Глава 11

Транспод высадил нас перед зданием, с виду не отличавшимся от других: такое же высокое и функциональное. Но спереди оно все светилось: плоская стена была чем-то вроде громадного экрана для проектора. И показывали на этом экране нечто невиданное. Изображение невероятно изысканного фасада дворца, точно подогнанное под размер здания, казалось настолько убедительным, что только на ощупь можно было понять: все эти резные орнаменты из листьев и завитушек, все эти фигуры – проекция. А над входом красовались настоящие резные буквы высотой в целый этаж: ШТРАУС ПАЛАЦЦО.

В общем, мимо не пройдешь.

Из трансподов то и дело выпархивали люди: мужчины во фраках, как Джош, и женщины в еще более немыслимых платьях, чем у меня. Но все камеры, завидев нас, вмиг потеряли интерес к шикарной публике и тучей слетелись к нам. Вы под наблюдением, назойливо напоминали они, все смотрят на вас. А ведь я об этом чуть не позабыла: в ресторане камеры все-таки были не на виду.

Мне сделалось жутковато; я не на шутку напряглась. И как бы это выразиться… чувствовала себя очень сильно не в своей тарелке. Одно платье какой-нибудь здешней красавицы стоит больше, чем целое поселение на Горе зарабатывает за год! Это же вообще ни в какие ворота! Но ведь ничего не рождается из ничего. Откуда у людей деньги на роскошные вещи? Такие гардеробы оплачиваются либо наследственными капиталами, либо чьим-то трудом, верно? Ведь даже то платье, что на мне, я заработала своим трудом.

Мне все лез в голову тот маленький оборвыш из Отстойника. Сколько лет он мог бы нормально питаться за одно такое платье?

Но толком поразмыслить об этом у меня не получалось из-за всеобщей суматохи. А может, так и было задумано, чтобы отвлекать таких пытливых, как я. Небось тут нарочно все такое соблазнительное. Как моя ванная.

Мы прошли в дверь и очутились в просторном зале, примерно в два этажа высотой. В глубине зала виднелась лестница, а по обе стороны от нее расположились барные стойки с напитками. Пальцы Джоша легонько сжали мою ладонь. Мы поднялись по лестнице и встали на вершине. Мы смотрели на зал. Зал смотрел на нас.

Музыка звучала отовсюду: тут, наверное, магические аудио- и видсистемы. Я и вообразить себе ничего подобного не могла. На меня снова накатил страх: вот-вот кто-нибудь уличит меня в обмане и выставит вон.

Вдоль стен высились золоченые арки; их не было только над широкой лестницей. Внутри арок под сумеречным небосводом зеленели восхитительные шпалерные сады, залитые светом, – в точности как на снимках времен до Дисерея. Потолок был в виде звездного неба. Возле стен, прямо под арками, стояли столы и стулья всех видов и размеров. Однако большая часть зала предназначалась для танцев. Поверите ли, напрягалась я ничуть не меньше, чем в присутствии Жителя-Волхва. Друзья предупреждали меня, что тут все по-особенному. Только вот как именно по-особенному?

Сейчас звучала не очень быстрая музыка, и пары в зале кружились как цветы, подхваченные неторопливой рекой. У кого-то получалось лучше, у кого-то хуже. Тут хочешь не хочешь оробеешь!

– Пойдем? – спросил Джош под неусыпным оком камер.

Он, наверное, уже тысячу раз это проделывал, потому что легко и непринужденно влился в ряды танцующих. Я и пискнуть не успела – а мы уже кружились по часовой стрелке в общем потоке.

Поначалу я пыталась почувствовать, что сейчас сделает Джош. Для Охотника это не такая уж легкая задача: мы не очень сильны в непосредственном чувствовании, наш конек – предвосхищение. Каждый Охотник должен предвосхитить действия пришлеца, то есть просчитать все на пять-шесть шагов вперед. Но в какой-то момент я поймала нужную волну у себя в сознании, и все встало на место. Теперь я могла немного расслабиться и оглядеться. Я очень старалась не разевать рот при виде этого блистательного, великолепного… всего. Ну, и тут меня опять повело из-за Джоша. Потому что он обнимал меня за талию, и это было вовсе не как с тем блондином-инструктором. Рука у Джоша была теплая, и держал он меня как-то по-теплому. От него пахло чистотой и немножко кедром.

Танец закончился, но тут же начался следующий. Ладно, я-то в отличной форме – но сколько продержится Джош? Не может же у него быть подготовка, как у Охотника. Такой подготовки ни у кого не бывает, даже у гонцов. Попробуйте-ка побегать по угодьям с утра до ночи при полной амуниции – танцы вам после этого покажутся детской забавой. Мне ничего не стоит танцевать часами напролет.

Но цивы-то пешком больше полусотни ярдов за раз не одолеют. Для них танцы, должно быть, нешуточное испытание. После четвертого танца раздался аккорд, который всем, кроме меня, что-то сказал. Пары рассыпались; мужчины принялись кланяться, а женщины приседать в хитром поклоне – называется «реверанс». Их пышные юбки стелились по полу. Мое платье было не такое пышное, поэтому я сделала реверанс, не придерживая подола. Свет потускнел, зато зажглись лампы на столах, и пейзаж в арках сменился на ночной сад со светлячками и горящими свечами.

Хоть я и понимала, что сад ненастоящий, что это лишь проекция, все равно ничего не могла с собой поделать: краем глаза все выслеживала пришлецов.

Появились девушки, одетые во все черно-белое. Юбки у них были немыслимо короткие, а на головах топорщились изогнутые белые шапочки. Официантки, догадалась я. Пока я внимательно изучала все вокруг, Джош что-то заказал. Он этого словно не замечал.

В центре зала зажегся свет, и на середину выпорхнула пара – оба до того красивые, что глазам не верилось. Она – в платье со шлейфом длиной ярда три поверх юбки с целой горой оборок и пышным хвостом сзади, и все сшито из золотого атласа. Он тоже был в золотом атласе, только не в смокинге, а скорее в военной форме – с кучей всяких затейливых финтифлюшек спереди, с развесистым аксельбантом на плече и плоскими эполетами, украшенными бахромой. Дама подхватила шлейф и быстрым изящным движением заткнула его за пояс. Грянула музыка, и пара начала танцевать. У меня глаза стали с чайные блюдца; я еле заставила себя не таращиться.

Ясное дело – профессионалы. О профессиональных танцах мы дома слышали немало и старались не пропускать, когда их показывали. Это и на видэкране потрясающе смотрится, а когда вживую – прямо дух захватывает. Но пора и честь знать. Я не без труда оторвалась от великолепной пары, не переставая вполглаза поглядывать в их сторону, старательно изображая на лице восхищение (впрочем, не факт, что у меня получалось). Тем временем я изучала лица других людей. Большинство в зале лишь мельком поглядывали на танцующих. Кто-то разговаривал. Кто-то украдкой косился на нас и прочих Очевидно Важных Персон. Над людьми вились камеры, и люди прилежно играли свои роли. Как и во время танцев. А танцующих, похоже, ничего не смущало. Охотница с Псаймоном отвлекли всеобщее внимание, но, судя по всему, выступление профессионалов тут не является такой уж сенсацией. Они лишь заполняют паузу, пока остальные переводят дух и освежаются напитками.

Жалко, я не предложила Джошу сходить куда-то еще. Куда-нибудь, где развлекаются обычные цивы, где мне было бы проще слиться со всеми и не выделяться. Но что сделано, то сделано. Это же часть моей службы, верно? Если бы существовала серьезная-пресерьезная опасность, никакой Охотник не резвился бы на танцульках. А если резвится – значит, опасности нет. Все то же умиротворение цивов. И все-таки рядом Джош, а он куда симпатичнее любого парня из нашей деревни, и, похоже, ему нравится быть тут со мной. И даже если он вынашивает тайные замыслы насчет подобраться ко мне поближе – пускай. Мне с ним тоже хорошо. Если Кей увидит это в роликах – спорю на что угодно: она будет сидеть и вслух комментировать. Давать мне советы, как правильно охмурить парня.

Ну и потом – здесь же так потрясающе! Я только и делаю, что рот раскрываю. Внутри меня подпрыгивала маленькая девочка, которой не терпелось сломя голову поноситься по залу, сунуть нос в каждый угол, потыкать пальцем в невиданные наряды, разузнать, как это у них получился такой настоящий сад, и засыпать вопросами профессионалов.

Нам принесли напитки. Они оказались с пузырьками; у меня язык чуткий, и я тут же уловила легкий привкус алкоголя. Но как будто его немного, так что не страшно. Я вопросительно покосилась на Джоша.

– Шам’панское, – пояснил он. – Это вроде вина.

Ага, вино-шипучка. Мне бы лучше минералку, но, подозреваю, в этом месте с ней туговато. Я осторожно отпила шам’панского. Джош придвинулся поближе и заговорил:

– Несколько танцев от перерыва до перерыва называются «сет». В каждом сете полагается менять партнера. Тебе надо будет танцевать с тем, кто пригласит тебя, а я приглашу какую-нибудь другую даму. И мы танцуем с ними до конца сета. А на последнем танце я снова приглашаю тебя.

– А я танцую только с мужчинами?

Джош кивнул:

– Точнее – с партнерами в мужских костюмах. Здесь могут быть чисто дамские парочки, но одна из такой пары все равно одета как мужчина. Если тебя и пригласит дама, то только в брюках. – Он пожал плечами. – Тут все построены и вышколены не хуже, чем в армии.

Я кивнула. Ничего из ряда вон выходящего. Хотя с точки зрения равноправия как-то это не по-честному. В смысле у нас дома и девушки могли приглашать, не только парни. И почему меня не может пригласить девушка-в-костюме-девушки, если ей вдруг захотелось? И почему это в танце ведет непременно мужчина? Вести должен тот, кто танцует лучше, я так это понимаю. Хотя они же в этих платьях как колокола. Две женщины в колокольных юбках – ох и придется бедняжкам попотеть! Я еле сдержалась, чтобы не прыснуть. Нет, две партнерши в платьях – это тот еще цирк.

Профессионалы закончили исполнять танец и поклонились под плеск аплодисментов. Свет зажегся уже во всем зале, мы отставили пустые бокалы, и народ толпой повалил к нашему столику. По чистой случайности ко мне в сутолоке оттеснили одного пожилого мужчину. Меня прямо досада взяла: что за хамство в самом деле! И я, назло всем, коснулась локтя старика, давая понять, что намерена танцевать с ним.

Он сперва удивился, потом обрадовался, потом смутился, а потом снова обрадовался. Его дама вся расплылась в улыбке и разве что в ладоши не хлопала. Казалось, эта пара пришла сюда именно потанцевать. И это меня сразу к ним расположило. Если уж нынче я главный трофей, то пусть я достанусь тому, кто меня заслужил.

И старик на зависть всем остальным повел меня танцевать. Прогремел громкий аккорд. Теперь я знала, что партнерам полагается в этот момент поклониться и присесть в реверансе. Мы все это проделали, потом встали в надлежащую позицию – и понеслось.

Моему кавалеру до Джоша было далеко. Но он получал такое удовольствие, что и я невольно веселилась вместе с ним. Он наслаждался танцем, и мало-помалу все вокруг перестало вгонять меня в ступор. Я даже уловила что-то похожее на шабботние танцы в общинном зале. Когда мой партнер ошибался, я повторяла его ошибку – и все выглядело, будто так задумано. Танец закончился, и старик поблагодарил меня, пожав мне руку:

– Охотница Рада, вы восхитительны! С вами я самому себе казался…

– …джентльменом, каковым вы и являетесь, – подхватила я. – И было очень весело.

Только я успела это произнести, как меня перехватил следующий кавалер. Вот уж настоящее трепло! Весь танец болтал без умолку, но это было даже неплохо: шажки он делал маленькие, за ним легко было повторять и одновременно отвечать на его вопросы. Как мне Пик-Цивитас? Не правда ли, совсем не то, что горы? А как я… А что я думаю по поводу… А не хочу ли я…

По-моему, так наседать бестактно, и у нас дома этого типа сочли бы назойливым. По всей вероятности, он уже подсел на мой канал и следит за каждым моим движением, то есть за тем, что я делаю на людях. И это, видимо, дает ему ощущение, что он уже часть моей жизни и имеет полное право узнать о ней побольше. Я держалась невозмутимо, на вопросы отвечала учтиво и даже с интересом. Делала вид, будто с этим болтуном мне так же весело, как с пожилым кавалером. Я помнила, как Учителя вели себя, когда при них заговаривали о чем-то, что обсуждать не стоило. Они уклонялись от вопросов так же, как уклонялись от ударов своих противников. И при первом удобном случае я перевела разговор на своего партнера. Надо сказать – к его удовольствию.

Кавалеры сменяли друг друга, пока наконец Джош не пригласил меня на последний танец в сете. Потом по залу опять закружились профессионалы – на этот раз две пары. Женщины почему-то танцевали на носках – по-моему, не самый удобный способ. Мне даже и в голову не приходило, что можно так танцевать: это же вопреки закону тяготения!

Джош заметил мой озадаченный взгляд и фыркнул:

– Я собирался кое-что спросить у тебя про Белого Паладина – но это так, чисто из любопытства. Я вижу, ты увлеклась балеем. Или как его? Балот? Нет, точно не балот. В общем, забыл, как он называется. Этот танец не танцуют – на него смотрят. Обычно они разыгрывают целиком эти… ну… пьесы. Как в театре, только это сплошь танец. Его совсем недавно начали реконструировать по роликам и книгам, обнаруженным четыре года назад.

Артисты протанцевали перед нами короткую пьесу, а я все время ломала голову, как они ухитряются удерживать равновесие, стоя на носках. Не говоря уж о том, чтобы танцевать. И все это без магии. Я, кстати, даже вычислила пьесу, и довольно быстро: это был «Отелло» Шекспира. И в этом самом балее тоже все закончилось плохо – но при этом так ослепительно, что грусть получилась не такая, как в пьесе. Джош дал мне спокойно досмотреть балей, а потом начался сет, где он был моим единственным кавалером. Теперь уж мне было с чем сравнить, и я убедилась, насколько здорово он танцует. И сказала ему об этом. Одна его рука лежала у меня на талии, а второй он сжимал мою руку – и это было восхитительно. Но про это я промолчала. А то еще подумает, что все это для меня значит больше, чем он думает, что оно для меня значит, и…

Ох, ну почему я не Кей?!

И почему нельзя ни о чем сказать прямо?!

– А где ты научился так танцевать? – наконец пробормотала я.

Он скорчил рожицу:

– Я жульничал.

Я хихикнула, скрывая разочарование:

– Но как можно жульничать, обучаясь танцам?

Он отпустил меня и быстро побарабанил по виску:

– Я же Псаймон, не забыла? Прошерстил мозги одного из профессионалов. С его разрешения, конечно.

Ну и чудеса! Никогда не задумывалась, что память тела тоже можно прочесть. Хотя почему бы и нет? Ужас какой. Поневоле начнешь верить всяким историям, которые рассказывают у нас дома: будто бы Псаймон умеет так подражать человеку, что его и родная мама не узнает.

Надо было что-то сказать, но мне ничего не шло в голову. И я решила сменить тему:

– А ты бы пришел сюда еще раз?

Но Джош от ответа увильнул:

– На самом деле это вопрос к тебе.

А что мне ответить? Он же сам выбрал, куда меня поведет; если дать понять, что мне тут не очень – еще расстроится. Но все это… А была ли это его идея? Вдруг это дядя решил, что так я быстрее сольюсь с другими Охотниками?

– Здесь очень даже мило, – промямлила я.

В следующий раз, если он случится, я уже не буду такой пришибленной и напряженной. И возможно, уже буду лучше понимать, чего хочет Джош. А если у меня насчет него появится уверенность, то я смогу действовать в стиле Кей. И у меня получится сказать вслух всякие правильные вещи, и он все поймет, и тогда ему самому захочется сойтись со мной поближе.

– Значит, придем еще раз. – Джош смотрел куда-то поверх моей головы, или мне так казалось. – Но как бы то ни было, мне напоминают, что у Охотников день начинается рано. Поэтому на сегодня, боюсь, это последний сет. Твои фанаты будут разочарованы.

И снова у меня в голове прозвучало: на тебя смотрят. И тебе никуда не деться.

– Да, мне не стоит слишком задерживаться, – согласилась я, ощущая незримое присутствие камер. – Я готова ехать назад.

В этом месте я приврала. Вовсе я не хотела возвращаться в штаб. Мне хотелось остаться тут и кружиться в танце до упаду. И узнать о Джоше больше. И в особенности мне хотелось обвыкнуться, перестать напрягаться и начать понимать его чуточку лучше. Вот что сейчас случилось: Джош получил какой-то сигнал? Или другой Псаймон что-то передал ему через мою голову? И то и это может быть.

Снаружи нас поджидал транспод; мы сели в него и умчались. Джош закрыл окна приват-шторами и немного стряхнул с себя невозмутимый вид.

– Извини, что пришлось так сильно тебя загрузить сегодня. Ну, ты понимаешь: и Палаццо, и званый ужин…

– Все очень даже мило, – повторила я. – Но я думала о тех людях, что живут в моих нынешних угодьях, о своих соседях дома, о моей подружке Кей. Никто из них ничего подобного не видел. Я и сама ничего подобного не видела. Мы даже не подозревали, что кто-то живет вот так. – Я слегка закусила губу и сдвинула брови. – Кей бы от всего этого очумела. Она бы сказала, что это бал Спящей Красавицы.

Я была сбита с толку. В голове у меня неотвязно крутилась только одна мысль: я никогда к этому не привыкну. Не хочу привыкать. Не хочу зевать со скуки при виде нарядов за бешеные деньжищи или украшений из ценных металлов. Ведь сколько голодных можно накормить на такие деньги, сколько закупить боеприпасов, чтобы защищать людей по ту сторону Барьеров!

– Служба есть служба, – твердо сказал Джош. – Помни об имидже. Помни, что у тебя должен быть имидж и тебе надо над ним работать. Если вольешься в поток – сможешь держать высокий рейтинг, не привлекая внимания.

Я кивнула. Джош вроде бы не был посвящен в то, что дядя отстучал мне при встрече. Однако сейчас он сказал примерно то же, только другими словами. Выходит, дядя поделился с ним частью наших секретов?

Он высадил меня у входа в штаб и, помогая выйти из транспода, поклонился и поцеловал мне руку. Я вспыхнула. Джош забрался обратно в транспод и умчался, а я отправилась к себе. У себя в апартаментах я стащила свой наряд, бросила его в прачечный желоб и залезла под душ. Горячая вода смыла макияж, и я превратилась из сказочной принцессы, которую видела в зеркале, в обычную себя. И словно бы даже в голове прояснилось. Мысли стали более моими.

Я посмотрела в глаза своему отражению и мысленно дала клятву никогда не становиться женской версией Аса. Если такое случится, я больше не увижу в зеркале себя настоящую.

– Сегодня утром разделимся. Ты держись неподалеку, а то мало ли – вдруг кому-то из нас понадобится помощь. Но в то же время и поодаль – чтобы это зачли как Охоту-соло, – говорил за завтраком Паладин, поглощая котлеты с подливкой. – Следующий этап твоей аттестации.

Я сказала «угу», хотя удивилась: надо же, как быстро меня переводят на Охоту-соло. Мне ведь едва успели разъяснить, что к чему.

– И еще кое-что, – продолжил Паладин. – Раз мы вдвоем, теперь мы можем забраться в Отстойник поглубже, дальше, чем я заходил один. Сказать по правде, даже не знаю, от чего тебя предостерегать, потому что сам не показывался там уже больше года.

Что ж… У нас на Горе есть умники. Умники бывают двух видов: те, кто ловко умеет выживать, и те, кто прочел много книг. После Дисерея среди нас поселились и те и другие, и до сих пор примерно так все и осталось. Поэтому среди моих педагогов – это я не про Учителей сейчас говорю – нашелся один, который обучил меня описывать мир с помощью цифр. То есть меняется что-то вокруг тебя – и цифры тоже меняются. А тут это вообще легко: и считать самой не надо – все сделает компьютер. И я велела перскому выдать мне кое-какие цифры.

– Что бы ни было год назад, сейчас дела явно ухудшились, – рассудила я. – Сегодня утром я сделала запрос перскому, чтобы он показал мне Охоты за последние пять лет. Четыре года все было более-менее спокойно, а в этом году с каждым месяцем все хуже и хуже. Цифры нарастают очень постепенно. Не скажу, что столкновений в этом месяце стало вдвое больше, чем ровно год назад, однако процесс идет. Столкновения учащаются, и рискованные ситуации тоже – медленно, но верно.

У Паладина глаза полезли на лоб.

– У меня было такое предчувствие, – задумчиво произнес он. – То есть ты хочешь сказать, что оно у меня неспроста?

– Ага, – кивнула я.

Паладин закусил нижнюю губу. Потом побарабанил пальцами по перскому.

– Причины возрастания активности пришлецов за последние шесть месяцев, – запросил он вслух.

– Перенаселенность: вероятность пятьдесят четыре процента, – откликнулся компьютер. – Приказы ЦОУ: вероятность пятьдесят два процента. Кровная месть: вероятность сорок девять процентов. Прочее: вероятность до двадцати процентов.

– ЦОУ? А что это? – осведомилась я.

– Центр оперативного управления. Имеются признаки того, что Жители действуют слаженно. То есть у них тоже есть что-то наподобие ЦОУ, как у нас в армии. – Паладин поскреб затылок. – Хотя сам я никогда не встречал никаких доказательств. Но это ни о чем не говорит. И я не догадался справиться у перскома по поводу моих опасений.

– Я в этот раз прихвачу несколько гранат, – заявила я. – Но может понадобиться что-нибудь посерьезнее, типа Элит-отряда, или артиллерии, или прикрытия с воздуха, или хотя бы еще одного Охотника. Как думаешь, нам предоставят артиллерию и поддержку с воздуха?

– В Отстойнике вряд ли. Разве только какая-то тварь попытается снести Барьер, – честно ответил Паладин. – Или кто-нибудь такой же опасный пролезет внутрь.

В этот раз транспод доставил нас к другой части Барьера. Если память меня не подводит, где-то неподалеку мы уложили базар гоблинов.

В этот раз дверь, через которую мы прошли за Барьер, никто не охранял. И очереди из желающих очутиться на безопасной стороне тоже не было. Да и сама безопасная сторона оказалась на редкость безлюдной. Несколько огромных зданий без окон – скорее всего что-то промышленное – высилось вокруг еще одного огромного здания без окон. Паладин кивком указал на центральное здание.

– Тюрьма, – коротко пояснил он. – А вокруг нее фабрики. К фабрикам ведут подземные туннели. Люди здесь заперты в бетон и железистый металл. Поэтому пришлецам внутрь не пробраться. А что до заключенных… Ни одна тюрьма от побега не застрахована. Но кому охота бежать, если сразу окажешься на виду у всех, кто тут рыщет? Как лазерный луч в угольной шахте.

Весьма убедительно.

Местность тут была разгромлена еще больше, чем те кварталы, где мы Охотились в прошлый раз. Как будто тут вообще не ступала нога человека. Это не значило, что она тут не ступала. Это значило, что человек не оставил следов. Все здешние обитатели тщательно скрывались от посторонних глаз.

У меня на поясе висели гранаты. Даже дома они не были обязательной частью боекомплекта. Я вооружалась гранатами, только если мне предстояла очень нешуточная Охота. Или иногда – если требовалось взорвать что-в горах. Но для этих целей мы чаще пользовались самодельными тротиловыми шашками.

Эти гранаты были меньше тех, к которым я привыкла. Оно и к лучшему: сумею их забросить дальше. Для гранаты дальность броска – все-таки важная штука.

По ту сторону Барьера мы с Паладином разделились. Мне он сказал продвигаться туда, где мы несли дозор в прошлый раз, а сам отправился осваивать «неизведанную» территорию. Я начертила Письмена и призвала Гончих; мы с ними следовали нашей привычной соло-схеме. Шесть из семи Гончих заняли места вокруг меня, а Ча встал рядом. Я проверяла небо, а Ча – землю. Правда, у него чувства куда острее и разнообразнее моих.

Я нашла то место, где мы уложили базар гоблинов. Оно было пустынным; от мертвых гоблинов не осталось даже лужиц слизи. Ветер уныло свистел в развалинах, а я все думала о том отощавшем малыше. Поэтому, когда из-за отломанной цементной глыбы высунулся кролик, я не растерялась и натравила на него Ча. Тот догнал кролика, задушил и принес – то есть апортировал как охотничий пес.

Ча понял, в чем мой замысел: он всегда меня понимал. Мотнув головой, он подбросил кролика – и тот словно канул в небытие. То есть это только с виду в небытие.

Я-то знала, в чем тут дело: ведь когда мы не Охотимся, то ходим на охоту по-простому. И у Ча есть свое хитрое местечко в Потусторонье – выложь, как говорят охотники. В этой самой выложи он и складывает убитую мною дичь. Вряд ли кто-то из пришлецов заинтересуется уже мертвой добычей.

Сейчас мы с Гончими вели себя как дома: высматривали и вынюхивали пришлецов, а попутно искали, чем бы поживиться. И поживились дважды: вторым кроликом и белкой. Кроме пришлецов я высматривала кое-кого еще – того мальчугана.

Видимо, он насмерть перепугался, но, надо думать, наши с Паладином лица ему врезались в память – все-таки лица спасителей. И я предполагала, что он сам будет нас разыскивать. Я вернулась туда, где был базар. В уголке разбитого окна я заметила всклокоченную копну волос, из-под которой на меня внимательно смотрел глаз.

Я ничего не сказала. Лишь показала сначала на мальчика, потом на свои ноги.

Глаз округлился. Лохматый вихор пропал. Ча покосился на меня и по-собачьи ухмыльнулся: он слышал, что мальчик идет к нам. Я на секунду отвернулась от Ча, всматриваясь в дом, откуда должен был выйти малыш. И когда повернулась, наш охотничий трофей уже лежал возле лап Ча. Нет, серьезно, я понятия не имею, как он это проделывает.

И как раз в этот момент я почувствовала приближение Паладина. Он не окликнул меня, поэтому я разрешила себе пока не обращать внимания.

Мальчик опасливо вышел из-за угла и замер.

– Иди сюда, – позвала я негромко, но твердо.

Мальчуган бочком двинулся к нам, не спуская глаз с дичи. Я была права: он действительно совсем оголодал.

– У тебя родные есть? – спросила я, догадываясь, что нет.

Мальчик помотал головой. Ясно, почему он попался на гоблиновы уловки. Рядом не было взрослых, чтобы объяснить ему.

– А друзья?

В этот раз он кивнул.

– Тогда забирай это. Поде́лите между собой, – распорядилась я. – И впредь не верь никому, кроме Гончих и людей. Усек?

Мальчуган закивал так отчаянно, что казалось, у него голова оторвется. Он торопливо преодолел последние футы между нами, схватил дичь – и был таков.

– А мне и в голову не пришло.

– Насчет старой доброй охоты или насчет кормить детишек? – осведомилась я, разворачиваясь к Паладину.

– Ни то, ни другое. – Он провожал взглядом уже скрывшегося из виду малыша. – У меня была мысль взять сюда еду, но…

– Ну вот еще – тут еды полным-полно. Твои Гончие только рады будут принести тебе все, что ты подстрелишь, или словить кого-нибудь в воздухе. – Я рассеянно потрепала Ча за ухом – точнее, за тем, что у него было вместо уха. – Кролик тут, белка там – это капля в море, но…

– Ты не забывай, что я тоже деревня, – напомнил Паладин. – Один кролик частенько решает, продержишься ты еще денек или нет. Это было очень по-христиански – ну, что ты проявила сострадание.

Я слегка улыбнулась:

– Уж это-то наверняка вырежут из роликов. Пойдем-ка совершим что-нибудь для поднятия рейтинга.