Глава 8
Тайный сговор

Надо было как-то прилепить полсоверена к почтовой бумаге, чтобы монета не прощупывалась в конверте. Надо было попросить у миссис Дейтон почтовую марку. И главное – вообще не следовало брать эти деньги. Но, как любил повторять мой отец, задним умом сыт не будешь.

Дома, собираясь в дорогу, я не догадалась взять с собой бумагу и чернила и теперь печалилась об этом, сидя на кухне. А Мэри вдруг ошарашила меня предложением:

– Если хочешь написать своей маме, могу одолжить тебе пару листов.

Я бросилась ее благодарить и пообещала возместить долг.

Мэри вдруг вспыхнула.

– Знаешь, я умею писать, – заявила она, гордо вскинув подбородок.

– Не сомневаюсь, – пробормотала я, смутившись от того, что она словно прочитала мои мысли во второй раз.

– Какие-нибудь сюси-пуси – это да, это она завсегда напишет, – проворчала миссис Дейтон. – Оно, конечно, куда проще, чем делать опись продовольственных запасов!

– Могу вам с этим помочь, – отрезала Мэри.

– Ох ты боже! – всплеснула руками кухарка, когда девушка выскочила из кухни. – Теперь она и на меня обиделась! А я ведь всегда была рада помочь, если Мэри хотела чему-нибудь поучиться. Но у нее это больное место. Вечно ей твержу, что какой-нибудь простой хороший парень будет счастлив на ней жениться, да только ведь ей подавай… – Тут миссис Дейтон осеклась и, помолчав, продолжила: – Боюсь, как бы она не угодила в беду. В этом доме и тебе тоже надо быть поосторожней, голубушка. Ты бы поговорила с ней, Эфимия. Мэри к тебе хорошо относится, а она, знаешь ли, несмотря на все ее улыбочки, далеко не каждую принимает в подружки.

– Я за ней присмотрю, – пообещала я. – Пойду пока к себе, напишу матушке письмо.

– Если справишься быстро, успеешь сбегать на почту в деревню. Я скажу миссис Уилсон, что отправила тебя в лавку – у меня изюм закончился. И не то чтобы совру – вечно его недосчитываюсь. По-моему, у Холдсуорта тайное пристрастие к сладкому.

Мы обе рассмеялись, представив себе, как величественный мистер Холдсуорт украдкой пробирается на кухню, чтобы полакомиться засахаренными ягодами.

– Вот возьми два пенни, – сказала миссис Дейтон. – А теперь поторапливайся, у тебя есть время черкнуть всего пару строчек, но твоя матушка будет рада узнать, что дочурка жива-здорова.

Я взяла монеты и поспешила вверх по лестнице.

Мэри ждала меня в коридоре мансардного этажа.

– Держи. – Она протянула мне два тонюсеньких листочка бумаги, грязную бутылочку с чернилами и дешевую перьевую ручку. – Сгодится?

– Еще бы! – соврала я.

– Конверт, тебе, наверно, тоже понадобится?

Я кивнула:

– Спасибо, Мэри, я все возмещу.

Она отмахнулась:

– Иди пиши, я принесу конверт.

В своей каморке я села за стол и в смятении уставилась на листочки. Мне надо было отправить матушке полсоверена, но бумага оказалась такой тонкой, что монету к ней никак не прикрепить, и я не сомневалась, что конверт будет такого же качества. В довершение всего выяснилось, что Мэри побрызгала бумагу лавандовой водой. Разводы на поверхности были почти не видны, но воняла она ужасающе. Страшно было представить, что скажет об этом матушка – она считала, что надушенные письма рассылают только «женщины определенного сорта».

Я с отвращением принюхивалась к листочкам, когда вошла Мэри.

– Что, не нравится? – сердито спросила она.

Я широко улыбнулась.

– Наоборот! Ты здорово придумала надушить бумагу. – Я понимала, что ей было не так-то просто раздобыть лаванду и приготовить ароматную воду.

– Кухарка мне разрешила.

– Что разрешила? – не поняла я.

– Нарвать лаванду в саду.

– Я и не сомневалась…

– Ну да, как же! – Мэри швырнула конверт на стол. – Ты на нас на всех смотришь свысока!

Я даже вздрогнула – столько ярости было в ее голосе.

– Мэри, я знаю, тебе сейчас нелегко…

– Вернешь долг, когда сможешь, – перебила она, указав на письменные принадлежности.

– Конечно, – холодно сказала я. – Не хочу злоупотреблять твоей добротой.

Мэри одарила меня взглядом, полным неприязни, и выскочила в коридор. А я, постаравшись унять чехарду мыслей, взялась за письмо.

Я немного подумала. Мать могла слышать или читать об убийстве – все, что было мне известно, уже попало в газеты.

Я перечитала письмо и уточнила:

Подумала еще и добавила:

Получилось не письмо, а какой-то набросок, но у меня было всего два листочка, мало времени, и к тому же я знала, что матушка ненавидит читать длинные тексты. По крайней мере, меня не будет рядом и не придется выслушивать ее критику насчет моих вялых упражнений в эпистолярном жанре. Я положила письмо в конверт, оделась и поспешила вниз по лестнице.

Воздух на улице покалывал кожу, грозя скорыми морозами, было пасмурно, но приближалось зимнее солнцестояние, и дни уже стали чуточку длиннее.

Телега, недавно доставившая меня в поместье, катилась медленно, и у меня тогда было время хорошенько запомнить окрестности, так что я знала, в какой стороне деревня. Чувство направления меня никогда не подводило, вот и теперь, несмотря на толстые стволы деревьев по обочинам дороги, заслонявшие обзор, и вопреки плохо различимым надписям на указателях, я вскоре уже шагала вниз по склону холма, разглядывая издалека зеленые коттеджи и магазинчики симпатичной деревушки.

Солнце клонилось к горизонту, разбрасывая повсюду тени и превращая голые деревья в персонажей горельефа, распростерших во все стороны нескладные тощие конечности. Поля начали покрываться инеем прямо у меня на глазах – будто незримая рука щедро наносила вокруг белейшие линии и пятна. Нос пощипывало от ледяного воздуха, но это было даже приятно. Мороз покусывал щеки, поднимал настроение и прочищал мозги. Я вдруг почувствовала себя счастливой и сама этому удивилась.

Сельская дорога передо мной в очередной раз сделала развилку, и я свернула на тропу, ведущую к деревне. На всякий случай огляделась, запоминая ориентиры. Теперь я не сомневалась, что возвращаться в поместье лучше по полям – так будет быстрее, чем плутать разветвленными тропами-дорогами, тем более что земля и грязь сделаются твердыми на морозе, постепенно набирающем силу. А выигранное время даст мне возможность побродить по деревне – возможно, там найдется магазинчик, где продаются игрушечные солдатики, о которых мечтает Джо.

– Эфимия!

Я испуганно обернулась – от развилки ко мне шагал мистер Бертрам. Я подумала было, что он шел за мной от самого поместья, но подозрения тотчас рассеялись: из кустов выскочил его белый волкодав – вернее, сейчас белая масть только угадывалась под грязью – и радостно бросился со мной здороваться.

Когда зверь подпрыгнул, я успела поймать в полете его здоровенные передние лапы и ловко увернуться от дружелюбных собачьих поцелуев. Когда растешь в доме сельского священника, преимуществ у тебя не так много, но одно из них – умение управляться с большими дворовыми псами. Если бы так же легко было поладить с их хозяевами…

– Сидеть, Зигфрид! – крикнул мистер Бертрам.

Пес и не подумал подчиниться, у него было занятие повеселее – он пытался облобызать мое лицо.

Я засмеялась и, все-таки заставив Зигфрида убрать от меня лапы, потрепала его за уши, вознаграждая за проявленные дружеские чувства.

– Я смотрю, вы умеете обращаться с собаками, – усмехнулся мистер Бертрам. – Необычно для лондонской девушки.

Я улыбнулась:

– Мне никогда не доводилось бывать в Лондоне, сэр.

– Правда? А я думал, именно там вы набрались ума-разума.

Я снова рассмеялась, забыв о своем статусе – за пределами дома это было совсем легко.

– Разумеется, нет! Я деревенщина до мозга костей!

Мистер Бертрам странно на меня посмотрел и вдруг с неожиданной резкостью произнес:

– Нельзя, чтобы нас видели вместе.

Эти слова тотчас вернули меня на землю, хорошее настроение улетучилось. Я сделала книксен:

– Конечно, сэр. Я иду на почту отправить письмо матери. Прошу прощения. – И, еще раз сделав книксен, поспешила по тропе к деревне.

Мистер Бертрам догнал меня и схватил за руку:

– Нет, Эфимия. Нам нужно поговорить, только не у всех на виду. Знаете, где «Алый лев»?

Я озадаченно покачала головой.

– Это постоялый двор, – пояснил он. – В деревне прямо и направо, там увидите. Идите по этой тропе, а мы с Зигфридом – по полям. Встретимся у входа. В «Алом льве» есть маленький бар, там всегда полумрак, мы сможем спокойно поговорить.

– Сэр! – ужаснулась я. – Мне нельзя появляться в общественном заведении. В некоторые бары женщин и вовсе не пускают.

– Боже правый, Эфимия, вы же будете со мной! Владелец постоялого двора разрешит мне привести кого угодно.

– Но вы же сказали, нас не должны видеть вдвоем…

– Не снимайте капюшон плаща, когда сядем за столик, – и никто вас не разглядит.

– По-моему, все равно мне туда нельзя, сэр…

– Не говорите ерунду, Эфимия! Будь вы леди – другое дело. Но вы же служанка в доме моего отца, да еще и на испытательном сроке, который неизвестно чем закончится.

Я вспыхнула:

– Это несправедливо!

– Хотите остаться на этой работе или нет?

– Конечно, хочу. Но не ценой собственной чести!

Мистер Бертрам громко расхохотался:

– Эфимия, вы начитались романов! Нет, все-таки вы самая необычная девушка на свете. Но не бойтесь – ваша честь мне без надобности. Мне нужен только ваш разум.

В моей душе поднялась целая буря эмоций. Я не хотела разбираться сейчас, какая из них превалирует, но точно знала, что его слова меня ранили.

– Встретимся у входа, – сказала я только для того, чтобы положить конец этой сцене, и быстро зашагала прочь по тропинке.

С улицы «Алый лев» показался мне захолустным, но вполне приличным заведением. Это была приземистая двухэтажная постройка из серого гранита с аккуратной соломенной крышей. Оконные рамы и двери блестели свежей краской.

Мистер Бертрам не заставил себя ждать, а маленький, тесный бар оказался таким, как он его описал: войдя через боковую дверь, мы сразу погрузились в полумрак. Усадив меня за столик в крошечном эркере, мистер Бертрам отправился за напитками. Зигфрида он оставил со мной, и пес, похоже, чувствовал себя здесь привычно. Он сразу залез под стол, чтобы никому не мешать, но, как и все большие собаки, забыл учесть длину своего хвоста. На хвост немедленно наступил какой-то посетитель – мужчина крупных габаритов, – и бедный Зигфрид взвизгнул. Посетитель, вместо того чтобы извиниться, обругал нас обоих последними словами, а я, не выдержав, дала ему отповедь – мол, сам виноват, под ноги смотреть надо. Думаю, все могло бы кончиться плохо, но в баре было тесно, гости ходили туда-сюда, и грубиян, поколебавшись между хорошей перепалкой и собственным заказом, сделал выбор в пользу эля.

Мистер Бертрам вернулся с двумя кружками пива – полпинты для меня и пинта для себя. В ответ на его «За ваше здоровье!» я заставила себя сделать глоток – пойло оказалось преотвратное.

– Спасибо, – выдавила я.

Он улыбнулся:

– Ну, рассказывайте, что вы разведали. Если дело касается моих родственников, не надо ничего скрывать – я не обижусь. И говорите потише.

– Мэри была близка с вашим кузеном… – начала я.

Мистер Бертрам тихо присвистнул:

– Вот оно что…

– Нет, не думаю, что настолько близка. Мэри в него влюбилась и верила, что у них есть будущее… Не смотрите на меня так, мистер Бертрам. Я прекрасно понимаю, что у мистера Лафайетта не могло быть подобных намерений по отношению к служанке. Но я уверена, что Мэри не переступила границы дозволенного, и смерть вашего кузена огорчила ее больше, чем кого-либо в поместье.

– Значит, вы не думаете, что она убила Жоржа из ревности?

– Вряд ли. Конечно, будучи служанкой, она знала в доме все тайные входы и выходы, а когда я осторожно попыталась установить ее местонахождение во время убийства, ни миссис Дейтон, ни мистер Холдсуорт не смогли дать мне ответ.

– А что насчет миссис Уилсон?

– Ее не так уж легко расспросить…

Мистер Бертрам покачал головой:

– Понимаю. Помимо прочего, вы ей не нравитесь. Но я спрашивал не о том. Вам удалось выяснить, была ли у нее самой возможность или мотив для убийства?

– Где она была во время убийства, мне тоже неизвестно. Но полиция наверняка с этим разберется.

– Мой отец попросил детективов закрыть это дело как можно скорее. Все-таки на кону место в палате.

– В какой палате? – не поняла я.

– Не важно, – отмахнулся мистер Бертрам. – Как вы сами считаете, миссис Уилсон могла убить Жоржа?

– Она мне нравится не больше, чем я ей, но если ваш кузен Жорж не представлял угрозы для лорда Стэплфорда или для ее собственного положения в доме, тогда не думаю, что это совершила миссис Уилсон.

Мистер Бертрам сделал добрый глоток пива.

– Похоже, мы пока ни на шаг не продвинулись в расследовании.

Я вздохнула:

– Во время уборки в спальне вашей сводной сестры я тоже не нашла ничего полезного.

– Вы обыскивали спальню Риченды? – В голосе мистера Бертрама прозвучало неодобрение, смешанное с веселым изумлением.

– Я там убиралась, сэр, а спальня, поверьте, отчаянно нуждалась в уборке. Но вот что я узнала. У мисс Риченды опять случился приступ сомнамбулизма, а, как я слышала, такое происходит с некоторыми людьми в стрессовых ситуациях.

Мистер Бертрам молча кивнул.

– Боюсь, о местонахождении мистера Холдсуорта в интересующее нас время мне тоже нечего сказать, – продолжала я. – Известно только, что он был в холле и открывал дверь мисс Риченде вскоре после убийства.

– Библиотека совсем рядом с холлом, – заметил мистер Бертрам.

– Да, но… Я, конечно, мало что знаю об убийцах, но вряд ли человек, только что лишивший жизни ближнего своего, способен хладнокровно вернуться к исполнению служебных обязанностей…

– А если этот человек – очень хороший актер или у него был очень серьезный повод для убийства?

– Я уверена, что ни то ни другое к мистеру Холдсуорту не относится. – Мне ужасно хотелось расспросить мистера Бертрама, что он думает о членах семьи, но я уже начинала понимать: мое дело маленькое – добывать информацию. Более подходящее обозначение для этого занятия – «шпионить» – я постаралась выкинуть из головы.

– Спасибо, Эфимия. Прошу вас и дальше внимательно следить за всем, что происходит в доме. В данный момент у нас слишком много подозреваемых.

Я все же осмелилась задать вопрос:

– А у вас есть какие-нибудь мысли по этому поводу?

– Сейчас у меня только одна важная мысль, – сказал мистер Бертрам, поднимаясь из-за стола. – Вам пора бежать на почту, иначе она закроется. Я пойду прямиком в поместье, чтобы никому не показалось странным, что мы откуда-то вернулись один за другим.

У меня не было никакого желания провести в этом баре хоть одну минуту в одиночестве, поэтому я выскочила следом за ним. Почта нашлась совсем неподалеку от постоялого двора. И она была закрыта. У входа стоял почтовый ящик, но у меня не было марки. Я потопталась в нерешительности. Можно было, конечно, бросить конверт в щель и без марки, чтобы почтовые расходы оплатила матушка, но, учитывая ее финансовое положение, я не считала себя вправе так поступить. Я не сомневалась, что она обрадуется, получив от меня весточку, однако платить за эту радость не станет. В общем, я засунула конверт обратно в карман плаща.

Прогулка по полям оказалась приятной, к тому же путь, как я и предполагала, занял гораздо меньше времени. Грязь, прихваченная морозом, отвердела, и у меня на ботинках только серебрился иней, когда я шагала по замерзшим полям. Вдыхая студеный воздух, я снова чувствовала себя свободной и счастливой. Пока господское семейство в полном составе сидит в доме, я буду получать удовольствие от таких вот недолгих отлучек.

Вскоре я вышла на трехколейку, ведущую к Стэплфорд-Холлу. Сумерки сгущались, и деревья подступали ко мне с двух сторон, как грозные часовые. Бо́льшую часть своей жизни я провела рядом с кладбищами, и хотя отец старался оградить семью от скорбной стороны своей службы, ему это плохо удавалось. Мать обожала ходить в гости, но терпеть не могла поминки, поэтому помогала отцу в таких делах только я. Может, не стоило бы об этом упоминать, но в последнее время я часто посещала тяжелобольных в нашем приходе, и матушка страшно переживала – боялась, что я заражу малыша Джо. Так или иначе, я позволила себе это краткое отступление лишь в доказательство того, что от природы не наделена буйным воображением: мне, в отличие от младшего брата, никогда не мерещились привидения, и предчувствий у меня не бывало, даже перед смертью отца. Однако, шагая по трехколейке, я ощущала все нараставшее беспокойство, мне не хотелось возвращаться в дом, и вечерняя темнота, сгущавшаяся вокруг, лишь усиливала странное чувство. Если бы мне было куда бежать, честное слово, я наверняка бы сбежала.

Но бежать было некуда, так что я все-таки вошла в особняк через крыльцо для прислуги.

На кухне за столом сидел незнакомый констебль, не сводя взгляда с дверного проема, порог которого я вот-вот должна была переступить. Вид у полицейского был сосредоточенный, как у кота, подстерегающего мышь.

Едва я вошла на кухню, он вскочил:

– Эфимия Сент-Джон?

– Да…

– Вы пойдете со мной. – Констебль в два прыжка пересек помещение и грубо схватил меня за локоть. – Не вздумайте упираться!

– Ой! Отпустите! Мне больно!

– Ничего, потерпишь. От меня не удерешь!

– Но я не собираюсь удирать! Это какое-то недоразумение!

Констебль уже тащил меня вверх по лестнице, не слушая моих восклицаний. Собственно, он вообще как будто не обращал на меня внимания – только еще крепче сжал локоть. Я со своей стороны успела его хорошенько рассмотреть и могу сказать, что ему не помешало бы заняться личной гигиеной. Особенно неприятными мне показались рыжие волосы в ушах.

– Я поймал ее, господин начальник! – заорал констебль, когда мы вывалились в главный холл. – Поймал девчонку! – И остановился, ожидая поздравлений.

– Вы с такой гордостью об этом заявили, будто гонялись за бандой разбойников по полям и победили всех до единого. А между тем вы лишь протащили по ступенькам беспомощную девушку, – заметила я.

Он по-прежнему меня игнорировал.

Тут в холл ворвался мистер Ричард, и от него ни на шаг не отставала миссис Уилсон. Ее лицо подозрительно кривилось – по-моему, это была улыбка. Я начала испытывать тревогу.

– Где ты была, девчонка? – рявкнул мистер Ричард.

– В деревне, сэр.

– Врет как по писаному! – выпалила миссис Уилсон.

– Кто дал тебе разрешение? – грозно спросил мистер Ричард.

– Миссис Дейтон.

– Зачем?

– Ей нужен был изюм, – тихо сказала я; это поручение совсем вылетело у меня из головы.

– И где же изюм? – осведомилась миссис Уилсон.

– Я про него забыла…

– Что за чушь! Не ходила ты ни в какую деревню!

– Ходила! – возразила я.

– А почему у тебя ботинки чистые? – влез констебль.

– Потому что на улице мороз. Извольте отпустить мой локоть – я не вижу необходимости бежать.

– Выверни карманы, – потребовал мистер Ричард уже более спокойным тоном.

Я озадаченно повиновалась. Мое письмо матери никого не заинтересовало, но мистер Ричард сразу схватил полсоверена и помахал монетой у меня перед носом.

– Это из кошелька моего отца! – У него на шее снова набухла вена.

– Да, мне дал ее лорд Стэплфорд.

– Девица лжет! – триумфально воскликнула миссис Уилсон.

– Но вы же при этом присутствовали! – выкрикнула я в ответ.

– Подозреваю, она и есть убийца, сэр, – сообщил констебль. – Очень на то похоже. Небось большевичка.

– Я всего лишь нашла труп, – напомнила я, стараясь сохранять спокойствие. – Пожалуйста, спросите лорда Стэплфорда об этой монете. Он скажет вам, что сам мне ее дал.

– Ага, ты будто не знаешь, – ухмыльнулся констебль. – Лорд Стэплфорд мертв. Убит.