Глава 162

Травник действительно умел разговаривать и даже, несмотря на сказанное Мирой, по-своему едва заметно обозначал улыбку – уголками губ, усталым прищуром глаз. Звали его Николай Петрович. Невысокий, коренастый, одетый в крепкий камуфляжный костюм. Нерв ощутил его боль сразу, глухую и застарелую, настоящую, как крепкий станичный самогон, крепчающий год от года. Не отпускали жена и дочка, оставленные в прошлой жизни. Игорь вызывал у травника настороженность, смешанную с надеждой.

Петрович все понимал. Понимал, что с приходом мужчины жизнь Миры больше не вернется в прежнее русло, что дочь покинет бункер, и это неотвратимо. Важно, чтобы мужчина ее не обидел, защищал и пестовал, как делал это сам Петрович, но пока гость даже не понимает, какую роль в жизни Миры должен сыграть. Не понимает.

Нерв в сопровождении Петровича впервые за много дней вышел наружу. Мира прибиралась в бункере и не могла составить им компанию, но изредка наведывалась, чтобы узнать, как себя чувствует Кремов.

Пахло весной. Сидя на старом трухлявом бревне, Петрович блаженно затягивался папиросой. Ветер мгновенно рассеивал выдыхаемый дым и в ожидании следующей порции принимался нетерпеливо трепать нитку, вьющуюся из папиросного кончика.

Сегодня светило, предприняв несмелую вылазку в северные широты, впервые озарило измученную холодами землю, включая пятачок с жилищем Николаевых. Но горизонт зловещим контрастом, куда ни кинь, был темно-сизым от вздымавшихся громадинами туч. Они гигантской воронкой окружили освещенный мирок, обещая скоро сомкнуться, чтобы заштопать проколотую наглыми лучами небесную прореху.

– Бог смотрит сюда, – произнес Петрович, поведя пальцами с дымящейся беломориной наверх, – может, проверяет, как у тебя дела или у дочки моей, а может, и на старика грешного секундочку потратит.

Неподалеку от хозяина, наворачивая круги в погоне за парящими листьями, резвился Джим. Иногда он пытался затронуть Милко, но кот с видом благородного патриция высокомерно вылизывал шерстку и, выражая презрение к плебейским собачьим замашкам, лишь норовил заехать не в меру ретивой псине по носу, для острастки.

Ступая слабыми ногами, Игорь прогуливался неподалеку от бункера. С пригорка отлично просматривались ближайшие многоэтажки Солнечного – серые, бледно-оранжевые и бледно-голубые, над ними покачивали уцелевшими щупальцами фонтаны аэродуг, – и все это в море одичавшей растительности, похожей сейчас на скопище сухих веников.

Игорь подумал, что если Петрович прав, то Бог не видел его уже очень давно и, возможно, ненадолго раздвинув облака, сейчас действительно удостоверился, в порядке ли его подопечный по фамилии Кремов. Здорово! Мысль эта вызвала удовлетворенную улыбку, хотя серьезно Нерв к религии никогда не относился. Ну, в конце концов, чем заслужила маленькая песчинка высокое внимание? А может, солнечные окна уже открывались неподалеку, и это не первое, в таком случае никакой исключительности здесь нет. А может, и Бога? Сомнения испортили настроение, просочившись в душу желчью глупого занудства…

Игорь повернулся к Петровичу. Тот по-прежнему сидел на бревне и, прикрыв глаза, млел, наслаждаясь моментом. Рядом улегся Джим, преданно взирая на хозяина, а Милко и вовсе оккупировал колени старика, мурлыкая под поглаживаниями грубых рук. Игорь почувствовал укол ревности и одновременно усталость от своих сомнений. Есть ли Бог и он ли это смотрит на него через просвет в тучах? Да к чему эти вопросы?! Зачем мучиться разумом в областях, где применимы лишь чувства.

«Пошлю-ка рационализм подальше и просто получу удовольствие от редкого маленького счастья! Пусть оно сообщает, что все сбудется и я на правильном пути», – рассудил Игорь – и, странное дело, поведение Милки перестало раздражать, снова вернулось спокойствие. Нерв полной грудью вдохнул свежий бодрящий воздух. Это сложно – думать и одновременно верить, но что-то помимо твердой логики и разума существует, как сегодняшнее необъяснимое проникновение первых лучей, как пришедшее с ними в душу умиротворение.

Доковыляв до бревна, слабый Кремов опустился рядом с Петровичем.

– А твари не опасны сейчас?

– Опасны как никогда, – беспечно ответил Петрович, – но нам бояться не нужно.

– Почему? – удивился Игорь.

– Скоро весна, природа просыпается, живность и деревья наливаются соками. Люмеры тоже активизируются, но поперву сбиваются с нюха и перестают чуять человечину, – откликнулся травник. Затем он подкурил затухшую папиросу и после резюмировал: – Им теперь и крысы достаточно.

– Получается, можно по городу походить? – воскликнул Кремов.

Петрович посмотрел на него с доброй снисходительностью, как на дурачка:

– Если хочешь наверняка покормить собой люмеров, то прогуляйся, конечно, меня же уволь. Я не сказал, что они в упор не видят людей, просто специально не выискивают. Понимаешь? Город весной как скотобойня, где их добыча – все, что шевелится: кролики, те же крысы, даже дождевые червяки и жуки. Думаю, цветами распускающимися тоже не брезгуют. Но мы-то не в городе, потому в безопасности. Позже, как наедятся и начнут гурманствовать, придется укрываться в бункере. В поисках крупной дичи они будут промышлять и здесь.

– Как же вы живете? Неужели постоянно под землей?

– Осенью открывается окно, когда люмеры скапливаются на «Синтезе» и за его пределы не выходят. Наверное, размножаются там, затем охраняют потомство, питаясь старыми запасами. Тем часом мы с дочкой осторожно спускаемся в город, чтобы вынести с базы продуктов. Берем, в основном, консервы, крупы, неиспорченные макароны, кофе и папиросы. Бывает, Мира находит что-нибудь из съедобных сладостей, но они редко хранились в морозильниках, такое случается раз в сто лет. Оружейку в первые годы навещали регулярно, затаривались патронами, прицелами, средствами для чистки калашникова, но затем бросили это занятие. В кого стрелять, от кого обороняться? От люмеров бесполезно, а больше никого нет. Правда, винтовку использую, СВД, даже глушитель приладил самодельный. Для охоты на выживших кроликов она в самый раз. Мясо по сезону запасаем. Живется нам весьма неплохо, только одиночество мучает. Особенно дочу, я свыкся уже. Твое появление – настоящее событие, только смотри, без глупостей, – посуровев, предупредил травник и просто добавил: – А то застрелю.

Игорь кивнул, после чего Петрович с прежним благодушием продолжил:

– Следы твои мы на складе и обнаружили впервые – на полу валялись патроны, а вместо калашникова в одной из пирамид стоял арбалет. Хочу забрать потом, понравился он мне. Заточение коротаем за хозяйственными заботами, за чтением книг и старых газет, в одной из них есть заметка о люмерах, кстати. Их детенышей обнаружила наша северная экспедиция. Знали б тогда, что за горе приволокли в дом, добили бы, не размышляя. Жаль, но безопасное окно сокращается. Если раньше с конца августа уже можно было выходить на поверхность, то нынче и в первой декаде сентября уверенности нет и весенний промежуток все меньше и меньше.

– Догадываетесь, почему? – спросил Нерв.

– Да, – вздохнул травник, – видимо, популяция растет, пищи не хватает, а уйти отсюда они не могут, ведь вокруг Солнечного кольцо автоматической обороны. Оно на их чары не поддается. Да и хорошо, а то Мегаполису бы не поздоровилось. Представляешь перспективу?

От страшного предположения Игоря передернуло.

Петрович подкурил в очередной раз погасшую папиросу и, расслабленно прикрыв глаза, погрузился в молчание. Люди некоторое время просто созерцали окрестности.

Милко переполз к Игорю, обозначив исключительные притязания на любовь человека, свернулся калачиком и прикрыл мордочку хвостом. Дальние городские высотки одна за другой темнели, накрываемые по фронту тенью наступавших облаков.

– Нос в шерсти прячет, видно, тепло еще не завтра наступит, – отметил Петрович, кивнув на кота и, обернувшись к псу, скомандовал: – Джим, домой!

На сегодня свидание со светом заканчивалось. Мира показалась в дверях бункера, призывая жестами возвращаться.