Глава 18

Наутро народ в штабе все еще ходил сам не свой. За завтраком почти никто не разговаривал. Но никто и не горевал по-настоящему. Паулз был первой потерей за долгое время, не считая Охотников из Элиты, и его товарищи не знали, что чувствовать по поводу его гибели. Сперва тебя накрывает леденящей волной: а ведь это мог быть я. Потом до тебя доходит: ну надо же, какой идиот – только он мог до такого додуматься. Потом приходит облегчение: фу, пронесло, ведь это мог быть кто-то из друзей. Такой вот получается коктейль из разных эмоций.

Мне сказали, что Охота в отряде была моим завершающим испытанием и теперь мне выделяют мои собственные угодья. Не Отстойник, но и не легкий участок где-нибудь в центре. Мне достается еще один промышленный район, застроенный жилыми домами без окон. Нет, это не тюрьма, объяснили мне, это социальное жилье. Там живут люди, которые сумели выбраться из Отстойника, получив постоянную, но низкооплачиваемую и утомительную работу.

Вообще-то эти люди могут жить где хотят. Но тогда им придется подолгу ездить на работу и с работы. Кто-то идет и на такое. Некоторые селятся подальше от Барьеров, в каких-нибудь районах посимпатичнее, и делят площадь и арендную плату с семьей или друзьями. Но большинство предпочитают все же не растрачивать заработок и жить в коробке, куда никогда не проникает солнечный свет, – лишь бы поближе к работе, на которой лично я бы удавилась.

Впрочем, если на то пошло, я мало чем от них отличаюсь. Тоже живу в коробке – в штабе нет окон. И мне совсем ничего не платят: все, что я могла бы заработать, забирает себе Охотничий корпус. Так что я тоже крепостная, как и жители безоконных домов. Правда, еда у меня получше, и меня обслуживают как богатенького цива, ну и вообще: с какой стороны ни глянь – вроде бы я вся в шоколаде. Вот только у меня нет ничего своего, кроме вещей, привезенных с собой. И мое время мне не принадлежит.

Хотя меня никто не держит. Вот уйду с Гончими и не вернусь, а штаб ничегошеньки поделать не сможет.

Мне нравится один писатель из прежних времен, так вот он сказал: «Свобода – это клетка, прутья которой позволяют вам летать». Я догадываюсь, что для горемык из Отстойника, которым повезло заполучить в городе работу, их каморка без окон – все равно что роскошные хоромы. Как для меня моя комнатка дома. Если живешь в развалине с протекающей крышей и согревает тебя только огонь, да еще в любой момент к тебе могут завалиться пришлецы, – эти безликие жилые ячейки покажутся сущим раем.

Я пришла в оружейню сообщить о новом назначении. Там уже была Карли; мы ухмыльнулись друг другу и стукнулись кулаками. Тут к нам вышел оружейник Кент, держа в каждой руке по листку бумаги.

– Изначально предполагалось, что ты возьмешь угодья Карли, а Карли отправится на Ф-22, – сказал он. – Это ваши назначения, но мы решили пересмотреть предписания компьютера. Мы меняем вас местами.

Карли почесала в затылке и пожала плечами:

– Если Радка не против, то и я тоже. Мне только проще на знакомых угодьях.

Оружейник кивнул.

– Обычно новичков, только выходящих на Охоту-соло, мы направляем на чьи-то угодья, где уже давно работают, – объяснил он мне. – Но у тебя больше Гончих, чем у Карли, и, кроме того, тот инцидент с вайверном показал, что ты и твоя стая вполне созрели для работы без напарников и на более опасном участке.

– Мы обе на приграничных угодьях. До штаба добираться долго. И ты ведь в курсе, что это значит, правда? – поинтересовалась Карли.

Я покачала головой:

– Это значит, тебе придется каждый вечер сражаться со мной не на жизнь, а на смерть за последний рыбный тако, – объявила она с непробиваемо серьезным видом.

Даже оружейник рассмеялся.

Так или иначе теперь у меня были свои угодья. Мы с Гончими вернулись к нашей старой отработанной схеме. Все как на Горе – с той лишь разницей, что здесь меня доставили к угодьям на трансподе, а дома я шла бы пешком или скакала бы на лошади. Я отпустила транспод и призвала Гончих. Мы встали как обычно: Ча и я в центре, остальные вокруг нас. Мне привычней сначала обойти участок по периметру, а потом двигаться вглубь. Если кто-то пытается скрыться, то, как правило, он удирает не на чужие угодья, а забирается поглубже в свои. Мы всегда так работали дома. Марк этим методом не пользовался, но ведь обычно он один нес дозор в целом Отстойнике. При таком раскладе нашу схему не применишь.

В Ф-22 оказалось полным-полно мест, где могут попрятаться разные паршивцы. Хотя на первый взгляд и не скажешь. Вдоль одной стороны участка тянулась узкая однополосная дорога. Если смотреть с нее на угодья, вроде ничего особенного: унылые дома да лужайки. Но с дороги-то видны только фасады зданий. Сунуть нос между домами никто, кроме Охотников, не решался. Мусор, лежавший здесь еще до Дисерея, разгребли только частично – чтобы хватило места построить фабрики и жилые кварталы. Всякие обломки по-прежнему громоздились тут высоченными грудами. И на этих грудах пышно росли деревья, кусты и сорняки высотой с меня. Так что спрятаться, прямо скажем, было где. Я проверяла: до того как угодья Ф-22 достались мне, они были ничейными, поэтому Охотники появлялись здесь раз в две недели. А участок прилегал вплотную к Отстойнику – значит, пришлецы могли проникнуть за Барьер несколькими способами, и не только поверху, как глазуны.

Понизу – тоже вариант. Если мы никогда не видели пришлецов, роющих туннели, это еще ни о чем не говорит. И меня что-то начали терзать подозрения насчет этих водостоков. Разузнать, где находятся люки, и проскочить сюда по водостоку из Отстойника – по-моему, дело нехитрое. Если Барьеры не действуют под землей… Или действуют, но на глубине, скажем, шесть или восемь футов… Пришлецы могут долго соображать, но рано или поздно сообразят. И повалят валом за Барьеры по водостоку, а никто и знать не будет. Вот тогда-то они и наделают дел.

Можно проворонить что угодно, если оно у тебя не на виду. Оно происходит себе, а ты об этом ни сном ни духом. Сколько в Монастыре старых книг, где рассказывается о военнопленных, которые бежали, сделав подкоп. И ведь они копали на глазах у стражи, которая стерегла их круглые сутки.

Мне не хватало Паладина, но, если честно, одной Охотиться хорошо. Смотришь только за собой, ни о ком другом думать не надо. А если вообразить, что дома без окон – это скалы и обрывы, то получается как у нас на Горе.

И точно как дома, в разных закутках прятались вредные малявки, которых надо сгонять в стаи. Они все летуны, засечь такую мелочь трудно, вот они и порхают через Барьеры. Например, феи – эти сродни гоблинам, только легкие и крошечные, не больше бабочки. И очень хорошенькие – пока не укусят. От их яда ранка тут же начинает гноиться, и даже слюна у них ядовитая. Если встретите фею, не сомневайтесь: в паре шагов их еще не один десяток. С феями я поступала по-простому: раскидывала сеть над всей стаей и затягивала книзу. Крепкая сеть, как для глазунов, тут ни к чему, можно размазать магию тонким слоем – количество магии то же самое, но получается не рыбачья сеть, а скорее паутина. Феи обожают кого-нибудь истязать, и мне повезло: я застукала их, всем скопом терзающими кролика. А они меня не заметили. Я набросила на фей сеть и притянула ее к земле. Феи даже ничего толком понять не успели. Я спустила на них Душану.

Пройдя по угодьям, я отловила еще шесть стай мелкой нежити. Теперь настало время проверить водостоки. Ой, да ладно! Я уж навоображала себе невесть что.

Думала, там кишмя кишат ноккеры. Но вместо ноккеров меня поджидали кобольды. Они вроде ноккеров, только меньше, слабее и пугливее. Целое племя кобольдов может разве что поранить ребенка. Дети у них любимая добыча, потому что детей легко напугать, а кобольды, похоже, кайфуют от человеческого страха. Но с Охотниками и Гончими кобольдам не совладать. Гончие, словно пастушьи псы, согнали их в кучу, а потом разделались с ними по-свойски. За весь день я хорошо если разок выстрелила.

Но мы прочесали очень большой участок, хотя и не все угодья. Я порядком выдохлась к тому времени, когда отправила сытых Гончих назад. Ф-22 куда обширнее, чем я представляла. Положа руку на сердце, не думаю, что мы одолели больше четверти. Карабкаться вверх-вниз по высоким мусорным кучам оказалось не так-то просто. В лесу работается куда легче.

Вернулась я довольно поздно: почти все уже поели. Но Марк все еще сидел в столовой и, увидев меня, расплылся в улыбке. И Карли тоже там была. Она победно помахала мне последним кусочком рыбного тако и с ухмылкой отправила его в рот. Я в ответ только закатила глаза. Нагрузив поднос тем, что осталось, я направилась к друзьям. Перском вдруг подал голос, и я машинально проверила, что там.

– Ну вот еще, не было печали, – раздраженно буркнула я. – А я-то верила, что в Пике все без сучка без задоринки.

Марк засмеялся. Вот забавно: с тех пор как мы с ним сделались напарниками, он стал смеяться гораздо чаще.

– Ага, на то и расчет, что деревня в это верит. А что там?

– Да ерунда. – Я откусила от квадратика, похожего на кукурузный хлеб. О, это же всамделишный кукурузный хлеб! Да еще с чили… Сегодня я почти как дома побывала. – Никак не разберутся с глюком в расписании. Меня сегодня отправили на Ф-22. Но по расписанию там должна быть Карли, а я – на ее угодьях. И мне пишут, чтобы я не верила расписанию, и велят дальше работать на Ф-22.

Сообщение было подписано оружейником, поэтому поводов для сомнений у меня не было. Карли взглянула на свой перском.

– Ну точно, то же самое, – кивнула она. – Какой-нибудь техник перепутал коды.

Марк кивнул, потягивая сок. Ему мое общество определенно было по душе. Вот и замечательно: Охота-соло – это прекрасно, но когда ты не в дозоре, хочется все-таки пообщаться с людьми.

– Такое хоть и не часто, но случается, – заметил Марк. – С полгода назад нас с Искрой в расписании тоже перепутали. Представь только Искру в Отстойнике!

Я раскопала в перскоме Искрин сегодняшний эфир. Она сидела и листала изображения экипировки на компьютере – страницу за страницей, много-много страниц.

– Ну, по крайней мере прикид у нее был бы что надо, – хмыкнула я, показывая перском Марку. Тот закатил глаза, но улыбнулся.

– Ты совсем вымоталась? – внезапно спросил он.

Мне тут же стало любопытно:

– Да не так чтобы. Ходила много, но мне не привыкать. А что?

– Я подумал, ты, наверное, в бассейне еще не бывала, – застенчиво произнес он. – И еще подумал: интересно, умеешь ли ты плавать?

Бассейн? Дома я плавала – в прудах, разумеется. И я приблизительно представляю, что такое бассейн: это как искусственный пруд.

– В бассейне не бывала, – подтвердила я. – А плавать умею.

– Не хочешь сходить? Это мое любимое место, где я отдыхаю. Сейчас вечер, там скорее всего есть народ, но не толпа. – Марк перевел взгляд на Карли. – И похитительница тако тоже приглашается.

– Давай! – радостно откликнулась я.

Плавать – это же здорово! Я даже не стала раздумывать, где взять купальник. Наверняка модельеры позаботились и об этом. Я сама купальников не заказывала, но это ничего не значит. Белье и ночнушки я тоже не заказывала, а у меня целая тонна и того и другого. Наши модельеры, если дать им волю, десяток-другой купальников мне обеспечат.

– Встречаемся в бассейне? – уточнила я.

Верный перском покажет мне дорогу.

– Договорились. – Марк казался очень довольным.

Ага, еще бы. Я от души похихикала про себя. Как ни крути, наш Паладин – Христовый, а у Христовых, насколько я знаю, пунктик насчет обнаженного тела. У этих ребят все строго. Но если плаваешь – вроде как не запрещается и самому в полуголом виде показаться, и на других посмотреть.

Мы оба уставились на Карли в ожидании ее ответа. Но та лишь помотала головой.

– Я откланиваюсь, – объявила она. – Пловчиха из меня еще та. Камнем ко дну не булькну – и на том спасибо. Радости я в плавании не вижу и воду предпочитаю горячую. Постоять подольше в душе, в ванне полежать – вот это по мне. А в бассейн я ни ногой.

Я вышла из столовой и побежала к себе. Кто бы сомневался: не один, а целых три купальника ждали меня в шкафу. Все, естественно, серебристо-антрацитового цвета. Я великодушно выбрала тот, который прикрывал побольше, чтобы не терзать Паладина. Хотя, признаюсь, был соблазн надеть купальник, состоящий в основном из веревочек.

Но Паладин очень милый, и я не стану вгонять его в краску своими прелестями. А то ведь ему придется глаза закрывать. Чего доброго, ко дну пойдет в борьбе с искушением.

Я перебросила купальник через плечо и припустила по коридору. Перском привел меня в неизведанную часть здания с пометкой «рекреация». Я сперва прочитала «рекремация» – и удивилась: при чем тут кремация, да еще и повторная? Только через секунду до меня дошло, что это никакая не кремация, а как бы восстановление, то есть отдых. Дома мы отдых так не называли. Мы использовали понятные слова: «развлечения», «забавы», «игры» и все в таком роде. Но что с нас взять – мы же деревня.

При бассейне было две раздевалки – мужская и женская. Смех, да и только. Учителя и монахи внушали нам, что не надо стыдиться наготы. В общинной купальне мы частенько сидели совсем голые. Вот честно: как уложишь парочку черных собак, ты еле на ногах стоишь, и все тело ноет, и сил у тебя только на то, чтобы стащить одежду, ополоснуться и нагишом плюхнуться в купальню – отмачивать в горячей водичке все свои ссадины и болячки. Даже если в купальне сидит в чем мать родила первый красавец на свете – тебе от этого, мягко говоря, ни тепло ни холодно.

Я вышла из раздевалки в необъятное помещение, где гуляло эхо. Под световыми панелями простирался гигантский цементный резервуар, наполненный водой. Чище воды я не видывала в своей жизни. Нет, наши пруды тоже чистые, и вода там приятно пахнет, но она не такая кристальная, как в бассейне. А тут вода очень искусственная. И очень притягательная. Меня уже ждал Паладин, облаченный в белые мешковатые купальные трусы. Надо признать, с мускулатурой у него полный порядок. Ладно, мне тоже есть чем похвастать. Пару лет назад на месте груди у меня было два жалких пупырышка, а сейчас и в купальнике показаться не стыдно. Неслышно ступая босыми ступнями, я подкралась к Марку и широко улыбнулась:

– А ничего себе лоханочка-то, знатная, верно, любезный? – пробасила я, изображая деревенщину, и Марк рассмеялся. – Водичка-то как – небось ледяная?

– А ты нырни и проверь, – посоветовал он. – Давай наперегонки.

Я фыркнула:

– Если наперегонки, тогда надо по правилам. Ныряем вместе.

Холодной водой меня не испугаешь. Вы же помните, откуда я. Горячей водой у нас можно разжиться только в источнике возле Монастыря. Или в купальне – но для купальни мы ее специально греем. Для меня вода холодна, если в ней плавает лед.

Марк оказался в спортивно-задорном настроении, так что мы устроили соревнования по всем правилам. Марк был сильнее и выше, но мне приходилось толкать по воде меньшую массу, и мы шли почти голова к голове. Я коснулась бортика сразу же после Марка. А потом мы лениво поплавали взад-вперед, поныряли по очереди – обожаю нырять, хотя ныряю не особо хорошо, – и еще поплавали. Наконец у нас у обоих сморщилась кожа на ладонях и нас приятно разморило – значит, будем крепко спать ночью. В бассейне плавали еще люди, но в основном не Охотники, а здешние служащие. Мне любопытно было на них поглазеть. Я понимала, что в штабе живут и работают разные люди – ведь, к примеру, еда же не из воздуха берется. Просто я никогда прежде не встречала никого из них. А они, судя по всему, были знакомы между собой, во всяком случае большинство. И они затеяли на другом краю бассейна игру с мячом и сеткой. Игра показалась мне забавной, но я уже подустала, да и странно было бы проситься к ним в компанию.

И мне подумалось: а ведь эти люди ведут себя так, словно ничего не случилось. Словно только вчера не погиб Паулз. Почему так? Неужели обычные работники штаба так невзлюбили Аса, что этой нелюбви перепало и Паулзу? Выходит, из-за Аса им и Паулза совсем не жалко.

Я вспомнила, что Джош говорил об Асе… Будто тот общался с ним свысока, как с мелкой сошкой. Вероятно, сам Паулз ни при чем. Все вокруг терпеть не могут его брата, и это само собой переносится на него.

Карма, подумала я. И мысленно на себя шикнула. Ас неприятный тип, но даже он не заслужил, чтобы у него на глазах умер близкий человек. Да еще такой смертью.

Мы с Марком разошлись по раздевалкам. Он не выказал желания провожать меня, поэтому переодевалась я без спешки. Но, когда я вышла, оказалось, что Марк меня дожидается.

Ну ладно, если честно – я обрадовалась. Хотя он всего-навсего торопливо обнял меня за плечи и сказал:

– Удачной Охоты тебе завтра, Радка.

Мне удалось обнять его, прежде чем он уклонился.

– Тебе тоже, Марк! – ответила я. – И спасибо!

Кажется, у меня появился лучший друг – это Марк. И старшая сестра – это Карли. Я шагала к себе, глупо улыбаясь во весь рот. И сразу завалилась спать, не удосужившись даже заглянуть на свой канал.

На третий день я вычислила: на Ф-22 мне требуется четыре дня. И я приблизительно представила, как надо нести дозор. Естественно, надо избегать предсказуемых приемов, а то пришлецы посмекалистее живо меня раскусят и обставят. У меня имелась карта водостока, и это помогало, когда мы с Гончими спускались под землю. Я изо всех сил старалась быть непредсказуемой, но не могла избавиться от ощущения, что я не столько Охочусь, сколько распугиваю нечисть, которая шныряет по подземелью. И это не давало мне покоя. А еще больше не давало покоя растущее подозрение, что где-то есть проход в водосток. Может, это и не огромная дыра, но малявки туда проникают в больших количествах. К четвертому дню я уже строила в уме планы, как мне временно заблокировать какие-то части туннеля – так я смогу загонять тварей в тупик, а уж этого они точно не ждут. Хорошо бы штаб разместил на водостоке пропускную систему наподобие шлюза. Вдруг мне удастся уговорить кого-нибудь из руководства?

В шахте я бы сама справилась, но тут ведь водосток. Со шлюзом есть загвоздка: в нем будет застревать все, что сливается вместе с водой. А это значит, нужно будет время от времени посылать человека, чтобы он все чистил, и тогда… Нет, это не вариант.

Кажется, что Пик-Цивитас обладает безграничными ресурсами. Но в том-то, по-моему, и беда, что нет. Иначе люди не томились бы в Отстойнике. Мы с Ча копошились в очередной куче булыжников, выискивая мелкоту под корнями, а я меж тем размышляла о «стоимости» своих планов. Сколько понадобится энергии и материалов на мой замысел? Я сама себя-то толком убедить не могу, а еще собираюсь убеждать кого-то в штабе.

Перском внезапно разразился сигналом тревоги. Прежде я от него такого сигнала не слышала. Я развернула перском к себе, и механический голос из динамика заскрипел:

– Тревога. Тревога. Угодья ФФ-12. Угодья ФФ-12. Ближайший Охотник, на помощь. Ближайший Охотник…

ФФ-12? Фабричная ферма-двенадцать? Я знаю, чьи это угодья! Это Карли!

Я не ближайший Охотник – до ФФ-12 много миль. Миллион миль – и все же я пустилась бегом во весь дух. Потому что не могу же я стоять и ждать, когда моя лучшая подруга зовет на помощь.

Откуда ни возьмись передо мной возник Душана и встал у меня на пути. Я с разбегу врезалась ему в бок и отпрянула. Я хотела заорать, чтобы он убирался и дал мне дорогу, но тут Ча поддел меня носом между ног и вскинул Душане на спину. Как на лошадь!

Душана куда больше лошади. Но я в жизни не ездила на нем верхом. Он не предлагал, я не просила. Однако с помощью Ча я взгромоздилась Душане на спину, вцепилась в колкий шипастый гребень, который был у него вместо гривы, и плотно обхватила ногами его бока.

«Держись!» – сказал Душана в моей голове.

Наверное, это был третий или четвертый раз, когда он заговорил со мной – обычно Ча говорит за всю стаю. Понятия не имея, что затеяли Гончие, я пригнулась и вцепилась в гребень еще крепче.

Мне скрутило кишки, легкие вывернулись наизнанку, а глаза едва не повыскакивали из орбит. Потому что Душана бацнул. Бацнул, понимаете, да? Со мной на спине!

Бацнуть с седоком – нам о таком даже Учителя не рассказывали. Я изо всех сил боролась с головокружением и пыталась усидеть на месте. Если бы не это – точно хлопнулась бы в обморок от изумления.

Мы приземлились, словно Душана играючи взял препятствие. Я с трудом осознала, что мы провели вне прямой видимости примерно милю, и тут он снова подобрался и сделал это еще раз. А потом еще раз. Барабанные перепонки и желудок настойчиво твердили мне, что я умираю. Мозг отказывался воспринимать то, что видели глаза. В известной мере из-за того, что глаза продолжали что-то видеть, будучи плотно зажмуренными.

Наконец череда прыжков прекратилась. Душана застыл как вкопанный. Я сползла с него, и меня стало тошнить. Но главное – я понимала, где мы, я узнавала угодья Карли: это место возле люка, ведущего в водосток. Люк был открыт. Одна из Гончих Карли лежала возле него мертвая. Когда меня прекратило рвать, я кое-как поднялась и побежала к люку, Гончие следовали за мной по пятам. Ча и Шиндже бацнули впереди меня, только я взялась за ступеньку лестницы. Случилось что-то страшное, я это сразу поняла, потому что свет не горел. Времени на спуск по ступеням нет, надо рискнуть, и я съехала вниз по лестнице.

Впереди выли мои Гончие. Когда они воют так пронзительно – значит, столкнулись с чем-то жутким и опасным. В кромешной темноте я ничего не видела. Зато чуяла запах крови. Но чем бы там ни пахло, без света туда нельзя. Спасибо Искре за науку – я ученица прилежная. Без долгих раздумий я вскинула руку и с силой выбросила вперед светящийся шар, вроде маленькой шаровой молнии. Шар ударился о потолок и завис там, испуская сияние.

Раздался хриплый визг. Кто-то большой по-паучьи кинулся прочь от света.

Вампир.

Не думайте, вампиры вовсе не те красавчики из старых книг и роликов, что смотрели и читали до Дисерея. Вампиры могут представать в любом обличье, но это иллюзия, они достигают этого силой мысли. А на самом деле они примерно семи футов росту, лысые, тощие, голенастые. Руки у них длинные, костлявые и когтистые; болтаются, как на шарнирах. В общем, вампиры очень напоминают известную картину «Крик». Мне даже иногда приходило в голову, что, когда художник ее писал, его, должно быть, посещали видения из Потусторонья. У кричащего существа на картине рот беззубый, а у вампиров полно острых зубов – вот и вся разница. И это выдумки, будто они прокусывают две крошечные дырочки на шее жертвы, – нет: они разрывают жертве горло и пьют кровь взахлеб.

Вампир склонился над кем-то лежащим на земле, и я уже знала, что это Карли. Рядом виднелась еще одна мертвая Гончая. Я заорала от ярости. Гончие даже не успели ничего предпринять: я собрала побольше манны и сотворила заклинание для стрелы-молнии. Спустя полмига стрела отделилась от моей руки и понеслась словно маленький метеор. Она со звоном ударила по вампиру и расплескалась ярким сиянием.

Стрела-молния ударила его очень неслабо: его подбросило в воздух, и он отлетел футов на десять. Не успел он приземлиться, как я сотворила новое заклинание и врезала ему по башке так же, как когда-то глазуну. Только сильнее.

Намного сильнее.

Хрустнул проломленный череп. Но вампира даже так надолго не вырубишь. Вырубить его можно только одним способом. Я саданула его третьей молнией, а Ча тем временем всунул мне что-то в руку. Мои пальцы сомкнулись на деревяшке. Конец острый – то, что надо. Мы с Гончими подступили к вампиру.

Они успели раньше меня. Схватили его за руки-ноги и потянули в стороны, распластывая передо мной, – как щенки, вырывающие друг у друга тряпичную куклу. Я встала над мерзкой тварью и, ослепленная гневом, со всей мочи всадила деревянный кол ему в грудь, целясь между ребрами слева. Вампир заверещал от злости и боли. Но, конечно, я еще не добралась до сердца – а ведь только так можно его убить. Я вытащила пистолет и, ухватив за дуло, принялась рукоятью как молотком вколачивать кол в тело вампира. С каждым ударом все глубже. Наконец я пробила ребра и, дойдя до грудной клетки, последним ударом пронзила ему сердце.

Тварь завизжала. Предсмертный крик вампира – это то, услышать чего и врагу не пожелаешь. От него разрывается голова; будто кто-то засаживает гвозди тебе прямо в уши. Я прижала к ушам ладони, но это не помогло. Вампир корчился, тянулся ко мне, все еще пытаясь меня прикончить, но Гончие мертвой хваткой держали его за запястья и щиколотки, крепко уперев лапы в землю. Поэтому вампир мог лишь извиваться и визжать. И наконец – наконец! – дернулся в последний раз, уронил голову и умер.

Гончие отпустили его. А я метнулась к телу Карли, уже ничего не видя из-за слез, потоком заливающих мне глаза.

Тварь почти оторвала ей голову. Должно быть, она истекла кровью за считаные секунды.

И у меня снесло крышу. Я запрокинула голову и завыла, как собака.

Потом я словно куда-то провалилась. Помню, что появились двое старших Охотников – из тех, с кем я пару дней назад болтала в гостиной, обсуждая наши Охотничьи ролики. Они помогли мне подняться по лестнице. Оба рослые чернокожие накачанные парни; Булат и Молот – вот как их называли. Они что-то мне говорили, что обычно говорят в таких случаях, но они и сами порядком расклеились – просто всем вместе легче держать себя в руках. Потом появился винтокрыл, и двое медиков уложили в него тело Карли. А я снова заплакала, и Булат обнял меня, прижал к груди и дал мне вволю попсиховать, побить себя кулаками и пореветь, пока горло не заболело. Я кашляла и хрипела, и нос у меня заложило так, что я едва могла дышать.

Потом я опять куда-то провалилась. Откуда-то возник Паладин, он обнимал меня за плечи. Он открыл дверь в мои апартаменты и легонько подтолкнул меня внутрь, но я вцепилась в его руку и взмолилась:

– Не уходи!

Он вошел вместе со мной, и мы сели на диван, и я снова плакала. А Марк ничего не говорил – он только поил меня апельсиновым соком. Он позволил мне поплакать и наговорить сквозь слезы всякой ерунды вроде «это несправедливо», как будто этому миру есть дело до справедливости.

И наконец я всхлипнула:

– Ну почему Карли?! Она ведь была умная! Как она могла…

И вдруг Марк сделался очень-очень тихий. Настолько тихий и неподвижный, что я даже перестала всхлипывать. Таким человек обычно становится, если догадался о чем-то ужасном и не знает, как об этом сказать и говорить ли вообще.

– Ты чего? – резко спросила я. Горе отступило, и мне вдруг стало страшно. Все мои инстинкты надрывались, подавая сигналы тревоги. Потому что, если кто-то молчит при тебе с таким вот зловещим намеком, тут волей-неволей перепугаешься.

– Нести дозор на тех угодьях должна была ты, Радка, – медленно произнес Марк.

Я сразу поняла, о чем он.

И помертвела.

Вампир попал туда с чьей-то помощью. Только так, иначе и быть не могло. Вампиру не проникнуть через Барьеры – нужно, чтобы кто-то помог ему перебраться поверху. Или нужна дыра. И это не Карли должна была погибнуть.

На месте Карли полагалось быть мне.