О строителе башни и о царе, идущем на войну: притчи о рассудительности

Кто из вас, желая построить башню, не сядет прежде и не вычислит издержек, имеет ли он, что нужно для совершения ее, дабы, когда положит основание и не возможет совершить, все видящие не стали смеяться над ним, говоря: этот человек начал строить и не мог окончить? Или какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот еще далеко, он пошлет к нему посольство просить о мире. Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником (Лк. 14: 28–33).

Это очень важные притчи. Они говорят о том, что, вопреки распространенному штампу, человек, войдя в Церковь и став христианином, не должен прекращать думать, рассчитывать, вычислять, то есть пользоваться великим даром своего ума. Конечно, мы знаем, что Бог познается сердцем более, чем каким-либо другим органом, Господь так и сказал в заповеди блаженства: «Блаженны чистые сердцем, ибо они увидят Бога» (Мф. 5: 8). Молитва и сердечная чистота вводят нас в личное общение с Богом. Но кроме сердца нам дан еще и разум, великий Божий дар. Разум отличает нас от всех других животных, которые могут быть похожи на человека. И забывать об этом даре, не пользоваться им — неправильно, не по-христиански.

Есть такой эпизод в жизнеописании преподобного Антония Великого, чьи ученики, последователи и ученики учеников основали целые монашеские города и республики по всему Египту (количество иноков в них доходило до десятков тысяч). Однажды Антоний собрал своих близких учеников, будущих и действующих настоятелей этих монастырей, и разговаривал с ними о духовной жизни. Он задал им вопрос: «Какая самая главная добродетель монаха?» Ученики называли кто пост, кто молитву, бдение, милосердие, кротость… Все говорили о разных добродетелях, и каждого авва Антоний похвалил, потому что все они были по-своему правы. Но сказал, что главной добродетелью монаха является рассудительность. Чем поразил не только своих учеников, но и всех, кто читал этот рассказ. Преподобный объяснил, что человек, искренне желающий служить Богу, но не рассуждающий, может впасть в серьезные заблуждения и даже погибнуть.

Христианину надо все взвешивать, обдумывать и обо всем рассуждать. Мы, конечно, не монахи, но жизнь монаха ничем, кроме практических, жизненных сторон, не отличается от христианской жизни мирян. Заповеди те же, только монах хочет их исполнить радикально и полностью, а чтобы ничего не мешало, остается один. Часто это помогает, но иногда и мешает: живешь в пустыне или в лесу, и тебе может показаться, что ты исполнил заповеди: не раздражаешься, ни на кого не обижаешься, все у тебя хорошо, и ты уже почти святой. Но стоит рядом появиться другому человеку, и живущие в тебе грехи, у которых не было повода проявиться, начинают выходить наружу. В патерике есть рассказ об одном молодом иноке, который очень просил своего старца отпустить его жить отшельником. Старец отвечал, что ему еще рано, а юноша считал, что он уже достаточно для этого духовно созрел. И старец его отпустил. Монах взял свои нехитрые пожитки: рогожу, инструменты для плетения корзин, глиняные горшки для приготовления пищи, кувшин — и занял опустевшую после смерти другого старца келью в пещере. Пошел за водой, принес, поставил кувшин на пол, а он опрокинулся. Пошел второй раз, кувшин опять опрокинулся. Когда кувшин опрокинулся в третий раз, монах в гневе схватил его и разбил об пол. И тут он пришел в себя и понял, что, куда бы он ни ушел, свои страсти носит с собой. Вернулся, попросил прощения у духовника и остался в общежительном монастыре.

Еще одна история из патерика. Однажды вечером, после знойного дня, проведенного в трудах, старый монах сидел со своим учеником в тени возле кельи. Мимо пробежал человек со следами побоев, явно спасаясь от погони. А вскоре показалась толпа с палками и дубинками. Они спросили старца, куда повернул беглец, и авва направил их в противоположную сторону. Когда толпа скрылась из виду, ученик сказал: «Авва, ты солгал! Ведь есть же заповедь „не лги“!» А тот ответил: «Если бы я исполнил эту заповедь, то нарушил бы заповедь „не убий“, потому что они догнали бы его и убили».

В 1988 году я поступил в семинарию. Наступила весна, шел Великий пост, а у меня выдалась оказия повидать родителей моего друга, с которым мы дружили с детского сада. Эти люди относились ко мне как к родному сыну, а не виделись мы два года, что я служил в армии, потом почти год учебы в семинарии. И вот я к ним приехал. Они очень обрадовались, приготовили роскошный обед — запекли утку. А надо сказать, что 89-й был голодным годом, уж не знаю, где они достали утку. Воодушевленный тем, что я семинарист и исполняю все правила и установления, я отказался от утки и поклевал какой-то салатный лист — чем их очень огорчил, но при этом был страшно собой доволен. Когда я пришел на исповедь, мой духовник сказал: «Ты заповедь о посте соблюл, а заповедь о любви нарушил. Второстепенно-вспомогательную заповедь соблюл, а главную заповедь нарушил. Люди готовились, старались, это было очень сложно, а ты их огорчил, причинил им скорбь». Рассудительности мне как раз и не хватило.

Случаев, трудных для принятия решения, в жизни много. Не всегда нам на выбор предлагается добро и зло — чаще, к сожалению, меньшее зло и большее зло. Иногда мы не можем выбрать путь добра, потому что хотя выбираем мы, но зло будет причинено не нам, а другому. Если бы речь шла только обо мне, я мог бы сказать: «Нет, этого я делать не буду», как, например, святые мученики Антоний, Иоанн и Евстафий, в Вильнюсе замученные, отказались нарушать среду и пятницу. Таким образом правитель выяснил, что они православные христиане, и они были за это убиты. Но они знали, на что шли, смерть угрожала только им, не их семьям или другим людям. А вот если бы, обнаружив свое христианство, они подвергли бы опасности своих маленьких детей, наверное, это было бы безрассудно. Христианин должен думать, рассуждать и искать прежде всего исполнения самой главной заповеди о любви, потом остальных заповедей.

Христианин призван всегда говорить правду. Заповедь «не лги» была дана еще в Ветхом Завете. Христианин не должен лгать, потому что Христос называет отцом лжи дьявола: когда человек лжет, он каким-то образом уподобляется сатане. Но бывает так, что ваш собеседник может не выдержать правды — вы скажете ему всю правду, а она будет для него невыносима. С этим часто сталкивается священник: он видит грех человека, какую-то страсть и понимает, что если грешника обличить, высказать ему прямо и в полноте все, что с ним не так, он уйдет из Церкви, обидится, впадет в отчаяние… Я знаю случай, когда священник высказал все, что думал — и правильно думал, верно назвал вещи своими именами, — человеку, у которого распалась семья и который был сам в этом виноват, фактически он предал жену и детей. Священник ему так и сказал, а тот пошел и наложил на себя руки. Он понял, что натворил, а веры, чтобы это пережить, преодолеть, у него не было, гордыня не позволяла ему попросить прощения, и он нашел такой самый страшный выход.

Везде и всегда, по слову аввы Антония, нужно рассуждение. Это не значит, что мы должны лукавить, скрывать правду или пользоваться возможностью говорить полуправду. Если мы помним о Боге, соблюдаем Его заповедь о любви и бережем человека, который перед нами, то мы скажем ему то, что для него полезно, в том объеме, который он может понести. А с другой стороны, надо бояться впасть в грех человекоугодия — когда мы людей слишком щадим и не говорим правды, чтобы никого не задеть и не обидеть. В своей крайней точке человекоугодие — это потакание человеческим страстям. Например, если подросток попробовал курить, а папа подарит ему сигареты, сын обрадуется, скажет: «Ух ты! Папа меня понял, все мне разрешил!» На самом деле таким образом отец подтолкнет его ко греху. Или сын впал в компьютерную зависимость, а отец дарит ему игру за игрой: загоняют ребенка в компьютер, он никому не мешает, и все довольны…

Рассудительность нужна не только в общении, но и в духовной жизни. Бывает так, что человек пришел к вере, полюбил молиться. Ему очень нравится читать молитвы, или Священное Писание, или книги о духовной жизни, он находит в этом сладость и начинает заниматься только этим. В мойке гора грязной посуды, ужин не приготовлен, а мама читает пятый акафист. Папа пришел с работы усталый, у детей уроки не проверены, штаны порваны… Она считает, что Господь за нее как-то все устроит. Не устроит. Потому что это ее обязанность. И в какой-то момент она должна понять, что можно мыть посуду и молиться, но не по книжке, а читать Иисусову молитву.

Вся христианская духовная жизнь состоит из рассуждения, что и как надо сделать, как правильно организовать. Особенно это важно в семье. Вот молодой человек женился; у него есть мама, сестра и бабушка, которые очень любят порядок, он привык, что рубашки всегда отглажены, на кухне чистота, и все это происходит как бы само собой: на самом деле там трудились три пары женских рук. А он женился на девушке, которую воспитывали по-другому, у ее мамы и бабушки всегда в доме был беспорядок. Если он начнет требовать от своей молодой жены того, к чему привык дома, скорее всего, дело кончится разводом, потому что она не в состоянии этого обеспечить. А вот медленно, год за годом самому поддерживать порядок с веником, тряпкой и пылесосом в руках, чтобы жена исподволь привыкла, научилась, доросла, — это будет выход. Но тут нужно рассуждение — посмотреть, подумать, осознать, что человек может понести, а что не может. Одному очень просто принимать гостей, потому что он с детства привык, что у родителей открытый дом. А другой рос один, гостей никаких не было, и теперь приход даже трех-четырех любимых и дорогих, радостно встречаемых друзей выбивает его из колеи на несколько дней. И так во всем нужно рассуждение! Как говорит один современный богослов: «Заходя в церковь, нужно снимать шляпу, а не голову».

И читая в житиях святых о необычных, с житейской точки зрения необъяснимых поступках, мы должны подходить к ним с рассуждением, а не думать, что можем их просто скопировать. Прочтите житие Алексия, человека Божия, или очень похожее житие преподобного Иоанна Кущника — они оба оставили свои семьи, пропали, ушли, ничего не объяснив и причинив близким большое горе. У этих святых было особое призвание. Но когда я думаю о том, как тяжело было папе и маме и молодой жене Алексия, человека Божия, мне становится за них страшно. Да, они давно уже у Господа, закончено их земное странствие, святой вымолил их у Господа, все оказалось к месту и полезно. Но можем ли мы решать за других, что им необходимо смиряться именно так, есть ли у нас на это благословение Божие? У меня точно нет. Поэтому я могу выбрать радикальный путь исполнения заповедей, как выбрал его Алексий, человек Божий, только для себя! И то я должен сперва рассудить, понесу я этот подвиг или нет, потому что очень многие юноши и девушки, прочитав жития святых, пытались последовать их примеру, и у них не получилось. Эти попытки рождаются из юношеского максимализма, даже, я бы сказал, из романтизма, когда подвиги святых представляются чем-то очень красивым.

А на самом деле духовная жизнь, особенно монашеская, одинокая — это колоссальный многодесятилетний труд, который несет в себе не только радости, но и большие скорби. В молодости кажется, что ты все можешь сделать, — и не потому что у тебя столько сил, а потому что еще мало знаешь, насколько ты слаб. Есть такая древняя монашеская шутка, дошедшая до нас из V или VI века: если увидишь молодого монаха, возносящегося на небо, стяни его оттуда за ноги. Стяни и поставь на землю: дай ему тот подвиг, который он может понести и не сорваться. В любом случае главное в нашем служении — это любовь к ближним. Если ты хочешь совершать подвиги за счет ближних, это никакая не любовь.

Одна девочка очень хотела уйти в монастырь. И действительно к концу школы уехала в рижский монастырь и собиралась там остаться. А жила она одна с бабушкой, без папы и мамы. Когда сестры уже пришли к выводу, что эта раба Божия скоро будет послушницей, одна пожилая монахиня стала ее расспрашивать, где она живет да с кем. И узнав, что бабушка останется одна, сказала: «И что, ты будешь здесь акафисты читать, а она будет лежать с пролежнями? Нет, тебе нельзя в монастырь. Иди-ка ты сначала доблюди ее до кончины, а потом посмотри». Это проявление рассудительности.

Особенно легко совершать подвиги, которые ты придумал себе сам. Вот захотел ты не спать всю ночь и читать молитвы — у тебя все прекрасно получится! А пойти и навести порядок в ящиках письменного стола, как тебе велели мама и папа, будет в десять раз тяжелее. Кажется тебе, что ты сможешь каждый день делать по сто поклонов, например, — помню, в семинарии такие случаи бывали, — сделаешь два дня по сто поклонов, а потом у тебя так будет все болеть, что ты и пяти не осилишь. В патерике есть рассказ о том, как молодой монах говорит своему учителю: «Авва, я, когда жил в миру и только еще готовился и мечтал уйти в монастырь, делал несколько сот поклонов ежедневно. Очень мало ел, постоянно читал молитвы, и все это было мне легко и радостно. А теперь в монастыре не могу сделать и пятидесяти поклонов, у меня ничего не получается!» Старец ему отвечает: «Там тебе помогало тщеславие, ты думал, какой ты великий будущий подвижник. А здесь кругом монахи, и ты, когда исполняешь устав, ничем не выделяешься, и тщеславие твое никак не тешится». Один стимул ушел, а другого не появилось, поэтому ничего и не получалось.

Дар рассуждения нужно прежде всего направить на отношения с другими и на свой внутренний мир: научиться анализировать, понимать, отдавать себе отчет в своих чувствах. Вот, допустим, юноше нравится девушка и он стремится с ней видеться. Чувствуя, что он очень заинтересован, и не в силах отказать ему в общении, она начинает с ним разговаривать, переписываться, куда-то ходить, питая его надежды. Потом, когда он решится на более глубокие душевные отношения и на создание семьи, она скажет юноше «нет», и ему будет очень больно. Если бы с самого начала она рассудила и поняла, что ее сердце не хочет соединяться с этим человеком, сразу отказала в общении, ему было бы значительно легче. В этом проявились бы ее милосердие и рассудительность.

Притча учит нас, что мы должны заранее рассчитывать все, что делаем, — и наши житейские дела, и какие-то подвиги и свершения в духовной жизни. Надо точно понять, сможешь ты или не сможешь, есть ли у тебя на это материал или ресурс, чтобы не получилось так, что построена только половина башни или возведен один фундамент, а ты стал посмешищем. Приведу такой, казалось бы, маловажный, но показательный пример: отец приехал к дочери в загородный дом, встал пораньше и пошел в сад; когда проснулась дочь, он ей радостно сообщил, что посадил целую грядку редиски, — а она пришла в ужас, потому что у нее там уже было что-то посеяно. Человек решил сделать такой подарок в чужом доме… Не-рассуждение, основанное на гордом желании сделать по-своему, сильно мешает нам жить.

Ум, этот великий дар Божий, дан нам в разной степени, есть умные люди, есть не очень. Но если мы просим у Бога рассудительности, ума, даже мудрости, Бог обязательно даст, потому что мудрость — нечто большее, чем сильный интеллект или острый ум, — это знание путей Божиих. И можно, как ни парадоксально звучит, быть не очень умным человеком, не чемпионом мира по шахматам, но обладать мудростью. Глубиной своего сердца, своего разума видеть, какие слова или поступки Богу угодны и правильны, а какие Богу неугодны и неправильны. В Послании апостола Иакова есть такие слова: Если же у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков, — и дастся ему (Иак. 1: 5). Мудрость — дар Божий.

Духовное рассуждение может соседствовать с детской простотой. А ум в этом мире часто лукав, и умным считается тот, кто может добиться своего. В моей юности взахлеб читали книгу Дейла Карнеги «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей», да она и сейчас популярна. А мне всегда казалось, что она мерзкая, в ней нет никакого уважения, никакой любви к людям, они рассматриваются только как объект манипулирования, от которого надо чего-то добиться. Ее писал очень умный человек, но это путь к полному одиночеству: если людьми манипулировать, они не будут вас любить, от сердца желать вам добра, не помогут, когда вам будет трудно. Вам обязательно надо успеть заработать денег, чтобы купить эти услуги в старости, потому что вы останетесь один. И я, кстати, где-то читал, что Дейл Карнеги остался абсолютно один; есть мнение, что он покончил жизнь самоубийством.

Очень умным человеком был Иосиф Сталин. Очень умным человеком был Адольф Гитлер. Но мудрости у них не было ни на грош! В упоении своим умом они превратились в полных безумцев, которые принесли страшные беды своим народам и ушли в вечность, напутствуемые миллионами проклятий. Как они там встретились с людьми, жизни которых разрушили, изуродовали, отняли, страшно представить…

А простота, искренность и даже некоторая наивность — как признаки сердечной чистоты — вполне могут сочетаться с глубокой мудростью, с умением отличать свет от тьмы, правду от неправды. Человека простого, но духовно мудрого провести невозможно. Он посвятил очень много времени изучению Божией воли и, когда чувствует, что ему предлагается что-то лукавое или грешное, проявит удивительную твердость. Он может быть мягким, если надо кому-то помочь, уступить, не нарушая заповедей Божиих, даже иногда кажется, что можно сесть ему на шею и полностью им управлять; но если дойдет до принципиальных вопросов, вы почувствуете гранитную стену. Он не будет вас осуждать, кричать, входить с вами в конфликт, но заставить его вы не сможете. Он скажет: «Нет, никакие земные интересы не заставят меня нарушить волю Божию». Помню одного монаха в Лавре времен моей учебы в семинарии, очень кроткого, смиренного человека. Наместник поставил его на послушание, когда только начинались попытки передать в ведение монастыря музеи и ризницу, расположенные на территории Троице-Сергиевой Лавры, и музейные работники отчаянно сопротивлялись. Этого монаха несколько раз забирали в милицию и избивали, но, ко всеобщему удивлению, он оказался крепче кремня в этом вопросе, хотя в любом другом всем уступал. Когда наместник его назначил, говорили: ну что, совершенно не бойца назначил, не такой это человек… Но наместник, как часто бывает, оказался прав. Потому что видел в нем простоту и мудрость, которые тверды в исполнении заповедей Божиих и послушания духовному отцу.

Вера наша христианская прекрасна и тем, что в ней нет готовых схем на все случаи жизни: иногда надо поступить не так, как ты привык, а наоборот, и твое сердце чувствует, что это будет верно, по воле Божией, проявление любви. Христианство — постоянное творчество, внутренний рост: ты должен научиться настолько хорошо чувствовать правду и волю Божию, чтобы исполнять ее даже тогда, когда кажется, что правильного выхода нет. Потому мы и говорим, что духовная жизнь — это искусство из искусств, наука из наук. В ней нужен весь человек: и сердце, и воля, и разум. Если они очищены от греха, их действие составляет величайшую добродетель, которая называется «смиренномудрие» — мудрость, соединенная со смирением, царицей добродетелей. Мы должны дойти до такого состояния, чтобы, если каждый из нас останется один, среди не-христиан, без Церкви, без храмов, без возможности повесить икону или открыть Священное Писание, мы могли поступать по-христиански.

У меня всегда вызывали колоссальное удивление жития новомучеников, которые сидели в лагерях. Например, митрополит Алма-Атинский Иосиф (Чернов). С детства — само благочестие, и вот его сажают в тюрьму к уголовникам. Кругом мат-перемат, злоба, воровство, убийство, законы волчьей стаи. Ни таинств, ни иконы, ни лампады, ни свечки. Он выходит на свободу, сразу назначается в епархию и служит, как будто только вчера епископствовал на другой кафедре. Вот зачем ему Господь послал эти испытания, если он и так жил праведной жизнью? Затем, что это был огромный этап жизни, когда его христианство внешне не могло выразиться никак! То есть молитва должна была звучать из сердца вопреки тому, что слышали уши, не было помощи от святых таинств, не было братьев и сестер по вере, а был вокруг только сгустившийся, как грозовое облако, грех. Господь послал новомученикам такие обстоятельства для их внутреннего роста. Чтобы христианство стало как острый клинок, который ничего не боится, чтобы ни царапинки, ни скола, ни одной ржавчинки на нем не осталось. И конечно, им нужна была рассудительность. Мог ли он там поститься? Кто-то постился в лагере, кто-то нет. В чем там выражалось христианство? В том, чтобы мыть туалет. Так было со многими исповедниками: священник или монахиня попадают в заключение, там все ссорятся и дерутся, решают, кто будет спать рядом с туалетом и мыть его, а он говорит: «Я буду, можно?» Человек увидел возможность смириться и воспользовался ею. Остальные не видят своей гордыни, а он видит, хотя она значительно меньше, чем у других, и переживает эту страсть как болезнь, и ищет ее преодоления. Он с рассуждением подошел к своему лагерному сроку, извлек из него все уроки Божии и вышел оттуда святым. А мог бы возроптать, впасть в уныние, озлобиться — таких тоже было много, — сказать: «Господи, как же так! Я принял монашеский обет, священный сан и посвятил Тебе всю жизнь. Обетов не нарушал, молился, постился, проповедовал — а Ты меня сюда, за что?..»

В Грузии есть огромный величественный кафедральный собор, называется Алаверди. История Грузии — это череда постоянных завоеваний мусульманами, бесконечные походы через грузинскую территорию, беда за бедой, чуть ли не каждый год. И вот однажды неподалеку от нынешнего монастыря остановился наместник персидского шаха, который должен был организовать разорение Грузии и угон огромного количества пленных. Местный князь заметил, что персу очень понравилась его жена, невероятная красавица, и сказал ей: «Иди к наместнику, стань его женой и постарайся уговорить, чтобы он не разорял нашу землю. А если откажется, возьми кинжал и ночью заколи его». Представляете, как разрывалось его сердце? Он ее очень любил. Уговорить наместника не удалось, и, когда она решила убить его, Господь открыл ей, что этот человек будет защитником христиан и построит здесь большой собор. И он действительно стал христианином, через эту прекрасную женщину он уверовал. И сколько людей потом с благодарностью за него молились в этом огромном величественном соборе…

Это рассуждение — Какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? — прямо явлено в истории. Вот святой благоверный князь Александр Невский собирает войско, чтобы идти на шведов и немцев.

А против татаро-монгольской орды он не воюет, понимая, что это бесполезно и с ними надо договариваться. Он и умер так рано, потому что его, видимо, там отравили, и он был готов к этому. Великая мудрость и смирение Александра Невского в том, что он не пошел на татар. Пойди он на орду войной, может, первую битву или две он выиграл бы, благодаря своим талантам, но потом вся русская земля была бы разорена. Он вошел бы в историю как герой, как Евпатий Коловрат например, — но сколько людей заплатило бы страданиями за его геройство? И потому Александру Невскому мы молимся как святому, обладавшему глубочайшей мудростью и глубочайшим смирением. Как и других наемных князей, его не раз изгоняли из Новгорода: только воцарялся мир — новгородцы решали, что не стоит тратиться на содержание княжеского двора и дружины. Потом приходила беда, и его снова звали. Он смирялся с нанесенным оскорблением, возвращался, наводил порядок. Когда дело касалось его лично, он был очень смиренным человеком, но когда неприятель нападал на территорию, за которую он отвечал перед Богом, князь брал в руки меч и рубил. У него было рассуждение, как правильно поступить: здесь я могу построить башню и должен как христианин ее построить, а вот эту башню — не смогу и не буду пытаться.

В Евангелии нет прямого ответа, как правильно поступить в конкретной ситуации. Но если человек постоянно ищет ответ, то он дорастет, научится сам отвечать на очень сложные вопросы.

Каковы могут быть критерии правильности ответа? Прежде всего, это радость и покой в сердце. Вслед за правильным поступком приходит радость, мир и покой, даже если ты вынужден сказать кому-то резкие слова или чего-то потребовать. Любовь рассуждает, любовь приносит ближнему духовную пользу и не может причинить вред.