Глава 13

Эль не хотела стрелять, но боялась, что придется.

Выстроила в линию прицельные приспособления, как учила сестра: V-образный вырез и прямоугольную мушку. Хотя барабанный револьвер действовал не так плавно, как автоматический пистолет Иовен, принцип стрельбы был аналогичным. Прицел и мушка совпали, как детали конструктора «Лего», и она подняла сталь на уровень головы врага, не замечая ничего, кроме его блестящего лба. Эль еще не пришла до конца в сознание, кружилась голова, и ей отчаянно хотелось, чтобы соединились разум и тело.

Запястье немного дрожало. Она контролировала свои движения. За стаканом домашнего портвейна из огромной плетеной бутыли Иовен поделилась с ней хитростью стрельбы: «Смотри так, чтобы цель и прицел были нерезкими, а мушка, наоборот, ясная, как кристалл».

Сейчас она так и поступила.

– Эль, – прошептал рядом Джеймс, – не стреляй в него.

Она моргнула от бьющего в глаза солнца, увидела красные на просвет собственные веки и выровняла цель, придержав оружие другой рукой. Но не по-киношному. «Чашка с блюдцем» – называла, морщась, сестра экранную хватку: актеры, не имевшие опыта стрельбы, поддерживали оружие, как чайную чашку. Эль тоже сжимала револьвер, потому что так полагалось – давить, чтобы побелели ладони. Пальцы были на удивление сухими, словно посыпанными мелом или тем составом, каким пользуется Джеймс, когда занимается скалолазанием. На стрельбище в Оклахоме с ее рук от волнения капало. Сестра тогда подтрунивала над ней: «Прости. Это что, оскорбляет твою либеральную калифорнийскую впечатлительность?»

В их отношениях всегда существовала трещина. Иовен не любила Джеймса. И хотя открыто в этом не признавалась, если подшучивала над демократическим стилем жизни сестры, неизменно возвращалась к ее мужу: к его на удивление высоко оплачиваемой кабинетной работе, застенчивому присутствию, умоляющим собственное достоинство шуткам. Словно ждала, что Эль выйдет замуж за ковбоя. Когда они в последний раз гостили у нее в пшеничных предместьях Талсы, парень Иовен, с которым она то сходилась, то расходилась, решил поговорить с Джеймсом об автомобилях. Не получилось – попробовал о баскетболе. В итоге сошлись на пиве, но из всех сортов Джеймс пил только светлый «Бад». Хуже мужского разговора не придумать.

– Эль, – произнес муж. – Эль, не надо.

Она тряхнула головой, и одновременно словно колыхнулся мир. Язык жгло от перечного спрея, сердце сердито колотилось, и его удары гулко отдавались в барабанных перепонках. Возникло ощущение, будто невидимая рука проникла в грудь и все настойчивее там копается: пальцы медленно – ох как медленно – сжимают ее правое легкое. При каждом вдохе Эль слышала шелест пластика под рукой и шепоток проникающего внутрь воздуха. Джеймс соорудил для нее что-то такое, что действовало по законам физики из мультиков «Песенки с приветом». Все это казалось нереальным. «А я сама-то реальна? И что происходит вокруг, реально?» Она ничего не помнила после того, как примчалась под защиту «тойоты» и обнаружила, что ее майка на бретельках вдруг стала скользкой от крови. Будто Эль переместилась в пространстве, совершив скачок под наркозом во время операции или ночи беспробудного пьянства.

Незнакомец прижимал одну ладонь к животу, где Джеймс нанес ему рану. Эль видела, как на его штормовке расплывается жирное пятно, словно его кровь была перемешана с неочищенной нефтью. Испугала другая рука – она застыла над бедром, пальцы шевелились, как в старых ковбойских фильмах, когда герой готовился выхватить оружие. Эль прочитала его мысли. Человек прикидывал, в какую долю секунды он извлечет свой тупорылый револьвер и польет их автоматической очередью.

Ее указательный палец еще не касался спускового крючка. Это было одно из главных правил Иовен: «Не трогай спуска, если не собираешься стрелять».

Эль собиралась стрелять.

– Нет! – Джеймс схватил ее за запястье, но она почти не почувствовала этого. – Не надо!

– Его рука на пистолете, – возразила Эль.

Так оно и было. Незнакомец успел распахнуть ветровку, и в наплечной кобуре блеснула рукоять оружия. Он по-прежнему смотрел на Эль.

– Замри! – крикнула она и не узнала своего голоса. – Замри или я выстрелю!

Он коснулся металла указательным пальцем.

– Замри! Не двигайся!

Незнакомец распрямил пальцы и удобно обвил ими рукоять револьвера. В то же время не сводил с нее взгляда. У Эль хватило сил не отвернуться. Как же она ненавидела, когда ей смотрят в лицо!

– Я сказала, не двигаться! – Курок револьвера кровожадно приподнялся на взвод. Она не почувствовала, как бессознательно надавила на спуск. Спусковой крючок сопротивлялся и поскрипывал, как велосипед во время перемены передач. Осталась самая малость. Может, миллиметр, и натянутый металл сорвется. Это вовсе не то, чего Эль хотела, но таков выбор врага…

– Пожалуйста… – Джеймс скользнул по ее руке к запястью. К револьверу.

Эль отшвырнула его ладонь. Он сошел с ума? Незнакомцу нужно полсекунды, чтобы положить их обоих. Сто́ит на мгновение отвлечься, и им конец.

– Брось оружие! – приказала она.

Незнакомец и не подумал.

– Брось!

Он и глазом не повел. Похоже, он был единственным среди них человеком, которому на все наплевать. Он больше волновался, когда показывал свои рисунки, чем на мушке револьвера.

– Брось пушку, или я тебя шлепну!

– Эль! – Губы Джеймса были у ее уха, ладонь на шее. – Подумай.

Подумать? Она терпеть не могла, когда муж ей так говорил. Это был один из его козырных приемчиков в спорах, от которых она неизменно взвивалась. «Эль, подумай. Пойми, как ты не права и, соответственно, как прав я». «Ты дразнил на бензоколонке убийцу, и это нормально, а теперь читаешь мне нотации и советуешь подумать».

Враг вытянул оружие на дюйм из кобуры. Он прощупывал почву и остался доволен.

«Подумай». Преодолевая гордость, Эль признала, что с револьвером что-то не так. Когда она снова выскользнула в мир, способная одновременно лишь на одну мысль, то задала себе вопрос: почему Джеймс и Рой схватились с врагом врукопашную, если у них было заряженное оружие? Напрягала память, но та не слушалась: местами была яркой, как широко- экранное кино, но в целом – сплошные провалы. Эль обрадовалась, наткнувшись рядом с собой на револьвер Глена. Как он оказался на земле? Выронили во время потасовки? Не исключено. Он холодил руки, словно все это время находился в помещении, где работал кондиционер.

Способна ли она на убийство? Эль сама не понимала. Закралось подозрение, что ее новое воплощение – холодная речь, оружие в руке и палец давит на спуск, хотя она не сознает, – фальшивка, и незнакомец раскусил ее. Наверное, Иовен справилась бы лучше и живее изобразила бы диалог из боевика. Эль – более спокойная из двух сестер и не с таким экзотическим именем – ни на что подобное не тянула. Ей вовсе не хотелось убивать этого инфантильного на вид мужика, даже если у того чесались руки прикончить и ее, и Джеймса, и Роя.

В этот момент оружие незнакомца появилось на свет.

Джеймс с облегчением вздохнул и расслабился.

Эль не выстрелила. Была от этого на миллиметр, но, слава богу, не нажала на спуск и не выдала блеф.

Незнакомец достал двумя пальцами свое кургузое оружие и бросил. Орудие убийства венесуэльских наркобаронов брякнуло о дорогу, повернувшись стволом в сторону Джеймса. Руки приподняты, на штормовке пятно – он таращился на Эль, снова только на нее. Вероятно, считал, что она здесь единственная, кого следует слушать и, не исключено, спасать. Если бы в него целился Рой или Джеймс, он, скорее всего, зарычал бы и пустил в ответ пулю.

– Хорошо, – сказал Джеймс. – Еще оружие есть?

Незнакомец покачал головой.

Разумеется, он мог и соврать. С какой стати ему откровенничать?

– Пихни его ногой ко мне! – приказал Джеймс и переменил позу.

Как только он завладеет оружием, тут же придется с его помощью казнить врага. Всякая другая модель поведения была бы безответственной: слишком опасно оставлять этого типа в живых, позволяя ему играть в их долгосрочной шахматной партии. Джеймс страшился этого момента и надеялся, что Рой, по его собственному выражению, готов пальнуть мерзавцу в морду. Он не осуждал его за это. Спроси его пять минут назад, он сказал бы то же самое.

Великан колебался, как робкий ребенок в присутствии родителей.

– Толкай! Толкай ко мне! – велел Джеймс.

– Выброси его! – приказал бестелесный голос на фоне негромких помех.

Наступила тишина.

Незнакомец покосился на лежавшую на земле у левого колена Джеймса рацию. Джеймс сделал то же самое.

– Выброси его, Сватомир. Сейчас же!

Джеймс узнал уже слышанный в этот день, искаженный эфиром, слабый, дребезжащий голос. Рация настроена на частоту 92,7 FM. Ну конечно! Он пытался вспомнить две загадочные фразы, но в это время призрак Авраама Линкольна снова заговорил:

– Разбери «Мак-11» и по частям выброси в пустыню.

– Не смей! – завопил Рой.

Эль стиснула револьвер, но что она могла поделать?

Незнакомец под прицелом двух стволов покорно схватил свое оружие и мгновенно разобрал его на две части, затем на три, вытащил паромасляную пружину, и частей получилось четыре. Морщась, он размахнулся, запустил детали высоко в небо, и они бесшумно приземлились в жесткой траве далеко к востоку.

Джеймс заметил лишь одно место падения, да и то – не самой детали, понял по дрогнувшей потревоженной растительности. Почувствовал пусть небольшое, но облегчение: все стволы выведены за скобки уравнения (кроме одного, самого главного, в миле от них). Он потянулся за рацией – замотанной изолентой потрепанной двусторонней «Мотороле». Корпус был горячим, влажным и отдавал солодом, похожим на запах свежей краски. Перевернув аппарат, Джеймс нашел сверху справа встроенную в рамку квадратную клавишу с надписью «Передача». Надавил большим пальцем и услышал потрескивание.

Эль и Рой смотрели на него, незнакомец не сводил сердитых глаз с дула револьвера.

– С кем… – Джеймс запнулся, но только на мгновение, и поднес рацию ближе к губам. – С кем я говорю?

Тэпп колебался.

Голос мужа, робкий, но набирающий уверенность, долетел через пространство и показался скользнувшим за шиворот кубиком льда. Тэппа накрыла паническая тень, словно на него внезапно напали. Он распластался, ощущая по бокам стебли сухой травы и джута. Хотелось расплавиться и пролиться сквозь землю чем-то жидким, раствориться в ней и не существовать.

Даже в реальном мире Тэпп говорить не любил. Разговоры – сплошная фальшь. Если тебя спрашивают, как у тебя дела, это не означает, что от тебя хотят услышать, вышел или нет у тебя камень из почки (вот и нечего распространяться о почечных камнях). Каждая официантка, парикмахер, чиновник спешат сообщить детали и маленькие драмы своих жизней, будто от известия о плохом глушителе у нового «бьюика» отца приятеля какой-нибудь девушки у Тэппа загорятся глаза. Порой он чувствовал себя человеком, которого посадили есть суп, но дали только вилку.

В прицел Тэпп видел лишь верхнюю часть Сватомира в нескольких шагах от «тойоты» – тот молча стоял под дулом револьвера. Будет ему уроком. Его же предупреждали о возможном оружии, но он не устоял перед соблазном похвастаться своей личной картинной галереей.

В этом был весь Сватомир. Чувствительный дылда, склонный к необъяснимым приступам ярости. Он бил камнями стекла автомобилей, стрелял на дороге броненосцев, однажды плюнул на хот-доги на бензоколонке за то, что старик попытался прогнать его после того, как Сватомир притащил в их туалет порнографические картинки. Он споткнулся на грязном уступе, заработал сотрясение мозга и стал еще чуднее. Рисунки становились хуже, он меньше говорил. Перестал усваивать новые английские слова. С каждым годом управлять им становилось сложнее, как взрослеющим детенышем гориллы.

«Убили бы они его, – подумал Тэпп. – Было бы даже хорошо».

Он со звуком расстегиваемой «липучки» отпустил приклад винтовки – пот и усилие склеили пальцы, превращая приятный на ощупь полимер в липкую, словно летней ночью, постель. Пощелкал костяшками пальцев одной руки – пять коротких влажных залпов – и снова принял позу стрелка.

Ничто не изменилось. Тэпп понимал, что, несмотря на неожиданное осложнение, исход остается прежним. Убийство Сватомира их не спасет. Если они побегут за его джипом, я их убью. Если останутся за «тойотой», поменяю позицию и тоже убью. Вопрос лишь в том, сколько дополнительных минут эти трое останутся самими собой. Схватка восхитительно будоражила, однако оставалась гарантированно управляемой, потому что он знал, чем она закончится. Это как с леденцом во рту наслаждаться захватывающим блокбастером – какими бы страшными ни были динозавры, заранее известно, что они не проглотят детей.

Муж повторил попытку:

– Привет.

Тэпп притворился, будто не слышит. Он не желал отвечать и превращать их отношения в личные, поскольку ничего личного в них не было. Им не о чем говорить.

Я убиваю людей. Но люди также погибают в дорожных авариях. Я безликая сила. Как происшествие на шоссе. Что бы сказала дорожная авария, если бы умела говорить?

Сгущались облака и, как серые щупальца, поднялись над линией горизонта. Гроза гнала их с запада быстрее, чем предсказывали в прогнозе погоды. Воздух, перемешиваясь над кратером, стал разряженнее, и Тэппу почудилось, что он слышит, как в предвкушении стонут и скрипят тектонические плиты. Момент казался чрезвычайно значительным, хотя на то не было никаких причин.

Что бы ответила опухоль мозга, если бы ее спросили, кто она такая? Или почему убила своего хозяина?

– Уильям Тэпп.

Джеймс не представлял, что подобное зло носит столь обыденное имя, как Уильям, или Уилл, или Уилли, или Билл. Невероятно, что человек по другую сторону оптики мог не только отрывать ноги девятнадцатилетним девушкам, но и отвлекаться на такие мирские дела, как поедание бутерброда, заполнение формуляра о перемене адреса и посещение туалета. Этот Тэпп должен иметь номер карточки социального страхования, водительские права и повседневную работу. Друзей, семью, планы на выходные. Наверное, платит налоги.

Невидимый убийца – обычный человек, напомнил себе Джеймс. Человеку свойственно ошибаться. Человека можно урезонить. И если потребуется – убить.

– Джеймс Эверсман, – произнес он в микрофон.

Ломкая связь между их мирами казалась настолько хрупкой и непрочной, что речь громче шепота могла разрушить ее. Его не просили представиться, но инстинкт продавца подтолкнул назвать имя.

Снайпер молчал.

Эль перехватила удобнее револьвер, и он покачивался в ее руках. Незнакомец не сводил с него взгляда. Кожа у него вокруг глаз распухла и стала красной, как свекла. То ли он сильно тер ее, то ли от раздражения.

– Так вот, Уильям… предлагаю сделку. – Джеймс с размаху привалился к водительской дверце «тойоты» и чуть не выколол себе глаз резиновой антенной рации. Никто не видел, кроме незнакомца. Тот усмехнулся. – Твой дружок, вонючка одинокий ковбой, у нас на мушке. Стоит ему дернуться, и он умрет.

Он дал снайперу время на ответ. Однако тот по-прежнему молчал.

– Такие дела… у тебя две минуты.

Джеймс разжал Эль пальцы и взял револьвер. Она не возражала. Он навел его на незнакомца, держа указательный палец не на спуске, а вытянутым вперед и стараясь обращаться с оружием так, словно оно заряжено. Наставлять револьвер на человека было неловко, и он немного стеснялся, будто решил поиграть в крутого: Джеймс Эверсман – на полной ставке сотрудник рекламного агентства, по совместительству отморозок.

Неприветливые глаза мужчины следили за револьвером.

– Я… – Голос Джеймса дрогнул, и он взял себя в руки. – Я останусь с твоим приятелем за машиной. Моя жена и Рой уедут на его джипе. Если я заподозрю, что ты собираешься выстрелить в кого-нибудь из них, то размажу морду твоего придурка по этой твоей идиотской улице Сезам.

– Нет, Джеймс. – Эль вздохнула. – Нужно придумать что-нибудь другое.

Рой сверкнул глазами:

– Давай сюда ключи!

Великан ухмыльнулся и достал кольцо, на котором звякали ключи от множества моделей – «хонда», «лексус», «шевроле» – а также бронзовые и серебристые от дверей жилья. Он бросил кольцо к ногам Роя.

– Должен быть иной способ, – шептала Эль. – Станем отвлекать его внимание, потянем время…

– Каждая секунда промедления дает ему шанс поменять позицию. Тогда он застрелит того, у кого револьвер, и на этом все закончится. – Говоря, Джеймс проверил, не нажата ли на рации клавиша «Передача». – Надо решаться. Кому-то придется остаться здесь. Я предлагаю себя.

Рой сделал вид, будто ничего не слышал.

– Глупый план. – Эль надула губы.

– На умные в данный момент не способен. – Джеймс посмотрел ей в лицо. – Не забывай, у тебя в груди дырка.

– Да, но маленькая.

Он горько, устало усмехнулся. Жена прижалась лбом к его лбу, и Джеймс почувствовал запах яблочного шампуня из мотеля, ее цветочного антиперспиранта и солоноватого пота. Аромат волос и тела Эль каким-то образом обострил ощущение опасности того, что он задумал. Это был скорее не выбор, а рефлекс. Но так или иначе, его могли убить.

– Я хочу остаться с тобой, – тихо промолвила Эль.

Джеймс кое-что вспомнил, отдал оружие Рою, и тот сменил его на посту.

– Что ты делаешь? – спросила она.

Джеймс приподнял ее руку за локоть и взял из инструментального ящика липкую ленту. Односторонний клапан – три стороны пластикового квадратика прилеплены к коже, четвертая свободно хлопает – как будто с работой справлялся. Требовалось одно маленькое усовершенствование. Полоска оторвалась с неприятным скрипом, и Джеймс надежно приклеил последнюю сторону.

– Что ты делаешь?

– Залепляю.

– Не понимаю…

– Пакетик выкачал лишний воздух у тебя из груди. Я закупорил ее, чтобы он не всосался обратно. – Джеймс наклеил полоску липкой ленты поперек пластикового квадратика. Затем на него еще полоску, когда крепко прижимал концы к мягкой коже, Эль вздрогнула и выдохнула.

– Я тебя не оставлю.

– Оставишь. Только не сорви и не потеряй эту штуку, иначе через несколько минут задохнешься. Маленький осколок пули по-прежнему в тебе. Я понятия не имею, насколько это серьезно и какие могут возникнуть последствия. Считай это тикающими часами. Тебе следовало обратиться в больницу еще пять минут назад. – Джеймс приклеил последнюю полоску и опустил руку жены.

– Ты способен на такое, но не можешь привесить раковину в ванной? – На ее глазах засветились слезы.

– Дже-е-е-ймс! – раздался голос снайпера в рации. – Ты берешь меня на пушку.

Незнакомец еще шире осклабился, продемонстрировав желтые лошадиные зубы. Джеймс забрал у Роя револьвер и подхватил рацию.

– Ты так считаешь? Попробуй проверь…

– Заткни свою грязную пасть! – Слова слетали с губ снайпера скачками, словно раскручивались бухты узловатой веревки. – Твоего дружка тоже касается. Мистер Глен Флойд, парк-рейнджер округа Клементс, шел себе по дороге, разве что голову продувало чуть сильнее обычного. Можно сказать, делал большие успехи. Он тебе что-нибудь сообщил?

У Джеймса похолодело внутри. Рой нервно крутил ключи.

– Мне-то он много чего поведал. – Голос снайпера был каким-то неустойчивым, зыбким. – Но все по порядку. Итак, время полдень. Я еду по Плейнсуэй – так местные называют дорогу, которая тянется через город, Плейнсуэй, и вижу стоящий на обочине грузовик. Затем появляется мистер из округа Клементс, весь взбаламученный, красный, с компактным револьвером в руке, тем самым, который сейчас держишь ты.

Джеймс понял, куда он клонит. Эль затаила дыхание. Рой крепко сжал ключи в кулаке.

– Он рассказал мне удивительную вещь. Подобных совпадений быть не может. – Убийца чмокнул губами, и звук получился как от кнутовища или от резинового жгута: от высокой ноты к низкой, от напряженного тона к свободному, от сердечного к угрожающему. – Он заметил койота, в пасти которого была рука – с обгрызенной кистью – мумифицированная, черная, обгоревшая. Рейнджер ударил по тормозам, выскочил, погнался за зверем, но ты знаешь, какие эти койоты, особенно в дневное время. Я сказал, что у меня рядом внедорожник. Поищем зверюгу, по крайней мере, посмотрим, не выронил ли он руку – не будет же он вечно жевать ее. Мистер Округ Клементс оказался славным малым, мы с ним поладили, пока крутились на плато, нашли по-стариковски много общего. Такому юнцу, как ты, Джеймс, не понять. Вскоре обнаружили крохотный кровавый след на песке, и это очень хорошо. Потому что рейнджер решил, что мы на месте преступления, и принялся палить в псину из своего револьвера 38-го калибра. Но сказал, что промазал…

– Слишком много болтаешь! – оборвал его Джеймс.

– Ты сам вызвал меня по рации.

– Когда ты в нас стрелял, то нравился мне больше.

– Он выстрелил пять раз. – Тэпп говорил с нарочитой сельской гнусавостью. – У тебя нет аргументов для торговли со мной, потому что ты держишь в заложниках моего корректировщика под прицелом пятизарядного револьвера с пустым барабаном.

Джеймс не нашел, что ответить, и тишина показалась пронзительной. Эль и Рой одновременно вздохнули.

«Только поглядите на нас, – подумал Джеймс. – Мы уже мертвы».

Он снова нажал кнопку передачи и попытался ответить. Двигал челюстью, пропускал сквозь зубы горячий воздух, отчаянно подыскивал слова, чтобы воплотить их в дыхание, однако все было тщетно. Снайпер уже выиграл поединок, знал об этом, а теперь выяснили и они. Ему выпало взять верх в то самое мгновение, когда Джеймс свернул с Плейн- суэя на Тенистый спуск. Остальное не имело значения.

Джеймс вспомнил самую жалкую мышку в зоомагазине змей Эль. Родившаяся неделю назад, она еще не держалась на лапках, не открывала глаз, жалобно пищала, но уже предназначалась в пищу свившемуся кольцами в пластмассовом вольере питону, куда ее и бросили. Господи, как же он ненавидел змей! Даже Грея и Айрис. Жертва могла уворачиваться, кружить, бесполезно царапать коготками крутые стенки (как мы здесь, отвлекая внимание, распыляя перечный спрей и бесполезно блефуя), но это лишь оттягивает финал. Мышку загнали в такие условия, в которых победить могла лишь змея. Наверное, есть определенное достоинство в том, чтобы принять их?

Незнакомец успокоился и сделал шаг вперед.

– Шесть! – Рой выхватил у Джеймса рацию и надавил на клавишу. – В этом револьвере шесть патронов, придурок.

Незнакомец замер.

Тэпп тоже медлил. Затем что-то сухо захрустело, словно он в задумчивости пожевывал нижнюю губу или ел картофельные чипсы. Постоянный поток фоновых помех (техники называли данный эффект «комнатным фоном») означал, что снайпер держит нажатой клавишу приема сигнала. Занервничал и засомневался в себе? Не исключено. Даже с близкого расстояния он не мог как следует рассмотреть револьвер до того, как Глен убрал его в кобуру. И уж точно нельзя сосчитать, сколько ячеек в барабане, если он не откинут.

Джеймс отобрал у него рацию и изобразил самоуверенную улыбку.

– Так шесть? – Голос Тэппа радовал своей нерешительностью.

– Шесть.

– Докажи. – Снайпер кашлянул. – Пальни моему помощнику в лицо. И не медли.

Рой посмотрел на Джеймса, и у того по спине побежал холодок.

– Если я так поступлю, у меня не будет заложника.

– У тебя его уже нет. – Тэпп подавил отрыжку и раздраженно вздохнул, словно ему приходилось объяснять ребенку очевидные факты. – Это вторая причина, Джеймс, почему у тебя нет аргументов для торговли со мной. Ты оперируешь допущением, что судьба человека, которого ты держишь на мушке, меня хоть сколько-нибудь волнует. Видишь ли… это не так. Ни в малейшей степени. Поэтому я снова любезно призываю застрелить его. Действуй, не сомневайся. Все за счет заведения.

Джеймс навел револьвер между глаз незнакомца и пытался рассмотреть страх на его лице, но оно, застыв как каменное, ничего не выражало. Поистине, он боялся смерти меньше, чем неодобрения Эль своих рисунков углем.

– Твой приятель… или корректировщик… он об этом знает?

– Он понимает.

– Что?

– Понимает, что существует миллион причин, почему мир может исчезнуть, прежде чем человек… ну, например, сядет поужинать. Сквозь Солнечную систему пролетит сорвавшаяся с катушек черная дыра. Атмосферу заразит радиация. Проснется супервулкан, и начнется ядерная зима. Или случится то, что мы называем Вернешотом – это когда супервулкан извергается с такой силой, что выбрасывает в космос осколок земли, который затем падает обратно, словно метеор. Покупаешь что-то одно, а другое получаешь бесплатно.

– Мне будет безразлично, если я буду мертв, – пожал плечами Джеймс.

– Вот именно! Добро пожаловать в нашу компанию.

В динамике послышались отрывистые хлопки. Сначала Джеймс решил, что это помехи сигналу, но затем сообразил, что снайпер, одобрительно ему аплодируя, стучит в ладоши.

Добро пожаловать в их компанию.

Джеймс вернулся к образу мышления рекламщика. Что есть жизнь, если не цепочка проблем, которые нужно решить? Клиент забраковал эфирное время. Шоу ниже оценочных коэффициентов. Рекламный ролик не пошел, потому что яйцеголовые в аппаратной забыли принести одну его часть. Джеймс это может уладить. Доверьтесь Джеймсу – он все для вас сделает. У него всегда был второй стул, чтобы положить на него ноги, и сейчас он без него страдал.

– Мы можем обсудить условия. – Джеймс произнес это так, будто собирался договариваться не с Тэппом, а с покупателем эфирного времени в кабинете где-нибудь на Эксел-стрит.

Снайпер не ответил.

– Что ты хочешь?

Молчание.

– Все чего-нибудь хотят. Что я могу предложить тебе, Тэпп?

Тишина.

– Ты не должен этого делать. – Джеймс закрыл глаза и почувствовал, будто куда-то катится по воле силы, которую не понимает. Ему не нравилось, что Эль видит его в подобном состоянии. – Я ничего тебе не сделал. Не знаю, кто ты такой, и не желаю тебе зла. Мы вообще не здешние – едем из Калифорнии в Талсу. Единственная причина, почему мы оказались на Плейнсуэй, – импульсивное решение завернуть в восковой Музей смерти. Послушай, Тэпп, это несправедливо!

Никакого ответа.

Джеймс не мог поверить, что уговаривает проявить справедливость человека, застрелившего с расстояния в милю безоружных незнакомцев. Перед лицом этого огромного зла он ощущал себя ничтожным. Хуже чем ничтожным, – мертвым в собственном теле, проваливающимся под землю, разлагающимся и превращающимся в прах.

Однажды, сидя у тлеющих углей костра на побережье, подвыпившая Эль спросила, помнит ли Джеймс самоубийство отца. Разумеется, он солгал, ответив, что в это время крепко спал. И заметил в ее глазах искорку безмолвной боли – словно она почувствовала нечто большее, чем было в его словах, но ничем не могла помочь, прежде чем он это не признает.

Звук выстрела наполнил кухню, загрохотали сковороды, брякнула древесно-зеленая плитка, задребезжали стекла в оконных рамах, эхо прокатилось в глубине дома, как попавший в ловушку гром. Воздух наполнился запахом влажного фейерверка. Кровь оросила потолок рядом со светильником, наполнила воздух, как угольная пыль. Привлеченный грохотом девятилетний Джеймс смотрел с порога и дрожал, стоя в носках наполовину на плитке, наполовину на запятнанном ковре. Он не понимал, должен ли подойти или оставаться на месте.

Отец еще некоторое время стоял в кухне в такой странной и неестественной позе, что, казалось, не касался пола. Будто был подвешен между плечами на крюк. Затем сел, подогнув ноги и, прислонившись спиной к посудомоечной машине, посмотрел на Джеймса единственным правым глазом. Вместо другого зиял черный туннель с одним верхним веком, белым, бескровным, болтающимся, точно оконный ставень. Никаких объяснений. Никаких слов. Вообще никаких чувств – лишь холодное безразличие. Этот зрительный контакт продолжался минуту или две, потом правый глаз заволокло молоком, и он уставился на кровь на потолке.

Джеймс стоял и смотрел до тех пор, пока не убедился, что отец умер. Уже казалось, будто это случилось, но с его губ опять срывался слабый хрип или, повинуясь судороге, скреб по плитке его ботинок. Вскоре грудь опустилась, и Джеймс тихо досчитал до ста. Отец больше не шевелился, и он ушел в гостиную и свернулся калачиком на прожженном сигаретами диване. Плакал ли он? Джеймс не мог вспомнить. То, что он испытывал, было страшнее горя. Ощущение пустоты, разоренности.

Джеймс не знал, что такое переворот и почему он так важен, но, не задумываясь, согласился бы со всем. С радостью бы посидел в компании накачивающихся пивом «антисиноптиков», болтающих с отцом и тем высоким типом о грядущей революции. Джеймс хотел, чтобы у него был отец. Любой, пусть даже самый ужасный.

– Почему вы это делаете? – спросил он у снайпера.

– Потому что имею возможность.

– Давно этим занимаетесь?

– Многие годы.

– И сколько человек… – В горло попала песчинка, и Джеймс поперхнулся. – Сколько человек убили?

– Пятьдесят семь, – ответил Тэпп. – Вместе с тобой.

Эль вздохнула.

– Не может быть, – прошептал Рой.

Джеймс молча кивнул. Невероятная история. Нельзя скрыть пятьдесят семь пропавших людей, каждого из которых видели на местной сельской дороге. Только не в наш век смартфонов и геостационарных спутников. Правоохранительные органы занялись бы этим. Наверняка расследование проводили бы и на федеральном уровне. Серийным убийствам уделяют серьезное внимание. Прибыли бы вертолеты, специальные агенты, криминальные психологи. Убийства обсуждали бы в средствах массовой информации и в Интернете. В стране хватает любителей «клубнички». Вот и родители Эль не отрывались бы от телевизора, жадно заглатывая выходящие с точностью циничных часов отрывки подготовленной для экрана документальной драмы. Журналисты придумали бы Тэппу какое-нибудь безвкусное прозвище, например, Снайпер с Тенистого спуска, или еще того хуже.

– Нет, – прошептала Эль.

– Что такое?

Глядевший на дуло револьвера незнакомец внезапно замер, словно от удара электрическим током. Что-то мелькнуло в его глазах, и от расплывшейся на лице хитрой улыбки подернулись рябью седые клочья в бороде. Такая улыбка бывает у детей, выигравших спор со взрослыми. Он посмотрел на далекую южную стену кратера и поднял левую руку с пятью растопыренными пальцами.

Джеймс сообразил, что означал данный жест, и его сердце сжалось. Пять пальцев – пять зарядов.

– Так и знал! – бросил Тэпп. – Барабан пятизарядного револьвера внешне отличается от барабана шестизарядного. Надо было прикрывать его рукой. Ты совершил большую ошибку, Джеймс.

Незнакомец подался вперед, собрал полный рот слюны и плюнул желтую массу Джеймсу в глаз. Забрал у Роя ключи, круто повернулся, подняв столб пыли, затмивший желтые лучики солнца, и сошел с дороги. Местность тянулась под уклон, растительность становилась гуще, и ему приходилось идти, высоко поднимая ноги. Сухая трава трещала под его ним, как хворост.

– Так-так, – выдохнул Тэпп. – Похоже… на поворот в сценарии.

Эль глядела в спину незнакомцу.

– Куда это он?

– Собирать револьвер. – Джеймс вытер из глаза горячую слюну.

– Тогда все кончено, – пожал плечами Рой.

Джеймс сломленно кивнул.

– Поразительно, вы трое прожили почти до ночи. – Тэпп шумно вдохнул. Его голос снова изменился, став теперь причудливо-странным. В нем послышалось любопытство, почти задушевность. – Джеймс, позволь тебя кое о чем спросить. Как ты видишь… конец сегодняшнего дня?

– Не знаю. – Джеймс снова навел дрожащей рукой револьвер на спину незнакомца, который в это время продирался сквозь кустарник. Надавил на спуск, глупо надеясь, что, возможно, все ошиблись и в барабане чудесным образом остался один нестреляный патрон.

Ударил боек. Щелк!

Эль закрыла лицо ладонями.

– Браво. – Тэпп усмехнулся. – Ну, как ты хочешь, чтобы он закончился?

– Хочу ехать с женой в Оклахому. – Джеймс разжал пальцы, и бесполезный револьвер стукнул о дорогу. – Мы оставили работу, друзей, привычное окружение. Покинули то место, потому что нам больше не нравилась жизнь. И, если честно, даже мы сами перестали нравиться друг другу. Вот и решили перезагрузиться: новый дом, новые люди – все новое. – Его глаза увлажнились. – Мечтали, чтобы у нас была полноценная семья. Надо было продолжать попытки. Не знаю, может, в другом месте нам бы больше повезло.

Эль стиснула его плечо. Джеймс не хотел, чтобы она видела, как он плачет, и отвернулся к янтарному огню заходящего солнца.

– Речь о детях? – уточнил снайпер.

– Да.

– Почему вы не могли завести детей?

– По медицинским причинам.

– Сочувствую, – вздохнул Тэпп.

– Нет, не сочувствуешь, – покачал головой Джеймс.

– Ты прав – не сочувствую. – Стрелок едва слышно сплюнул, и его голос снова трансформировался. На сей раз – как содержимое пакета с молоком сворачивается при комнатной температуре, превратился в нечто непрозрачное и кислое. – Благодарите Бога, что у вас нет детей. Иначе мне пришлось бы застрелить их последними, чтобы они видели, как умирают их мама и папа.

Джеймс прижал рацию к зубам и, ощутив отразившееся от корпуса, собственное горячее дыхание, вдруг произнес:

– До исхода дня я убью тебя, Уильям Тэпп.

Джеймс был готов это сделать.