Поверхность глиняного медальона, который я сжал большим и указательным пальцами, напоминала водную гладь. Зеленая лента за годы использования растрепалась по краям. Но больше ничего не изменилось. Он по-прежнему был любим. Цвет ленты оставался таким же ярким, как листва дерева, росшего между нашими домами; каждая линия, каждый изгиб отпечатка ее маленького пальца сохранился. Видавший виды, но все такой же надежный. Уязвимый, но стойкий.

Я поднес бутылку ко рту и допил пиво, жалея, что не принес еще одну. По дому разносились звуки Breath Breaking Benjamin, пока я сидел в темном пустом медиазале Мэдока, устремив взгляд на черный экран телевизора – точнее, несколько экранов. На меня смотрело собственное отражение, и впервые за два года мне ужасно не нравилось то, что я видел.

Я снова стал парнем, доводившим Тэйт до слез в школе, тем, кто разбил ей сердце и перестал быть ее другом. Неудачником.

Ведь я лучше этого. Почему же донимал ее, всегда пытался загнать в угол?

– Джаред, – донесся голос матери сзади. Моргнув, я очнулся от своих мыслей.

Поставив пустую бутылку в держатель на кресле, поднялся, подхватил куртку и надел ее.

– Я думала, ты повзрослел, – сказала мама недовольным тоном. Она, должно быть, видела то, что произошло с Тэйт, и, судя по ее строгому взгляду и плотно сжатым губам, была рассержена.

Отведя взгляд, я почувствовал, как моя броня становится крепче.

– Ты совершенно не знаешь меня, в том числе и за это я люблю тебя, мама.

Она тут же вздернула подбородок; боль промелькнула в ее глазах, хотя она попыталась это скрыть.

От стыда я вспыхнул и отвел взгляд в сторону. Она не показала своей злости, но не смогла утаить, как ее ранили мои слова. Она прекрасно понимала, что в отношениях со мной сожгла многие мосты.

О чем я почти постоянно ей напоминал.

Мама положила руку на живот. Я опустил взгляд и выдохнул при виде ее миниатюрной фигуры, несущей символ начала новой жизни.

– Извини, – сказал, не в силах заглянуть ей в глаза.

– Значит, так теперь будет всегда?

– Ты о ссорах с Тэйт?

– Об извинениях, – ответила мать.

Да, этим я тоже частенько занимался.

– Ты уже не ребенок, – отчитала она. – Пора становиться таким, какими ты хотел бы видеть своих сыновей.

Я резко поднял глаза. Сыновей.

Она умела доказать свою точку зрения, не правда ли?

– Ты всегда над ней издевался. – Вздохнув, мама села. – Всегда. В детстве делал это милее, но даже в одиннадцать лет, – она улыбнулась, – тебе достаточно было приобнять ее за шею, чтобы увести куда угодно. И Тэйт всегда следовала за тобой.

В памяти всплыл образ одиннадцатилетней Тэйт, сидящей на руле моего велика. У меня родилась гениальная идея: разогнаться по трамплину и взмыть в воздух. Я тогда поломал палец, а ей наложили шесть швов.

– Но при этом ты защищал ее, – продолжала мама, – загораживал собой, уберегая от драк или опасности.

Она спокойно, с любовью смотрела на меня. Я засунул руки в карманы.

– Только раньше Тэйт была девочкой, а сейчас она стала женщиной, – констатировала мама более твердым тоном. – Мужчина, стоящий перед женщиной, лишь преграждает ей путь. Ей нужен партнер, который будет идти с ней плечом к плечу, так что повзрослей.

У меня перехватило дыхание. Такое ощущение, будто пощечину получил. Она никогда не проявляла материнскую заботу и определенно не имела права раздавать советы другим людям.

Но, черт побери, ее замечание прозвучало довольно… рассудительно, если честно.

Тэйт не нужно, чтобы ею руководили. Она и без того сильная, что доказывала неоднократно. Ей нужен тот, с кем она могла бы поделиться, кто сделает ее жизнь лучше, а не хуже, кому она сможет доверять. Тэйт нуждалась в друге.

Когда-то я был ей другом. Что случилось с тем парнем?

Я бросил взгляд на мать, не подавая вида, что она меня задела, прошел мимо и поднялся по лестнице домашнего кинотеатра.

– Джаред! – окликнула мама.

Остановившись, я повернул голову в ее сторону.

– Ее отец женится, – объявила она. – Он позвонил сегодня и предупредил, чтобы я приглядывала за Тэйт. – Затем мать выдохнула и демонстративно посмотрела на меня. – Пусть тебя и не волнуют ничьи чувства, кроме собственных, но отстань от нее, ясно? Уверена, Тэйт сейчас немного уязвима.

Джеймс собирается жениться?

Я медленно отвернулся, стараясь сообразить, что все это значит. Он продает дом. Тэйт уезжает в Стэнфорд. Когда она будет возвращаться домой, там будет новая женщина. И где будет этот дом? Что – или кто – останется для нее надежной константой, на которую можно будет положиться?

Я раздвинул шикарные черные шторы в своей старой спальне, несомненно, появившиеся после редекора Джульетты, когда я уехал, а комната перешла в их с Джексом распоряжение. Так как они оба до сих пор оставались на вечеринке, я был дома один. И, возможно, проведу так всю ночь.

Бросив кожаную куртку на стул в углу, я выудил сотовый из кармана и глянул сквозь листву на темную спальню Тэйт. Ни света, ни движений, ни звука не доносилось из соседнего дома, но она должна быть там. Ее машина стоит на подъездной дорожке.

Набрав номер девушки, я сразу же заметил загоревшийся на ее телефоне крошечный огонек, похожий на светлячка в черном небе. Он мигал, пока я удерживал вызов, после чего включилась голосовая почта.

Я сжал мобильник. Молчание Тэйт ранило сильнее, чем мне того хотелось бы. Бросив телефон на кровать, я разулся, снял носки, затем открыл окно, осторожно выбрался наружу и попробовал ветви на прочность.

Не знаю, насколько дерево пострадало и ослабло после того, как его попытались срубить, или насколько я потяжелел с тех пор, как в последний раз пробирался в ее комнату.

Держась за верхние ветки, встал на ту, на которой мы сидели, когда познакомились, и о которую Тэйт в тринадцать лет поцарапала ногу, поскользнувшись. Знакомое ощущение шероховатой коры под ладонями успокоило меня.

Я добрался до французских дверей, распахнул их, перелез через ограду и спрыгнул на пол.

Тэйт подскочила на кровати, тяжело дыша. Ее щеки были покрыты свежими слезами. Опершись на руки, она выглядела озадаченной и удивленной.

– Джаред, – голос девушки надломился, и она всхлипнула, – какого черта ты здесь делаешь?

Рассматривая Тэйт, я увидел боль в ее глазах и потоки слез, стекавшие по подбородку: судя по всему, плакала она давно.

Боже, она меня просто убивает.

В прошлом ее печаль придавала мне сил, наделяла властью. Сейчас чувство было такое, словно мое сердце сжимали в тисках.

Светло-голубая майка подчеркивала каждый изгиб ее тела. Из-под простыни виднелись розовые трусики. Солнечные волосы, разделенные боковым пробором, красиво спадали на грудь. Даже в слезах она была самым идеальным существом на планете.

Точно так же, как двенадцать лет назад, когда мы в первый раз сидели рядом на дереве и я видел грусть Тэйт из-за недавней потери матери, мне было все равно, кто стоял на моем пути или что я должен был сделать.

Я просто хотел присутствовать в ее жизни.

– Слышал о твоем отце. – Мое тело расслабилось, потому что я оказался там, где и должен быть.

Она отвела взгляд.

– Со мной все в порядке.

Мгновенно приблизившись к кровати, я нагнулся, осторожно развернул Тэйт лицом к себе и прижался к ее лбу своим.

– Больше я никогда тебя не отпущу, Тэйт, – прошептал практически отчаянно. – Я твой друг навеки. Если это все, что я получу, значит, мне этого будет достаточно, ведь только когда ты здесь, – я взял ее руку и приложил к своей груди, прямо над сердцем, – я чувствую, что моя жизнь хоть чего-то стоит.

Глаза девушки снова наполнились слезами, а грудная клетка начала подниматься и опадать быстрее.

Положив ладонь ей на мокрую щеку, начал поглаживать большим пальцем.

– Не сдерживайся, малышка. Хочешь плакать? Тогда отпусти все.

Слезинки дрожали на ее ресницах, пока Тэйт смотрела, что-то ища в моих глазах, и я чертовски надеялся, что она найдет хоть частицу беззаветно любившего ее мальчика.

Вдруг, словно увидев его, Тэйт шумно вздохнула, закрыла глаза, опустила голову и, дрожа, дала волю своему отчаянию.

Я присел и притянул девушку к себе. Потом крепко обнял и лег вместе с ней, стараясь донести, что готов обнимать ее вечно, если она этого захочет.

Уткнувшись головой мне в шею и нерешительно положив руку на мой живот, Тэйт содрогалась от рыданий. Приподняв согнутую ногу, я просто держал ее. От внезапного осознания, что ничего не изменилось, меня окутало теплом. Впервые я разделил с ней постель десять лет назад. Просто два ребенка нашли опору друг в друге, перенеся слишком много бурь в своей жизни. Пока мы лежали, а по потолку танцевали знакомые тени колыхавшейся листвы, казалось, будто это произошло буквально вчера.

Тэйт шмыгнула носом и полностью охватила мою талию рукой. Я круговыми движениями поглаживал ее по спине.

– Это глупо, – пробормотала она сдавленно. – Я должна радоваться, разве нет?

В ответ я лишь продолжил гладить ее.

Быстро и неровно вздохнув, Тэйт воскликнула:

– Мне нравится мисс Пенли, и папа не будет одинок. Почему я не могу порадоваться за них?

– Потому что ты любишь свою маму, – сказал я, нежно убрав волосы с ее лица свободной рукой. – Потому что вы довольно долго жили только вдвоем. Сталкиваться с переменами всегда тяжело.

Она приподняла голову и посмотрела на меня. Ее глаза до сих пор оставались влажными, но взгляд стал более умиротворенным.

Я погладил ее по щеке.

– Конечно, ты рада за своего папу, Тэйт.

– А если он забудет маму?

– Как он может? – возразил я. – Ведь у него есть ты.

Взгляд девушки смягчился. Притянув Тэйт ближе, чтобы ее макушка оказалась у меня под подбородком, я запустил пальцы в ее мягкие волосы, помассировал кожу головы, после чего провел рукой вниз по прядям, повторяя движения снова и снова.

Ее тело обмякло, она медленно таяла рядом со мной, как бывало всегда.

– Ты же знаешь, что я тупею, когда ты так делаешь, – проворчала она, но я уловил сонную игривость в ее тоне.

Я закрыл глаза, наслаждаясь тем, как ее стройная нога скользнула вверх по моей.

– Я помню, – прошептал. – Теперь засыпай, Татум.

Мне послышалось, что она назвала меня говнюком, хотя я не мог сказать точно.