Глава 8

Я снова заснула. А потом, даром что в спальне и не было окон, я проснулась с рассветом – как всегда. Ну, или почти с рассветом. Ча, конечно, ушел. На Горе я почти всегда выходила в утренний дозор, поэтому просыпаться засветло уже у меня в крови, как мандалы на ладонях. Кромешный мрак выбивал из колеи, поэтому я с минуту неловко нашаривала выключатель возле изголовья. Со светом все вернулось в более-менее привычное русло. Я быстро собралась и проверила перском.

– Расписание, – произнесла я, рассудив, что должно же тут быть расписание.

И оно тут было. Перском исправно проинформировал меня, что через два часа мне надлежит быть в оружейне. Тут же раздался мелодичный звон, и по всем апартаментам разнесся безликий женский голос:

– Раде Чарм быть в оружейне в ноль восемь часов.

Ну что ж, заменит мне монастырские колокола. По крайней мере, не просплю.

Я напомнила себе, что я вообще-то Охотница. Моя служба все та же, и она тем более важна, раз цивы не понимают, что к чему.

По карте я отыскала столовую; там почти никого не было. Только я и Паладин. Союзником обзавестись не помешает, решила я. Надо же хоть с кем-то по-человечески общаться. Поэтому я направилась не к линии раздачи, а прямиком к Паладину.

– Вчера у меня не было возможности поблагодарить тебя за помощь, Старший Охотник, – официальным тоном провозгласила я. – Прости мне мою неучтивость.

Он уставился так, словно у меня выросла вторая голова:

– Да на здоровье. У вас там все такие вежливые?

– Невежливые получают по шее, – улыбнулась я.

Он засмеялся. Без этой своей суровости он казался другим. Как на картинках из книги про короля Артура, которую я однажды читала.

– Со мной ты, пожалуй, зря любезничаешь. Мне хоть и случается попасть в топовые, но другие Охотники меня не сильно любят.

Я пожала плечами:

– Значит, другим Охотникам не доводилось иметь дело с Христовыми. А в моих прежних угодьях целых три поселения ваших. И мы нормально ладим. Поэтому не вижу повода не ладить с тобой. И если на то пошло, я тут для всех деревня. Подозреваю, ты охотнее мне кое-что объяснишь, чем Ас.

Он смерил меня долгим задумчивым взглядом.

– Ладно, – наконец кивнул он. – Бери еду и валяй спрашивай.

И я пошла за едой. Какое счастье, тут хоть что-то знакомое. Яйца, например, – хорошие, натуральные. И жареный картофель тоже. Я набрала тарелок, вернулась к Паладину и уселась напротив. Он отодвинул свой пустой поднос и скрестил руки на груди – приготовился к моим расспросам.

– Топовый, культовый, все эти эфиры Охотников, – начала я. – Оружейник сказал, мы должны внушать цивам уверенность в безопасности. Но что значит «топовый» и «культовый»? И как вообще можно уследить за всеми этими каналами?

Он фыркнул:

– Мы тут все расписаны в рейтинге по популярности. Чем чаще смотрят твой канал, тем ты выше в рейтинге. Мы тут вроде гладиаторов. Знаешь, кто такие?

Я кивнула с набитым ртом.

– Культовый – это те, кто возглавляет рейтинг, – продолжал Паладин. – В других городах, кстати, тоже бывают яркие Охотники, и их эфиры передают тут вместе с нашими. В общем, у каждого Охотника и у всяких знаменитостей – музыкантов, художников, танцовщиков, актеров – свой канал. – Он покачал головой. – Некоторые каналы появились и пропали, но Охотничьи всегда действуют. И еще есть канал для Элит-Охоты. На эти индивидуальные каналы пашет целая индустрия.

– Но это же… ненормально.

– Да нет, это только кажется, будто все очень сложно. Если начнешь смотреть, сразу увидишь: чего-то дельного там всего на пару часов плюс еще прямые эфиры. А в основном крутят повторы. Я почти уверен, что так нарочно задумано. Это чтобы люди – не те, которые с деньгами и могут поехать куда-то и все себе позволить, а обычные люди, работяги, сидели и пялились в видвизор все свободное время. Пока они смотрят ролики, они опасности не представляют. И к тому же они делаются пассивными. Пассивные люди не задают вопросов. Они принимают на веру, что все хорошо, кругом безопасно, а пришлецы – это чудища из бабушкиных сказок, а не реальная угроза. Даже если зритель вдруг узнаёт район, где идет Охота. Но чаще всего не узнаёт. Секторы, где люди по-настоящему выходят наружу, показывают не часто. Да и то народ таким сюжетам не доверяет. Все считают, это наполовину фальшивка, если не целиком.

Я только поморгала в ответ. Ну и умный же он, этот Паладин. Мне бы до такого в жизни не додуматься.

– У нас тут примерно сотня Охотников, не считая Элиты, – продолжал Паладин. – Иногда больше, но не меньше. Три смены дозоров. И человек двадцать – двадцать пять самых популярных считаются топовыми.

А, вот что значит это словечко.

– А на камеру снимают всё-всё? – слабым голосом проговорила я.

Он скривился – чуть-чуть, но у меня на такие мелкие гримасы глаз наметан.

– Всё-всё. Когда нет чего-нибудь остренького, ведущие начинают строить догадки и делают намеки. Так что ты следи за тем, что говоришь и что делаешь. А то про вас с Карли много чего выдумают.

Мне захотелось упасть лицом в тарелку с яйцами.

– Ох, мамочки! – простонала я. – Да это хуже чем сплетни!

– Это сплетни и есть, только другого уровня. И на основе полной анонимности. Те, кто их распускает по комп’сети, скрываются за особыми идентификаторами. Никто ни за что не отвечает. – Он опять качнул головой. – Эфиры транслируются не только в Пике, и не только у местных Охотников есть каналы, но все же Пик – это… – И он замолчал, подыскивая слово.

– Пик – это пик, – подхватила я. – Как Голливуд до Дисерея.

– Dies Irae, – поправил он, чуть нахмурившись. – Вы, безбожники, вечно путаете.

– Но Дисерей все так называют… – И я неодобрительно покосилась на него. – Все, кроме вас, Христовых. Как ты его назвал?

– Ди-ес И-рэ, – по слогам проговорил он. – Это не был Апокалипсис, раз никто не вознесся живым на небо. Значит, это было что-то другое. Dies Irae – это по-латыни «день гнева».

Ничего себе новости. Я, конечно, Охотилась и для Христовых, но они при нас, «безбожниках», держали рот на замке. О своей вере они среди чужаков не распространялись. Особенно это касалось обитателей Укромья и Монастыря. Вероятно, из-за того, что звездный час Христовых обернулся страшенным провалом, а мы, то есть Охотники и военные – так уж получилось, – спасли их шкуры.

– Вот видишь, ты сам себе яму роешь, – беззлобно заметила я, надкусывая яблоко. – Ну, вся эта тема насчет «безбожников». Это очень грубо. Вы Христовые, ведете себя так, будто в целом мире, кроме вас, никто ни во что не верит. Будто бы, кроме вашего Бога, и верить не во что. А ведь это не так. Люди верят в разные вещи и в других богов – но они же все равно верят, и называть их безбожниками невежливо и вообще неправильно.

Интересно, разозлится он сейчас или нет? С тех пор как впервые встретила Христового, язык так и чесался им все это высказать.

Паладин хлопал глазами, словно каждое мое слово звучало как гром среди ясного неба и ему на все это и сказать-то нечего. А потом он прыснул от смеха:

– Да тебе палец в рот не клади, Охотница Рада!

– Охотник, ходящий вокруг да около, – мертвый Охотник, – глубокомысленно заключила я. – А ты правда зовешь Гончих ангелами?

– Только назло типам вроде Аса, – признался он. – Ну и чтобы дома всем было спокойнее. Хотя у моих Гончих есть крылья, а сами они обалдеть какие красивые.

Я тут же обзавидовалась:

– Твои летают?! А мои нет. Я их упрашивала, но Ча сказал, они такого не делают.

– А твои разговаривают?! Мои не умеют. Каждый раз, как им надо мне что-то сообщить, приходится играть в угадайку. – Он водил мокрым пальцем по столу, чертя простую мандалу. – Если выбирать между летать и говорить, я бы выбрал говорить.

– Разумно. – Мой первый день был так себе, но у Паладина наверняка все было еще хуже. – А как ты оказался тут?

– Так же, как и ты: мне велели – вот я и оказался. Ну, или немного иначе, потому что моим без церемоний заявили: или он, то есть я, приезжает, или мы придержим ваше снабжение. – Он помрачнел. – Это вы далеко на западе, а мы-то ближе к Пику, поэтому рано или поздно нам сказали бы что-то в этом роде. Наш священник вел переговоры. Надеюсь, он хоть что-то выторговал, и нам выкрутили руки не задаром.

– Ох, прости, – негромко и очень искренне ответила я. – Но почему Пик так делает?

– Потому что мы с моими Гончими та еще чума для пришлецов. Цивы смотрят на нас как на цирк, но Пику выше крыши нужны лучшие Охотники. – Он стер влажный рисунок ладонью. – Если оружейник тебе не сказал, то я говорю. За Барьерами мы в осаде. Пришлецы зарятся на весь континент и не забывают, что Пик – их главная цель. И ты не забывай. Что бы ни воображали себе люди за пределами этих стен, без Охотников даже целый арсенал «Геенн» их не спасет. Элита много делает, но их самих не так много, и к тому же они постоянно заняты чем-то таким, о чем цивам знать не положено. Мы нужны не меньше Элиты, а то и больше.

– А что тогда… – Я почувствовала, что сзади кто-то приблизился.

– Доброе утро, Паладин, – сказала Карли. – Могу принять эстафету.

Паладин развел руками:

– Доброе утро, Карли. Нет-нет, я на твою подопечную не претендую. Но если не боишься моего дурного на нее влияния, – готов помочь ей обвыкнуться.

Карли водрузила поднос на стол. Слова Паладина ее как будто не задели.

– Ты ее предупредил, чтобы до поры прикинулась младенцем с невинными глазками? А то репортеры живо баек наплетут.

Я вспыхнула. Паладин криво усмехнулся.

– Вроде того, – признался он. И снова обратился ко мне: – До цивов пока не дошло, и все об этом помалкивают, что на самом деле пришлецы поменьше, но тоже жутко опасные, проникают сквозь Барьеры. В самых удаленных районах, на краю фермерских полей. А потом они находят способы пролезть через Прайм-Барьер, сверху или снизу.

Я выпучила глаза и вся помертвела внутри:

– Что?!

Этого же не может быть! То есть обойти Барьеры еще, наверное, возможно. Возможно пролезть под ними или перемахнуть через них. Но чтобы пройти сквозь него!

Карли и Паладин кивнули.

– Вот поэтому у нас целая армия несет дозор на фермах и по периметру. И Элит-Охота тоже. Дела раз от раза все хуже, Элита то и дело перехватывает кого-то внутри Барьеров, а не снаружи. – Паладин стал мрачнее тучи. – Там тоже все снимают, но не всегда показывают. А если показывают, то говорят, будто это по ту сторону Барьеров.

Ясно, почему власти так озабочены умиротворением народа.

– Убитых пришлецов меньше не стало, – продолжил Паладин. – По крайней мере, за то время, пока я здесь. Ну ладно, это пока не драккены с гогами, но все равно попадаются и твари размером с лошадь.

– Те, что поменьше, как раз башковитые, – вставила я.

– Псаймоны все время выискивают тварей, которые проникли внутрь и затаились, – подхватил Паладин. – И в полицейском департаменте специальные люди их ищут. И еще мы. Гончим учуять тварь – раз плюнуть, поэтому нам все карты в руки.

Я снова растерялась. Псаймоны ищут пришлецов по эту сторону Прайм-Барьера? То есть они ищут Жителей?! По эту сторону?!

Паладин поднял взгляд на угловую камеру.

– Мне, пожалуй, пора. А то кто-то подумает, что мы втроем собрались не просто поболтать за чашечкой кофелайка. Удачной вам Охоты.

Что значит «не просто поболтать»? А, понятно. Они же все просматривают, что мы говорим, что делаем.

Карли сочувственно посмотрела на меня, когда Паладин официально отдал честь и удалился. Ему и правда подходило его Охотничье имя. Его облик как бы предполагал доспехи, и он двигался так, словно они были. Я вздохнула и сумрачно уставилась в стакан с соком.

– Я все это ненавижу, – прошептала я. – Эти камеры, эти рейтинги, эти тайны. Мне хочется домой. Но я надеюсь привыкнуть. Потому что должен же кто-то защищать людей – а кто, если не мы?

– Правильно мыслишь, – кивнула Карли. – Теперь ты понимаешь, почему твои первые дозоры будут по эту сторону Прайм-Барьера. Какое у тебя оружие?

– В смысле что бы я выбрала? – спросила я. – А бесшумность важна?

– Бывает важна.

Карли не сводила с меня взгляда. Я нутром чуяла, что это еще одна проверка.

– Для бесшумности – ручной арбалет. Потом девятимиллиметровый пистолет – это если жареным не запахнет. Шестизарядный револьвер – если запахнет. Пару ножей для метания – на всякий случай. Ну и дробовик с пулями-жакан – а то вдруг револьвера мало окажется.

Выпалив все это, я вперилась в Карли. Та кивнула:

– Плюс еще боеприпасы – и ты упакована. Я сообщу в оружейню: они соберут нам боекомплекты. Когда идешь на Охоту-соло, сначала узнаёшь, какие тебе выделили угодья, потом решаешь, что тебе нужно из оружия и одежды. Готова?

Я встала из-за стола:

– Всегда готова.

Наши Охотничьи угодья оказались по нашу сторону Барьеров. Дядя показывал мне этот район Пика у себя в кабинете: там располагались так называемые городские фермы. На фермы это, конечно, мало смахивало: гидропонные теплицы и пруды с тиляпиями, большие безликие строения, где в резервуарах выращивали овощи и клонов на мясо. Большинство людей едят пищу из пробирки, но и она бывает разная. Чем старше клетки родительской особи, тем хуже качество и вкус клон-продуктов. Первое поколение клеток от коровы или морковки – лучшее, а на пятом-шестом уже приходится прибегать к искусственным добавкам и красителям. Поэтому на фермах всегда держат настоящих животных, чтобы в любой момент можно было взять очередную порцию клеток. Только эти животные живут тут в стерильных условиях, не как на привычных мне фермах.

– Эта часть Пика – лакомый кусочек, – заметила Карли. Мы стояли на маленькой платформе, откуда открывался хороший вид на небольшие пастбища. Там бродили несколько коров, овец, свиней и немного домашней птицы.

– Легкая добыча для любителей мяса, – понимающе добавила я. – А скотине некуда бежать и негде прятаться.

Карли кивнула и спрыгнула с платформы. Я спрыгнула следом. Гончие обеспокоенно кружили возле меня – значит, они начеку, но пока ничего не учуяли. Сейчас они были в облике грейхаундов. Гончие Карли – их было только четверо – напоминали волков, сотканных из сумрака. И почему-то они не казались трехмерными. Карли давала им команды незаметными жестами.

– А эти мясные туши сильно перетрусят, если Гончие будут бегать среди них? – спросила я.

– Не сильно, – хмыкнула Карли. – Во-первых, к Гончим они привыкли. Во-вторых, они тупы, как пробки.

Я кивнула. Ча поднял на меня взгляд, приоткрыв пасть в ожидании.

– Искать, – велела я ему и остальным. – Будьте рядом.

Это означало не отходить дальше чем на выстрел. Многим пришлецам пули – что горошины, но не всем. Проверенное правило: если это не Житель, то чем мельче пришлец, тем больше вероятность его прикончить пулей или чем-то из железистого металла. У наших патронов всегда стальные гильзы, в дробовиках пули и дробь тоже всегда из стали. Все железное и стальное для пришлецов – сущий кошмар. Это случайно выяснилось во время Дисерея. А потом отыскались старые сказки и книги, где как раз это самое и говорилось о «сверхъестественных созданиях». Вот тут-то военные принялись всерьез шерстить библиотеки и копаться в фольклоре, народных преданиях, мифах и фэнтези. И оказалось, что многое оттуда – чистая правда. И всем этим премудростям из сказок стали обучать Охотников и Чародеев.

Гончие настороженно рыскали по аккуратным лоскуткам пастбищ, а мы с Карли шли следом. Мы тоже были начеку; Гончие бесподобны, но и пришлецам палец в рот не клади – некоторые из них умеют ловко выпрыгивать из ниоткуда и запрыгивать обратно. Мы зовем это словом «бацнуть». Гончие тоже могут бацнуть. Не всякие Гончие, но мои могут.

Все это время у меня в голове крутилась мысль: выходит, Жители умеют проникать за Прайм-Барьер? Мне приходилось убеждать себя, что это ничего не меняет, Охота будет как дома. На Горе нет Барьеров, и Жителям ничего не стоит объявиться среди нас, было бы желание.

Мы обошли огороженные пастбища без всяких происшествий – разве что спугнули и разогнали нескольких хобов. Ничего неожиданного: хобы – они как тараканы, от них нипочем не избавишься. С виду они похожи на сморщенных человечков, скрюченные и лысые, только размером с кролика. И они – редкий случай для пришлецов – носят одежду: остроконечные шляпы, кожаные штаны, деревянные башмаки и потрепанные льняные рубахи. Краем глаза я уловила какое-то движение: оказалось – парящая камера. Никогда к ним не привыкну.

Мы проверили пастбища и принялись обшаривать и обнюхивать каждый дюйм земли между строениями. Карли поманила меня и показала круглый люк в земле.

– Ливневый водосток, – пояснила она. – Не бойся: там, внизу, – всего лишь сточная вода. И подсветка, чтобы камеры могли снимать. Но если кто-нибудь прошмыгнул над или под Барьером, то он скорее всего отсиживается там и пережидает день.

Я подозрительно осмотрела люк. Из подземных ходов, по которым можно ползать, дома были только подвалы и рудники. Охотиться в рудниках мне никогда не нравилось.

Но меня никто не спрашивает, что мне нравится. Это же мои Охотничьи угодья. С тяжелым сердцем я наблюдала, как Карли открывает люк, а потом сама лезла следом за ней вниз по лестнице.

Что меня ждет в водостоке, я понятия не имела. К моему удивлению, это оказался довольно просторный бетонный туннель диаметром футов девять. По дну бежал ручей. Пахло всего лишь застоявшейся водой, никакой вони не ощущалось. И туннель очень неплохо освещался. Вот уж этого я точно не ожидала.

Карли заметила, что я во все глаза таращусь на свет, и с кривой усмешкой кивнула на лампы:

– Здесь парящая камера не годится. А без света снимать никак.

Ну да, понятно. Не просто лампочки, а целая осветительная система – все для удобства наших зрителей. Это же часть Охоты.

Наши Гончие тоже спустились в водосток. Гончие Карли спрыгнули, а мои бацнули.

– Паладину никогда не дают эти угодья, – сообщила Карли, когда мы двинулись вдоль туннеля. – Его Гончим здесь, внизу, трудновато. Зато на открытом воздухе они хороши.

Я только хотела расспросить, как выглядят Гончие Паладина, но тут Ча зарычал, и у меня внутри что-то предупреждающе екнуло. И я услышала негромкое «тук-тук».

– Ноккеры! – завопила я. – Щиты!

Я тут же взметнула свой, и он со щелчком встал на место. Карли тоже выбросила Щит, судя по яйцевидному искривлению воздуха у нее над головой. Гончие встрепенулись. По туннелю навстречу нам неслась серо-коричневая лавина из сморщенных человечков ростом мне по колено. Человечки были почти голые, всклокоченные, скрюченные, как древние старики, и уродливые, как растрескавшийся бетон. В руках они держали оружие с каменными наконечниками и жуткого вида каменные молотки. И еще у них имелись острые, как ножи, зубы.

– Что за черт! – прохрипела Карли.

Видимо, до этого ноккеры ей не встречались. А вот мне встречались. Мы с Гончими гоняли их так часто, что мне даже не надо было отдавать команды.

Яркое освещение все-таки давало преимущество, какого не было у нас в копях. Нас прикрывали базовые Щиты – парализующий страх, который испускают ноккеры, через них не проникал. А окажись здесь какой-нибудь полицейский или бедолага цив, который что-то чинил бы в этом водостоке, – страшно подумать, что бы с ними сталось. Мои Гончие, по моему примеру, притиснулись к стене, Гончие Карли тоже. Я разрядила в ноккеров дробовик, зарядила, опять выстрелила. Первый ряд ноккеров разметало в стороны тяжелыми пулями; те, что бежали следом, опешив, шарахнулись на ораву, напирающую сзади. Ноккеры повалились наземь, путаясь руками и ногами. Несколько драгоценных мгновений – и куча-мала превратилась в кровавое месиво. Ча и Душана бацнули к куче, остальные Гончие распределились между мной и ноккерами. Я оттолкнула Карли к стене и выбросила перед нами обеими Щит помощнее. И мои Гончие, как по команде, изрыгнули огонь.

Не тот симпатичный фейерверк, который они устроили в поезде, а ревущее пламя из геенны огненной – ничуть не хуже того, что изрыгают огнедышащие твари. Ноккеры, зажатые огнем с обеих сторон, дико заверещали на тысячу голосов. Кто-то в отчаянии бросился наутек, но бежать было некуда: кого щадило пламя, того настигали Гончие Карли или наши пули. Вскоре оставшиеся ноккеры бессильно повалились на бетон и в страшных корчах с воплями испустили дух. Жар стоял такой, что кожу ощутимо пощипывало, поэтому я и прижала Карли к стене, выставив Щит.

Буквально за пару минут все закончилось. Гончие захлопнули пасти, и пламя улеглось. Душана скакнул к нам через обгоревшие тела. Ча задрал лапу над мертвым ноккером и скакнул следом.

Карли уже тыкала мертвого ноккера – сразу видно тертую Охотницу.

– Что еще за нечисть? – спросила она.

– Ноккеры, или томминоккеры, – коротко пояснила я. – Живут в пещерах и шахтах. И, перед тем как напасть, они всегда стучат молотами по стене – не могут сдержаться.

Карли тряхнула головой:

– Кажется, я про них что-то мельком читала… Но так чтобы видеть – ни разу. Ни вживую, ни в роликах. Вот черт!

– Я же с западных гор, – напомнила я. – Там старые серебряные рудники, в которых еще кое-что осталось: медь или свинец.

– А тут у нас рудников негусто, – заметила Карли. – Только не говори, что эти твари умеют сами рыть ходы.

– Я о таком не слышала, – уклончиво ответила я. – Я их и видела-то разок, когда меня попросили их выгнать из шахты.

Для Охотника, который настороже, ноккеры не особо опасны. Но если Охотник вдруг не готов, а они налетят всем гуртом – ему не поздоровится. Вплоть до смертельного исхода. И это для Охотника – что уж говорить о циве или даже о вооруженном полицейском! Им тут же крышка. Потому что у ноккеров, как и у многих пришлецов, есть оружие, которое по природе и магическое, и псионическое одновременно: они излучают ужас. А есть твари, которые заставляют вас истерически смеяться, или вызывают головокружение, или вводят в соблазн. Если попадете под такое вот магическое или псионическое воздействие, пришлецы смогут из вас веревки вить.

Псаймон создаст защиту от псионической атаки, но против атаки магической ему в одиночку не выстоять. Как и против зубов, когтей и численного превосходства. И у Псаймона еще одна трудность: Чародей вроде меня сотворил заклинание – и тут же о нем забыл. А Псаймону нельзя терять концентрацию, иначе его защита рухнет. Поэтому Псаймоны если и ходят на Охоту, то только в сопровождении целого отряда военных.

– Так они только в шахтах живут? – спросила Карли, попинав ноккера кончиком сапога.

– Еще в пещерах. И, как выяснилось, в подземных туннелях. При свете дня они не показываются.

Сейчас, понятное дело, никто ничего не добывает в шахтах. Если вам нужен металл – вы наберете его из каких-нибудь развалин, оставшихся после Дисерея, или на свалках и мусорках из прежних времен. Правда, в рудниках еще остались драгоценные металлы; их вы так просто не найдете среди руин – разве только вам посчастливится напасть на ювелирный магазин, который по странной случайности не разграбили за пару веков люди или пришлецы.

– Они роятся, как пчелы, – прибавила я, ткнув обгорелое тельце стволом дробовика. – Скорее всего матка где-то тут и этот рой искал себе прибежище.

Пока я говорила, Карли делала заметки в перскоме. Закончив, она скинула дробовик с плеча и взяла на изготовку.

– Ты сегодня сделала себе рейтинг, детка, – усмехнулась она, когда мы огибали кучу тел, пахнущих палеными водорослями и горячим камнем. – Да и мне заодно – вот уж спасибо так спасибо. Подам заявку – может, ванную в порядок приведут.

Дальнейший путь по туннелю мы проделали, можно сказать, без происшествий. Гончие учуяли каких-то гигантских жуков, которых прикончили когтями, решительно отказавшись брать их в пасть. Мы подстрелили еще нескольких ноккеров: то ли разведчиков, то ли отбившихся от роя. Больше ноккеров вроде не наблюдалось. Мы вернулись тем же путем к нашему люку. Я заметила, что при виде лестницы Карли явно отпустило.

Мне, честно говоря, тоже уже хотелось расслабиться. В конце концов, перед тем как спускаться сюда, угодья мы проверили. Если мы даже кого-то пропустили или кто-то вдруг там объявится – это будет максимум дикая собака или пума, правда же?

Но пока я не в надежно охраняемом и стопроцентно защищенном месте вроде Монастыря или штаба Охотников, расслабляться рано. И даже в таких местах какой-то крошечный уголок сознания не дремлет. Там, где обучали меня, Охотники не воспринимают безопасность как должное. А здешние Охотники, воспитанные в цивилизации, воспринимают. В этом-то и отличие. Наш образ жизни беззаботным не назовешь – зато мы остаемся в живых.

Поэтому, когда Карли вдруг встала, я среагировала мгновенно.

– Гончие, взять! – рявкнула я. А сама схватила Карли за пояс и дернула вниз.

Она свалилась с лестницы на наших с ней Гончих. А я пригнула голову и не стала смотреть на то, что там, наверху.