Глава 7

Столовая, или, по-правильному, обеденный зал, очень напоминала наш общинный дом, только тут помещение целиком предназначалось для еды, а наш зал – для всего на свете, и поэтому он никогда не пустовал, в нем постоянно кто-то собирался. Школа, шитье одеял, песни, танцы – поводов было предостаточно: всегда находилось какое-то занятие, для которого обычный дом оказывался тесноват.

В глубине зала виднелось знакомое сооружение – линия раздачи. Мне такая пару раз попадалась на снимках в книжках по истории. Да и у нас дома есть что-то вроде линии раздачи, только здешняя гораздо навороченнее. У нас на общий обед все приносили свою еду, ставили ее на прилавок и двигались вдоль него, накладывая себе в тарелки всего понемногу. И здесь действовал тот же самый принцип, только еда была в одинаковых металлических контейнерах, а контейнеры вставлялись в прилавок, то есть это была единая конструкция. Над едой клубился пар. Значит, прилавок сам подогревает горячую еду, а холодную, вероятно, остужает. И тут самообслуживание: сам накладывай себе чего хочешь.

Карли подвела меня к линии раздачи, и я вслед за ней взяла ярко-синий поднос, белые фарфоровые тарелки, чашку (все одинаковые, совсем непохожие на нашу самодельную посуду) и приборы из нержавейки. И воззрилась на еду. А еды было ужас сколько.

Охотники едят много. Мы ведь сжигаем целую кучу калорий. Но чтобы слопать все это, нужна пара сотен Охотников, никак не меньше. И я уже скучала по домашней еде. Но как бы то ни было – передо мной еда, а сейчас я готова проглотить хоть кирпич, лишь бы его намазали маслом.

Карли дожидалась меня за столиком на двоих у дальней стены. Оттуда как раз открывался хороший обзор всего зала, а сами мы не были у всех на виду. Усевшись, я принялась за еду – и только тогда заметила больше десятка камер, которые, казалось, снимали каждый закуток. Неужели людям настолько нечем заняться, что они смотрят, как Охотники обедают?

– Почему нас все время снимают? – спросила я у Карли. Интересно было послушать еще чью-нибудь версию, не только оружейника Кента. Вдруг Карли скажет мне что-то новое.

– Не хотят пропустить что-нибудь интересное, – с усмешкой ответила Карли. – Да девяносто процентов отснятого выкидывают на помойку. Ты привыкнешь. Скоро перестанешь обращать внимание.

Вот уж не уверена.

В столовой уже собирался народ, и я исподтишка поглядывала на других Охотников. Наверняка они так же исподтишка поглядывали на меня.

– А кто это? А Элита тоже тут? – обеспокоенно осведомилась я. – Я как бы… – И вот тут пришлось соврать: – В общем, я не привыкла быть среди других Охотников.

Карли мое волнение, видимо, позабавило.

– Не переживай, освоишься, – хмыкнула она. – Сама не заметишь. Главное, не напрягайся, будь собой – и все у тебя получится. И да, Элита тоже живет тут, но мы их видим не часто, разве только Кента.

Оружейник Кент из Элит-Охоты! Надо придержать коней и думать, что спрашиваешь. Оружейник вроде бы все рассказал довольно точно, но вопросы-то у меня еще остались. И я накинулась на Карли: что значит, она будет моим куратором? А это надолго? Здесь есть еще кандидаты – или все уже настоящие Охотники? Умяв половину ломтища мяса, который с виду был клон-говядиной, Карли пустилась в негромкие разъяснения насчет остальных Охотников в столовой:

– Красный, желтый и синий – это Охотник Ларс. Ларс большой шутник, обожает розыгрыши, но не злой. Пурпурный, черный, красный – Охотник Бендел. Не будь он Охотником, занимался бы другими опасными безрассудствами. Синий, голубой и серый – Охотник Гарент. Гарент вечно экспериментирует с заклинаниями: иногда они работают, иногда нет. Белый, золотой и серебряный – Охотник Белый Паладин. Он из Христовых, поэтому мы привыкли звать его так, а не его обычным именем.

Белый Паладин выделялся на фоне остальных. Даже не из-за цветов: просто он был очень рослым и мускулистым для своего возраста – а казался всего на пару лет старше меня. Он обедал в одиночку; его белый наряд спереди и сзади украшали два огромных серебряно-золотых креста.

– Ишь, какой коварный, – съязвила я. – По виду-то и не скажешь.

Карли приглушенно фыркнула в рогалик:

– По мне, так он вполне ничего. Дело свое знает, не увиливает. А если парню приспичило носиться с фантазией, будто его Гончие – это ангелы, а магия – действие святой божественной силы, так на здоровье. Лишь бы пришлецов укладывал исправно. Хотя остальные его не очень-то привечают.

Кто бы сомневался. Нескольких Христовых я знала: они скрепя сердце приняли покровительство Горы. И при этом упоенно страдали оттого, что Дисерей не вылился в Апокалипсис, а их не вознесло на небеса. Христовых даже можно понять: они ведь всю дорогу твердили, что мир разлетится вдребезги – и так оно и случилось: только они-то ждали бонусов для себя – и не дождались. Пришлось им жариться заживо вместе с нами, безбожниками. Монахи мне это объясняли, когда я пару раз спасала шкуру Христовых, а в благодарность получала только фырканье да презрительные взгляды. И Учитель Кедо как-то заметил, что поскольку ангелы ни за кем не прилетели, то Христовые сделали для себя два пренеприятных вывода: или все их пророки и книги им наврали, или они такие же недостойные и грешные, как и мы, безбожники. Для истово верующего обе версии, прямо скажем, так себе.

С Белым Паладином все было ясно с первого взгляда: он из тех, кто счел себя недостойным и грешным. Иначе не сидел бы тут с крестами на груди и на спине. Может, это у него такое искупление или он пытается стать достойным. По виду ему всего-то лет восемнадцать-девятнадцать, а то и меньше. Волосы у него очень светлые. И чувствуется, что парень сильно не в своей тарелке.

– О-о, сейчас начнется, – вздохнула Карли.

В столовую вошли пятеро Охотников; их сопровождала женщина-репортер в кричаще красном костюме и крошечная парящая в воздухе камера – я про такие только слышала, а видеть не видела.

Охотник, говоривший с репортером, был одет в золотое, красное и белое. В почти белые очень длинные волосы с одной стороны были вплетены перья – тоже золотые, красные и белые. И с этой же стороны у него вокруг глаза блестела красно-бело-золотая звезда. Но раскраска и перья не скрывали того факта, что он и правда был сногсшибательно красив. Я на самом деле видела его тысячу раз: последние несколько лет он постоянно мельтешил в новостных эфирах из Пика. Только мне и в голову не приходило, что это Охотник. Я-то думала – какой-нибудь певец-рокстер.

– …да что вы, какая конкуренция! – говорил он женщине в красном. А та расплывалась в идиотской кокетливой улыбке. – Она сама сказала, что в основном это заслуга наших доблестных солдат в вооруженном локомотиве, а от нее требовалось только отвлечь пришлецов, чтобы ребята смогли дать хороший залп. Это ведь не настоящая Охота, верно?

Разумеется, это был Ас, и говорил он обо мне. Камеры пытались поймать мою реакцию на его слова. Но я хранила ледяное спокойствие и смотрела не на Аса, а на Карли.

– Кто есть кто в этой стае? – спросила я.

Она подавила смешок:

– «Стая» – это хорошо сказано. Малиновый, розовый и белый – Охотница Сьелль, которой очень хочется, чтобы все думали, будто Ас ее обожает. Желтый, коричневый и кремовый – Охотница Рейнд. Зеленый, синий и серебряный – Охотник Битен. Зеленый, салатовый и желтый – Охотник Паулз, младший брат Аса, практически его тень. Если старший тут – значит, и младший неподалеку. Оранжевый, коричневый и черный – Охотник Тобер.

Сьелль настолько же прелестна, насколько Ас сногсшибателен. Волосы у нее розовые, в тон одежде. Рейнд – надменного вида темнокожая и темноволосая женщина. Битен – темный, лысый и язвительный. Причем лысина – это вроде как прическа, а не генетика. Паулз – бледная копия Аса. У Тобера волосы скорее всего тоже крашеные – в черный, один из его цветов. Как и у Аса, у него перья в волосах – только его цветов, оранжевые и коричневые.

Ас подмигнул репортерше, давая понять, что интервью, в котором та едва ли хоть слово вставила, закончено. Репортерша разулыбалась еще глупее и жеманнее. Ас отвернулся от нее и обвел взглядом столовую. И увидел меня.

Ну, круто.

«Не наживай себе врагов, – мысленно одернула я себя. – Хотя бы среди тех, кто не настроен заведомо против тебя». С забияками мне дело иметь приходилось. Даже в Монастырь время от времени попадают задиристые ребятишки, и монахам требуется время, чтобы научить их вести себя прилично. Внутри у меня все напряглось, и адреналин брызнул в кровь, но в таких ситуациях я всегда опираюсь на то, чему меня учили. Не нападай первой. Используй энергию нападающего. Обрати эту энергию против него.

Ас направлялся прямиком к нам. Нет смысла притворяться, что я его не замечаю. Я села чуть прямее и изобразила самое бесстрастное лицо, на какое только способна.

– Ну, – саркастически изрек Ас, – вот и наша сверхновая звездочка. Глядишь, скоро скинет меня с первого места. Тебя как звать-то, деревня?

Я кротко моргнула:

– Очень приятно познакомиться с тобой, Старший Охотник Ас. Меня зовут Рада.

Он побарабанил пальцами по подбородку, словно что-то припоминая:

– Рада… Рада… как там тебя… Ах да. Чарм. Дядюшкина племянница, верно?

Я придушила рвущуюся наружу ярость. Если я взбешусь, Гончие решат, что меня надо спасать, и придут без призыва… А это никому не надо и причинит кучу неудобств – в лучшем случае. А в худшем Ас решит, что я зарываюсь.

– Не совсем так, Старший Охотник, – искренне сказала я. – Я бы предпочла сюда не приезжать. Дядю я не видела лет с четырех-пяти и до сегодняшнего дня. Пик-Цивитас великолепен, но мне больше нравится дома. В действительности я говорила префекту Чарму, что хотела бы вернуться в свои края и защищать тех людей, среди которых выросла. Однако он дал мне понять, что мой переезд сюда имеет большое значение.

Он целое мгновение таращился на меня, точно не веря своим ушам. А потом грубо расхохотался:

– Да ведь ты это всерьез!

– Конечно, всерьез, Старший Охотник, – очень тихо подтвердила я. И боролась я уже не с гневом, а с внезапно нахлынувшей тоской по дому. – Но раз уж я тут, у меня нет намерения скидывать кого бы то ни было с первого места. Я хочу Охотиться и жить со всеми в мире.

Он наклонился к самому моему лицу и слегка ухмыльнулся:

– Ладно, раз ты такая мирная, давай-ка расскажи нам, как уложила того владыку Жителей. На такое только Элит-отряд способен, и то в полном составе. – Я вздрогнула, а он закивал: – Ага-ага, весь мир думает, что это были драккен с гогом, но у нас-то тут эфир настоящий. Мы-то знаем, что ты сделала.

– Ас, – предупреждающим тоном произнесла Карли, – сейчас не время и не место.

– Нет, погодите! – перебила я, взмахивая рукой. – Это, наверное, не очень понятно выглядело на экране. Ничего такого особенного, если честно. Пришлец… я его не уложила – он удрал. Я правду сказала: не я его спугнула, а «Геенны». Если хотите знать, что сделала я, могу показать прямо здесь. Правда, этот фокус второй раз на Жителях вряд ли сработает.

Ас, к моему облегчению, совершенно обалдел. Все, кто сидел в столовой, мало-помалу подтягивались к нам. Вот и хорошо. Пусть-ка попробует теперь задираться.

– Фокус? – подозрительно переспросил Ас.

– Фокус, – кивнула я. – Там, откуда я приехала, у нас нет «Геенн» и всяких технопримочек. Поэтому мы учимся малой магией получать большой результат. Я обещала показать и покажу – прямо сейчас. Может кто-нибудь сделать Стену или хотя бы Щит? Не такой мощный, как у Жителей, просто для наглядности.

Ас оглядел своих приятелей, но вперед вышел Паладин.

– Я сделаю, – буркнул он.

Он нагнул голову, побормотал себе под нос что-то молитвенное – и перед ним воздвигся хороший крепкий Щит.

– Отлично, – одобрила я. – Ну вот смотрите, что я сделала. Тогда это было быстро. А сейчас я нарочно повторю медленно, чтобы все видели.

Я начертила в воздухе Письмена, которые обычно рисовала только мысленно, и запустила крошечное заклинаньице, чтобы оно продырявило Щит Паладина.

– Видите? Маленькая магия, совсем малюсенькая. Потихонечку, полегонечку. – Я подсветила заклинание, чтобы сделать его заметнее. Всем стало видно, как к Паладину примерно на уровне пряжки ремня приблизилось нечто вроде вращающегося диска и принялось истачивать Щит. – У Жителей столько мощи, что они даже не чувствуют такой ерунды. Капелька магии легко проскочит у них прямо под носом. Попытайся я взорвать Стену, Житель только укрепил бы ее, или покрыл новыми слоями, или отразил бы мои заклинания. Поэтому я поболтала с ним, чтобы потянуть время, а мое заклинание меж тем протерло дырку для «Геенн». А потом мы бухнулись на землю. – Я пожала плечами. – Не слишком героическое зрелище: куча-мала, и я прячусь в самом низу, под Гончими. – Охотники на меня только глазами хлопали. Видимо, им тоже мой подход оказался в диковинку. – Но, как я уже сказала… уловка, вероятнее всего, одноразовая. В таком виде она уже бесполезна, – извиняющимся тоном прибавила я. – Хотя зависит от того, разгадал ли Волхв мой фокус и рассказал ли о нем сородичам.

И тут все столпились вокруг меня еще плотнее. Всем захотелось посмотреть еще раз. Паладин отступил, явно вспомнив, что он не в своей тарелке. Ас опять завладел всеобщим вниманием и распорядился, чтобы мне сделали Щит для расковыривания. Я не возражала. Пусть командует сколько влезет, пусть красуется. Если ему это надо, то мне не жалко.

Я повторяла заклинание несколько раз, пока все не нагляделись досыта. Ас довольно ухмылялся, точно я была его дрессированной зверушкой и выдавала под аплодисменты невиданные трюки. Наконец все разошлись к своим столикам; я уже опять проголодалась. Ас, как мне показалось, смотрел на меня уже без враждебности. И точно: он протянул руку и слегка потрепал меня по волосам, точно маленькую девочку.

– Не так уж плохо, детка, – покровительственным тоном произнес он. – Отнюдь не плохо. Спасибо за наводку. – С этими словами он зашагал к линии раздачи.

Я же говорю, эти забияки все одинаковые. Отражай удар, отражай, отражай, пусть он думает, что одолел тебя, хотя вовсе не одолел. И никогда не пасуй перед ним. Прикинься ветошью, не стоящей того, чтобы изводить ее и даже думать о ней. «Слейся с пейзажем», – наставлял меня Кедо.

– Всегда пожалуйста, Старший Охотник, – почтительным тоном сказала я ему в спину.

Я подождала, пока он наберет еды, и сама пошла к линии раздачи, чтобы восполнить утраченную энергию.

Карли тоже пошла, но взяла только какой-то десерт. Когда мы уселись, она воззрилась на меня скептически. Я пожала плечами:

– Отразить удар – лучше, чем ответить на него, – пояснила я словами Учителя Кедо.

К моему удивлению, Карли улыбнулась:

– Да, ясно. Просто я надеялась, что ты не робкого десятка.

Внутри меня снова полыхнула ярость.

– Полезет драться, с удовольствием его размажу по забытой Жителями Стене, – коротко ответила я. – Но, сказать по правде, неохота возиться.

Карли усмехнулась:

– Давай доедай. Отведу тебя в твою комнату. А обратно тебя выведет перском.

Тут был какой-то «жилой сектор», и там каждому из нас отводилась комната. То есть я ожидала, что это комната. Но, когда перском отпер передо мной дверь, оказалось, что положены нам целые апартаменты – несколько комнат, и все для одного человека. Не привыкла я к таким просторам.

Я с полчаса слонялась по ним, охая и ахая. Столько роскоши я за всю свою жизнь не видела. У меня даже была своя ванная! Ванная – это первое, из-за чего я подумала, что, пожалуй, тут жить можно.

Все три комнаты были оформлены в оттенках серого, и внезапно меня осенило: это же мои цвета! Когда тут всё успели приготовить? Это сбило меня с толку и, честно говоря, даже напугало. Мне кажется, это ненормально – что все так носятся с одним человеком.

Хотя, надо признать, все вокруг выглядело ужасно соблазнительным. Полки в ванной оказались забиты всякими пахучими флакончиками, лосьонами и косметикой. В гостиной был релакс-уголок с видсистемой, диваном, парой кресел и парой маленьких столиков, заставленных какими-то непонятными абстракциями. В релакс-уголке обнаружилась охлажденная вода, фрукты, сласти, а еще тут висел шкафчик с орешками, горошком в васаби и всякой всячиной в контейнерах. Особая штуковина нагревала воду, и можно было вскипятить чай: нашлись баночки с травяным чаем и коричневым порошком. Порошок я попробовала на вкус: надо же, тот самый, из которого делают шоколайк. Красота.

В спальне был еще один видэкран. А сама спальня оказалась гораздо, гораздо больше моей комнатки в Монастыре. В моем монастырском жилище помещалась только кровать да сундук с одеждой. А в этой спальне поневоле ощущаешь себя маленькой. На кровати тут свободно улягутся двое или даже четверо, если целому семейству захочется спать в тепле. И вокруг кровати полно места – есть где походить. По обе стороны у изголовья стояли маленькие столики. Экран висел над изножьем кровати. Матрас на кровати выглядел вроде бы обыкновенно, но, судя по всему, сделан был из чего-то несусветного. Понятия не имею, что это за материал: сначала он словно бы прогнулся подо мной, а потом спружинил, в точности как и кресло. На кровати лежало серое одеяло из такой же ткани, как коконы в поезде. Одеяло здесь совершенно ни к чему – в этом здании поддерживается одна и та же температура. Так что одеяло скорее всего для красоты и уюта. Гардероб размером не уступал моей прежней комнатке. Внутри него – и тут я облегченно выдохнула – уже кто-то развесил мою старую одежду, даже ту, которую я сняла в душевой, причем ее постирали. Но, к моему неудовольствию, большую часть гардероба занимали новехонькие вещи моих цветов. Кое-что худо-бедно годилось для Охоты, но остальное… Похоже, кто-то решил, что я маловато набрала тряпья и надо бы приодеть меня по полной. А заодно внушить неуверенность. И ощущение неправильности. Полная «кояанискатси» – жизнь вне равновесия.

Первое, что я сделала, – приняла долгий горячий душ, попутно перепробовав все баночки, флакончики и мыла в ванной. И большую часть я забраковала. Да нет, я очень даже люблю приятные запахи. Но эти все какие-то не мои, и мне не хочется ими пахнуть. В конце концов я все-таки выбрала подходящий гель: травяной и совсем простой. Насчет косметики я боролась с искушением: всем ведь нравится хорошо выглядеть, верно? Но я не умею краситься. Дома мы всю косметику делали сами, и получалось что-то другое. Ладно, я еще освою эту науку.

Мне предстоял вечер наизнанку – это если сравнивать с моими вечерами в Монастыре. Там я бы съела незатейливый ужин в компании монахов, Учителей и других Охотников: у нас у всех на тарелках лежало бы одно и то же. Потом все, кроме Охотников, принялись бы за уборку и готовку. Охотник, даже если он не повстречался за день с пришлецом, нес дозор, а это сама по себе тяжелая работа, особенно зимой. Потому нас освобождали от домашних обязанностей. А после мы все вместе спустились бы в общинный зал. Если было что смотреть, мы смотрели ролики, а если нет, то слушали музыку; кто-то мог часок-другой позаниматься программированием; иногда мы крутили старые ролики из библиотеки или новые из почты. Я болтала с подружками, мы играли в игры. Многие девчонки приносили рукоделие, потому что свет в общинном зале был лучше, чем дома у большинства деревенских. Охотники обычно рано отправлялись спать: нам требовалось не только много еды, но и много сна. Монастырь и наша деревня, Укромье, выше границы снегов, и у нас всегда холодно. Поэтому я набивала грелку углями из камина, который горел у входа в кельи, и запихивала в постель. Пока я раздевалась, постель грелась. Зимой я засыпала моментально, а летом, бывало, лежала без сна и смотрела в окно. Иногда я видела там луну и звезды. Иногда случалась буря. И всегда был снег – как обещание, что никто не осмелится забраться сюда.

Но, как я уже сказала: сегодня предстоял вечер наизнанку. Я выключила везде свет. Натянула мягкую пижаму, которая ждала меня на кровати, взяла бутылку воды и включила видвизор. До чего непривычно: во-первых, смотреть видролики в одиночестве, а во-вторых, не думать, сколько тратится электричества. Но я буду их смотреть, потому что надо докопаться до сути.

И я принялась переключать каналы. Один, второй третий… по алфавиту. С ума можно сойти, сколько их. На букве «О» я вся похолодела, потому что… ну да, вот он, полюбуйтесь: канал Охотников. Примерно так я себе его и представляла, с учетом того, чего я тут наслушалась. Кроме общего канала, тут еще у каждого Охотника – и у тех, кого я уже видела, и у незнакомых – был личный канал. Я тут же включила канал Аса, и по ушам мне шибануло громкой музыкой. Ас был в каком-то темном месте, но там мерцали огоньки и плясала толпа народу. Строчка внизу экрана заверяла меня, что это прямой эфир.

Камеры и впрямь повсюду.

Ну и как без этого? Конечно, я включила свой канал. Любой бы включил, разве нет? Я даже побаивалась, что увижу саму себя, сидящую на кровати, но пронесло: показывали мой рапорт военному в поезде, а потом пошел сюжет из столовой – как я демонстрировала всем своем умение проковыривать Щиты. На самом деле скукотища для тех, у кого нет магического ви́дения, – а его у вас нет, если вы не Охотник и не Чародей. Магии же вы на экране не различаете. Потом стали крутить подправленную версию моей битвы с Пришлецом. И выяснилось, что я уже в первой десятке Охотников, на девятом месте.

Вот почему Ас так взбесился.

Я потыкалась в каналы других Охотников. Обычно показывали, что Охотник делает, вперемежку с информацией о рейтинге и трепотней видведущих. Если с Охотником происходит что-то интересное, как с Асом, то дают прямой эфир; если нет – показывают старые эфиры. Или еще интервью и докролики. Снова и снова одно то же: коротко звучат фанфары, потом возникает логотип Пика и Союзных Территорий и один и тот же голос произносит: «Охотники на страже! Пик и Территории могут спать спокойно!» Это уже откровенно смахивало на мантру.

Один из моих Учителей как-то сказал: «Остерегайся того, что повторяют слишком часто. Часто повторяемое начинает казаться правдой, хотя на деле не всегда ею является». Эту фразу повторяют и повторяют. Так значит…

Так значит – что? Наша задача – убедить цивов, что с нами им ничего не грозит. А для этого… Эта тема про звезд спорта все и объясняет. Эфиры делают нашу службу вроде как заурядной, обыденной. Ну подумаешь, Охотники, подумаешь, пришлецы! В то же время у цивов рождается уверенность, будто все тип-топ. Хотя на самом-то деле цивам много чего грозит не только по ту сторону Барьеров, но и по эту тоже. Их безопасность – липовая.

А дядя в курсе? Наверняка в курсе, ведь у него под началом все Охотники, которые не в армии. Он меня об этом пытался предупредить?

В Пике народу тьма-тьмущая. Мне даже не представить сколько. Люди тут как сельди в бочке, все в одной куче. И они все время настороже, все время ждут: а вдруг кто-то проломит Барьер?

Я прикрыла глаза, чтобы все хорошенько обдумать. Ладно, пускай все эти люди как стадо оленей. Олени всегда держат ухо востро, вечно всего боятся. Хрустнет ветка у тебя под сапогом, и олень вжих! – и был таков. А цивы… Они же постоянно в напряжении, ждут нападения. И стоит им только подумать, что на них напали, они кинутся врассыпную. Побегут сломя голову, не видя опасности, будут лезть под ноги Охотникам и устроят полнейший хаос.

Но мало-помалу они устанут бояться. И когда нагрянет настоящая опасность, бдительность их подведет. Единственный способ избежать этого – поддерживать в цивах уверенность, что все под контролем. Но если Охота – это больше развлечение, чем защита, то…

Гладиаторы – вот мы кто. Мы заставляем цивов забыть, что вообще-то Пик в осаде. Мы внушаем им, что наша служба… ну не то чтобы легкая, но она как спорт. Как состязание по стрельбе: бывает, и на состязании кого-то зацепит – экая невидаль. Мы убеждаем цивов, что даже если кто-то и проломит Барьер, то это пустяки. Ведь все эти пришлецы не опаснее злой собачонки. Поэтому, если вдруг прямо посреди города Охотник кого-нибудь уложит, цивы не разбегутся в поисках укрытия и не станут воплями распугивать всех вокруг.

Я снова подняла взгляд на экран. Страшно подумать, сколько же времени уходит, чтобы эти эфиры снять и смонтировать. А сколько народу их смотрит? Все поголовно? Нет, такую прорву каналов все поголовно смотреть не могут. Но все равно много.

До чего же все тут вывихнуто. Меня прямо пробило этой мыслью, и я вся помертвела. Штука в том, что мы, Охотники, здесь для того, чтобы… ох, было бы все просто и без затей, как дома. Но ведь нет. Вот взять меня: с одной стороны, я вроде бы Охотница. А с другой, – обманщица. Потому что мне предстоит обманывать цивов, вешать им лапшу на уши. А ведь я не приучена врать. Если вся моя жизнь отныне – сплошное вранье… Да пропади они пропадом, все эти роскошные ванные! Ничто в мире меня тут не удержит – сбегу при первой же возможности. Мне хотелось свернуться калачиком и разрыдаться. Для этого у меня имелись все резоны. И имелись резоны проделывать это не в одиночестве.

Я начертила Письмена, открыла Путь, и Ча медленно прошел по нему в своем собачьем обличье. Он смерил меня долгим взглядом и вспрыгнул ко мне на кровать. Я обвила его руками, и в этот самый миг он узнал, что меня гложет, и улегся рядом. А я разревелась в его шелковистую шерсть и потом наконец заснула, уткнувшись в его плечо.

Когда я проснулась, стояла тьма хоть глаз выколи. Из-за этого я сразу сообразила, где я, хотя бывает, что соображаю не сразу. Темнота дома и темнота здесь – это две совершенно непохожие темноты. И меня этой непохожестью ударило как обухом по голове.

Отныне мой дом – коробка без окон. А я в этой коробке – как игрушка, которую до поры аккуратно положили в ящик.