ОНИ шлепали по сырому и промозглому канализационному тоннелю. Коннорс держал фонарь, а Сильвермэйн шел позади, уперев ствол ему в поясницу. Непрестанная опасность еще не разозлила тварь внутри до такой степени, чтобы превращение началось, но борьба с ней стоила Коннорсу все больших и больших усилий. Влажность напоминала Ящеру его дом, болота Эверглейдс. К несчастью, это также напоминало твари о том, как важно защищать свою территорию.

Дойдя до нужного места, Коннорс поставил фонарь на выступ над грязной жижей и ощупал стену в поисках потайного рычага. Только нащупав рычаг, доктор задался вопросом, почему, собственно, он так охотно раскрыл местоположение своей лаборатории? Какой-то смысл в этом был: здесь, внизу, есть оборудование и старые записи, а если автомат мальчишки выстрелит, никому больше не будет до этого дела. Но с равной вероятностью под этой бескорыстной личиной мог скрываться более примитивный мотив.

«Все думают, что Сильвермэйн мертв. Никто его не хватится».

Мысль, облеченная в слова, обрела силу. Задушить врага вдруг показалось настолько заманчивым, что Коннорс задрожал.

Но воскресший гангстер либо не заметил его дрожи, либо не придал ей значения. Его внимание было приковано к закругленному участку стены, с влажным чмоканием поднявшемуся над слизью. В унылую темноту хлынул полноспектральный свет, за потайной дверью открылось чистое белое помещение, обставленное высокотехнологичным оборудованием и десятками побулькивающих биорезервуаров, населенных редкими растениями и пресмыкающимися.

Сильвермэйн присвистнул.

– И все это на профессорское жалованье? Да ваш университет, похоже, купается в деньгах!

Тварь внутри вздрогнула: в ее гнезде появился чужак.

– На самом деле, – сказал Коннорс, – большую часть оборудования я собрал сам, а мои исследования принесли несколько патентов, которые уже раз десять оправдали мое жалованье.

Быстро обнаружив единственное удобное кресло, Сильвермэйн бесцеремонно плюхнулся в него. Это твари тоже не понравилось. Заметив выражение лица Коннорса, Сильвермэйн взмахнул оружием, словно почувствовал надобность напомнить о нем лишний раз.

– Я бы посоветовал тебе не терять времени и не кипеть понапрасну. Твоей умной голове и без того есть чем заняться.

Прыщей на лице Сильвермэйна поубавилось, его черты сделались чуть более взрослыми.

«Может, удастся запереть его здесь и связаться с Человеком-Пауком? Или лучше… оставить его здесь, пока он снова не превратится в беспомощного младенца, и позаботиться о нем самому».

– Извини, ты не мог бы не целиться прямо в меня?

Сильвермэйн хихикнул и опустил оружие.

Тварь немного успокоилась, хоть и не подчинилась полностью. Коннорс положил силиконовый слепок под большую линзу и спроецировал его изображение на стену.

– Ты слышал, я говорил, что расшифровал только химическую формулу, а чтобы продвинуться дальше, нужно исследовать остальной текст?

Сильвермэйн скривился, будто говоря: может, слышал, а может, и нет.

– И что?

– У меня есть некоторые догадки, но, чтобы подтвердить их, потребуется несколько часов.

Сильвермэйн заерзал и огляделся. Заметив на стене большую красную кнопку тревоги, он спросил:

– А это зачем? Ракеты запускать?

Коннорс испугался, что придется отвечать, но, не успел он раскрыть рот, как гангстер уже забыл об этом.

– А Интернет у тебя тут есть?

«Он не только выглядит, как подросток – он и есть подросток, во многих отношениях. Ему нужны развлечения».

Усадив его к одному из терминалов, Коннорс запустил браузер и вернулся к работе.

ПО РАСПИСАНИЮ до конца лекции оставалось еще десять минут, но, увидев Питера, крадущегося в аудиторию на цыпочках, Блэнтон внезапно отпустил группу. Пока студенты выходили в коридор, он пристально смотрел на Питера – молча и даже не шевелясь. Питер тоже замер – только плечи его опускались все ниже и ниже.

Когда все вышли, Питер со смятой запиской от доктора Коннорса в вытянутой руке подошел поближе. Он чувствовал себя, как малыш из начальной школы, а вовсе не как блестящий студент-физик, беседующий с одним из ведущих преподавателей.

– У меня для вас записка…

Блэнтон принял у него листок и скользнул взглядом по строчкам.

– Вам пришлось помогать доктору Коннорсу спасти ценные образцы. Что ж, хоть один преподаватель в ГУЭ должен быть счастлив, что может на вас полагаться.

Он скомкал записку и швырнул ее в сторону мусорной корзины. Ни один из них не заметил, попала ли она в цель.

– Мистер Паркер, представляете ли вы себе хоть приблизительно, сколько моих лекций вы пропустили в этом семестре?

Питер беспомощно пожал плечами.

– Сочувствую. Я тоже не представляю. Но зато я точно знаю, сколько раз вы присутствовали на них. Три. Три раза.

– Я очень сожалею, профессор Блэнтон, но моя тетя…

Профессор поднял руку, как регулировщик на перекрестке.

– Не сомневаюсь, что у вас есть причины. Как учит нас физика, без причин ничего не случается. Но есть нюанс: сама мысль о том, что кто-либо может выполнить строгие требования нашего факультета заочно, не имеет права на существование.

– Я понимаю. Я постараюсь, клянусь. Я с радостью выполню любые задания или другую дополнительную работу…

Блэнтон пренебрежительно отмахнулся.

– Я внес вопрос о вас в повестку дня заседания дисциплинарной комиссии. Начало завтра в 15:15, и я буду рекомендовать отстранить вас от учебы сроком на год. Таким образом, у вас будет время пересмотреть свои приоритеты.

С этими словами Блэнтон направился к выходу. Огорошенный, Питер последовал за ним в коридор.

– Сэр, прошу вас! Мне придется снова подавать заявку на материальную помощь, а с текущими оценками я ни за что не получу ту же стипендию. Я не смогу закончить университет!

– Мистер Паркер, на эти деньги есть множество не менее достойных претендентов, и я невольно думаю, что ни один из них не заставит пустовать дорогостоящее место в моей аудитории, в данный момент забронированное для вас.

– Но…

– Умоляю вас! – оборвал его Блэнтон. – Не сотрясайте воздух понапрасну! Поберегите силы до заседания дисциплинарной комиссии. Если, конечно, найдете возможность посетить его.

ОКОЛО пятнадцати минут взгляд Сильвермэйна метался между экраном компьютера и Коннорсом. Потом он успокоился, заинтересовавшись тем, что нашел в сети, и биохимику стало легче сосредоточиться на стоящей перед ним задаче.

Исчерпав свои скромные познания в лингвистике еще раньше, чем ожидал, Коннорс не стал спешить объявлять об этом. Вместо этого он воспользовался возможностью приглядеться к своему похитителю. Как ученый, он стремился лучше понять действие эликсира, а прятавшаяся в глубинах его подсознания тварь выискивала признаки слабости.

Похоже, Манфреди умел пользоваться компьютером. Но, в отличие от современных подростков, чьи пальцы просто-таки порхают по клавиатуре, Сильвермэйн каждый раз подолгу целился, прежде чем ткнуть в клавишу.

Поддавшись любопытству, Коннорс придвинулся поближе, почти не заботясь о том, чтобы не шуметь. На экране перед Сильвермэйном оказалась подборка статей и снимков из «Бьюгл», «Таймс», Си-Эн-Эн и прочих изданий. Некоторым материалам было не более года, другие вели в прошлое, вплоть до Второй мировой. Но все они были посвящены одной и той же теме: Сильвио Манфреди, родившемуся в городке Корлеоне на острове Сицилия, его карьере рэкетира, кровавому взлету к верхушке иерархии Маггии и таинственному исчезновению.

«Он пытается восстановить историю собственной жизни! Не имея прошлого, эгоцентрический тип вроде него должен чувствовать себя… беззащитным. Но от этого он становится только опаснее, как и любое другое животное».

Томми-ган лежал на столе, и свободная рука Сильвермэйна покоилась на его передней рукояти, словно на компьютерной мыши. Уверенный, что все еще не замечен, Коннорс перевел взгляд с экрана на подростка. Прошло больше часа, но лицо Сильвермэйна еще не очистилось от прыщей, и выглядел он не намного старше.

«Я должен съесть его сейчас, пока он еще слаб».

Возможно, Коннорс вздрогнул от этой мысли, и это выдало его присутствие, а может, Сильвермэйн все это время знал, что он здесь. Не сводя глаз с экрана, гангстер лениво поднял оружие и ткнул Коннорса под подбородок длинным стволом.

– Ну, как? Есть для меня новости?

«Бей его. Он не ждет этого. Защищай гнездо».

Коннорс с трудом подавил этот порыв.

– Да. Помнишь, легенды гласят, что на скрижали написана формула источника вечной юности?

Сильвермэйн указал на собственное лицо.

– Легенды оказались правдой. И что дальше?

– Нет, не оказались. Точнее, не совсем. Из того, что я понял, ясно: древние люди, создавшие скрижаль, преследовали более возвышенные цели. Их верования были похожи на индуизм и другие восточные религии – возможно, предшествовали им. В общем, они верили не только в переселение душ, они верили: на пути к совершенству душа должна пережить множество инкарнаций. Назначение эликсира – в том, чтобы ускорить этот процесс, быстрее провести душу через множество жизней, чтобы она очистилась и достигла того, что они полагали конечной целью жизни: совершенства, всеведения и всемогущества.

Сморщенное лицо Сильвермэйна напомнило Коннорсу старшеклассника, пытающегося разобраться в формулах высшей математики.

– Всемогущества? Как у бога? Звучит неплохо. Но почему тогда с памятью такой кавардак? Ведь чтобы учиться и совершенствоваться, нужно много чего помнить.

Чтобы объяснить все простыми словами, Коннорсу пришлось поднапрячься:

– Я не философ, но, по их представлениям, личность и все ее привязанности – только иллюзия. В идеале, чтобы достичь совершенства, нужно полностью избавиться от своего «я».

– Иллюзия? Вроде как в песенке: веселей, веселей, жизнь только сон?

– Вроде того. Точнее, твое «я» сделано из желаний, а желания – это только сон. А нирвана – это понимание, что все уже так, как должно быть, и менять ничего не нужно. И в этом высшем состоянии все желания, включая стремление к власти, исчезают, – он показал на экран. – Судя по тому, что я прочел, твои попытки собирать по кусочкам свое прошлое могут запереть тебя в круговороте перерождений навсегда.

На лице подростка отразилась смесь разочарования, негодования и недоумения. От этого он словно стал старше и сделался куда больше похож на того Сильвио Манфреди, которого Коннорс вспоминал с ужасом.

– Что? Значит, у меня будет все, что я хочу, как только я перестану чего-либо хотеть? Ерунда какая-то! Грязное жульничество! Вранье! Должно быть какое-то снадобье, какой-то способ остановить это!

Как педагог, Коннорс понимал: если просто сообщить Сильвермэйну, что он неправ, это только вызовет еще большее сопротивление. Но научная работа всегда давалась ему лучше, чем общение со студентами.

– Ты неправильно мыслишь.

Реакция оказалась еще более резкой, чем он ожидал. Сильвермэйн вскочил и закричал, размахивая стволом, набычившись и брызжа слюной:

– Чего?! Думаешь, это разумно – указывать мне, как я должен мыслить?

Ученый отступил на шаг, чтобы Манфреди не вторгся в личное пространство твари в его подсознании.

– Прошу тебя. Я не указываю тебе, что делать. Я просто пытаюсь объяснить, как размышляли они. Они не считали то, что ты сейчас испытываешь, проклятием или болезнью. Они считали, что это лекарство – средство избавления от всех мук нашей бренной жизни.

– Нет. Нет. Нет! Это все равно, как сказать, будто лекарство от жизни – смерть. Я таким манером многих вылечил и точно знаю: это не для меня. Эти древние были просто больны на всю голову!

Будь это научная дискуссия, на том бы ей и конец. Но для эго, воспринимавшего несогласие как неповиновение, на карту было поставлено много большее. Сильвермэйн резко качнул головой влево-вправо, будто физически отметая объяснения Коннорса.

«Значит, вот как вертятся шестеренки в его голове. Если факты его не устраивают, тем хуже для фактов».

И, конечно же, внутренняя убежденность в своей правоте стерла неуверенность с лица Сильвермэйна.

– Ты наверняка что-то пропустил, или на этом куске резины – не вся история. Должно быть, на скрижали еще много чего написано. И я ее добуду, – говоря все это, он продолжал надвигаться на Коннорса. – А ты – отсюда ни на шаг, пока я не вернусь!

Коннорс уперся спиной в стену. Бежать им обоим – ни ученому, ни твари – было некуда. Опасность – Сильвермэйн – оказалась так близко, что Коннорс не сумел одолеть рвавшуюся наружу тварь. И тварь ответила за него:

– Дурак! На этой скрижали больше ничего нет!

Сильвермэйн с силой ткнул стволом в челюсть Коннорсу. Ударившись затылком о стену, ученый сполз на пол.

– Думаешь, ты лучше меня, да? Что перерос свои личные привязанности? – отойдя к компьютеру, Сильвермэйн переключил вкладку в браузере. – Вроде жены и сына?

На экране появились фото Билли и Марты.

– Верно, Коннорс, печатаю я, может, и медленно, но вот это чертово бронирование номера в отеле выследить сумел. Я точно знаю, где они сейчас.

Курту Коннорсу хотелось остаться лежать, но его тело начало подниматься.

– Если ты тронешь их…

Сильвермэйн снова шагнул к нему.

– Если? Тут не может быть никаких «если». Но давай возьмем что-нибудь еще более личное. Как насчет ноги? Думаешь, ты перерос привязанность к ней?

Он ударил Коннорса чуть ниже колена. Все тело ученого пронзила боль. Если бы он упал, если бы выразил покорность, Сильвермэйн мог бы прекратить – но Ящер не был стадным животным и не понимал таких тонкостей. Отказываясь падать, отказываясь выказать хоть малейшую слабость, он изо всех сил держался на ногах, лишь слегка согнувшись, и это только сильнее разъярило бандита.

– А как насчет головы? К ней ты еще привязан?

Ствол снова взметнулся вверх, но Коннорс блокировал удар здоровой рукой.

– Прекрати! – умоляюще крикнул ученый. – Ты не сознаешь всей опасности…

Лицо Сильвермэйна побагровело.

– Все равно не падаешь? Отлично – ты научился жить с одной рукой, а что, если я позабочусь о второй? Может быть, тогда ты перестанешь мне указывать?!

Схватив Коннорса за руку, он вывернул ее. Все тело Коннорса вновь взорвалось болью, но на этот раз что-то внутри взорвалось в ответ. Коннорс взвыл, осел книзу и согнулся – но вовсе не потому, что это млекопитающее выкручивало ему руку.

– Наконец-то! Теперь говори: как связаться с этим парнишкой, Паркером, с которым ты разговаривал? Он может привести меня к Человеку-Пауку.

Похоже, Сильвермэйн не замечал, что из культи Коннорса вырастает новая конечность. Этот глупец не понимал, что происходит, пока кожа здоровой руки Коннорса не пошла рябью, покрываясь чешуей.

Как это было прекрасно! Будто скидываешь тесную сухую скорлупу и чувствуешь ветерок новой, свежей кожей…

– Я… с радостью дам тебе… его номер, – прошипел Коннорс. – Я даже запишу его… твоей кровью!

Не дожидаясь, пока морда Ящера окончательно отрастет, Коннорс щелкнул зубами, чтобы укусить Сильвермэйна в лицо. Но мальчишка оказался слишком быстр и вовремя отпрянул назад.

– Бог ты мой…

Лишь слегка разочарованный, Ящер вновь зашипел. Его позвоночник, уже вытянувшийся во всю длину, заканчивался мощным хвостом, придававшим могучему телу необычайное чувство равновесия, а заодно служившим пятой конечностью.

Теперь жертве не уйти.

– Мышонок, мышонок, не знающий ничего, кроме своего ничтожного голода… Посмотрим, хватит ли тебя, чтобы утолить мой!

– Не подходи!

Манфреди нажал на спуск, но очередь тут же захлебнулась, а пули отрикошетили от толстой шкуры Ящера.

– Вздор, – вырвав из рук мальчишки томми-ган, тварь отшвырнула его прочь. – Что может помешать мне подойти?

Сильвермэйн метнулся к выходу. Ящер неспешно склонил голову налево, потом направо, окинул жертву оценивающим взглядом, пригнулся и скользнул следом. Немного удивляло, что лицо млекопитающего все еще искажено яростью, а не страхом. Но, по крайней мере, еда прекратила болтать.

Манфреди пятился прочь, кидая под ноги твари все, что ему попадалось: контейнеры с образцами, терминалы, химические колбы…

Ящер не охотился так давно, что даже подумал, не открыть ли дверь, не выпустить ли жертву, чтобы продлить удовольствие, гоняясь за ней по тоннелям канализации. Но нет – этот теплокровный комок протеина угрожал не только его гнезду. Он угрожал мальчику и женщине.

Кидаться Сильвермэйну стало нечем, и тут его взгляд упал на большую красную кнопку на стене.

Вспомнив о мерах предосторожности, которые принял глупец Коннорс, тварь закричала:

– Нет!

Услышав панику в голосе Ящера, Сильвермэйн треснул по кнопке так сильно, что сломал ее пополам. Миг – и из спрятанных в потолке сопел с шипением ударили струи белого пара. Температура в помещении резко снизилась.

Сильвермэйн нырнул под стол, но Ящера больше не интересовала охота. Опираясь на хвост, он попытался подняться и отключить замораживающий газ. Его когти коснулись сопел, но сопла оказались невыносимо холодны, и от одного прикосновения к ним шкуру обожгло так, что ее чешуйки стали тускло-серыми. Принимая меры против превращения в Ящера, выключателя Коннорс не предусмотрел. Ящер извивался и хлестал хвостом по стенам, пока клубы жидкого азота не повергли его на пол. Воздух становился все холоднее и холоднее, Ящер свернулся клубком, потом был вынужден закрыть глаза. Сознание его помутилось, и он испугался, что Коннорс вот-вот возобладает над ним.

Но, когда тварь пришла в себя, ее тело все еще было телом рептилии. Вот только руки и ноги были закованы в цепи. Правда, хвост оставался свободным, но мальчишка, который должен был стать едой, стоял как раз вне пределов его досягаемости и ухмылялся.

– Круто! Каких только секретов у людей не бывает, а? Цепи тут в ящике лежали, а на стенах нашлись крюки, я и подумал, что они – как раз для таких случаев.

Мальчишка успел стать чуть старше и немного сильнее – но все еще был ничтожно слаб.

– Может, Коннорс и стремился уберечь своих теплокровных соратников, но у Ящера нет таких слабостей, – прошипела тварь. – Номер Питера Паркера есть в телефоне Коннорса – вон там, в кармане халата. Почему бы тебе не протянуть руку и не достать его?

– И остаться без пальцев? Нет уж, спасибо. Я лучше сам поищу. Много ли Питеров Паркеров может учиться в ГУЭ? А ты пока посиди на цепи. Обо мне писали, что я люблю собак… А ящериц у меня еще никогда не было – вот и поглядим, что из этого выйдет.

Взглянув на свое отражение в стекле одного из немногих уцелевших террариумов, Манфреди пригладил волосы и одернул пиджак.

– Кстати о собаках. Пожалуй, пора заново познакомиться кое с кем из моих старых приятелей. Начиная с… – он мучительно задумался, вспоминая имя. – Кучки? Нет. Горы? Точно. Марко, Человек-Гора. Ставлю что угодно: этот пес скучает по своему хозяину.