ЧАСТЬ ВТОРАЯ КАТАКЛИЗМ

Книга: Том 2. Робинзоны космоса (СБОРНИК)

Назад: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПОТЕРПЕВШИЙ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ В ОКЕАНЕ ВРЕМЕНИ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КАТАКЛИЗМ

глава 1
Венерианские джунгли

Прежде на Венере я никогда не бывал. Наши отношения с венерианами были довольно щекотливыми. Венеру колонизировали еще до нашествия драмов. Обнаружилось, что планета окружена толстым слоем формальдегида, и прежде чем начать заселение, необходимо было сделать ее пригодной для жизни. Под руководством выдающегося ученого Похла Андр’сона началась физико-химическая обработка Венеры, известная под названием «Сильный Дождь», которая полностью изменила всю атмосферу планеты. По окончании этой операции Венера снова оказалась окруженной облаками, но на сей раз облака эти состояли из водяных паров. Затем был ускорен слишком медленный цикл вращения Венеры, который мы довели с 72 до 28 земных часов. В ту далекую эпоху космомагнетизм нам еще не был известен, и необходимую энергию поставили атомные станции, отличавшиеся от ваших в том, что мы использовали не распад тяжелых или легких атомов, а гораздо более мощную реакцию аннигиляции материи.

И гораздо более опасную! В 2244 году случилась катастрофа. По неизвестной причине семь из одиннадцати атомных

станций одновременно взорвались, и почти над всей Венерой повисло облако радиоактивного газа, — к счастью, период его распада оказался весьма коротким! С Земли уже начала прибывать помощь, когда на нас обрушились драмы.

Так всяческие отношения между двумя планетами прервались более чем на тысячу лет. Все документы, которые могли подсказать драмам, что у нас есть колония на Венере, были спрятаны или уничтожены. Марс уже находился в их руках, если так вообще можно назвать их пальчатые щупальца.

На Венере человечество, все еще обитавшее в городах под куполами, выжило с огромным трудом. Там произошла целая серия дегенеративных мутаций, к счастью, не слишком долгих. Словом, не рассчитывайте, что ядерная война создаст новую расу сверхлюдей! Впрочем, фауна Венеры изменилась довольно-таки занятным образом.

До прихода людей на Венере не было вообще никаких форм жизни, поэтому мы завезли туда земную флору и фауну. В основном это были различные виды из африканских и американских заповедников: крупные и мелкие млекопитающие, травоядные и хищные, насекомые и т.д. За сто лет, сначала под куполами, а затем под открытым небом, нам удалось создать на Венере почти устойчивое экологическое равновесие, аналогичное тому, которое за миллионы лет эволюции установилось на нашей собственной планете. Большая часть земных животных погибла в результате ядерной катастрофы. Из выживших лишь небольшая часть не претерпела изменений, тогда как остальные, менее удачливые, стали жертвами странных мутаций. Но, в отличие от того, что произошло с людьми, у животных эти мутации не всегда приводили к вырождению или смерти. И с тех пор Венера, по большей части все еще необитаемая, так как на территориях, расположенных между сорока и пятьюдесятью градусами северной и южной широты, стоит просто-таки невыносимая жара, располагала кошмарной фауной, о которой у меня еще будет возможность рассказать.

За неимением больших практических возможностей, сильно поредевшее население Венеры, тем не менее, сохранило почти все теоретические знания, забытые на Земле за время владычества драмов, и, когда после отлёта последних к нам прибыл первый венерианский звездолет, мы сумели быстро наверстать потерянное время. Затем на Земле расцвела новая цивилизация, и, когда мы снова вырвались вперед, венериане вынуждены были, во многом из-за нашего сильно возросшего могущества, признать наше превосходство в знаниях, пусть и скрепя сердце. Их цивилизация в некоторых отношениях была более развитой, нежели наша, особенно в области искусства, а разделение на текнов и триллов — гораздо менее четким. Их столица, Афрои, насчитывала не многим меньше жителей, чем Хури-Хольдэ, хотя все население планеты равнялось лишь ничтожной части земного.

На Венере монтаж гигантских космомагнитов продвигался не так успешно, так как крупных городов-заводов у венериан просто-напросто не было. Тем не менее мы хотели во что бы то ни стало спасти эту весьма плодородную и чрезвычайно богатую минералами планету. Я отбыл туда в сопровождении Хани, Рении и целого штаба технических работников.

Окружавшие планету облака лишь изредка позволяли видеть Солнце, поэтому здесь царил смутный полумрак, не слишком приятный для только что прибывших землян. Рельеф казался каким-то нечетким, размытым. И здесь по-прежнему было невыносимо жарко, поэтому венериане носили минимум одежды. Их приспособленные к полумраку глаза были заметно большими, нежели глаза землян, и гораздо более светлыми, обычно бледно-серыми. Но эта особенность, впрочем, была рецессивной, и дети от смешанных браков между землянами и венерианами всегда имели обычные глаза в первом поколении.

Рения происходила от древнего венерианского рода. Глаза у нее тоже были большими, но по какому-то капризу наследственности, не серыми, но светло-зелеными, почему она и не страдала от яркого света земного дня. Большинство же венериан, прибывавших на нашу планету, вынуждены были носить фильтрующие линзы. Рения покинула Венеру еще в детстве, но хорошо помнила все ее обычаи и стала для меня бесценным гидом: благодаря ей я не так уж и часто попадал впросак.

Как описать необычную красоту этой планеты? На Венере было пять материков, три северных, из которых самым населенным был полярный, и два южных, простиравшихся от тропиков до Южного полюса. В северном полушарии, по соседству с экватором, по океану была разбросана цепочка необитаемых островов, где средняя температура равнялась 55 градусам. Там, под почти непрекращающимися проливными дождями, среди занятных желтых деревьев, проживали невероятные создания: лхерми, огромное насекомое, способное своими клешнями надвое перерубить человека; фория, далекий потомок земного крокодила, одетая в броню рептилия 25-метровой длины, медлительная и тяжелая, но способная на расстоянии убить любого зверя ядовитым плевком; и наконец, происходившая, как полагали, от гориллы Тери-Куба, странное обезьяноподобное существо, несшее смерть для каждого, кому доводилось увидеть его вблизи. На северных континентах фауна была менее устрашающей: здесь встречались слоны — крупные, с раздвоенным хоботом, чрезвычайно умные и живущие в организованной общине; триги, хищники, представлявшие собой нечто среднее между львом и тигром, а по сообразительности превосходившие ваших шимпанзе (на передних лапах у них уже даже начал появляться хватательный палец!); и конечно, флеи, летучие ящерицы неизвестного происхождения (размах крыльев — до шести метров!), которых молодые венериане использовали в качестве верховых животных. Венерианский пейзаж под низким сводом облаков, залитых рассеянным сумеречным светом, вызывал у землян щемящую грусть. По серым просторам неглубоких океанов, вспенившихся от постоянных ветров, без конца хлестали дожди. Берега почти всюду были скалистыми и крутыми, но широкие мутные реки далеко выносили свои разветвленные дельты, где вызревал необычайно крупный и вкусный венерианский рис. Молодые горы, уже тронутые эрозией, выбрасывали к облакам иглы черных и красных вершин. Впрочем, горы эти были невысокими, за исключением хребта Акатчеван на севере, достигавшего в высшей своей точке 6600 метров. Экваториальные континенты сплошь были покрыты лесами гигантских деревьев, которые более чем на триста метров возносили там вверх свои кружевные душистые кроны.

По контрасту с бледностью тона, который был характерен планете, венерианские города поражали своим блеском и красочностью. Построенная из мрамора Афрои, с ее широченными авеню, огромными ступенчатыми террасами и роскошными памятниками, привольно раскинулась на берегу Казомирского залива Теплого моря, — в сравнении с ней даже Хури-Хольдэ казался захолустьем.

Я был принят венерианским правительством. В отличие от того, что происходило на Земле, на Венере — как, впрочем, и на Марсе — не было Совета властителей. Разумеется, некоторые властители являлись венерианами или марсианами по происхождению, но они состояли в земном Совете, который и правил всеми планетами. Подобное положение вещей было направлено на избежание сепаратистских движений. Хотя подобные движения со временем стали крайне маловероятными, законов это не отменяло. Благодаря тому, что на космомагнетических кораблях можно было добраться до Марса или Венеры всего за несколько дней, неудобств практически не возникало. Планетарные правительства никогда не отчитывались перед Советом за то, что могло касаться судьбы человечества, так что посланников этого самого Совета на данных планетах видели довольно-таки редко. Но на сей раз общая опасность приглушила старые обиды, и все сотрудничали со мной без единого возражения.

Как и чуть ранее на Земле, я посетил различные стройки. Оба космомагнита были того же типа, что и у нас на Южном полюсе: на Венере нет ни полярных океанов, ни льдов, зато здесь пришлось вырубать девственные леса, а на Южном полюсе — еще и истреблять опасных животных. Для станций релейной связи, расположенных близ экватора, мы вынуждены были предусмотреть охлаждающие установки. Эти станции оказались необходимыми потому, что здесь, на Венере, не было такой густой сети электроцентралей, какая имелась на Земле. Всюду работы шли полным ходом. Уже начали прибывать блоки космомагнитов, и на полюсах приступили к их монтажу. Отставали от графика лишь некоторые экваториальные релейные станции.

Во время многочисленных обедов и ужинов, когда за столом нам доводилось общаться с венерианскими текна-ми — инженерами, физиками, натуралистами, — я слышал много историй о таинственной Гери-Кубе, которую никто никогда толком не видел. Очень давно, когда на Земле только начинали подходить к концу «сумерки драмов», здесь, на Венере, была организована экспедиция на остров Зен. Исследователи успели сообщить, что обнаружили гигантскую обезьяну, и это было их последнее сообщение: они исчезли все до единого. С тех пор десятки экспедиций безуспешно пытались разгадать эту тайну. Джунгли на острове Зен были поистине непроходимыми. Даже небольшие частные космолеты с трудом могли проникнуть под свод экваториальных деревьев, а о том, чтобы пробраться туда пешком, и вовсе не могло быть и речи, — слишком много опасностей, не говоря уже об убийственной жаре, подстерегало смельчаков, и за сомнительные результаты пришлось бы расплачиваться человеческими жизнями. И так уже немало венериан и землян бесследно исчезло. И, поскольку экваториальные земли для все еще малонаселенной Венеры не представляли особого интереса, поиски их были не то чтобы запрещены, но «отложены» на неопределенное время.

Тем не менее меня снедало любопытство. Вскоре фауна этих островов исчезнет навсегда. Какие необычные формы, какие возможности важных открытий с биологической точки зрения могла она заключать в себе? Нужно было еще установить экваториальный ретранслятор, а для этого оставалось лишь два возможных места: остров Арк, представлявший собой небольшой угрюмый утес, и крупный остров Зен. Я поделился своими планами с Советом властителей, и на его заседании было решено установить ретранслятор на острове Зен. На сей раз, учитывая тот факт, что стояло на кону, были мобилизованы все необходимые силы.

Такое наше решение сначала ошеломило венериан, а затем вызвало у них взрыв энтузиазма. Впервые в истории Венеры посланнику Совета устроили овацию, и даже студенты явились под мои окна выразить свою радость. Народ беспокойный и энергичный, венериане страдали от мысли о том, что какой-то уголок их планеты может остаться неисследованным вследствие решения, принятого на Земле, пусть, как это было в этот раз, в принятии данного решения и участвовали властители-венериане. Всеобщая восторженность еще более возросла, когда на обеде у президента венерианского правительства я объявил, что сам возглавлю экспедицию. Я спокойно мог уделить ей несколько недель, так как работы шли с опережением графика, да и с Земли поступали обнадеживающие новости. Фаталисты вели себя тихо, и я уже начинал полагать, что Тираи просто-напросто захотел поважничать. Словом, я рассматривал эту экспедицию как небольшой отдых. Фактически же, мое присутствие в ней вовсе не являлось таким уж необходимым.

Оставив за собой общее руководство, я позволил венери-анам, гораздо лучше меня знакомым с их планетой, проработать детали. На организацию экспедиции ушло две недели. В ней предстояло принять участие пятидесяти одному человеку, из которых лишь восемь должны были углубиться в лес.

В качестве транспортных средств мы использовали три межпланетных корабля, каждый из которых нес на борту два маленьких космолета-спутника. Вылетали мы на рассвете из астропорта Афрои, стоящего на берегу Теплого моря; тяжелые корабли поблескивали в свете прожекторов. Сразу же вслед за пилотами мы с Ренией поднялись на борт первого космолета, называвшегося «Слик Эффреи», что означает «Сверкающая молния».

Вопреки земной привычке, мы летели низко, под сплошным облачным сводом. Венерианские космолеты были обустроены с роскошью, до которой нашим было еще далеко: даже полы в салонах были инкрустированы дорогим деревом. Впрочем, в салонах я задерживаться не стал, воспользовавшись своими привилегиями для того, чтобы пройти вместе с Ренией в кабину пилота. На экранах перед нами катило свои длинные серо-свинцовые волны, иногда вспарываемые черными телами чудовищно изменившихся потомков наших земных китов или акул, венерианское море. Наша скорость была весьма умеренной, и потому лишь ближе часам к десяти мы заметили вдали, прямо перед нами, завесу тропической дымки. Два других космолета подлетели к ней раньше нас, и я увидел, как они растворились в тумане.

Плотность тумана наши радары спокойно его пробивали — была неравномерной, так что иногда сквозь колодцы, образованные потоками теплого воздуха, мы воочию видели поверхность моря. Мы заметили остроконечную вершину небольшого островка Арк, затем на экране возник расщепленный силуэт гор Зериф, что на острове Зен. Километрах в двадцати от острова просветы в тумане стали учащаться, а над самим островом туман вдруг рассеялся окончательно. Мы вошли в зону экваториальных воздушных потоков, столь мощных, что они порой разрывали завесу облаков; остров Зен оставался одним из немногих мест на Венере, где иногда по ночам можно было видеть звезды.

Остров простирался под нами на добрую сотню километров в длину и километров на сорок в ширину. Сверху он походил на огромное животное с двумя длинными мысами вместо лап и узкой пастью залива. За исключением хребта Зериф, достигавшего в верхней своей точке 4000 метров, весь остров был покрыт сплошным лесом. Мы начали спускаться на плато между двумя безымянными вершинами, примерно на полкилометра выше границы джунглей. Огромные космолеты приземлились с легкостью, недоступной даже вашим самолетам. Ветер доносил до нас дыхание джунглей: тяжелый, пряный аромат крупных белых цветов, смешанный с терпким запахом перегноя. Внизу, за пологим склоном, колыхалось темно-зеленое море сомкнутых крон. Позади нас, поднимаясь на штурм неба, казалось, дефилировали среди низко висящих облаков контрфорсы хребта Зериф.

Мы разбили лагерь под сенью космолетов. Их внушительная масса защищала нас от ветра, иначе долго мы бы там просто не выдержали. Этот ветер дул на плато беспрестанно, извлекая из высокой травы и отдельных кустов странную, монотонную и волнующую мелодию. Техники быстро собрали металлические дома-убежища и прочно укрепили их стальными крючьями, вбитыми в каменистую почву. К концу второго дня все было готово.

На следующий день мы спустились к лесу в небольшом космолете-спутнике. Нас было пятеро: Рения, венерианский биолог Собокол, лет тридцати от роду, два его ассистента, Реум и Тулл, и я. На высоте метров в десять мы долго маневрировали вдоль границы джунглей, прежде чем смогли углубиться под своды леса. Между гигантских стволов здесь рос подлесок, высотой и мощью подобный земной дубраве, но сплошь окутанный лианами, изъеденный мхами и лишай-

никами. В развилках ветвей гнездились пышные цветы — эпифиты. Мы с черепашьей скоростью двигались по узкому просвету между деревьями, то и дело останавливаясь перед неожиданными завалами из мертвых ветвей или завесами лиан, которые наш слишком слабый космолет не мог прорвать. Однажды на нас обрушилась настоящая сеть из лиан, и нам с Собоколом пришлось выйти наружу, чтобы, орудуя электропилами, освободить аппарат. Из донесений экспедиции Клена, той самой, что обнаружила Гери-Кубу и исчезла, мы знали, что после дебрей на опушке лес должен был поредеть. И действительно, ближе к вечеру мы выбрались к реке, лететь вдоль которой было уже гораздо легче. Вскоре пришлось включить прожекторы. Уже в полной тьме мы добрались до какого-то озера, казавшегося черным кратером среди нависших над его берегами ветвей.

Мы посадили космолет на один из берегов, где небольшой пляж являл собой благоприятную посадочную площадку. Здесь мы чувствовали себя в безопасности. Космолет, отлитый целиком из самого прочного сплава, перед которым, уж поверьте мне, ваши особые стали — просто мягкий свинец, казался нам неприступным убежищем. И все же нам было немного не по себе: заросли подступали со всех сторон, надвигались, давили, вызывая клаустрофобию. Это чувство исчезло после сытного ужина, и, погасив прожектор, мы затаились в ожидании появления обитателей джунглей, если таковые здесь вообще водились.

О! Эту ночь в венерианском лесу мне никогда не забыть! Едва прожектор погас, мы увидели, как в озере появилось фиолетовое сияние: сначала слабое, оно быстро разгоралось и вскоре достигло яркости тропической луны на Земле. Оно словно всплывало из глубины озера, по которому, как по горящей сере, переливались огни. У самой поверхности замелькали стремительные змееподобные тени. Сидя перед левым экраном, между Ренией и Собоколом, я смотрел на это завораживающее зрелище. Реум и Тулл дежурили у правого экрана, обращенного в сторону джунглей. Волны озера отбрасывали танцующие блики на черные, как уголь, стволы, и молодые венериане несколько раз подзывали нас, когда им казалось, что они видели между деревьями какие-то смутные фигуры.

Это случилось около полуночи. Более чуткая, чем все мы, Рения ощутила это первой. Внезапно побледнев, она сказала, что у нее такое ощущение, словно некое чудовище смотрит на нее в упор из темноты. Чтобы ее успокоить, я включил прожектора, но потом снова их вырубил, дабы не привлекать к нам внимание представителей местной фауны. Через несколько секунд мы все тоже почувствовали, что за нами кто-то следит. Это было странное ощущение, оно то усиливалось, то ослабевало, будто кто-то бродил вокруг, то приближаясь, то удаляясь. Скрывая нарастающее беспокойство, я сел на место пилота, готовый при необходимости подняться в воздух, и положил левую руку на спусковой механизм фульгуратора.

Мы получили лишь несколько секунд передышки. Затем, неясная, сопровождаемая все тем же тревожным сердцебиением, вернулась угроза. Внезапно Рения прокричала:

— Там, Хорк, там!

Она указывала на озеро. Фиолетовое сияние пульсировало в том же ритме, в каком сжимались от боли и отчаяния наши сердца, и мы увидели на отмели продолговатой формы существо, размеренно сжимавшееся и снова разжимавшееся.

Сделавшись мертвенно-бледным, Тулл пробормотал:

— Гери-Куба!

— Говори, — резко бросил ему я. — Что тебе об этом известно?

— О! Ничего... Это наша древняя легенда. Во времена ваших сумерек, Гери-Кубы, как поговаривают, захватили весь континент Тхора.

И, прислонившись к переборке, он забормотал монотонно:

Если на сердце вдруг стало тревожно,
Вскоре придет за тобой Гери-Куба
И высосет жизнь из тебя, хуба-буба...
И потерял ли ты голову, иль начеку,
Ничто уж тебя не спасет — слишком поздно!
Если на сердце вдруг стало тревожно...

Он умолк, и в наступившей тишине я слышал наше хриплое дыхание да приглушенные рыдания Рении. Ужас нарастал неотвратимо, и одновременно я чувствовал, как жизнь покидает меня, как с каждым мгновением уходят мои силы.

Это было непередаваемое, невероятное ощущение! Фиолетовый свет в глубине озера быстро угасал, лежавшее на отмели извилистое создание замерло в неподвижности. Все эти детали я отмечал машинально. Рядом со мной Рения едва слышно шептала все те же слова, долетавшие до меня словно из далеких далей:

И высосет жизнь из тебя, хуба-буба...
И потерял ли ты голову, иль начеку,
Ничто уж тебя не спасет — слишком поздно!
Если на сердце вдруг стало тревожно...

Я чувствовал, что лечу в бесконечно глубокую дыру. Со-бокол медленно осел на пол, согнувшись пополам, за ним рухнули Реум и Тулл. Рения мягко упала у моих ног. Сам я все еще находился в сознании, но перед глазами уже стояла пелена, в ушах звенело. Последним усилием воли я нажал кнопку старта и в следующий миг спустил курок фульгуратора. Ослепительная вспышка в миллиарды вольт на миг озарила гигантское обезьяноподобное чудовище, которое грузно повалилось на песок, а затем и вовсе исчезло в огненном вихре. Космолет с ходу врезался в зеленый купол леса, я ощутил удар и потерял сознание.

Очнулся я на своей кушетке в «Слик Эффреи», вокруг хлопотали три врача. Я чувствовал себя безмерно слабым и как только узнал, что Рения вне опасности, тут же погрузился в глубокий сон.

Спустя двое суток Кель, на которого я оставлял командование лагерем, рассказал мне, что произошло. Сначала его внимание привлекла вспышка фульгуратора, затем он увидел наш унесшийся ввысь космолет, отследил его с помощью радара, последовал за нами и, когда мы уже достигли высоты в 100 километров, сумел-таки установить телеконтроль над нашим управлением. Всех нас нашли в бессознательном состоянии, но если меня и Рению удалось вернуть к жизни, то все попытки реанимировать трех венериан оказались тщетными. Они скончались от мгновенной анемии, остановить которую наши врачи не смогли. Думаю, сам я выжил лишь потому, что был землянином, но вот как спаслась венерианка Рения, не смог толком объяснить ни один биолог.

Как бы то ни было, я наконец увидел Гери-Кубу и, если бы это зависело только от меня, оставил бы весь их дьявольский род подыхать от холода, когда Венера удалится от Солнца. Впрочем, мое внимание от этой проблемы отвлекло новое загадочное открытие. Я быстро шел на поправку и чувствовал себя уже вполне сносно, когда Кель сообщил мне, что в котловане одной из релейных станций экскаватор наткнулся на «нечто, похожее на бетон». Оставив еще слишком слабую Рению в лагере, я немедленно отправился на стройку и спустился в котлован.

По образованию я не геолог, однако один мой друг, безвременно погибший в результате несчастного случая — которые хоть и редко, но все же случались и в наше время, — часто брал меня с собой в геологические экспедиции, так что я довольно неплохо разбирался в петрографии. Материя, на которую наткнулся ковш нашего экскаватора, была явно искусственного происхождения. Я приказал расширить и углубить раскоп. Спустя пару часов нашим взорам предстал бетонный купол, так как это действительно был низкий купол с круглыми, помутневшими от времени иллюминаторами! У основания его мы нашли запертую дверь шлюзовой камеры. Нам удалось ее вскрыть, не причинив конструкции особого вреда, и, надев респираторы, мы с Ке-лем вошли внутрь.

Я быстро осознал все значение этой находки. На Венере никогда не было автохтонной жизни, и, поскольку купол походил на некоторые купола, обнаруженные на Марсе, напрашивался вывод, что обе планеты посетили одни и те же пришельцы. Но что за пришельцы? Предположение о существах неведомой расы выглядело малоправдоподобным. Нет, здесь, как и на красной планете, побывали земляне, жившие на герметической станции, окруженной непригодной для дыхания атмосферой. И так же, как и на Марсе, эта первая колония погибла, когда рухнула породившая ее цивилизация.

Купол был небольшим и, возможно, представлял собой обычный аванпост. В нем сохранились следы борьбы. Металлическая мебель, выполненная в том же стиле, что и мебель позднейших человеческих поселений на Марсе, была вся искорежена и даже оплавлена. Внезапно мне показалось, что я стал жертвой какой-то галлюцинации: за толстой стеклянной дверью, на диване, лежало превосходно сохранившееся тело молодой женщины или девушки. Глаза ее были закрыты, на губах играла легкая улыбка, длинные белокурые волосы свешивались до пола. В руке она сжимала маленький зеленый флакон.

Не в состоянии промолвить ни слова, мы просто смотрели. Жестом я запретил Келю разбивать стекло; это тело сохранилось столь хорошо лишь чудом, и малейшая вибрация могло разрушить его навсегда.

И действительно, когда позднее ученые проникли в это помещение, анализ показал, что оно было заполнено инертными газами. На столе они нашли полуистлевшую записку, позволившую пролить немного света на эту загадку. Записка была написана на языке, напоминавшем свенский — древний язык эпохи, предшествовавшей объединению. Молодая женщина, которую звали Хильда Свенсон, по какой-то, необъясненной, причине считалась крупной политической фигурой. Она предпочла покончить с собой, нежели попасть в руки врагов. Ее приверженцы, подоспевшие слишком поздно, превратили купол в погребальную камеру. Затем они вернулись на Землю, где бушевала война за обладание все еще свободными ото льдов территориями «Европы».

Мы решили не тревожить покой гробницы, и тело так и осталось лежать на диване, вдали от народного любопытства, в том положении, какое ему придали друзья умершей. Один из наших лингвистов, Нилк, прославился благодаря переводу найденной записки. С ее помощью он доказал, что древние диалекты эпохи, предшествовавшей объединению, несмотря на пролетевшие тысячелетия, происходят непосредственно от языков первой цивилизации. Никто, повторюсь, не тревожил уединение усыпальницы, один лишь я иногда приходил туда и подолгу простаивал перед стеклянной дверью, так как спавшая за ней вечным сном молодая женщина была точной копией Рении!

Мы заложили станцию чуть поодаль, расчистив фульгураторами несколько сотен гектаров леса. А затем я получил радиограмму, в которой Совет просил меня вернуться в Хури-Хольдэ.

глава 2
Фаталисты

Хани ждал меня в своей лаборатории. Его суровое, осунувшееся лицо свидетельствовало о том, что он смертельно устал. Без лишних слов, он сразу же перешел к сути проблемы:

— Хорк, как вы уже первым это отметили, взрывная эволюция Солнца характеризуется специфическими особенностями, далеко отходящими от классических новых и сверхновых звезд. Так вот, один молодой математик, некто Кельбик — он из Арекнара, — несколько дней назад прислал нам подробный анализ состояния Солнца. Выводы далеко не обнадеживающие. Мы перепроверили все его расчеты — вместе с ним самим, так как он использует новый метод, отличный от вашего. Взрыв Солнца распространится далеко за орбиты Нептуна и даже Плутона. Но это еще не самое худшее. После взрыва Солнце перейдет в состояние черного карлика!

— В черного карлика? Но ведь в радиусе десяти тысяч световых лет мы выявили всего две такие звезды!

— Ну да... Не повезло, что тут скажешь! Вот расчеты. Вы можете сами их проверить, если сумеете быстро усвоить кельбиковский метод анализа. Лично у меня на это ушло два месяца! Зато у нас есть для вас и хорошая новость. Очевидно, до взрыва у нас будет на несколько месяцев больше времени, чем мы рассчитывали.

— Ну, так куда двинем? — спросил я. К Этанору? Или к Белюлю?

— К Этанору. Сначала попытаем счастья у ближайшей звезды. Но пока у нас новые осложнения. До Этанора мы доберемся, так как на двоих Земля и Венера обладают даже большей массой, чем нужно для преодоления барьера. Меня беспокоит другое: уж и не знаю, как именно, но секрет просочился, и Тираи сообщил мне, что он известен фаталистам. Это может сильно осложнить ситуацию. Похоже, их движение набирает силу, и я в который уже раз задаюсь вопросом, так ли хорошо наше старое правило: как бы нам не пришлось пожалеть о том, что мы не можем в точности обрисовать ситуацию триллам!

Эта ситуация быстро стала еще более серьезной, чем то казалось Хани. Фаталисты поступили крайне ловко: решив не высовываться, выдвинули вперед другую партию — экономистов. Эта старая партия заявляла, что, раз уж текны посвящают себя, главным образом, «чистым» исследованиям, от которых триллам нет никакой пользы, нужно значительно сократить число текнов и ориентировать их исследования на непосредственно практические цели. Они не знали, что наши «чистые» исследования могли бы, пожелай мы того, полностью изменить лицо Земли, чего Совет никоим образом не хотел. Мы наконец достигли почти стабильной общественной формы, при которой триллы являлись «рулем», а текны — двигателем, двигателем, сознательно передававшим лимитированную энергию. Каждые пять лет Совет решал, какие открытия могут, без нежелательных последствий, быть приняты всеми. Другие, естественно, не упразднялись, но помещались «в резерв». Когда новость о взрыве Солнца была обнародована, старая «протекновская» партия, находившаяся у власти с незапамятных времен, нашла в этом мощный аргумент: пусть внешне изучение звезд и выглядело более чем бесполезным, теперь это изучение — дело, не имеющее какой-либо практической цели — могло спасти планету. И вот теперь экономисты, вероятно, подбадриваемые фаталистами, распространяли слух, что текны лгали, даже если оно и взорвется, отнюдь не станет черным карликом, и что эта ложь направлена на то, чтобы заставить триллов принять фантастическую мысль о путешествии к какой-нибудь другой звезде, путешествии, предпринятом исключительно для удовлетворения любопытства текнов. К несчастью, мы не могли представить четких объяснений: мои собственные методы расчета, приведшие меня к выявлению скорого взрыва Солнца, были доступны для понимания от силы паре десятков математиков на всей планете, а что до кельбиковского анализа, то то немногое, что я из него видел, убедило меня в том, что я и сам пока не могу его усвоить. Являясь жертвами нашей политики сосредоточения знаний в недрах одной политической группы, политики, которая, несомненно, не раз спасала человечество, мы оказались не в состоянии донести до людей тот факт, что опасность реальна! Более того, мало кто даже из самих

текнов мог проследить за ходом наших рассуждений, так что стоило опасаться того, что по крайней мере некоторые из них могут поверить первым выводам, более легко для них поддающимся проверке. Наша мудрая и взвешенная политика, заключавшаяся в ограничении видимого ритма прогресса тем темпом, которым смогли бы следовать все без исключения, привела людей — как триллов, так и текнов — к довольно-таки статической концепции жизни, и теперь они без особой радости восприняли бы тот факт, что им довольно-таки долго придется лететь в относительном дискомфорте к Этанору, особенно если мы, в Солодине, не смогли бы доказать им, что этот перелет абсолютно неизбежен.

Через неделю после моего возвращения глава экономистов Ужах развернул против нас кампанию в триллаке, палате депутатов. В яростной речи он обрушился на Совет властителей, обвинив их в непомерной растрате энергии, припомнил несколько смертельных случаев, каковые всегда случаются на больших стройках, какие бы меры предосторожности на них ни принимались, обвинил дирекцию Солодины в неспособности руководить работами и, наконец, потребовал отмены привилегий текнов и возвращения их под общую юрисдикцию, суда над виновными и передачи общего руководства геокосмосами правительству триллов и в заключение вменил в вину Совету распространение сознательной лжи относительно будущего состояния Солнца. Разумеется, Тираи в первые же минуты его выступления включил прерыватель волн, тем самым отрезав зал триллака от остального мира, но это дало отсрочку всего на несколько часов. С некоторым беспокойством мы принялись ждать решения правительства. Наконец оно было объявлено: вынеся порицание Ужаху за его резкий тон, правительство, тем не менее, постановило начать расследование относительно необходимости путешествия к Этанору. Тем временем, президент Тхел обратился ко всем триллам с призывом не замедлять ход работ по сооружению геокосмосов, поскольку сомнений в том, что Солнце так или иначе взорвется, уже не оставалось.

Ободренный первым тактическим успехом, Ужах в ультимативном тоне потребовал, чтобы я его принял. Я уже хотел было ответить ему отказом, когда вмешался Тираи и посоветовал мне его принять. В общем, я согласился, но на всякий случай сунул легкий фульгуратор под папку с бумагами, что лежала у меня на столе.

Вождь экономистов вошел с высокомерным видом. Он оказался невысоким мужчиной — что у нас случается крайне редко! — который компенсировал свой «комплекс неполноценности», как сказали бы ваши психоаналитики, тем, что держался очень прямо и напряженно. Он сел, не дожидаясь приглашения. Я молча разглядывал его, припоминая все, что мне рассказывал о нем Тираи. Отец Ужаха был текном, мать — триллом, сам он сначала был распределен к текнам, однако в 17 лет исключен из этой категории как неспособный заниматься науками: в них он искал не знания, но способ пробиться к власти. Естественно, это исключение нанесло серьезный удар по самолюбию Ужаха. Он принадлежал к почти исчезнувшему классу торговцев антиквариатом и однажды не поделил что-то с полицией из-за неразрешенных раскопок с целью последующей продажи древностей в том районе, где в ваши дни находится Сан-Франциско. После того как полиция взяла его бизнес под особый контроль, Ужах ударился в политику и быстро стал главой экономистов.

— Итак? — произнес я наконец.

Небрежно облокотившись о стол, он ухмыльнулся:

— Ну, я полагаю, вы слышали мою речь...

— Разумеется! Восхитительный набор глупостей, если хотите знать мое мнение...

— Возможно, однако эти глупости все же попали в цель!

— Вам известно, что я мог бы приказать арестовать вас?

— Что ж, валяйте!

Я пожал плечами.

— Пока в этом нет необходимости.

На самом же деле, я был более раздражен, чем хотел то признать. Экономисты оказались более сильными и уверенными в себе, чем мы предполагали. В какой мере полиция все еще была нам предана? За исключением тех кварталов, в которых проживали ученые, она состояла исключительно из триллов и, так как обычно редко сталкивалась с правонарушениями, была не слишком многочисленной. С другой стороны, последняя война прошла так давно (если быть точным, 2359 лет тому назад), что я сильно сомневался в том, чтобы хоть кто-то среди экономистов или фаталистов имел хоть какое-то представление о тактике или стратегии. Впрочем, я и сам в этом мало что смыслил!

— Вы просили о встрече. Хотели что-то сказать мне?

— Откажитесь от этой безумной идеи путешествия к другой звезде, и я обещаю, что все устаканится. Мы могли бы даже отозвать наши требования о сокращении общего количества текнов.

— Идея ничуть не безумная! После взрыва Солнце превратится в черного карлика. Вы знаете, что такое «черный карлик»?

— Звезда, которая больше не испускает излучений?

— Не совсем так. Это звезда, которая столь горяча, что преобладающая часть ее излучений располагается в ультрафиолетовом диапазоне. Кроме того, она будет окружена газовым облаком, которое не позволит нам к ней в достаточной мере приблизиться без нежелательных последствий. А на том расстоянии, на котором нам придется остаться, мы сможем обеспечить жизнь всего нескольким сотням тысяч людей, да и то всего на два-три поколения.

— И кто подтвердит, что все это правда? Вы мне можете это доказать?

— И вы еще были текном! — с горечью воскликнул я. — Неужели вы полагаете, что можно вот так просто доказать нечто такое, что я сам еще не успел толком изучить? Чтобы понять все до конца, мне и самому понадобилось бы несколько недель!

— Иными словами, вы отказываетесь?

— Я просто не могу. Уж поверьте, я бы с радостью убедил вас, будь мне это по силам...

— В таком случае мне здесь больше нечего делать. Тем хуже для вас!

И он вышел, прямой как палка. Я вызвал к себе Тираи.

— Может, мне распорядиться, чтобы его арестовали?

— Нет, не сейчас. Мы еще не готовы...

— Что же делать? Этот мерзавец сорвет все наши сроки, если ему удастся развязать на стройках забастовки.

— Попробуем выиграть время. В ваше отсутствие, под предлогом улучшения уличного освещения, я попросил нескольких надежных текнов установить защитные заграждения. Через несколько часов все будет закончено.

— И эти экономисты ничего не заподозрили?

Ну, среди них же нет текнов... К тому же, мои установки могут еще и давать освещение, если, конечно же, в них кое-что подправить.

— А на самом деле это?..

— Триллы принимают нас за глупцов! Совет давно уже предвидел возможность восстания. И если наша информационная служба не всегда была на высоте, о нашем оборонном ведомстве этого не скажешь. Вы знаете, что подразумевает план № 21? Ах, ну конечно же не знаете, я и забыл! Вы ведь, несмотря на ваш высокий пост, в Совете не состоите. Выходит, я и не могу ничего вам рассказать без разрешения Совета властителей, которое, впрочем, несомненно, будет дано...

— В таком случае, — раздраженно прервал его я, — у вас всё на сегодня? У меня срочная работа, и если я и не состою в Совете, вся ответственность за подготовку к великому путешествию лежит все же на мне. Я прикажу раздать инженерам фульгураторы.

Как только Тираи ушел, я отдал необходимые распоряжения и снова погрузился в работу.

До первого взрыва прошло, наверное, немало часов, которые для меня пролетели как несколько минут. Грохот докатился издалека, но здание Солодины затряслось — столь велика была сила взрыва. И почти в ту же секунду до открытых окон снизу, со спокойной еще недавно улицы, донесся неясный гул. Я встал, вышел на балкон и взглянул на расположенные далеко внизу террасы: их уже заполонила бушующая толпа. На самой нижней террасе вдруг молнией сверкнула вспышка, по диагонали прорезав в этом сборище людей длинную борозду. Бросившись в кабинет, я схватил бинокль. У самого парапета, забившись в угол террасы, стоял какой-то теки, которого нетрудно было распознать по серой униформе, — в руке у него сверкал фульгуратор. Теки успел выстрелить еще два раза, потом толпа сомкнулась над ним, и тело его перелетело через балюстраду.

Я вернулся в кабинет, недоумевая, почему меня никто не предупредил о таком стремительном и грозном развитии ситуации. И тут же побледнел и мысленно обозвал себя идиотом: чтобы меня не беспокоили, я сам отключил питание, прервав таким образом всякий контакт с окружающим миром. Едва я успел опустить рубильник, как прозвучал второй взрыв, не менее мощный, чем первый. Экран тотчас же осветился, и я увидел встревоженное лицо Хани.

— Хорк, ну наконец-то! Где вы были?

Сгорая от стыда, я объяснил, почему не мог ответить.

— Ладно, это неважно. Мы боялись, что бунтовщики добрались до вашего этажа и вы уже мертвы!

— Но что происходит?

— Переключите экран на Ракорину и увидите сами!

Я повиновался. Центральная авеню была заполнена орущей толпой, вооруженной чем попало: топорами, железными прутьями, ножами и даже фульгураторами. Сметая редких полицейских, толпа шла к перекрестку Кинон.

— Как видите, наши друзья перешли к революционным действиям.

— Кто? Экономисты?

— Эти-то? О нет! Экономисты — всего лишь жалкие болтуны. Нет — фаталисты! Пока что опасность не так велика. Мы ввели в действие план № 21 и перекрыли все подступы к жизненно важным центрам с помощью заграждений из колючей проволоки. Но в Хури-Хольдэ хватает взрывчатки, и даже триллы, при желании, легко могут ее изготовить. Боюсь, что мы получили лишь небольшую отсрочку.

На экране во главе толпы шагал высокий мужчина, размахивавший огромным черным знаменем с изображением земного шара, пронзенного молнией — то была эмблема фаталистов!

— Сколько их?

— К счастью, не так уж и много — на их стороне меньшая часть населения. Быть может, от пяти до десяти миллионов здесь, примерно такая же пропорция — в других городах. На Венере пока все спокойно.

— Что с геокосмосами?

— В данный момент им ничто не грозит. Ах да, я был бы вам признателен, если бы вы пока не пользовались своим космолетом! Мы начали распространять — из физического факультета — волны Книла.

Я побледнел от одной мысли о том, что мог, поддавшись панике, броситься к своему аппарату. Под действием волн Книла любой космомагнетический двигатель высвобождает всю свою энергию за доли секунды. Теперь я понял, откуда взялись эти невероятные по силе взрывы!

— И много жертв?

— Увы, уже порядочно! Погибли все, кто находился поблизости от космолетов, которыми эти придурки хотели воспользоваться, несмотря на наши предупреждения. Теперь они заняты тем, что отлавливают и убивают отдельных текнов. Но довольно слов, время поджимает! Сами мы к вам пробиться не можем, однако же командный пульт обороны города находится в том кабинете, который расположен прямо под вашим. Там должен был оставаться Тираи, но от него нет никаких новостей, и мы боимся, что он уже мертв. Вам придется спуститься и занять его место.

Дверь открыл мне командир поста охраны. Огромный стол представлял собой светящийся план Хури-Хольдэ с красной кнопкой на каждой улице. Я активировал экран, и на нем возникло лицо Хани.

— Теперь, Хорк, вы будете в точности делать то, что я вам скажу. Я говорю от имени Совета, который принял решение, исходя из интересов всего человечества и ради нашего будущего. Нажмите на кнопку, расположенную на плане на Ракорине!

— И что последует? — спросил я.

— Смерть нескольких безумцев и многих идиотов, которые пошли за ними. Увы, но тут уж ничего не поделаешь! Центральную ось авеню зальют волны Тюлика.

Я побледнел. Волны Тюлика, поистине дьявольское изобретение, никогда еще не применялись и являлись одним из тех секретов, которые Совет хранил особенно ревностно. Я и сам узнал об их существовании лишь по чистой случайности, позволившей мне их обнаружить незадолго до моего отлёта на Меркурий. Позднее мне стало известно, что Совет

всерьез обсуждал мою возможную смерть в результате «несчастного случая». Волны Тюлика вызывали распад нервных клеток.

— Неужели нет другого способа?

— Нет, Хорк. Поверьте, нам это не менее отвратительно, чем вам. Но мы не можем позволить этим баранам отнять у человечества единственный его шанс на выживание ради удовлетворения их прихоти. Надеюсь, после этого они все же сложат оружие. И помните! Если они возьмут верх, нас всех ждет смерть, и начнут они с текнов — с вас, меня... Рении!

Как завороженный, я смотрел на маленькую красную кнопку. Легкий нажим пальцем — и угаснут миллионы человеческих жизней. Я активировал другой экран и снова увидел Ракорину. Теперь черным знаменем размахивала очень красивая молодая женщина. Толпа остановилась. Прислонившись спиной к стене, какой-то мужчина со значком партии экономистов на груди пытался образумить обступивших его полукругом фанатиков. Человеческие существа... Один нажим пальцем — и от них не останется ничего, кроме холмиков инертной протоплазмы. Меня мутило от бессмысленности всего этого, и на мгновение я даже подумал: а может, фаталисты правы? Может, человечество и не стоит спасать? Затем я подумал о молодой женщине с Венеры, которая предпочла покончить с собой, нежели угодить в плен. Была ли она права? Что вообще могло оправдать ее собственную смерть и смерть тысяч таких же, как она?

На экране толпа снова пришла в движение. Нарастая, зазвучала песня:

Смерти, космической смерти,

Все мы желаем смерти!!!

— Итак, Хорк? — прозвучал спокойный голос Хани.

Я перевел взгляд на его бесстрастное лицо. Как же я ненавидел его за эту его безучастность! Затем я взял себя в руки. Под маской невозмутимости угадывалось страшное напряжение всего его существа. Я был всего лишь орудием, тогда как он, вместе с другими властителями, — волей.

Солнце, всех планет отец,

Вскоре их и уничтожит...

Слова складывались в скверный стишок, но песня звучала мощно и грозно. Последний раз взглянув на экран, я нажал на кнопку. На Ракорине люди попадали, словно скошенные. Красивая молодая женщина медленно осела на мостовую и так и осталась неподвижно лежать под складками черного знамени.

Совсем близкий взрыв сотряс стены, и обломки дождем посыпались на пол. Я подошел к окну, взглянул вниз. На верхней террасе вопящая толпа теснилась возле небольшой металлической рамы. Блеснуло пламя, и под крики фанатиков с рамы соскользнул маленький снаряд. Он взлетел вверх и взорвался на уровне моего личного кабинета, разнеся на куски пластиковые стекла. На этот раз уже не колеблясь, я направился к столу и отыскал на плане кнопку, соответствовавшую этой террасе. Вопли смолкли. Выглянув из окна, я смотрел на валявшиеся вперемешку, по всей улице, тела — зрелище было тем более волнующим, что я видел его вот так, напрямую, не на экране.

— Они отказываются сдаться, — проговорил Хани.

Я прошерстил весь город, пройдясь по главным улицами и площадям. На Станатине, моей родной улице, мятежники с просчитанной медлительностью живьем сдирали кожу с какого-то текна. Я без раздумий нажал на маленькую красную кнопку... На Колиане они подожгли библиотеку. Еще одно легкое нажатие... На площади Сертин — толпы людей, облаченных в серое. И снова я до предела вдавил кнопку в стол... Так оно и продолжалось. Я сделался бесчувственным, действовал, как во сне; легкое нажатие, огромный косящий луч, падающие на мостовую в самых гротескных позах тела... моя левая рука крутила ручку настройки, а правая жала на кнопку — снова, и снова, и снова...

— Довольно, Хорк! Вы меня слышите? Довольно! Они сдаются!

Я тряхнул головой, выходя из транса. На плане, передо мной, были до предела вдавлены в стол с полсотни красных кнопок. Должно быть, я убил более пятисот тысяч человек!

Бунт был безжалостно подавлен. Правительство триллов, опомнившись наконец, объявило вне закона не только фаталистов, но и экономистов. Главари, когда их арестовали, вынуждены были выбирать между казнью и психическим моделированием, которое напрочь уничтожало личность и создавало новую, как правило, весьма посредственную. Все фаталисты выбрали смерть, да и большинство экономистов последовало их примеру. Я бы и сам, на их месте, поступил так же.

Если в Хури-Хольдэ и других местах мятежников удалось усмирить довольно скоро, то кое-где события развернулись иначе. В Хориарто фаталисты захватили город, перебили всех текнов и добрую половину триллов, и нам пришлось целых две недели осаждать их по всем правилам этого искусства. До последнего момента мы пытались спасти заложников, но когда бунтовщики начали обстреливать разрывными ракетами один из северных геокосмосов, находившийся как минимум в трехстах километрах, мы были вынуждены разрушить город: из одиннадцати миллионов человек, проживавших в нем, выжило лишь девять миллионов. Затем на Земле вновь воцарилось спокойствие. Беспощадно преследуемые повсюду, фаталисты исчезли, словно их и не было.

Тираи так и не объявился. Мы предположили, что он был убит в самом начале восстания.

глава 3
Отлёт

После мятежа фаталистов, который произошел в конце 4604 года, жизнь в течение нескольких лет состояла из одних лишь тяжкого труда и рутины, прерываемых редкими часами досуга. Одно за другим завершались великие начинания. Постепенно население перебиралось в герметические подземные города, проводя дни на поверхности, а ночи — под землей. Все геокосмосы были смонтированы и являли собой внушительное зрелище, особенно тот, что располагался на Южном полюсе, — гигантский купол диаметром в 12 километров, который медленно поворачивался вокруг своей оси в направлении, обратном вращению Земли. И тогда возникла сложнейшая проблема: как вывести с орбит обе планеты, избежав

при этом сдвигов коры, которые грозили неисчислимыми жертвами и полным разрушением всех наших сооружений?

Не без труда, но мы все же справились с расчетами, и наконец настал великий день. В контрольном зале, на глубине семисот метров, вокруг меня собрались все члены Совета; тут же были представители правительства триллов и несколько делегаций текнов и триллов. Перед нами, на приборном щите, светились большие интеграционные экраны, отмечавшие графиками малейшие изменения в напряжении земной коры.

Я подошел к щиту в сопровождении своего штаба специалистов: Совет единогласно доверил мне эту высокую честь. Из застекленной кабины, где находились аппараты-регистраторы, мне ободряюще кивнула Рения, и я сел.

Положив руки на пульт управления, я пробежал пальцами по клавишам. Питание еще не было подключено, и мягкие клавиши с готовностью реагировали на малейший нажим. Старт должен был произойти в полдень, а сейчас было только 11 часов 40 минут. Я сидел, чувствуя страшную неловкость, и не знал, как себя вести. Я активировал межпланетный экран, и передо мной появилось лицо Килнара, которому на Венере предстояло сыграть ту же роль, что и мне на Земле. Выдающийся геофизик, когда-то он был моим университетским товарищем, и мы остались добрыми друзьями, хотя и виделись крайне редко. Он скорчил мне лукавую и непочтительную гримасу, которую почти мгновенно, без временного отставания, донесли до Земли волны Хека — мы лишь недавно начали их использовать для связи.

— Осталось пять минут, — прозвучал голос Сни, моего бывшего ассистента.

Зная его непоколебимое хладнокровие, я настоял на том, чтобы он находился рядом со мной.

— Хорошо. Включить запись!.. Проверить контакты!..

— Все в порядке!

Я пристально смотрел на контрольную лампу прерывателя, который должен был мгновенно отключить энергию в том случае, если бы какой-то геокосмос вышел из фазы. Достаточно было нескольких секунд несинхронизирован-ной работы геокосмосов, чтобы земная кора под влиянием противоречивых импульсов треснула, как скорлупа ореха. За клавишами управления передо мной бежала по кругу стрелка хронометра. Две минуты... одна... Я бросил последний взгляд на экран, показывавший контрольный зал на Венере. Кил-нар по-прежнему гримасничал, но теперь его лицо выражало волнение. Тридцать секунд... десять... пять... Ноль!

Я до предела вдавил центральную клавишу, активировавшую робота, который и должен был заняться настоящей работой. Зажглась контрольная лампа. Произошло величайшее событие в истории Земли, и ничто его не отметило, кроме ровного света маленькой зеленой лампочки.

— Север-1! Говорит Север-1! — прогремел из динамика голос. — Все в норме.

— Север-2! Говорит Север-2! Все в норме.

— Север-3! Говорит Север-3! Все в норме.

Перекличка продолжалась. И наконец:

— Говорит Юг! Говорит Юг! Все в норме.

На геофизическом экране бежала непрерывная прямая линия с едва различимыми всплесками. Она представляла собой сводный график всех сейсмических станций Земли, а слабые всплески отмечали обычные микросейсмы.

Мало-помалу мы расслабились. По поступавшим сведениям, на Венере тоже все шло нормально. А ведь в это время на обе планеты уже воздействовали титанические силы, которые должны были по спиральной орбите удалить их от Солнца и направить к другой звезде! Они возрастали бесконечно медленно, постепенно, и казались неощутимыми. К двум часам пополудни орбитальная скорость Земли возросла всего на 10 сантиметров в секунду!

Внезапно ровную линию на геофизическом экране прервал резкий зубец. У всех сжалось сердце, но через пару мгновений спокойный голос Рении объявил:

— Сильный подземный толчок на оконечности западного материка. Эпицентр близ Тарогады. Гипоцентр на глубине двенадцати километров. Сейсм обычного типа.

Линия на экране уже выпрямлялась. Нам оставалось только ждать. Ускорение было слишком сложным процессом, чтобы можно было доверить его человеческим рукам, поэтому все команды подавали великолепные машины, непогрешимые точнейшие роботы. Тем не менее мы просидели в зале управления до самого вечера, наблюдая, как стрелка орбитальной скорости медленно ползет по циферблату, прибавляя новые и новые метры в секунду. Пройдет еще немало месяцев, прежде чем диаметр Солнца начнет зримо уменьшаться.

Впервые за долгие годы, если не считать пребывания на Венере и коротких дней отпуска, я мог наконец свободно вздохнуть и подумать о своих делах. Прежде всего, я с головой ушел в изучение кельбиковского анализа, потому что не мог вынести, чтобы какой-то новый раздел математики оставался для меня недоступным. Это оказалось делом нелегким, и мне неоднократно приходилось обращаться за разъяснениями к самому Кельбику. Он был совсем еще молодым человеком, высоким и стройным, и в жизни имел только две настоящие страсти — математику и планеризм. Довольно быстро между нами завязалась тесная дружба, тем более тесная, что до сих пор только я да Хани сумели проникнуть в этот созданный им новый мир. Он разработал особенную систему символов, позволявшую человеку одновременно запоминать любое количество переменных величин. При использовании кельбиковского анализа знаменитая «задача трех тел» выглядела на удивление простой.

Иногда к нам присоединялась Рения. Хотя она и не пыталась постичь кельбиковский анализ — скорее из-за отсутствия интереса, как мне кажется, нежели из неспособности его понять, — она быстро подружилась с Кельбиком, причем до такой степени, что иногда я даже ревновал ее к нему.

Первое, о чем попросил меня Кельбик, — это отменить запрет на планерные полеты. Такое решение было принято в самом начале великих работ, и вовсе не из аскетизма — наоборот, всевозможные развлечения только поощрялись, поскольку приносили пользу, — а потому, что в окрестностях городов бесчисленные грузовые космолеты уже не придерживались заранее намеченных маршрутов и представляли смертельную опасность для планеристов. Когда геокосмосы были построены, транспортные космолеты вернулись на свои линии, однако запрет так и остался в силе — его просто забыли отменить.

У меня не было случая научиться управлять планером, но Кельбик рассказывал об этом благородном спорте так живо, так увлекательно, что я и сам загорелся. Совет разрешил полеты, однако обязал применять все необходимые меры предосторожности. Единственным, кто выступил против, оказался новый властитель людей Гелин. «Для фаталистов это прекрасная возможность отыграться», — говорил он. Будущее показало, что в какой-то мере он был прав. Тем не менее, так как основная работа уже была закончена, закон все же отменили.

И вот я начал учиться управлять планером. Моим инструктором стал сам Кельбик, и вскоре я познал неведомую доселе радость свободного парения. Оно ничем не походило на полеты в аппаратах с космомагнетическими двигателями: тут не было ни стремительных подъемов в атмосферу, ни сумасшедшей скорости, ни видов проносящейся под тобою Земли. Наоборот, это скорее напоминало беспечный полет птицы, с медленной сменой пейзажей, равнин, холмов, долин и рек. А как передать наслаждение полетом над вершинами гор, радость борьбы с нисходящими воздушными потоками, величественными ястребиными подъемами по спирали или ленивыми, плавными спусками к земле!

Отныне по нескольку раз в неделю мы втроем — Кельбик, Рения и я -отправлялись в свободный полет, каждый на своем планере. Мне пришлось заказать себе один для личного пользования, однако в нем я не чувствовал полного удовлетворения.

Мне казалось, что он более тяжелый и неповоротливый, чем учебный, но я объяснял все своей неопытностью и, скрывая уязвленное самолюбие, старался выжать из своего аппарата все что можно.

Однажды мы спокойно парили над обширным заповедником. Метеостанции пообещали постоянный ветер, и мы действительно легко удалились на 450 километров к югу от Хури-Хольдэ. Без труда преодолели горы, которые вы называете Атласскими. Вдалеке стадо слонов купалось в реке Кераль (в ваши дни ее не существует), которая следует практически тем же руслом, что и ваша марокканская река Драа, но берет начало из внутреннего моря Кхама. Кельбик ушел вперед, Рения держалась слева от меня. Далеко позади нас в небе медленно кружились другие планеристы.

Внезапно Кельбик вызвал меня по радио:

— Хорк, видишь те планеры, прямо перед нами?

— Да, а что?

— Они не из Хури-Хольдэ. На такое расстояние от базы могли залететь только Камак, Атуар или Селина. Однако же я точно знаю, что сегодня они в небо не поднимались. И мы слишком далеко от Акелиоры, чтобы это мог быть кто-то из планеристов.

— А нас-то это как касается?

— А так, что я не прочь бы узнать, за счет чего эти планеры летят так быстро, а главное — против ветра?

Три черные точки действительно росли на глазах, и тем не менее, когда стало возможным различить их силуэты, я безошибочно признал в них силуэты безмоторных самолетов, а не коротких сигар космомагнетических кораблей.

— Осторожно, Хорк! — вмешалась Рения. — Вспомни, что тебе сказал Гелин! Фаталисты...

То, что произошло затем, случилось невообразимо быстро. Три планера, летевших нам навстречу, словно рассыпались в воздухе: их крылья надломились и, вращаясь, начали падать вниз. А прямо на нас устремились три черные, зловещие сигары.

— Вниз, Хорк, вниз! — закричал Кельбик.

Но было уже слишком поздно. Один из космолетов ударил меня по правому крылу, и оно с треском раздираемого легкого металла отломилось. Земля перевернулась подо мной и начала быстро приближаться. Со всех сторон от изувеченного планера свистел воздух.

— Оторви приборную панель! Скорее, Хорк, скорее!

Растерявшись, я потерял несколько драгоценных секунд.

Наконец я нагнулся, просунул руки под приборную панель и потянул ее на себя. Она отскочила целиком, и я увидел знакомый щит управления космолета. Теперь я знал, что делать, и попытался замедлить падение. Это мне удалось лишь наполовину. Остатки планера коснулись земли со слабым ударом, впечатав меня лицом в ветровое стекло. Вытерев набегавшую на глаза кровь, я посмотрел на небо. Там оставался только один планер с наполовину отсеченным крылом: он быстро терял высоту. Это был № 1, планер Кельбика. Планер № 2, на котором летела Рения, исчез.

Я спрыгнул на землю и, зацепившись за торчавшую железяку, порвал комбинезон. Планер Кельбика коснулся земли в нескольких сотнях метров от меня, проскользил дальше и разбился о дерево. Чуть поодаль, почти в водах Кераля, я заметил обломки планера Рении и, сам не свой, со всех ног припустил к ним. Рения, согнувшись пополам, лежала в искореженной кабине. Она была без сознания. Я попытался вытащить ее, но сразу у меня это не вышло.

— Не так. Сдвинь дверцу чуть назад, она отъедет по пазу, — услышал я спокойный голос Кельбика.

Я обернулся. Через все лицо его тянулся бледный и вздувшийся шрам, из которого уже начинала сочиться кровь.

Вдвоем нам удалось вытащить Рению, и мы уложили ее на песок под уцелевшим крылом. Кельбик, который, как любой пилот, обладал навыками оказания первой помощи, склонился над ней.

— Ничего серьезного, полагаю. Обморок от потрясения.

И действительно, спустя несколько мгновений Рения пришла в себя. С момента появления в небе врага прошло не более пяти минут.

— Что ты думаешь об этой атаке, Кельбик? — спросил я.

— Да такое ни с чем не спутаешь! Есть у них на то основания или же нет, но фаталисты — те, что еще уцелели! — решили, что тебя нужно грохнуть. Возможно, в это же время они пытались покончить и с другими членами Совета, хотя в этом я сомневаюсь. Меня больше тревожит то, что для такого камуфляжа космолетов под планеры требовались определенные технические навыки, которыми обладает далеко не каждый. Должно быть, среди фаталистов есть и текны. Текны-фаталисты... Даже и не верится!

— Может, у них есть свои специалисты? В конце концов, для людей, решивших пойти против закона, это не так уж и невозможно. Возможно даже, у них есть свои собственные тайные мастерские...

— Даже не знаю, какая из этих гипотез хуже, — вмешалась Рения. — Что меня удивляет, так это то, что они промахнулись. Почему они не ударили прямо по фюзеляжу? Тогда бы нам точно была крышка!

— Обломки планеров рассказали бы, как все было, Рения, и тогда бы начались поиски виновных. А крыло может и само отломиться, особенно в бурю, которая вот-вот разразится, судя по тому, как затянуло небо, а это уже наводит на мысль, что у наших врагов есть сообщники и в метеорологической службе. В общем, я рад, что сумел предвидеть нечто подобное и распорядился установить на наших планерах небольшие космодвигатели, недостаточные для полетов, но вполне пригодные в качестве парашютов...

— Так вот почему планер казался мне таким тяжелым!

— Да, именно поэтому. А сейчас нам остается только сообщить о своем местоположении в Хури-Хольдэ и ждать, пока нас подберут.

— Не думаю, что они так легко откажутся от мысли разделаться с нами, — сказал я. — Давайте-ка поспешим!

Сначала мы испробовали радиопередатчик Рении, но он вышел из строя. Передатчик Кельбика вообще был разбит всмятку, и к моему планеру мы шли уже с некоторым беспокойством. К счастью, мой аппарат, хоть он и был поврежден, починить было нетрудно, — этим-то я и занялся. Рения чуть отошла в сторону леса. Я уж хотел было крикнуть ей, чтобы возвращалась, но потом резонно решил, что у нее при себе фульгуратор, с которым ей не страшен ни один зверь.

Что до Кельбика, то он вооружен не был. Я попросил его посторожить возле планера, пока я налаживаю радиопередатчик. Я уже почти закончил настройку, когда он окликнул меня:

— Хорк, люди!

Их было семеро, внезапно возникших из густых зарослей. Какой-либо отличительной униформы — строгого серого одеяния текнов, к примеру, или же легких, с напуском, халатов триллов — они не носили: на них были длинные черные тоги, развевающиеся на ветру. Прежде чем выйти из кабины, я проверил свой маленький фульгуратор и взглянул в том направлении, куда пошла Рения. Ее видно не было.

Небо темнело с каждой секундой, синеватый и рассеянный, как при каком-нибудь катаклизме, свет заливал песчаный берег, река с глухим рокотом катила черные волны. Среди туч промелькнула молния.

— Кто вы такие? — прокричал Кельбик. — Вас послал за нами Совет?

Они не ответили, но рассредоточились по пляжу. Я скатился на землю с дальней от них стороны планера.

Один из незнакомцев отдал короткий приказ, и все они устремились к Кельбику, на ходу выхватывая оружие. В неясном свете я не смог отчетливо определить, к какому типу оно принадлежало, но по отсутствию утолщения конденсора все же понял, что это не фульгураторы. Вдалеке, из-за кустов, едва различимые в опускающихся сумерках, появились другие люди — человек пять-шесть, не меньше. Кельбик отступил ко мне.

— Фаталисты!

Отсылать сообщение в Совет было уже поздно. Я быстрым взглядом окинул горизонт. Мы были зажаты между излучиной реки и лесом.

— Давай в джунгли! — шепнул я. — Бегом!

Кельбик бросился к лесу, и я последовал за ним. Заметив меня, один из нападавших вскрикнул и вскинул руку. Послышался глухой выстрел, и песок у меня под ногами взвился маленьким смерчем. Еще несколько пуль пролетело над самой моей головой, пока я продирался сквозь кусты в ослепительно-ярком свете небесных вспышек. Наконец, добежав до леса, я обернулся, дважды выстрелил, и молнии, созданные людьми, ответили небесным молниям. Черные тени на берегу рухнули на оплавленный песок.

Я нырнул под лесной покров в тот самый момент, когда по листве забарабанили первые капли дождя. Через несколько секунд это был уже глухо ревущий водопад тропического ливня. Мы уже не бежали, утопая во мхах и травах, но продолжали идти так быстро, как только могли. Когда мы пересекали поляну, сзади в нас дважды стреляли — преследователи были близко. Я не соизволил ответить, предпочтя приберечь на крайний случай последние заряды фульгуратора. Продолжая идти, стараясь не упускать из виду едва видневшуюся впереди спину Кельбика, я спрашивал себя, куда же могла подеваться Рения. Позвать ее я не решался, боясь привлечь внимание преследователей и к ней, и к нам самим. Но я поклялся себе: что бы с ней ни случилось, я не успокоюсь, пока не убью собственноручно последнего фаталиста.

Завал из полусгнивших стволов, опутанных лианами, заставил нас потерять драгоценные минуты. Когда мы преодолели его, шум погони слышался не только сзади, но и справа и слева: нас окружали! Наконец мы выбрались на большую поляну у подножия почти отвесной каменной гряды. Позади, справа и слева, выходили из леса наши преследователи.

Мы бегом пересекли поляну. Несколько пуль просвистело над нашими головами, но мы не обращали на них внимания, надеясь найти спасительный проход между скалами. Увы, каменная стена оказалась сплошной и неприступной, только один-единственный грот зиял перед нами. В отчаянии мы бросились к нему, и я едва успел сразить из фульгуратора великолепного льва, внезапно выросшего перед нами.

В каком-то смысле наше положение улучшилось. Гроза почти прошла, и полная луна, лишь изредка затягиваемая обрывками туч, ярко освещала поляну. Если сумеем продержаться до утра, мы будем практически спасены, так как высланные Советом поисковые команды отыщут нас или, по крайней мере, вынудят убраться наших врагов. Но, взглянув на счетчик фульгуратора, я недовольно скривился. У меня оставалось всего семнадцать зарядов. Ах, как же мне хотелось тогда обладать телепатическими способностями героев тех фантастических рассказов, которые я читал еще ребенком! Ментальный призыв, прошедший через всю галактику, — и на помощь нам уже спешили бы мои отважные воины: бравые земляне, неукротимые марсиане, хитрые венериане, ужасные драконы с Альдебарана IV! Увы, мы были лишь парочкой обычных людей, в промокшей одежде смотревших в лицо смерти!

Мы притаились за грудой каменных обломков, как пещерные люди, ожидающие нападения. Но враги наши медлили. Отдельные пули изредка щелкали по камням, не причиняя никакого вреда или, наоборот, довольно-таки опасно рикошетируя, однако сами нападавшие благоразумно держались в укрытии. Меня снедала тревога за Рению. Я мысленно попытался залезть в шкуру врагов: как бы я действовал на их месте? Попытался бы взобраться на утес, а затем внезапно спрыгнул бы у входа в пещеру? Это было вполне выполнимо, так как скалистая стена возвышалась тут не более чем на три-четыре метра.... Или дождался бы захода Луны? Нет, его не будет еще долго... Медленно побежали ночные часы.

Горизонт на востоке уже начал бледнеть, когда я заметил в кустах на краю поляны какое-то движение. И сразу же, мчась со всех ног, на нас ринулись враги. Я расстрелял все заряды, но этих чертей было слишком много: оставляя позади обугленные трупы, они добежали до пещеры без единого выстрела.

«Гляди-ка, хотят взять живьем», — успел подумать я.

Я швырнул фульгуратор в голову первого нападающего и схватил толстый сломанный сук. Кельбик встретил их градом камней. Затем началась рукопашная. Какое-то время, размахивая своей узловатой дубиной, я еще удерживал нападавших на расстоянии, но потом они навалились на меня всем скопом. Сбитый с ног, я получил могучий удар по голове и потерял сознание.

Придя в себя, я почувствовал, что крепко связан. Возле меня, с распухшим лицом, неподвижно лежал Кельбик. Рядом, спиной ко мне, стоял часовой; чуть поодаль сидели прямо на земле с полтора десятка мужчин и о чем-то тихо переговаривались. Никого из них я не знал. Внезапно один поднялся и подошел ко мне.

— Безумен тот, — проговорил он, — кто желает воспрепятствовать жребию Судьбы! Или тебя направляла твоя гордость, о теки? Ты должен бы знать, что любого, кто идет против божественных планов, ждет неизбежная смерть. Да и вообще, к чему спасать тело, если при этом ты теряешь Душу?

Я не соизволил ответить. Даже тот факт, что все верующие — за исключением разве что фаталистов — высказались за наше величайшее начинание, ничего не значил для этих фанатиков. У них была своя Истина — единственная и исключительная! Они бы скорее допустили, чтобы погиб мир, нежели она!

Внезапно деревья на краю леса раздвинулись, и на поляну вышли четыре слона, за которыми неторопливо выступало все стадо. Фаталисты не обратили на них внимания. Слоны в заповеднике давно привыкли к посетителям и никогда не трогали людей. Однако эти, видимо, были чем-то заинтересованы. Они обошли группу фанатиков с двух сторон, приблизились к нам. И вдруг я услышал звонкий голос Рении:

— Теперь, Хлларк! Теперь!

Самый крупный слон повернулся, взмахом хобота оттолкнул часового и легко подхватил меня. Другой слон так же аккуратно поднял еще не пришедшего в себя Кельбика. Вожак нес меня, обхватив хоботом поперек туловище так, что голова и ноги мои свешивались. Напрягая шею, я поднял голову: черные фигуры в панике разбегались.

— Сюда, Хлларк!

Мой слон двинулся к лесу, и тогда прозвучали выстрелы. Пуля, предназначенная мне, попала ему в хобот. Затрубив от ярости, слон выпустил меня, и я больно ударился о землю. Вожак развернулся на месте и ринулся на врагов, за ним устремилось все стадо. Крики ужаса, топот, отдельные выстрелы — и все смолкло. Растрепанная, в порванном платье, Рения склонилась надо мной, торопливо развязывая мои путы. Я с трудом поднялся, руки и ноги у меня затекли. Черные бесформенные пятна на поляне — вот и все, что осталось от фаталистов, которых настигли слоны.

— Что с Кельбиком? — спросил я.

— Он жив.

— Как тебе удалось приручить этих слонов, Рения?

— Это не слоны, Хорк, а параслоны!

Я пригляделся к хоботным повнимательнее. Они уже успокоились. С первого взгляда они ничем не отличались от обыкновенных слонов, только головы их показались мне более крупными, а лбы — более выпуклыми. И я вспомнил трагический эксперимент Биолика.

Этот биолог, живший за пять веков до меня, рассчитывал создать сверхлюдей. Он с успехом провел серию опытов над крупными хищниками и слонами; толщина костных тканей черепа у них уменьшилась, а мозг почти вдвое увеличился в объеме и одновременно стал гораздо сложнее. В результате разум параслонов достиг уровня разума пяти- или шестилетнего ребенка. И этот разум, развившийся у них благодаря контролируемым мутациям, стал наследственным. Ободренный успехом, Биолик, не предупредив об этом Совет, начал ставить эксперименты на собственной семье. Результаты оказались столь ужасными, что он покончил с собой. По всей видимости, человеческий разум невозможно было развить таким способом. Однако параслоны, как и паральвы, уцелели и продолжали размножаться. Их присутствие в заповедниках никого не стесняло, но, как правило, они сторонились людей и, благодаря своему уму, умело избегали с ними встреч.

Углубившись в лес, Рения увидела большой космолет, заходивший на посадку. Сначала она решила, что это посланцы Совета, побежала к кораблю, но вовремя поняла, что ошиблась. После этого ей самой пришлось спасаться от преследователей; она заблудилась в лесу, потеряла свой фульгуратор, пробираясь через болота, и, наконец, присела на пенек и заплакала. Там-то ее и нашел уже ночью, после грозы, вожак параслонов Хлларк. Хлларк когда-то дружил — закон запрещал владеть параживотными — с одним химиком из Акелиоры и потому немного понимал человеческую речь. Рения терпеливо объяснила ему ситуацию и в конечном счете уговорила прийти нам на помощь. Должно быть, это было забавное зрелище: юная девушка в лохмотьях, пытающаяся на какой-то залитой лунным светом поляне заключить союз с великолепным животным. В итоге Хлларк собрал свое стадо и, усадив Рению себе на спину, повел сородичей за собой.

Сейчас он возвращался к нам на своих огромных рыжих ногах, с довольным видом помахивая хоботом. Пуля только оцарапала его, и рана была пустяковой. Рения негромко заговорила с ним, выбирая самые простые слова. Хлларк кивнул головой. Мы с Ренией поднялись на его спину, Кельбик забрался на другого слона, и мы двинулись к реке.

Спасаясь от преследователей, мы ушли довольно далеко, и потому у обломков наших планеров мы оказались лишь через час с небольшим. С первого взгляда стало понятно, что фаталисты разбили все, что уцелело после катастрофы. О том, чтобы починить радиопередатчики, не могло быть и речи. Теперь нам оставалось только одно — добираться собственными силами до ближайшего города, если только нас не обнаружат патрульные космолеты, которые теперь уж точно вылетели на поиски.

Уговорить Хлларка и его спутника не составило особого труда, и мы направились прямо на юг, к Акелиоре. Параслоны шли быстро, однако, когда наступил вечер, мы были все еще далеки от нашей цели, а я за весь день не заметил ни одного космолета или планера. Пришлось заночевать на лесной поляне.

Возможно, если бы не состояние Кельбика, с одной стороны, и моя тревога относительно того, что могло происходить в Хури-Хольдэ, со стороны другой, вся эта интермедия меня ничуть бы не расстроила. Наш костер пылал, живой и яркий, у нас было полным-полно фруктов, чтобы приглушить голод, и параслоны несли подле нас неусыпную вахту. Но порез на лице Кельбика уже начал гноиться, и я видел, что подступает лихорадка. Полагаясь в дороге на Хлларка, я разобрал снятый с планера компас и вскипятил в его корпусе воду, чтобы промыть рану. Затем мы уснули, весьма беспокойным сном. Пусть эта ночь в африканском лесу и не могла сравниться с той, которую мы с Ренией провели в венерианских джунглях, все же она тоже отнюдь не несла отдохновение. Несколько раз — мы находились у границы саванны — где-то рядом рычали львы. Одеял у нас не было, и нас окутывал мягкий туман, пронизывая все то, что оставалось у нас из одежды. Несмотря на ложе из веток, земля была слишком жесткой для наших привыкших к удобствам тел. Разбитые в кровь в утренней рукопашной пальцы нещадно болели. Донельзя изнуренная Рения крепко спала, но Кельбик постоянно ворочался и стонал. В итоге уснул и я.

Проснулся я на рассвете. Заря только занималась, небо было затянуто серой дымкой, и удушающая жара предвещала новую грозу. Силуэты слонов, несших вахту, резко выделялись на фоне бледного неба.

Я осторожно высвободил руку из-под головы Рении, с трудом встал и разжег костер. У Кельбика был жар, рана опять начала гноиться. Я снова промыл ее кипяченой водой, и после скудного завтрака, состоявшего из одних лишь бананов, мы снова двинулись в путь. Для бедняги Кельбика день выдался просто ужасным, но к вечеру мы наконец увидели на фоне заката черные силуэты башен Акелиоры. Хлларк еще с полчаса шел прямо на юг, огибая таким образом болото, и мы прибыли в город только ночью, когда уже поднималась луна.

Въехав в город через главные ворота на огромных слонах, мы произвели своего рода сенсацию, но мне было не до этого. Доставив Кельбика в ближайшую больницу, уже через несколько минут мы с Ренией были в теркане — вы бы сказали, мэрии, — и, связавшись по видеофону с Хури-Хольдэ, я попросил переключить меня на Гелина. В столице все было спокойно, однако Гелин удивился, когда я поведал ему о наших приключениях. Он действительно получил подписанную моим именем закодированную радиограмму, в которой говорилось, что мы приземлились в Акелиоре и задержимся там на несколько дней. Тот факт, что фаталисты знали мой шифр, свидетельствовал о том, что измена проникла на самые верхй нашей организации, быть может, даже в Совет властителей! Я решил немедленно вернуться. Перед отлётом мы с Ренией навестили Кельбика. Врач нас успокоил: заражение крови предотвращено, и через несколько дней Кельбик снова будет на ногах. Я приказал начальнику местной полиции выставить у дверей его палаты охрану, после чего мы тепло попрощались с Хлларком и другими параслонами, пошедшими за своим вожаком: отныне в Акелиоре для них был открыт безлимитный сахарный счет.

Тщательная проверка позволила уже через несколько дней обнаружить изменника, передавшего мой шифр фаталистам. Им оказался молодой теки, секретарь открытых заседаний Совета. Он был немедленно лишен звания, но высылки на Плутон сумел избежать: исправительная колония уже была эвакуирована оттуда на Землю.

глава 4
Nova Solis

Один за другим, пролетали дни. Мало-помалу Земля удалялась от Солнца по все более широкой орбите, увлекая за собой Луну. Венера приближалась к Земле: ее космомагниты работали интенсивнее, чтобы компенсировать гандикап ее более внутренней орбиты отбытия. Из-за этого там произошло несколько легких сейсмических толчков, впрочем, не причинивших особого вреда. По прошествии года видимый в небе диск Солнца уменьшился, средняя температура Земли стала снижаться, и мы вынуждены были переселить в подземные заповедники наиболее теплолюбивых животных, по крайней мере тех, что были выбраны нами для продолжения рода.

В том же году мы с Ренией поженились. Повсюду царило спокойствие, фаталисты, похоже, были окончательно разгромлены или ушли в глухое подполье. Свадьба наша прошла без особой помпы, как мы оба того и хотели.

Три месяца спустя мы начали запасать воду. Обширные подземные резервуары были заполнены до предела. Мы уже пересекали орбиту Марса, где несколько археологов все еще продолжали разгадывать прошлое обреченной планеты. Затем сила и направление действия геокосмосов были изменены, и Земля в сопровождении Венеры, которая казалась в небе второй Луной, вышла из плоскости эклиптики, чтобы пройти над поясом астероидов.

До этого момента повседневная жизнь людей проходила без особых изменений. Но теперь, несмотря на накопленные океанами запасы тепла, температура начала быстро падать, и над Землей, за двадцать пятым градусом широты, бушевали метели. Все живые существа были постепенно переведены в подземные парки. Уже и в Хури-Хольдэ на поверхности работали только самые необходимые команды техников, но Совет властителей должен был оставаться в Солодине до самого последнего часа. Огромные герметические ворота отделили верхний город от нижнего. В других городах высоких широт все суперструктуры были давно уже эвакуированы; человечество готовилось к великой зимовке.

Когда мы пересекли орбиту Юпитера, один лишь Совет властителей собирался в верхнем городе. Океаны замерзли даже на экваторе, и по ночам температура падала до минус 70 градусов. В чистом небе не было видно ни облачка: вся атмосферная влага давно уже окутала Землю снежным белым саваном. Почти все формы животной жизни исчезли, и только некоторые растения еще сопротивлялись. То же самое происходило и на Венере. Поймать Гери-Кубу не удалось, но команда ретрансляционной станции с острова Зен обнаружила несколько замерзших трупов. Высотой около шести метров, то, несомненно, были модифицированные потомки земных горилл, но больше всего биологов воодушевило обнаружение странного органа, развившегося по соседству с их мозгом в уродливой голове.

Наконец, когда мы пересекли орбиту Урана, уже и Совет, в свою очередь, спустился в нижний город, и я тоже окончательно поселился во дворце Планет, на глубине шестисот метров. Большие экраны в моем кабинете создавали иллюзию окон, смотрящих в черное небо. Атмосферное давление быстро падало, сжиженный воздух ложился серым покровом на обычный снег.

Я еще поднимался изредка, обычно вместе с Ренией и Кельбиком, в мой старый кабинет на верхнем этаже Солодины. Маленький терморадиатор поддерживал там сносную температуру, а герметические окна были усилены дополнительными рамами для поддержания внутреннего давления. Я хорошо помню тот день, когда мы пересекли орбиту Гадеса. Все трое мы сидели на своих обычных местах, но сейчас мой кабинет, когда-то заваленный всякими документами, был чист и гол, если не считать листа белой бумаги на моем столе, — мы по-прежнему пользовались бумагой, правда, не такой, как ваша, по составу и гораздо более прочной. И на этом листе лежал грубый каменный топор. Давным-давно мне подарил его мой покойный друг, геолог Р’варк. Топор относился к первой доисторической эпохе, и я хранил его как символ непрерывности человеческих усилий и, быть может, как счастливый талисман. Он воплощал в моих глазах дух наших сражавшихся с враждебной природой предков, которые победили, выжили и завещали нам никогда не сдаваться! Возможно также, что это оружие безвестного воина давно забытых времен как-то ассоциировалось у меня с борьбой, в которую вступили и мы сами.

Я сидел возле окна. Снаружи была ночь, усеянная звездами, и среди них, в неизмеримой дали, чуть крупнее других и немного ярче сверкало Солнце, отец всего сущего. У самого горизонта на фоне неба еле выделялся бледный диск нашей старой, верной Луны. Венера была едва видна.

Передо мной простирался мертвый город, освещенный только прожекторами обсерватории. Суперструктуры утопали в снегу в отвердевшем воздухе, напоминая горбатые спины гигантских животных. Под холодным слабым светом лишь отдельные деревья, убитые слишком долгой зимой, еще вздымали с террас оголенные ветви.

Я активировал экран, и на нем возникло лицо Керлы, старшего астронома.

— Как скоро мы преодолеем рубеж? — спросил я.

— Через три минуты и пятнадцать секунд...

Рубеж... Так мы называли теоретическую орбиту Гадеса, то есть такую, по которой эта планета бы двигалась, если бы эта орбита имела форму круга, а не ярко выраженного эллипса. Она обозначала для нас границу Солнечной системы.

Минуты неощутимо уходили. Нам следовало бы присоединиться к тем, кто ожидал нас в нижнем городе, но я предпочел более интимную атмосферу моего старого кабинета. В сущности, этот рубеж не имел никакого значения, но все мы, текны и триллы, привыкли к мысли, что настоящий большой путь через космос начнется тогда, когда мы пересечем эту условную черту.

Раздался легкий хлопок. Кельбик торжественно откупорил бутылку маранского вина и наполнил три бокала, поставленные Ренией на стол. Мы ожидали в молчании.

— Десять секунд, — услышал я голос Керлы.

Я встал, взял бокал.

— Друзья, тост Кальра-основателя! За прошедшие века...

— За настоящее! — подхватил Кельбик.

— За вечные дни грядущего! — тихо закончила Рения.

Мы выпили. Сначала тихо, затем все громче и громче,

все мощнее и гуще запели сирены города, усиленные динамиками. Вой сирен терзал наш слух, как жалобный стон всей планеты, как безумные голоса машин, изнемогавших от непосильного напряжения. Откуда-то сверху, с купола Солодины, луч прожектора в последний раз осветил террасы, вырывая из темноты отдельные контуры и отбрасывая жесткие тени. Затем отовсюду взвились ракеты. Они взлетали в черное небо, рассыпая разноцветные искры, и тут же падали маленькими огненными кометами. И сразу все кончилось. Сирены умолкли, прожектор погас. Земля пересекла рубеж.

Мы долго еще сидели молча. Наконец я встрепенулся, взял Рению за руку.

— Ну ладно, пора спускаться! У нас еще много работы.

* * *

Прошло несколько недель, и мы уже удалились на безопасное расстояние, когда однажды в несусветную рань меня разбудил сигнал видеофона. На экране возникло взволнованное лицо Хани.

— Хорк, скорее приходите. На Солнце замечены первые признаки реакции. А, и ты там, Рения? Тоже приходи!

Мы торопливо оделись и бросились к лифту. Через несколько минут мы уже были у входа в центральную обсерваторию, где едва не столкнулись с взъерошенным и тоже полусонным Кельбиком. Хани ожидал нас в окружении целого штаба своих астрономов. Он был в отчаянии. Я не стал тратить времени на утешения.

— Вы сказали — первые признаки реакции. Но почему так рано? Вы уверены?

Не говоря ни слова, главный астроном Керла протянул мне фотоснимок, сделанный автоматической обсерваторией на Меркурии. Я склонился над снимком, Кельбик рассматривал его через мое плечо.

— Что ты об этом думаешь?

— Ты же знаешь, Хорк, я и близко не астроном. Дай мне показания спектрографа и клочок бумаги, и я скажу тебе свое мнение.

— На первый взгляд, дело дрянь. Но ты прав, нужно все как следует рассчитать. А вы что скажете, Р’тхал?

Р’тхал, специалист по Солнцу, мужчина средних лет, взял в руки фотографию.

— Согласно вашим расчетам, Хорк, которые были проверены и уточнены Кельбиком, первым признаком должно быть появление на Солнце особо темного, быстро увеличивающегося пятна с температурной инверсией. Вот серия снимков, на которых зафиксировано это явление.

Р’тхал показал нам, как на снимках сначала появилось крохотное пятнышко, почти незаметное на солнечном диске, как оно быстро росло, а затем вдруг исчезло и сменилось расплывчатым светлым полем, особенно ярким в том месте, где первоначально находилось черное пятно.

— Все цифровые данные в вашем распоряжении, — добавил он.

— Хорошо. Сейчас же установите прямую связь с центральной вычислительной станцией. Нам нужна звуконепроницаемая комната...

— Они все здесь такие.

— Тогда сойдет любая. Подъем, Кельбик! Ах, да: еще нам нужна бумага! Да побольше!

Мы заперлись и тщательно проверили данные. Мы давно работали вместе, поэтому я усвоил его систему анализа, а он — мои методы, пусть менее изысканные, но зачастую более быстрые. На протяжении шести часов мы работали порознь, останавливаясь разве что для того, чтобы выпить по чашке питательного бульона, который нам приносила Рения. Закончив расчеты, я поднял голову и взглянул на Кельбика. Лицо его было мертвенно-бледным.

— Так ты думаешь?..

— Я думаю, что если мы и уцелеем, то только чудом!

— Но, клянусь кишками трилла, как же мы могли так все ошибиться? Мы рассчитывали по крайней мере еще на полгода... А вместо этого имеем всего две недели!..

Кельбик горько улыбнулся.

— Все очень просто, Хорк, и, если тебя это утешит, ни ты, ни я ни в чем не виноваты. Все расчеты мы оба строили, отталкиваясь от константы Кооба, ведь так?

— Да, ну и что?

— Так вот, она неточна, дружище. И неточность начинается с семнадцатой цифры после запятой. Я только что все перепроверил.

— И почти за тысячу лет никто этого так и не заметил?

— А как это могли заметить? Этой константой если и пользовались, то лишь до двенадцатой цифры максимум. Но в нашем случае получился кумулятивный эффект — крохотная неточность вызвала лавину ошибок. И вот вместо шести месяцев — две недели!

Я внезапно почувствовал себя совершенно разбитым.

— Значит, вся наша работа была напрасна? Неужели фаталисты правы?

— Нет, полагаю, мы все же уцелеем. Правда, для отстающей от нас Венеры это будет труднее. Но, быть может, она тоже успеет, если сейчас же ускорится. Я сейчас посчитаю...

— А Марс? — спросил я, бледнея.

На Марсе все еще работали команды археологов, которые должны были вылететь вдогонку за нами лишь через несколько месяцев.

— За две недели, если они не будут терять ни минуты, может быть, им удастся опередить волну взрыва. Предупреди их немедленно посредством волн Хека.

Совет властителей, получив наше сообщение, тотчас же принял все необходимые меры. Геокосмосы заработали с большой нагрузкой, изыскатели на Марсе получили приказ возвращаться. Теперь оставалось только ждать. Через несколько часов Кельбик вернулся с целой серией новых, более точных расчетов. Реальная отсрочка равнялась всего лишь двенадцати дням!

Из четырех археологических экспедиций три сразу сообщили, что вылетают. Четвертая попросила разрешения задержаться на сутки, и я, еще раз предупредив об угрожающей им опасности, дал согласие. Да и как было не согласиться? Они только что обнаружили вход в подземный город и теперь пытались за оставшиеся часы осмотреть его и выяснить, что из находок можно спасти. Я разговаривал на волнах Хека с главой экспедиции. То был глубокий старец с длинными седыми волосами — если не ошибаюсь, он уже разменял третью сотню лет, — звали его Клобор.

— Какое невезение, Хорк! Мы нашли лишь первый, почти неповрежденный город, и у нас всего сутки на то, чтобы его обследовать!

— Да, только сутки, и то на ваш страх и риск, — ответил я. — Впрочем, раз уж вся ваша команда согласна... Но помните: двадцать четыре часа, и ни минуты больше, если вам дорога жизнь!

Сам не знаю почему, но эта находка меня живо заинтересовала: я словно предчувствовал, что она окажется крайне важной для будущего всего человеческого рода, и весь день поддерживал связь с Марсом. Около пяти часов пополудни Клобор сообщил, что впервые за всю историю мы теперь можем наконец составить представление о физическом облике марсиан. Археологи обнаружили несколько статуй, сфотографировали их на месте, затем тщательно упаковали и погрузили на большой экспедиционный космолет. Затем, в семь часов, грянул гром средь ясного неба: на экране возникло чрезвычайно взволнованное лицо Клобора:

— Хорк! Хорк! Величайшее открытие всех времен! Марсиане бывали в других солнечных системах!

— Откуда вам это известно?

— Мы нашли фотографии, они прекрасно сохранились. Смотрите, вот они!

И на экране одна за другой начали появляться большие цветные фотоснимки, еще блестящие от закрепляющей эмульсии, которой их предварительно покрыли. Всего их было около пятидесяти, представляющих самые разные планеты и сделанных с большой высоты: относительно большинства из них было очевидно, что ни одна из планет нашей солнечной системы никогда не могла так выглядеть.

— Снимки слишком подробные — такие не выдаст ни один гипертелескоп. И речь может идти только о планетах какой-то другой системы. Посмотрите вот на этот!

Я увидел зелено-синюю планету, с двумя спутниками. И хотя ничто не давало масштаба, мне она показалась вполне сравнимой по величине с Землей.

— А теперь взгляните на другой снимок — он сделан с небольшой высоты с ночной стороны.

На экране появилась темная равнина, усеянная крошечными светящимися точками.

— Это города, Хорк, города! Планета обитаема. Возможно, мы найдем снимки, сделанные на ее поверхности. Тут кипы документов, которые мы грузим все без разбора. Нет времени!

Экран погас. Какое-то время я просто сидел задумавшись. Итак, помимо Земли и неведомого мира, откуда явились драмы, в нашей галактике существовала и другая разумная жизнь!

Около девяти вечера, обеспокоенный молчанием экспедиции, я решил снова связаться к Клобором. Капитан космолета, все еще стоявшего на поверхности Марса, ответил тотчас же, однако прошло довольно-таки много времени, прежде чем на экране появилось лицо старого археолога.

— Яи сам уже собирался вызвать вас, Хорк! Мне нужны еще одни сутки. Важнейшее из всех открытий...

— А почему не неделя или не месяц? У вас есть ровно пятнадцать часов, и ни минуты больше.

— Но поймите же, это имеет огромное значение...

— Я понимаю, Клобор, понимаю, но Солнце — оно не поймет!

— Капитан сказал мне, что, если потом уходить на максимальной скорости, можно было бы задержаться здесь еще часов на десять...

— Это даже не обсуждается! Вы стартуете точно в назначенный час. Это приказ!

— Но это вопрос величайшей важности! Мы нашли звездолет марсиан! И почти неповрежденный!

— Что? Марсианский звездолет?

— Да, один из тех, которые летали к звездам. Мы делаем чертежи, фотографируем все что можно, демонтируем двигатели, но все это займет больше пятнадцати часов! Если бы только среди нас были физики! Так бы мы хотя бы знали, что нужно искать...

Я быстро взвесил все «за» и «против». На одной чаше весов была возможность открыть новые принципы космических полетов; на другой — уверенность в том, что, если экспедиция не покинет Марс через пятнадцать часов, двести ее членов погибнут.

— Сожалею, Клобор, но через пятнадцать — нет, уже через четырнадцать часов пятнадцать минут — вы стартуете.

— Но ведь тем самым я открываю вам путь к звездам, Хорк! Как вы можете отвергать такой дар? Умоляю... Это же величайшее открытие всех времен.

— Знаю. Но я не могу рисковать жизнью двухсот человек ради простой вероятности. Спасите все, что сумеете, главное — постарайтесь демонтировать двигатели, сфотографировать все и составить чертежи. Вы можете внести в этот аппарат телевизионную камеру?

— Да, это возможно.

— Так сделайте это поскорее, а я тем временем соберу команду специалистов, которые помогут вам советами. Но помните: точно в назначенный час — отлёт! Вы нашли какие-нибудь документы о самих марсианах? Как хоть они выглядели?

— Судя по статуям и фотографиям, они не слишком от нас отличались. Но я должен вернуться к работе, срок так мал... Дайте мне еще хотя бы час!

— Ни единой минуты!

Экран вдруг потускнел. Я активировал внутренний коммутатор, вызвал контрольный пункт. Там дежурил Сни, мой бывший ассистент.

— Ну, какова ситуация?

— Все в порядке, Хорк. Скорость возрастает.

— А что с Венерой?

— Она мало-помалу настигает нас.

Поскольку масса Венеры была меньше, чем Земли, им было легче увеличить ускорение, то есть достигнуть максимальной скорости...

Я связался с Ренией, находившейся в геофизической кабине. Она ответила не сразу, так как была слишком занята своими аппаратами.

— Что у тебя, Рения? — спросил я.

— Возникают сильные напряжения коры на глубине около сорока пяти километров под Тихим океаном. Возможно землетрясение с эпицентром под Кильнскими островами, если мы будем идти с таким же ускорением. Я бы рекомендовала немедленно эвакуировать Кильнор, а на западном побережье — Аслор и Кельнис.

Я быстро посчитал в уме: Кильнор, три миллиона жителей. Аслор — двадцать семь миллионов. Кельнис — тринадцать. Итого сорок три миллиона человек, которых нужно срочно вывезти и хотя бы временно где-то разместить. Слава богу, мы предвидели такую возможность, и все подземные города были больших размеров, чем то диктовала строгая необходимость.

— Хорошо, — сказал я. — Я отдам приказ правительству триллов.

— Ав твоем секторе? — спросила Рения.

— Дела обстоят неважно. Мы делаем все возможное, но, вероятно, не успеем уйти на нужное расстояние. Следует ожидать потери суперструктур многих городов, особенно тех, которые стоят близ экватора и не покрыты достаточно толстым слоем снега. А значит, увы, и Хури-Хольдэ.

— Не так уж и страшно — город ведь пуст!

— Да, но потом его придется восстанавливать.

Чтобы снять усталость, я заперся в камере дезинтоксикации и через полчаса вышел оттуда посвежевшим и отдохнувшим. Эти камеры были чудесным изобретением, и я сожалею, что мне не хватило ни времени, ни особенно знаний в физиологии, необходимых для создания чего-то подобного здесь.

Затем я принял Гелина, властителя людей.

Эвакуация оказавшихся под угрозой городов проходила нормально, но, эвакуируя Кельнис, полиция обнаружила тайный арсенал, принадлежавший, вероятно, фаталистам и включавший в себя, помимо больших химических пистолетов, несколько фульгураторов, кустарных, но вполне действенных.

— Я не нахожу себе места от беспокойства, Хорк. В народе ходят слухи, что фаталисты, вероятно, все же были правы, что Земля вскоре взорвется. Но предполагалось ведь, что мы будем держать все в секрете! Помимо Кельбика и вашей жены, которые вне подозрений, вас самого и нас, членов Совета, его никто не должен был знать!

— Резкое ускорение геокосмосов не могло остаться незамеченным, Гелин. Их команды в курсе. К тому же, мы сообщили новость марсианским экспедициям. И наконец, вы уверены в вашей полиции?

— Абсолютно! В эти последние дни мы провели психологическое тестирование всех ее агентов. Ни один не провалил тест на лояльность.

Этот тест считался безошибочным, и почти тысячелетний опыт, казалось, подтверждал эту его непогрешимость. Тест был крайне жесток: в нем находящийся под гипнозом или, скорее, под воздействием галлюциногенов подопытный должен был казнить собственного отца, мать или сына, обвиненного в измене. Эта казнь, разумеется, была всего лишь видимостью, иллюзией, производимой на манекене. Но для подопытного она была ужасно реальной. Психические самописцы позволяли с точностью судить о реакции индивида. Но являлся ли этот тест по-прежнему действенным для фаталистов, фанатиков, готовых пойти на любые жертвы?

— Что меня особенно тревожит, — продолжал Гелин, — так это производство фульгураторов, пусть пока еще и не слишком совершенных. Это довольно-таки сложно провернуть без помощи какого-нибудь текна. Я, конечно, не думаю, что кто-нибудь из текнов мог увлечься фаталистской философией, и обычно любое личное тщеславие, любое стремление к диктатуре, использующей фатализм в качестве средства, должно выявляться еще до принесения клятвы, как в случае с Ужахом, но среди текнов есть и такие, кто никогда не проходил тест на лояльность вследствие того, что подобное испытание было сочтено в их случае излишним... быть может, напрасно.

— Вы и сами прекрасно знаете, Гелин, что благодаря нашей миронической подготовке нам не страшен никакой гипноз! Не берите в голову! Что до меня, то я полагаю, что мятеж фаталистов, если таковой случится, обречен на провал.

— Хотел бы я быть в этом так же уверен, как вы, Хорк. Я тоже думаю, что они потеряли все шансы на то, чтобы взять власть, но навредить нам они все же способны. Если, к примеру, у них появится возможность уничтожить лично вас, они этой возможностью воспользуются. Вас и вашу жену охраняет с десяток надежных парней, другие присматривают за Кельбиком и властителями. Но если вы не будете принимать опасность всерьез, это облегчит им задачу!

— Благодарю за заботу. Впрочем, я и сам всегда начеку.

В два часа ночи Рения сообщила мне о новом землетрясении. Подземные толчки необычайной силы отметили все сейсмографы планеты. Архипелаг Киль за полчаса погрузился в океан, и на этом месте началось извержение подводных вулканов. Поскольку эвакуация населения уже закончилась, жертв почти не было, но зрелище этой катастрофы, переданное с космолета, потрясло меня. Гигантский фонтан поднимался к черному, усеянному звездами небу из середины темного пятна растаявшего в этом месте океана, а вокруг сверкало белизной ледяное поле. В четыре часа утра чудовищный взрыв выбросил к зениту миллионы тонн подводного грунта, который обрушился каменным градом на лед. В Кельнисе и Аслоре от этого взрыва провалились верхние уровни подземных улиц, а в Борик-Реве, на месте вашего Лос-Анджелеса, герметичный панцирь нижнего города дал опасную трещину.

Незадолго до полудня я вызвал Марс. Последняя экспедиция грузилась на корабль, так и не раскрыв тайну марсианского звездолета. Они успели осмотреть лишь часть очень сложных двигателей. Я посочувствовал им, однако был рад, что мой приказ исполняется. Выключив экран, я прилег отдохнуть.

На следующее утро я проснулся довольно поздно, когда Рения уже ушла на свой пост. Я поспешил в рабочий кабинет и сразу включил экраны. Всюду все было как будто в порядке. Сейсмографы не отметили новых толчков, и напряжение коры под Тихим океаном постепенно уменьшалось. На Венере, где нет глубоких океанов, толчки были незначительными. Ко мне зашел Кельбик, мы переговорили о текущих делах, а затем я поставил перед ним новую задачу: организовать производство мощных фульгураторов. В нашем мире без войн они были не нужны, и этот вопрос никогда не изучался. Однако документы, обнаруженные на Марсе, говорили о том, что на далеких планетах Галактики существуют другие разумные существа, и неизвестно еще, встретят ли они нас мирно и дружелюбно.

Около полудня один из моих экранов включился, и я увидел ошеломленное лицо Тирика, главного инженера по связи.

— Хорк, вас кто-то вызывает с Марса!

— Этого не может быть. Экспедиция вылетела еще сутки назад!

— Это я знаю, но передача идет с главной ретрансляционной станции, что близ Эрикобора, марсианского города, который они раскапывали.

— Но кто ее ведет?

— Неизвестно. Он отказывается сообщить свое имя и не передает картинок. Требует прямого разговора с вами.

В моем мозгу мелькнула страшная догадка.

— Хорошо, дайте связь.

На экране, как я и ожидал, появилось лицо Клобора. Он улыбался.

— Не злитесь, Хорк, это бесполезно. Вам до меня не добраться! Вы уже не сможете отправить меня на Плутон!

— Клобор! Старый безумец! Как вы могли... И почему капитан не сообщил о вашем отсутствии на борту? Уж до него-то я доберусь!

— Он не виноват! Я выскользнул из космолета прямо перед отлётом, предварительно выведя из строя передатчик, чтобы они не смогли попросить разрешения вернуться за мной...

— О! На это я все равно бы ответил отказом! Но почему вы остались на Марсе?

— Все очень просто. Я тут собрал ретранслятор, который позволит вашим физикам руководить мною, пока я буду заканчивать разбирать двигатель марсианского звездолета. Поработаю до тех пор, пока Солнце... Короче, остается еще больше недели, и я надеюсь, что успею, несмотря на то, что в механике я и не соображаю.

Я не находил слов. Мне хотелось встать и поклониться этому старику. Какое самопожертвование! И какое спокойствие!

— Но послушайте, Клобор, вы подумали о том, что... когда солнечный прилив достигнет Марса... Я знаю, все произойдет быстро, но вам все же придется пережить несколько ужасных минут!

Он улыбнулся и вынул из кармана розовый флакончик.

— Я все предусмотрел. В этом флаконе — биринн.

Я умолк. Биринн убивал молниеносно.

— Мы только теряем время, Хорк. Переключите меня на ваших физиков. Разве что, когда наступит этот последний момент... держите рядом с собой открытую бутылочку ма-ранского. Мне хотелось бы выпить за вашу удачу!

* * *

Мы принялись ждать катаклизма. На всякий случай все верхние этажи подземных городов были эвакуированы, герметические ворота между уровнями заперты. На поверхности, во мраке, прорезаемом лишь лучами прожекторов, специальные роботы засасывали снег и отвердевший воздух и засыпали этой смесью города, создавая для них как можно более толстый панцирь. Теперь мы знали, что успеем избежать катастрофы, но нам хотелось по возможности сохранить наши суперструкгуры.

За несколько часов до намеченного момента ко мне с последними результатами явился Кельбик. Он был так же озабочен, как и я, но в то же время сиял: его расчеты были проверены и подтвердились с точностью до двадцатой цифры после запятой! Все солнечные пятна исчезли, и солнце уже начинало пульсировать, сжимаясь и расширяясь во все более учащающемся ритме. Вместе с Кельбиком мы направились в контрольный зал.

Там нас собралось в общей сложности семьдесят семь человек. Множество телевизионных экранов было установлено по всем городам, но лишь наше собрание имело привилегию непосредственно принимать все передачи восемнадцати релейных станций, оставленных между нами и Солнцем. Эти передачи на волнах Хека записывались и одновременно проецировались на восемнадцать отдельных экранов. Первая релейная станция на спутнике, обращавшемся примерно в тридцати миллионах километров от Солнца, вторая — на Меркурии, где еще работала автоматическая обсерватория Герукои. Третья станция осталась на бывшей орбите Венеры. Четвертая — на бывшей орбите Земли, пятая стояла на поверхности Марса. Остальные равномерно распределялись между Марсом и Землей, продолжавшей свой бег.

Я сидел между Хани и Кельбиком, положив руки на пульт управления геокосмосами, которые работали почти на полную мощность. Теперь с каждой секундой мы удалялись от Солнца на две тысячи километров. Если наши расчеты были верными, солнечный прилив уже не мог нас достать. Однако оставалась опасность радиации.

На восемнадцати экранах, как бы с разного расстояния, мы видели лик Солнца. Лик грозный и гневный, косматый от протуберанцев, в пятнах такой невыносимой яркости, что глазам было больно, несмотря на светофильтры. Особая настройка позволяла менять увеличение или рассматривать солнечную поверхность в различных полосах спектра, соответствующих тем или иным элементам. Три тысячи регистрирующих автоматов на центральной обсерватории должны были сохранить все записи и снимки для последующего анализа — если только мы не ошиблись, если только Земля не погибнет...

Молчание нарушил Хани:

— Если все пойдет так, как предсказывали Хорк и Кельбик, катаклизм начнется огромным протуберанцем в экваториальной зоне. Перед этим на Солнце снова появятся пятна...

Мы долго еще сидели, не произнося ни слова. Напротив нас, на экранах, пылали изображения Солнца.

Властитель машин склонился ко мне.

— Хорк, я только что получил сообщение из лаборатории космической физики. Они проанализировали планы марсианского звездолета, переданные Клобором. Наши физики уверены, что за несколько лет сумеют воссоздать марсианский двигатель, тем более что последний космолет с Марса доставил некоторые детали...

«Клобор! — подумал я. Я же обещал!..»

Я вызвал центр связи:

— Сейчас же соедините меня с Эрикобором на Марсе!..

Несколько минут спустя справа от меня осветился небольшой экран. Клобор сидел к нам спиной, вглядываясь в свой собственный экран, на котором нестерпимо сверкало Солнце. Возле него на столике стоял флакон с розовой жидкостью, биринном. Я быстро посовещался с Хани и Гелином.

— Ретранслируйте эту сцену на все экраны обеих планет! Пусть Клобор хотя бы получит свой час славы. Он этого заслуживает!

Затем я склонился к микрофону и позвал:

— Клобор! Клобор! Говорит Совет!

Там, на Марсе, седой старик вздрогнул, оторвался от захватывающего зрелища, развернулся в кресле, нажал на кнопку. Слева от него возникло изображение контрольного зала. Он улыбнулся.

— Спасибо, Хорк, что не забыли меня. Грустно было бы умирать одному. Но я не вижу бутылки. Вы не хотите выпить со мной?

Гелин отдал распоряжение. Тотчас же появились бутылки маранского вина. Наклонившись к микрофону, Гелин сказал:

— Клобор, от имени всех людей — спасибо! Ваша жертва не будет напрасной. Благодаря вам мы сможем когда-нибудь отправиться к звездам, не увлекая за собой всю Землю. Ваше имя будет жить в людской памяти, пока будет жить человечество!

Старый археолог улыбнулся.

— Я предпочел бы, чтобы мое имя жило благодаря моим научным трудам, а не благодаря случайной находке. Но что делать? Приходится принимать славу такой, какая она есть. Однако не занимайтесь мной, у вас есть дела поважнее. Когда настанет момент, я свяжусь с вами...

Я перевел взгляд на астрономические экраны. Меркурианский ретранслятор показывал, помимо Солнца на небе, небольшую часть горы Теней и маленькое шале, укрывшееся среди ее складок. Я перекинул его изображение Рении, сидевшей в полном одиночестве в ее геофизической кабине.

Чей-то возглас — «Пятна!» — заставил меня обернуться. На солнечном диске близ экватора отчетливо выделилась более темная зона с рваными, вихрящимися краями.

— Все идет, как мы и предполагали, — проговорил Хани слишком уж спокойным, из-за чего это спокойствие не показалось мне естественным, голосом. — Теперь взрыва ждать уже недолго...

Однако прошел целый час, а ничего нового не происходило. Солнце неторопливо вращалось. Затем его медленно пульсирующий диск деформировался. Сбоку появился гигантский протуберанец, взлетевший, наверное, на миллионы километров.

Хани прильнул к объективу спектроскопического анализатора.

— Реакция Хорка-Кельбика началась! Через несколько секунд...

Закончить он не успел. Несмотря на почти мгновенную настройку светофильтров, мы все были почти ослеплены нестерпимо яркой вспышкой в самом центре Солнца. Когда способность видеть вернулась к нам, весь диск был окутан невероятными фиолетовыми протуберанцами. В течение пары минут Солнце раздувалось, теряло шарообразную форму, словно распадалось на части. Затем последовал сам взрыв. Кипящее огненное море заполнило весь экран ретранслятора № 1, и, разнесенный на атомы, тот прекратил передачу.

— Теперь остается только ждать, — проговорил Хани.

Чудовищный световой поток устремился за нами вдогонку. Но телескоп, установленный на вершине центральной обсерватории, по-прежнему показывал нам Солнце как сверкающую звезду. Ретранслятор № 2 перестал работать еще до того, как раскаленные газы достигли его, расплавленного радиацией. Последнее изображение с Меркурия показало людям гору Теней, резко выделяющуюся на фоне охваченного пламенем неба. Даже с Марса Солнце казалось теперь крупнее и ярче, чем некогда из обсерватории Герукои.

Вскоре нас вызвал Клобор.

— Я вернулся с последней прогулки по Марсу. Уже сейчас на поверхности невыносимо. Лишайники горят. Думаю, теперь мне осталось жить недолго, — закончил он тихо.

На мгновение он исчез, затем снова появился на экране.

— Здесь уже тридцать два градуса! Когда стрелка покажет пятьдесят...

Он положил термометр на стол так, чтобы мы его видели. Стрелка быстро перемещалась. Сорок градусов... сорок пять...

Я почувствовал, как кто-то сунул мне в руку бокал. В подземелье марсианского ретранслятора Клобор поднял свой:

— Друзья, тост Кальра-основателя! Думаю, сейчас он самый подходящий! За прошедшие века, которым я посвятил свою жизнь!

— За настоящее! — хором ответили мы, вставая.

— За вечные дни грядущего!

Мы выпили. Клобор поднес бокал к губам, отпил и рухнул на стол; рука его бессильно свесилась на пол.

Мы продолжали стоять молча. Стрелка термометра перемещалась все быстрее и быстрее. Когда она показала девяносто градусов, ретранслятор перестал работать.

Назад: ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ПОТЕРПЕВШИЙ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ В ОКЕАНЕ ВРЕМЕНИ

Дальше: ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ВЕЛИКИЕ СУМЕРКИ

глава 1 Венерианские джунгли

глава 2 Фаталисты

глава 3 Отлёт

глава 4 Nova Solis

* * *