем не догадывалась? — не выдержал Леон. — Серьезно? Ты говоришь, что у них в саду кости из земли торчали, а она не догадывалась?
— Люди способны на многое закрыть глаза, если очень хочется.
Возможно, о чем-то Этель Кристи и догадывалась. Про походы мужа к проституткам так точно. Про жестокость к женщинам могла знать… Другим женщинам. Не к ней. Она уже тогда стала для мужа мерилом нормы, его ориентиром на образ нормального человека, его маскировкой. Какие бы подозрения ни посещали Этель, вряд ли она бы поверила, что ее муж — жестокий убийца, который получает удовольствие от лишения жизни.
Поэтому когда пришло время суда над Тимоти Эвансом, она уверенно стала на сторону мужа. Вряд ли Этель так уж много знала о самом преступлении. Но Джон научил ее, что и как говорить. Она, почтенная домохозяйка, приятельница жертвы, была важным свидетелем на суде. Шел пятидесятый год, со свадьбы прошло тридцать лет, Этель целую жизнь прожила с этим человеком. Поэтому она готова была защищать его и верить ему несмотря ни на что.
Но урон их отношениям все же был нанесен. Этель могла не знать о смертях Рут Фуерст и Мюриэл Иди, зато теперь она совершенно точно знала, что одна женщина была убита в их доме — и маленький ребенок! Думала ли она о том, что это мог сделать Джон? Вспоминала ли отчаянные крики Тимоти, пытавшегося указать слепому миру на настоящего убийцу? Вполне возможно.
Да и дела у них шли не так хорошо. После того, как на суде вскрылись подробности уголовного прошлого Кристи, от которых он и сбежал в Лондон, он потерял хорошую работу, а с новой было туго. В семье начались сложности с деньгами: в те времена главным добытчиком должен был оставаться муж. В довершение всего, Этель перестала уезжать из дома — возможно, не хотела тратить деньги на путешествия или не чувствовала в себе нужной энергии, возраст брал свое.
Мелкие трудности накапливались, нарастали, оборачивались грозовым облаком, нависшим над семьей — и в декабре пятьдесят второго, через три года после убийства Берил Эванс, Кристи сорвался. Он задушил Этель в семейной постели. Она, в отличие от других жертв, не была изнасилована — потому что перестала быть для Кристи женщиной. Убивая ее, он убивал и свою иллюзию мирной жизни, даже если понял это не сразу.
— Скорее всего, это убийство тоже было импульсивным, — сказала Анна. — Все к этому шло, и все же он не подготовился. А скрыть убийство собственной жены куда сложнее, чем смерть не связанной с ним проститутки!
На дворе стоял декабрь, закопать тело Этель не получилось бы. Тогда Кристи разобрал доски пола в их квартире и спрятал труп под ними, среди утеплителя и строительного мусора.
— Так ты и нашла тело? — догадался Леон.
— Так я его искала. Но я до последнего хотела верить, что Оксаны там не будет.
После смерти Этель Джону Кристи нужно было успокоить ее родных и знакомых. Некоторое время у него это получалось: они писал письма ее родне, ссылаясь на то, что у Этель развился артрит, она не может держать ручку и диктует ему. Он врал друзьям и соседям, что она уехала. Он придумал с десяток версий, всем рассказывал разные, но никто этого не замечал. И все же Кристи понимал, что так не может продолжаться вечно. Убив Этель, он разрушил свою прежнюю жизнь, и с этим нужно было что-то делать.
Но история семьи Майковых была совсем другой. Оксана была младше мужа на двенадцать лет, и женился он на ней только потому, что находил ее привлекательной. Он хотел секса с ней, она хотела красивой жизни. Они не привыкали друг к другу, им просто нравилось быть вместе. Их не держали традиции или общественное мнение, они разбежались бы, если бы им захотелось. Если бы Майков действительно был убийцей, смерть Оксаны не потрясла бы его так, как смерть Этель потрясла Джона Кристи.
— Мне кажется, что, когда ты нашла тело, он прифигел больше, чем мы, — признал Леон.
— Возможно. И даже попытка побега, которую наверняка будут использовать против него Макеев и компания, была скорее последствием шока. Но для нас история Евгения Майкова больше не имеет значения.
— Что, серьезно?
Анна сняла турку с плиты, разлила кофе по чашкам и обе поставила на стол. После этого она устроилась напротив Леона, все такая же задумчивая и собранная.
— Конечно, — кивнула она. — Сейчас на Майкова набросятся все кому не лень, алиби у него больше нет и перед законом он беззащитен. Думаю, это и есть цель.
— Посадить Майкова?
— Не просто посадить, а выставить его чудовищем. Кому-то он здорово насолил!
Тут Леон был с ней согласен: не каждый бы пошел на такие жестокие преступления, чтобы кого-то подставить. Для этого нужно было ненавидеть Евгения Майкова всем сердцем, а такая ненависть не появляется на пустом месте, чтобы там Майков ни говорил про отсутствие врагов.
— Но во всем этом есть и огромный плюс, — добавила Анна.
— Какой же?
— Убийца добился своего: Майков за решеткой. Если будут еще жертвы с таким же следом удушения на шее, они докажут невиновность Майкова, подражатель на это не пойдет. Он сейчас угомонится и будет следить за судом. Поэтому у нас есть время на расследование: пока Майков за решеткой, жертв больше не будет.
* * *
Ася прекрасно знала, что поступает неправильно. Но если бы она собиралась всю жизнь прожить пай-девочкой, она бы не пошла работать журналисткой.
История со вдовой Яна Мещерского постепенно затухала. Да там и истории как таковой уже не было! Ну, сидит эта кукла в квартире целыми днями, дальше что? Вечеринок она не устраивает, кровавые подробности убийства музыканта не выясняются. Да, наведывается к ней какой-то мужик, но, вроде, сказали, что он из команды ее адвокатов. Приходит без цветов, уходит до ночи — скучно! Как бы ни старались Любовь и Андрей Сирягины, нового скандала не было, и журналистов у подъезда оставалось все меньше.
Поэтому Асе и передали это задание. Она была новичком в редакции, ее нужно было чем-то занять. Изначально репортажи про Анну Мещерскую делал другой журналист, но его перекинули на тему поинтересней. Асе же полагалось сидеть тут с оператором и смотреть на закрытую дверь. Большая радость!
Поэтому она собиралась взять дело в свои руки. Создавать сюжет, а не ждать его!
Она давно уже заметила, что похожа на Анну Мещерскую. Если природа подбросила ей такой дар, грех не воспользоваться им! Сходство не было шокирующим, но Ася сделала все, чтобы подчеркнуть его. Она нашла похожее платье в стиле хиппи, отыскала парик — не лучшего качества, однако в темноте сойдет. Даже ее оператор, который изначально отнесся к этой идее скептически, вынужден был признать, что теперь их не отличить.
— Еще раз, что ты собираешься делать? — уточнил он.
— Все просто, смотри… Через подъезд я зайду в подвал и выйду наружу через его дверь, типа я так все время делаю — то есть, она делает!
— Так там же кто-то из наших дежурит!
— Ушли уже, — заверила его Ася. — Сейчас на ночь мало кто остается. Ты меня снимешь издалека, а я буду тебя как будто не замечать. Это первая половина сюжета. А вторую отснимем в ночном клубе каком-нибудь. Получится, что эта Мещерская всех дурит, изображая скорбящую вдову, а на самом деле тусит только так, ждет, пока полиция от нее отвяжется и все деньги будут ее!
— Нужно ли мне напоминать тебе, что это незаконно?
— Ой, отстань, ты еще скажи, что это непорядочно!
Ася прекрасно знала, что это не по правилам, но правила были написаны не для нее — и не для портала, на который она работала. Она еще практиканткой усвоила, что там есть проверенная схема. Когда размещалась откровенная «утка», портал просто извинялся, иногда — платил символический штраф и все. Не посадят же ее за такое! Ася всегда может сказать, что обозналась. Они сидели у подъезда, увидели похожую девушку, решили, что это Анна Мещерская. С кем не бывает!
Извинение просматривали гораздо реже, чем репортаж, поэтому портал будет в плюсе.
Оператор тоже знал об этом, он работал куда дольше, чем Ася. Поэтому сомневался он только для вида — или ради развлечения. Он не стал отказываться и сам выбрал, откуда ему удобней снимать.
Они дождались, когда поблизости не будет прохожих, когда уйдут другие журналисты. Ася чувствовала, как отчаянно и быстро бьется ее сердце — совсем как в детстве, когда любая прогулка казалась приключением. Она ни в чем не сомневалась и не собиралась отступать. Она думала только о своей карьере. Журналистке, в отличие от учительницы, нет нужды строить из себя хорошую девочку!
Поначалу ее план работал идеально. Она вошла в подъезд, но подниматься не стала, чтобы не привлечь внимание полицейских. Она свернула в сторону, к двери в подвал. Ася еще утром прошлась здесь, проверила, где есть замки, а где — нет, и теперь у нее готов был маршрут.
Худшей частью, пожалуй, был подвал, вонючий и душный. Но его она миновала быстро, не было причин там задерживаться. И вот — другая дверь, а за ней — свобода! Хотелось побыстрее выйти, сделать вдох полной грудью, но Ася не забывала о роли.
Она вела себя так, как, по ее мнению, должна была вести себя Анна Мещерская. Она приоткрыла дверь, огляделась по сторонам и только потом решилась сделать шаг наружу. Она всем своим видом показывала, что делает что-то запретное, и камера должна была это запечатлеть, чтобы уже этой ночью видео спровоцировало сотни гневных комментариев.
Ее маленький спектакль был почти закончен, она собиралась идти к кустам, в которых скрывался ее оператор. И вот тут что-то пошло не так: у нее появилась компания. Из-за угла дома выбежал мужчина в черной одежде, и Асе показалось, что это не случайность, он давно уже наблюдал за ней. Будто ждал ее!
Он оказался рядом с ней уже через пару секунд, и Ася услышала его тихий злой голос:
— Выползла наконец, дрянь…
Она хотела сказать ему, что это ошибка. Она — не Анна Мещерская, это просто для репортажа! Но в последний момент Ася засомневалась: может, и не рушить иллюзию, чтобы ее видео получилось скандальней? Она не ответила ему, не произнесла ни слова, а потом стало слишком поздно. Мужчина плеснул ей что-то в лицо, развернулся и бросился прочь.
Ася не сразу поняла, что происходит. Сразу — нет, не поняла вообще. Казалось, что это просто вода, обычная, прозрачная, даже не грязь какая-нибудь или та мерзость, которой обливают своих жертв извращенцы. Но потом стало ясно, что все намного хуже.
Пришла боль. Асе казалось, что ее кожа пылает открытым пламенем. Она закричала, прижала руки к лицу, чтобы потушить огонь, однако безуспешно. Потому что кожа не горела, было лишь чувство, что она горит, с каждым мгновением все сильнее, так, что уже и терпеть нельзя… Она терла лицо руками, надеясь хотя бы ослабить боль, но тщетно, ее кожа будто исчезала, мышцы немели, крик летел к ночному небу.
Другая бы не поняла, что произошло, не догадалась бы. Но Ася была журналисткой, она еще во время обучения написала не одну криминальную новость. Сейчас она словно оказалась в одной из тех историй, от которых раньше содрогалась. Она сочувствовала тем несчастным, но верила, что ее это не коснется, никогда… до сегодняшнего дня.
Какой-то безумец облил ее кислотой, приняв за Анну Мещерскую.
