Глава 9

Гончие оттащили Карли и принялись вылизывать ей лицо. Я скинула лестницу и поспешила к ней; примерно через минуту она очнулась. И, едва открыв глаза, она вцепилась мне в плечо и ткнула пальцем в глубину туннеля. Мы обе рысью кинулись подальше от люка.

– Глазун, – выдохнула Карли.

Я аж присвистнула. Глазуны могут парализовать одним взглядом, и разные хитрые фокусы на них не действуют. Если вы хотите обездвижить глазуна отражением его же взгляда, у вас ничего не выйдет. Они парализуют вас отраженным взглядом точно так же. Щиты против них тоже бесполезны, не знаю почему. Глазун – это гигантский глаз на волосатом клубке, парящем в воздухе, а из клубка свисают жирные розовые щупальца. Вероятно, этот глазун сначала перемахнул через верх, потом пролетел какое-то расстояние и пролез через низ – только так он смог одолеть оба Барьера. Надо сказать, опасное предприятие, потому что его на любом участке могли заметить и подстрелить.

– Наверняка он засек, как мы спускались в водосток, и решил покараулить в засаде.

Хорошенькие дела. Глазуны редко появляются поодиночке, чаще в компании других пришлецов – мы зовем их шакалами. Даже если по некоей случайности глазун не обездвижит вас, не вскипятит вам мозг и не обглодает ваши косточки, не сомневайтесь: шакал будет изводить вас, пока вы не упретесь взглядом прямо в глазуна – ну и далее по списку.

Но если подумать… раз глазун перелетел через Барьер, шакал вряд ли сумел пробраться следом.

– А шакала ты не видела? – спросила я Карли. Та помотала головой. Что ж, один-ноль в нашу пользу.

– Если мы не поднимемся, он сам сюда пролезет, – уверенно заметила Карли. – У тебя как с боевой магией? Умеешь что-нибудь, кроме как Щиты проковыривать? Или нам надо звать Элиту?

Я судорожно сглотнула. Спроси что-нибудь полегче! Глазуны сами способны создавать Щиты, причем очень сильные. В первый и последний раз, когда я повстречалась с глазуном, со мной были еще трое Охотников и чуть ли не вся деревня. Деревенские ослепили его вспышками от петард, он ослеп и одурел, а мы с безопасного расстояния затюкали его до смерти стрелами-молниями и всякой другой магией. Если по правде, я не знаю, кто из нас его уложил.

Но дома все как один сказали, что моя боевая магия супер и что я всех затмила. И все клялись, что это я уложила глазуна.

– Я владею боевой магией, – неуверенно произнесла я. – Только…

– Тогда слушай. Ждать Элиту мы не можем. Неизвестно еще, есть ли у них кто свободный, а нам не надо, чтобы эта тварь болталась там в поисках жертвы. Наш долг – безопасность цивов. Я буду приманкой, – решительно заявила Карли. – У меня магия ограниченная – только защита да кое-какие иллюзии. – Она развернулась, вытащила перском и, направив его на лампы у нас над головой, что-то по нему настучала. Свет погас. Она стремительно, но бесшумно пробежалась по туннелю, везде выключая свет, а потом вернулась ко мне и добавила: – В штабе известно, что у нас глазун, и если кто-то из Элиты свободен, они уже летят к нам. – Она кивнула на камеры. – Но дожидаться помощи мы не можем. Он пока знает, что здесь только я. – Карли кивнула в сторону люка. – Я пойду в освещенную часть, ты стой в тени. Я его отвлеку и выставлю защиту, а ты его уложишь. И надеюсь, ты справишься быстрее, чем рухнет защита и мои мозги превратятся в пюре.

Не дав мне и рта раскрыть, Карли заскользила по туннелю. Она миновала люк и застыла рядом, взведя пистолет. Гончие замерли вокруг нее. Мои Гончие, пригасив все свое свечение, слились с тенью; мы прокрались поближе к Карли и съежились возле стены.

Я думала, взорвусь от напряжения. У меня в голове все время крутились мысли, что моя боевая магия вовсе не супер, мало ли что монахи мне наговорили, а на самом деле мне одной в жизни не уложить глазуна, и мы сейчас погибнем, и вся надежда только на Гончих. Мы ждали. Потом ждали еще. Где-то далеко капала вода да раздавалось еле слышное противное гудение глазуна. Жалко, что нельзя рвануть по туннелю подальше отсюда, к другому люку. Глазун завис там, наверху, а ведь придет наша смена – совсем скоро, если верить перскому. Пока мы мчимся к другому выходу, возле этого успеет случиться бойня. И Карли права. Даже если кто-то из Элиты сейчас свободен – пока еще они сюда доберутся! Быстрее скоростного транспорта никто до нас не доедет.

Это наш долг. И кто, если не мы?..

При этом меня всю так и колотит. Кажется, сейчас я заору во весь голос.

Гудение чуть изменилось, сделалось едва заметно выше. Глазун теряет терпение. Вот он зашевелился.

Сначала из люка высунулись щупальца. Стрелять по ним смысла нет: глазуны их отращивают как ящерицы потерянные хвосты. Фу-у! До чего они уродские: извиваются, как розовые скользкие черви. Меня сейчас стошнит. Щиты у глазунов вроде мыльных пузырей на грязной воде. У этого защиты мутно-белые с металлическим оттенком и с подвижными крапинками. Что это за крапинки? Кого я ни спрашивала, никто не знает. Глазунов нет ни в одном мифе, известном в Монастыре.

На Горе мы расплющили глазуна грубой силой. А сейчас придется придумать что-то похитрее.

Еще щупальца, еще – и вот показались волосы: значит, это уже его брюхо. Карли держит оборону. Глазун ненадолго завис: увидел, что часть туннеля освещена, а часть в тени. Хватит у него мозгов сообразить, что в тени кто-то прячется?

Очевидно, Карли задалась тем же вопросом. Потому что она выпустила в брюхо глазуну целую обойму.

Пули испарились, пшикнув огнем, и глазун камнем ухнул в туннель. И, конечно, уставился единственным глазом на Карли.

Но та не растерялась. Она уже успела крепко зажмуриться и перезаряжала пистолет вслепую, выкрикивая команды Гончим, а перед ней тем временем воздвигся Щит. Но ей все же пришлось открыть глаза, чтобы выстрелить. Вот тут-то глазун ее и достал.

Карли широко разинула рот. На ее лице застыла гримаса ужаса. А Щит неуверенно заколыхался.

И тогда мы с Гончими обрушили на тварь все что только можно.

Я принялась крушить Щит глазуна. Я ударила по нему магическими молотами, целясь наверх, где, как мне казалось, защиты послабее. Если вы не видите магию в действии, то разглядите только защиты: как они то сгибаются, то распрямляются. Но в действительности я колошматила по Щиту что было мочи; для меня это было физическое усилие, как будто я пыталась вскрыть пузырь, дубася по нему здоровенным молотком.

Но у нас получилось.

Щит разлетелся вдребезги: спасибо Гончим – постарались, помогли мне его разнести. Глазун пронзительно завопил, но тут же занялся пламенем. Крик сделался тише. Я заткнула уши, хотя толку от этого было мало. Вопль в моей голове никак не желал утихать.

Но потом он утих. Гончие все еще поливали огнем останки глазуна. Они извергали и извергали пламя, пока от твари не осталась лишь обгорелая, немного ослизлая кучка.

Я подбежала к Карли. У нее из носа и ушей шла кровь, но взгляд был вполне осмысленный. Она попыталась сесть. У меня по щекам текли слезы, и я заставила ее лежать на месте. Мне все еще не верилось, что я справилась.

– Весь костюм испоганил, – с трудом проговорила она. Наши с ней перскомы хором бибикнули и произнесли: «Медицинская бригада прибыла».

– Купим тебе новый, – всхлипнула я, и меня захлестнула волна облегчения. Я размазала слезы по щекам. – К черту в пекло, да хоть два.

Я, наверное, полчаса отмокала под душем. Горячие струи бежали по телу, смывали все, а я пыталась очистить сознание от мыслей и эмоций, как меня наставляли Учителя. С Карли все будет хорошо, но, поскольку ей досталось от глазуна, на пару недель она выбыла из строя. И мне дадут другого куратора. Скорее бы узнать кого.

Дары и силы, только бы не Аса!

Так вот каково оно в Пике! Немудрено, что им до смерти нужны Охотники. Нет, я не то чтобы радовалась переезду в Пик – я по-прежнему скучала по дому, – но сейчас мне стало ясно: меня сюда приволокли не затем, чтобы показать Территориям, кто тут главный. И не по другой идиотской причине, которую лично мне и вообразить-то сложно, потому что я думаю не по-здешнему. У меня все никак не шли из головы те люди, которые появились из фермерских строений, когда подоспела смена. Я помогла Карли вскарабкаться по лестнице и уложила ее на землю, а Гончие уселись вокруг нас и сторожили. И вокруг собрался народ. Самые обычные цивы в рабочей одежде: в туниках и штанах разных цветов – в зависимости от того, кто где работал, – с именами на бейджиках, со всякими знаками отличия на груди и на спине. Одна девушка подобралась поближе и сунула нам бутылки с водой – эта девушка очень напомнила мне Кей. И тут меня как озарило: все эти люди – они такие же, как мои соседи и друзья на Горе. Не важно, кто где живет. Вся разница в том, что здесь никто не дает обычным людям оружия для защиты. Я обязана остаться. Потому что, если я уеду, эти лица будут со мной до скончания веков.

Бригада медиков загрузила нас на винтокрыл; на меня никакого внимания не обратили, маленькие камеры нацелились на Карли, а она выглядела ужасно драматично, что, видимо, и требовалось. Я изо всех сил прикидывалась ветошью. Но, когда мы приземлились, в меня тут же, прямо на посадочной площадке, вцепился кто-то очень важный с виду и принялся немилосердно выспрашивать обо всем, а вокруг висело в воздухе и стояло больше десятка камер. Наконец он отстал, и появилась еще одна бригада медиков; они утащили меня в штаб и быстренько осмотрели. Они спросили, может, дать мне болеутоляющее или успокоительное, и я сказала: не надо. Они спросили, может, мне подать ужин прямо в комнату, и я сказала: ага. Я чуть ли не бегом припустила к себе, а камеры неслись за мной по пятам. До чего приятно захлопнуть дверь перед ними! А потом я залезла в душ и стояла под горячей водой долго-долго, очень долго. Пока не почувствовала себя легкой, и пустой, и более-менее безмятежной.

Я завернулась в какую-то мягкую хламиду вроде халата, расчесала мокрые волосы – и тут в дверь постучали. Я открыла: в коридоре стояла тележка, сама по себе. На тележке был поднос с едой. Я забрала его, и тележка укатила.

Кажется, кто-то записывал, что я ем.

Ну и… провались оно – я умираю с голоду! Мы за сегодня дважды уложили пришлецов. Такое со мной если и случалось, то с обычным оружием, не с магией. Тот, кто нагружал для меня тележку, вероятно, отлично это понимал.

Я поела. И не удержалась. В общем, я включила видвизор и нашла свой канал.

Карли как раз говорила, что будет приманкой. Я сомневалась, смогу ли смотреть на все это, но все же смогла. Плохо только, что в ролике не видно Щитов и магии. Про Щиты можно догадаться: их обтекает пламя, а пули на них сгорают. Я усилием воли очистила сознание и принялась тщательно анализировать то, что видела. Правда, иногда сильно кривилась. Оказывается, я орала во все горло, пока колотила по Щиту глазуна. Прямо как маленькая девочка.

Эвакуацию Карли показали только мельком; все-таки это же мой канал, поэтому вряд ли Карли будут уделять внимание. А потом перешли к рапорту. Я была то еще пугало. Грязь и сажа по всему лицу – это я вытирала слезы. Глаза красные и опухшие, даже и не скажешь, что они светло-карие. Вся одежда в грязи, в пепле, в каких-то пятнах, а волосы, которые вообще-то русые, у корней стали почти черными – потемнели от пота. И мой хвост набоку весь растрепался. Но в каком-то смысле даже и неплохо: девушка из ролика, которую хотелось срочно засунуть под душ, все-таки похожа на меня. Охотник ведь не должен выглядеть как видзвезда. Он должен выглядеть… вот примерно как я.

Потом вступили ведущие и начали наперебой охать и стенать. Это уже было скучно. Хотя кое-что интересное я уловила. Они преподносили сюжет так, будто все это случилось по ту сторону Прайм-Барьера. Но почему речь только о Прайм-Барьере? Разве цивы знают, что твари проникают через второй? Или для них только первый важен?

Больше ничего особенного я не услышала и переключила на канал Карли. Ее ужасно много снимали, и это меня порадовало. Когда она сказала «Я буду наживкой», камеры наехали на нее и дали крупный план, словно в старом кино.

Я переключила на новости. Кажется, мы не единственные, у кого сегодня были столкновения. В новостях такого оказалось полным-полно. Ас наткнулся на еще один рой ноккеров, правда поменьше нашего. Его застали врасплох, поэтому он справился не так быстро, как мы с Гончими. Паладину попались три красных колпака и плачея – их еще иногда называют банши. Паулз и Тобер уложили кетцелей – это мини-версия драккена, только у них есть крылья с ярким оперением и они могут летать. Правда, кетцели по сравнению с драккенами – безобидные овечки; у нас деревенские охотились на них по-простому, без Охотников. Но для изнеженного цива пикирующий кетцель – жуткое зрелище. Надо сказать, Паулз совладал с кетцелем куда проворнее, чем Ас со своими ноккерами, но Паулза не застали врасплох.

Новости так и кишели «прорывами», как их тут называли. Снова и снова говорилось, что все происходит по ту сторону Прайм-Барьера. Ведущие сыпали гипотезами, будто пятна на солнце ослабляют Барьеры или какие-то генераторы нуждаются в замене.

Как они все это излагали насчет «прорывов» – вот что больше всего цепляло. Они вовсе не брызгали слюной от негодования, а, наоборот, говорили довольно бесстрастно. По моим ощущениям, они о чем угодно говорили бы точно так же. Казалось, их гораздо больше занимает не поломка генератора, а то, что ответствен за этот генератор чей-то приятель или родственник, который плохо делает свою работу. Выходит, ведущие заговаривают зрителю зубы: дескать, все в порядке, ничего страшного не происходит. Как-то это неправильно.

Я вдруг поняла, что смертельно устала. После битвы вполне нормальное состояние.

– Расписание на завтра, – произнесла я в перском.

Двое трепачей-ведущих вдруг пропали с экрана, а вместо них возник оружейник.

– Э-э-э… Сэр? – пролепетала я.

Он поднял глаза и, увидев меня, как будто слегка опешил.

– Охотница Рада, – вспомнил он. – Ты, очевидно, сказала нечто такое, что твой компьютер счел мое вмешательство необходимым.

– Я всего-то спросила про завтрашнее расписание, – объяснила я.

Оружейник кивнул.

– Тебе не нужен выходной? – спросил он. – Если тебя шатает после битвы, положен выходной.

Я помотала головой. Он улыбнулся мне уже по-настоящему, одобрительно:

– Ну и хорошо. Надо тебе подобрать куратора на замену. – Он посмотрел куда-то вбок и свел брови. – Не возражаешь, если это будет Христовый?

– А, Белый Паладин? Нет, я только «за»! – Ох, вот повезло! – Мы с ним этим утром вроде как нашли общий язык. У меня дома… в смысле в моих прежних краях, есть Христовые. Мы с ним поладим.

– Прекрасно. Пока следуй сегодняшнему расписанию. С Белым Паладином встретишься в столовой. Ты уже знаешь, что он, как и ты, ранняя пташка. Он тебя проинструктирует насчет ваших угодий.

Я не успела сказать спасибо и даже вообще раскрыть рот, как на экране снова замелькали новости. Опять показывали нас с Карли. Я уже не знала, что и думать обо всем этом. Ладно хоть ничего про нас не насочиняли.

Я уже хотела выключить, но вдруг на экране появился незнакомый мне Охотник.

– Охотница Рада, – позвал он с экрана.

На вид он казался постарше Паладина – лет двадцати пяти. Коренастый, с темно-русыми волосами и дружелюбным взглядом.

Я невольно запахнулась поплотнее в халат. А то на меня смотрит какой-то незнакомый парень, а под халатом-то у меня ничего нет!

– Э-э… Да? – недоуменно булькнула я. Прозвучало глупо.

– Я Охотник Трев. Ты еще не знаешь: мы тут собираемся после ужина в главной гостиной, так что если захочешь, присоединяйся, – сказал он и подмигнул. – У нас есть попкорн: с карамелью, с сыром, сладкий с корицей и масляный…

Вот если бы он не сказал про попкорн, я бы вежливо отказалась. Но попкорн! Я его обожаю. Мы делали масляный попкорн дома, это у нас было вроде лакомства, но все остальные, которые он перечислил, я никогда не пробовала. Поэтому у меня тут же потекли слюнки. Ммм, вкусненький, горячий, соленый… Для попкорна всегда время найдется.

– Уже иду, – ответила я.

Я натянула мягкие серые штаны и мешковатую темную кофту, отыскала домашнюю обувь помягче и сказала перскому:

– Главная гостиная.

Почему-то у меня мелькнула мысль, что там будет Джош, – я глянула в зеркало, проверяя, в порядке ли прическа.

И тут же обругала себя за глупость. Ну откуда там взяться Джошу? Здесь же живут Охотники, а не Псаймоны. К тому же он дядин личный помощник. Он наверняка занят.

И опять штаб показался мне до странности пустым. В коридорах мне попался всего один человек, да и того я видела издали. Где же люди, которые готовят еду, прибираются? В Монастыре ты то и дело на кого-то натыкаешься…

Правда, в Монастыре все встают в одно и то же время. Ночью на Охоту никто не ходит, разве только по крайней необходимости. Скажем, если пришлецы утащат ребенка в одном из поселений. Так-то в Монастыре и в Сэфхэвене живут три тысячи человек. А тут, в штабе, – сотен пять. Да и то от силы.

И эти пять сотен в дозоры ходят посменно, значит, по меньшей мере треть сейчас отсыпается. А другая треть в дозоре. А Элита занята чем-то большим и важным.

Главная гостиная чем-то даже напоминала общинный зал, когда мы собирались там что-то посмотреть на большом экране. Тут тоже был здоровенный видэкран и много ужасно удобных кресел и диванов с мягкой обивкой и низеньких столиков с тарелками попкорна. В креслах и на диванах расселся народ; все были, как и я, в свободной одежде.

Когда я вошла, изображение на экране застыло и все, как по команде, обернулись ко мне.

– Эхм… привет, – сказала я в полной тишине. – Я Рада.

Мне навстречу поднялся парень, который пригласил меня сюда:

– Охотник Трев. Давай к нам! – позвал он.

И тут же все загомонили: кто-то называл свое имя, кто-то предлагал кресло, кто-то показывал мне, где еда и напитки. Кончилось тем, что я утонула в глубоком кресле с миской попкорна и пряным холодным чаем в руках. И только тогда я поняла, зачем они все тут собрались.

Они просматривали непорезанные ролики своих Охот. И при этом не издевались друг над другом. Подтрунивали немножко – это да, но совсем беззлобно.

– Реджи, я тебя умоляю! – простонал кто-то, когда из ролика выяснилось, что этот самый Реджи уложил всего-навсего красного колпака. – И это, по-твоему, Охота?

– Это был здоровенный колпак! – беспомощно отбивался Реджи. – Он мне как напрыгнет на плечо! С ножом!

Все (ну то есть все, кроме меня) тут же принялись кидаться в Реджи попкорном. Если Охота была посерьезнее, ребята то и дело останавливали ролик, разбирали по косточкам все увиденное, задавали вопросы. Или подшучивали. Одна девочка, например, очень глупо выглядела в ролике: у нее в уголке рта торчал высунутый кончик языка, а она тем временем поливала громадных жуков очередями из маленького автомата.

А потом дошла очередь и до моего ролика. Я зависла, не донеся попкорн до рта. Только одна мысль крутилась у меня в голове: «Что они обо мне скажут?» Они-то все между собой друзья, а я чужая.

Тем временем ролик крутился; вот мы с Карли выставили защиты, вот на экране возник рой ноккеров. Кто-то ругнулся.

– А это еще… Что это за твари?! – выдохнул кто-то.

Ролик остановили, и все уставились на меня.

– Это… это томминоккеры, – писклявым голосом ответила я.

Только я это сказала – экран располовинился, и на правой половине всплыла вики-статья с картинкой о томминоккерах.

– Рудники и пещеры, – прочел вслух Трев.

– Излучают страх? Плохие новости для цивов, – обеспокоенно заметила Сара – та девочка с высунутым языком и автоматом.

Все опять посмотрели на меня.

– Они не выходят из-под земли, – уже более уверенно прибавила я. – Наши шахтеры даже пытались их выманить наружу: нипочем не идут. Сами они туннелей не роют, в подвалы пробираться не должны.

Ролик запустили снова, и все смотрели его жадно, внимательно, несколько раз ставили на паузу и засыпа́ли меня вопросами. Один парень сказанул кое-что неприличное насчет ноккеровых причиндалов (если честно, набедренные повязки у ноккеров – только для виду). И я тут же покраснела. И еще сильнее покраснела, когда Сара это заметила и давай меня дразнить. Тогда я осмелела и кинула в нее попкорном, а она поймала его на лету и с ухмылкой слопала. И все эти ребята вдруг сделались моими друзьями. Мне с ними было примерно как с Охотниками на Горе. Разве что здесь народ был не такой серьезный.

К тому времени, как в ролике дело дошло да нашего столкновения с глазуном, я уже чувствовала себя… можно сказать, как дома. То есть могла без особого напряжения отвечать на вопросы про то, какими средствами мы уложили глазуна. Мой ролик закончился, и мы перешли к следующему.

– А вы так каждый вечер собираетесь? – спросила я у Трева. Тот плюхнулся в кресло рядом, чтобы завладеть миской со сладким попкорном (слишком приторным, на мой вкус), и кивнул:

– Кому-то больше нравится смотреть на себя в одиночку, кто-то вообще предпочитает не смотреть. А мы любим делать разбор полетов все вместе. – Он поднял взгляд на экран: там Паулза бомбили кетцели, а народ хохотал и подначивал: «Давай врежь им!» Надо же, а я Паулза и не заметила. Вероятно, он не такой хвастун, как его братец. Паулз морщился, но ничего не говорил. – На самом деле такая движуха не каждый раз, – добавил Трев. – Просто сегодня выдался адский денек.

Я лишь кивнула в ответ.

Когда ролики закончились, несколько человек сели играть в карты. Кто-то собрался вокруг игроков поглазеть, кто-то просто разговаривал. Паулз помахал всем и ушел. На видэкране развернулась компьютерная игра: несколько человек начали ее у себя в перскомах. А я вдруг поймала себя на зевоте и поднялась на ноги. Пора в теплую уютную кроватку. Буду приходить сюда каждый вечер, если получится. Оказывается, и в этом рейтинге встречаются симпатичные ребята. До чего мило, что не все тут рвутся в лидеры, как Ас с приятелями.

Трев перехватил меня на выходе из гостиной.

– Ну как тебе? – поинтересовался он. – Придешь еще? – Я кивнула, и он расплылся в улыбке. – Здорово! Ты приходи, когда будешь в настроении, это никакое не обязательство, ничего такого. Но здесь тебе всегда рады. Удачной Охоты завтра!

– Удачной Охоты! – пожелала я в ответ и направилась к себе.

Я забралась в постель, выключила свет и попыталась сразу уснуть. Как же замечательно, что сегодня никто не погиб. И что моим куратором не стал Ас.

Утром я приложила все силы, чтобы прийти в столовую пораньше. Но Паладин меня все равно опередил. Он даже еду мне взял – такую же, как и себе, – и кивнул на поднос, когда я уселась радом с ним за стол:

– Вот попробуй. Уверен, тебе понравится. Мы такое ели у нас дома, только тут оно покачественнее.

Я поморщилась:

– Вот уж спасибо, котлету я предпочитаю натуральную.

Но кусочек я все-таки откусила. Котлета оказалась чересчур воздушная, но, как я уже говорила, клон-мясо – отличная основа для всего. Добавляем зелени и специй – и воздушная котлета идет на ура. И к ней еще фрукты, и йогурт, и кофелайк. Паладин пил его без всего, а я от души бухнула в чашку сахара и сливок.

– Какие будут указания? – осведомилась я, проглотив первый кусок.

– Сегодня мы по ту сторону Прайм-Барьера. Там есть участок, где Второй Барьер идет по воде, и там можно проскользнуть. Это место зовут Отстойником Пика. Приезжие, у кого нет работы, сперва селятся там. И местные, кто не нашел работу внутри Прайм-Барьера. – Лицо Паладина не изменилось, но голос стал как будто тверже. Значит, ему такой расклад не нравится. Мне тоже не очень по душе, что кого-то держат по ту сторону Прайм-Барьера, но я прикрылась лицом Охотника. – Ну, ты понимаешь: есть цивы… И есть другие цивы, – прибавил Паладин. Я внимательно слушала. – В Пике имеется столько-то работы и столько-то места. Потому, если у тебя нет тут родни, чтобы с ней воссоединиться, если ты приехал без денег и тебя не ждет тут работа, ты не можешь просто проникнуть за Барьер и поселиться по эту сторону. Сначала тебе придется приглядеть себе местечко за Барьером, пожить там среди развалин и поискать работу. Найдешь работу – добро пожаловать на эту сторону. Вот тогда ты и делаешься полноправным гражданином Пика. Но люди по ту сторону Барьера – они тоже цивы, и Охотники обязаны защищать их.

Я промолчала, а сама подумала: интересно, эти люди ведут себя так же, как мы на Горе? У нас там народ появляется из ниоткуда, ищет прибежища. И мы всех пришлых испытываем. Первое испытание: они проходят перед Гончими. Так мы удостоверяемся, что к нам пожаловал не переодетый Житель, не вор и не смутьян. Никогда не видела, чтобы Житель пытался прикинуться человеком, но смутьянов мы спровадили порядочно. Потом мы проверяем, не лентяй ли пришелец. «Мы» – это все обитатели поселений на Горе. Потому что мы на горьком опыте усвоили: от лентяя бед еще больше, чем от смутьяна. Мы выделяем новенькому участок под дом, рассказываем, что и как делать, даем самую малость материала и помогаем, но совсем чуть-чуть. Если у пришельца нет ремесла, ему надо быстро чему-то обучиться, а не получается – тогда ему прямая дорога в фермеры. Мы даем немного семян – и опять же чуть-чуть помогаем. И если у чужака дело не клеится не по его вине, то ему остается лишь пойти к кому-то в работники. Потому что задаром его никто кормить не будет.

А тут, выходит, случайные люди стекаются к Пику и хотят тут осесть – понятно, что с бухты-барахты такое не получится.

– К людям за Барьером так и лезут пришлецы, – пожал плечами Паладин. – Однако тут одно из двух: куча сомнительного народу заселяется либо в трущобы внутри Барьера, либо в развалины по ту сторону. Развалины чуточку поприличнее и более удобны для обороны. В любом случае чужаки притягивают неприятности, да и сами не прочь их создать. Поэтому те, кто тут за главных, решили: пусть лучше бедокурят по ту сторону Барьера. В основном там всякая мелкая шушера. Поодиночке они не опасны, но всей шайкой могут и накостылять.

– Как ноккеры, – улыбнулась я. – А какой боекомплект?

– Магия и железистый металл или сталь. Мелкие пришлецы, что пролезают через Отстойник, обычно только их и боятся.

– Значит, тот же арбалет, что и вчера, – рассудила я. – Стальная дробь для дробовика. – От пистолета скорее всего толку не будет, решила я про себя. – Пара длинных ножей, набор метательных ножей. Как думаешь, можно взять пару фунтов вот этого? – Я кивнула на сахарные кубики, которые только что кидала в кофелайк.

Паладин недоуменно моргнул:

– А это зачем?

– Приманка, – пояснила я. – Бестолковая мелкота из пришлецов часто обожает сладкое. Устоять не могут. Если они сами не выйдут, мы их выманим.

Паладин не сводил с меня пристального взгляда:

– Где ты этому выучилась? В смысле когда успела?

– В наших краях растут березы. Мы собираем сок, выпариваем воду, и получается сладкий сироп. Мелкие пришлецы вечно воруют сок из наших ведерок.

Мы так учим детей Охотиться. Крошечные твари сами не свои от сладкого сока. Мы ставим к березам желобки и ведерки, а пришлецы вьются вокруг берез, забыв обо всем на свете. И для железистого металла они легкая добыча. Сахар – безотказная приманка, как огонь для бабочки-мертвяка.

Паладин вбил все, что я сказала, в перском:

– Ладно. Как будешь готова, сразу отправляемся. Туда путь неблизкий.

Мы получили свои боекомплекты. У входа нас дожидался транспод с пилотом-военным. Паладин ни капли не удивился, из чего я сделала вывод, что транспод – дело обычное и его прислали не ради моей персоны. Вот и хорошо. Всю дорогу Паладин молчал; возле Барьера пилот нас высадил.

В опорах, на которых держится Барьер, есть двери. Через сам Барьер тоже можно пройти, это не смертельно, но довольно болезненно, поэтому лучше это делать на трансподе или в вагоне поезда. Я сама не пробовала, но слышала красочные описания: вся кожа у тебя словно горит огнем, а мускулы скручивает узлом. Человека это не убьет, а Пришлеца – да. Мы вошли внутрь ближайшей опоры; нас проверили на входе, потом на выходе, и мы очутились в Отстойнике.

С ума сойти можно.

Из окна поезда я ничего такого не видела. Похоже, власти нарочно задвинули пути подальше от этого Отстойника, и я могу их понять. Потому что тут все было примерно как сразу после Дисерея. Обветшалые постройки, часто заброшенные, зияли пустыми глазницами окон. Большая часть домов стояла в запустении, но в некоторых виднелись признаки жизни: вымытые окна и ставни, чтобы закрыть в случае атаки. Ближайший жилой дом охраняли: на камне у входа сидел одноногий старик. На коленях он держал арбалет. Старик и Паладин молча кивнули друг другу. Пахло чем-то неприятным. Плесень, сообразила я. Из заброшенных домов тянуло сыростью и гнилью. В горах я ничего такого не ощущала.

С этой стороны опоры дверь караулил военный, и к нему уже начала выстраиваться очередь. Очередь меня озадачила.

– А это что? – спросила я Паладина, когда мы миновали очередь и углубились в кварталы Отстойника.

– Очередь за однодневным пропуском в Пик, – отозвался он ровным голосом. – Несколько человек хотят что-то купить-продать, но большинство идут искать работу. Помнишь, я тебе говорил? Если есть работа, можешь жить внутри. У кого есть работа – тому сразу дают сертификат на маленькую квартиру.

Большинство людей из очереди смотрели без всякой надежды. Одеты они были бедно, в потертые линялые вещи – видно, что из плохонькой ткани. У нас на Горе ткань другая, и одежда тоже. Наша одежда треплется, если ее уже двое поносили и передали третьему.

– И многие ее находят? – спросила я. – В смысле работу?

Паладин пожал плечами:

– Двое-трое за день.

Я оглянулась через плечо. В очереди стояло человек пятьдесят, не меньше.

– Почему так мало?

– Потому что чаще требуются работники с квалификацией. Черную работу делают заключенные, и им никто не платит. – Лицо Паладина оставалось бесстрастным. – Заключенных предостаточно, ведь любого могут посадить на несколько лет – за долги, за препирательство с полицейским, по подозрению в государственной измене, или за подстрекательство к беспорядкам, или за связи с подстрекателями. У тех из очереди, кто найдет работу, возможно, когда-то работа была. Просто у них стало туго с деньгами или они попали за решетку. И чтобы не попасть туда еще раз, уже за бродяжничество, они предпочли слинять сюда, в Отстойник. Здесь они хотя бы законно получают свой дневной пропуск и ищут работу.

Паладин быстро сжал мою руку, а я ответила таким же легким пожатием: мол, я все поняла. Вокруг нас роятся камеры, они фиксируют каждое мое слово и движение. И даже за выражение лица можно получить суровый нагоняй от кого-нибудь вроде Оружейника. Паладину-то можно говорить все что вздумается, а мне нельзя: любым неверным словом или поступком я рискую навредить дяде. Поэтому я молча кивнула и зашагала дальше, по-прежнему демонстрируя налево и направо лицо Охотника. Значит, за госизмену можно легко угодить в тюрьму. Охотника вряд ли посадят, но все равно: любой мой комментарий чреват неприятностями для дяди и для меня. Поэтому лучше сменить тему.

– Как думаешь, что нас ждет сегодня? – поинтересовалась я.

Женщина развешивала на веревке изношенную и потертую одежду, ее охранял парнишка с внушительной рогаткой. Женщина заметила нас и помахала Паладину, а тот почти непринужденно помахал ей в ответ. Мальчик тоже махнул рукой, не отрывая взгляда от неба, откуда в любую минуту могла обрушиться опасность.

– В последнее время были одни кетцели. Хотя, возможно, грядут перемены, – ответил Паладин.

Я мысленно прикинула, какое сейчас время года.

– Или не грядут, – заявила я. – Ты гонял родителей, которые кормили детенышей в гнездах. Детеныши уже подросли, и родители будут учить их охотиться тут, на равнине.

Он поморщился, но спорить не стал:

– Пора призывать Гончих. Жду не дождусь поглядеть на твоих.

– А я на твоих.

Мы стояли на растрескавшемся и побитом асфальте – когда-то тут пролегала улица. Окрестные дома, похоже, пустовали. Судя по всему, тут был квартал двухэтажной застройки. Я начертала Письмена и бросила их наземь; Путь открылся, и мои Гончие явились во всем блеске своей славы.

Они окружили Паладина и внимательно его разглядывали. А Паладин разглядывал их.

– Святые угодники! Я-то думал, их подкрасили в студии.

– Нет, цвета настоящие, – рассмеялась я. – И даже светятся в темноте.

Эти слова его словно задели, но он ничего не сказал. Он начертал собственные Письмена, швырнул их на землю. И, когда открылся Путь, перед нами предстали четверо крылатых львов – совершенно белых, без единого пятнышка. Я знала, что это львы, потому что видела их на картинках. Хотя у львов из этого мира крыльев не водилось.

– Гавриил, Михаил, Рафаил и Уриил, – представил своих Гончих Паладин.

– Ча, Душана, Бэгце, Ченрезиг, Шиндже, Калачакра и Хеваджра, – назвала я своих. – Они сапотеки, а зовут их по-тибетски. И даже не спрашивай почему – я не знаю. Они появились на свет с этими именами, или сами себя так назвали, или они вообще смеха ради сказали мне, что их так зовут. Возможно, они выбрали имена в знак почтения к некоторым из моих наставников. А возможно, тибетские пришлецы и сапотекские – это одно и то же. Короче, я просто живу с этим, и все.

Паладин отдал честь моим Гончим. Его Гончие парили в воздухе. Такие белые, что глазам больно. Наверняка они светятся в темноте. Я уважительно поклонилась им, как Охотник Охотнику.

– Твои ослепят пришлецов одним своим видом, – хмыкнул Паладин, и на его лице мелькнула улыбка – нечастое явление. Он даже почти рассмеялся.

Ча фыркнул, посмотрел на Паладина и потрусил вперед, а остальные по привычной схеме разбежались в стороны, снова и снова обрыскивая путь впереди нас. Мои Гончие редко Охотились в городе – всего однажды, если подумать: нам надо было зачистить развалины. Однако в новом ландшафте они себя чувствовали как рыба в воде. Гончие Паладина осматривали все с воздуха. Уму непостижимо, как взрослый лев держится на таких крылышках. Впрочем, на Гончих ведь законы физики не распространяются.

«Он нам нравится», – раздался голос Ча в моей голове.

Ничего себе. До этого к Христовым они относились в лучшем случае с напускным равнодушием, а то и с открытой неприязнью. Но если Паладин понравился моим Гончим, это только к лучшему: ведь он будет моим куратором, пока Карли не поправится.

«Очень хорошо», – мысленно ответила я. Мы с Гончими слов попусту не тратили.

Гончие самостоятельно отлавливали всякую мелочь; они отлично справлялись и без нас. Гончие Паладина быстро сообразили, как лучше разделить обязанности. Мои Гончие вспугивают для них крылатых пришлецов, а сами они загоняют бескрылых прямо моим в пасти. Нам всего-то и пришлось пару раз уложить мелкую нежить; я пустила в ход арбалет со стальными стрелами, а Паладин – рогатку со стальными шариками, еще повнушительнее той, что была у парнишки при входе. Охота шла совсем как дома. Я привыкла так Охотиться и достаточно навострилась.

– Как начнешь Охоту-соло, я бы с тобой выходил разок в месяц, – сказал Паладин. – Попрошу оружейника, может, он позволит. – Он говорил своим обычным голосом, не таким напряженным, как прежде: мы шли уже по безопасной территории. Интересно, он догадался, как ошарашил меня рассказ про людей из очереди? – Моя стая не сумеет так гонять бескрылых, как твоя.

– Я к твоим услугам, – улыбнулась я.

Все утро я провела бок о бок с Паладином. Пожалуй, и мне бы понравилось Охотиться вместе. Охота-дуэт все-таки эффективнее. Да и веселее. На Охоте-соло чувствуешь себя ужасно одинокой. В Монастыре постоянно жили только трое Охотников; остальные, закончив обучение, разошлись по своим поселениям. Угодья у нас были огромные, поэтому после обучения мы всегда Охотились соло.

Мы прочесывали наши угодья с развалинами, а я между тем пыталась привыкнуть к мысли, что буду Охотиться не одна.

Вот только Охотиться с тем, к кому ты привязана, – это в каком-то смысле настоящая пытка. Ведь придется беспокоиться не только за себя, но еще и за своих товарищей. Я вспомнила, как это было ужасно, когда Карли вызвалась быть приманкой. А ведь к Карли я испытывала пока только симпатию: она мне помогала и отнеслась по-доброму. «Вот поэтому Охотники и Охотницы никогда не женятся между собой, – подумала я. – Если вообще женятся».