Часть третья

Осень 866

19

Эофорвик оказался еще более великолепным, чем можно было себе представить по многочисленным рассказам брата Ярвиса. По мере приближения к городу сквозь мелкую, но густую морось вырисовывались очертания поросших мхом древних стен с бойницами и башенками, напоминая хребет крепко спящего сказочного зверя.

С обеих сторон от восточных ворот ввысь устремлялось по башне. Одна из них представляла собой руины, из которых к облачному небу поднимался толстый столб дыма. Поначалу я даже решил, что мы явились в разгар пожара, но оказалось, что стража по привычке развела костер у подножия каменного столба, чтобы согреться.

Через семь дней после второй встречи Ивара Бескостного с королем Эллой под пологом паруса рыжебородый ярл официально объявил о своем решении креститься. В течение той недели армия несла большие потери. Под безоблачным небом у земляного вала собралось около двух тысяч воинов, чтобы услышать рассказ предводителя о приснившемся ему сне.

– Меня посетил мой прародитель Один и велел мне окреститься, – прокричал он во всеуслышание, – ибо иначе нам никогда не пробраться сквозь мощные стены саксов.

По войску пронеслась волна изумления. Повинуясь инстинкту, мужчины хватались за оружие и недоуменно переглядывались. Они не были уверены в том, что правильно расслышали своего вождя. Неужели ярл – сын Рагнара Лодброка и потомок Одина – действительно собирается перейти в христианскую веру? Ивар Бескостный продолжил свою речь, объявив предстоящее крещение жертвой с его стороны на благо общине.

– Вы всегда знали меня как щедрого дарителя, – кричал он, чтобы пресечь возможные пересуды. – Ни один из вас не имеет права назвать меня жадным. И если я поступаю так, как сказал, лишь потому, что убежден – это всем нам пойдет на пользу. Между тем, мы с моими братьями – Бьёрном Железнобоким, Сигурдом Змееглазым и Хальфданом Витсерком – договорились, что они отправятся на юг для дальнейших грабежей. Каждый из вас может выбрать своим вождем любого, кого посчитает наиболее великодушным. Я же рассчитываю взять с собой в Эофорвик лишь мою личную дружину.

О чем на самом деле договорились четверо братьев на военном совещании накануне вечером, было неизвестно. Они беседовали на вершине отцовского кургана, и никто не мог их слышать. Участие в грабительских походах на южных территориях звучало для многих приятной альтернативой безделью в лагере посреди вересковой пустоши. Потому самые нетерпеливые воины вскоре сгруппировались вокруг братьев Ивара, объявившихся в разных концах толпы.

Уже на следующий день Сигурд Змееглазый отправился на юг в сопровождении пятисот викингов. За пару следующих недель оставшееся войско утекло, как вода сквозь пальцы Ивара Бескостного – многие последовали за Бьёрном Железнобоким и Хальфданом Витсерком.

К концу лета население лагеря сократилось до ста верных дружинников Ивара Бескостного, вдобавок их жен и Ильвы, изъявившей настойчивое желание остаться. Мерсия стонала от набегов, а правитель укрылся за надежными стенами крепости. С Нортумбрией у викингов продолжался мир, заключенный тремя месяцами ранее.

Под пристальным наблюдением саксов наша процессия, состоявшая из вооруженных топорами солдат и всадников, медленно преодолела тридцать миль, отделявших ныне опустевший лагерь от королевского города. Последний десяток миль мы двигались по римской дороге, серым шрамом прорезавшей плоский пейзаж, состоявший, в основном, из полей и редких перелесков.

Мы скользнули в тень внушительной серокаменной стены. Крики домашних животных, скрип телег, голоса людей гремели под сводчатым потолком над воротами. Улица тянулась через город на пять сотен шагов и имела на всю свою длину лишь один поворот – вокруг каменного кладбищенского заграждения. Вдали, с противоположной стороны города, мы различали еще одни ворота, обращенные к реке Усан и мосту через нее.

– Неужели тут все построено римлянами? – обратился ко мне Хастейн. Я сидел рядом с Иваром Бескостным на краю первой повозки и мог лишь кивнуть вместо ответа.

На протяжении трехдневного путешествия я много рассказывал скандинавам о королевском городе, но теперь живые впечатления лишили меня дара речи. Многочисленные дома – большие и маленькие вперемешку, некоторые вовсе в два этажа, – лепились друг к другу настолько тесно, что между ними не оставалось места ни для пашни, ни даже для нормального огорода. Овощи, куры, мелкий домашний скот сосуществовали на крошечных клочках земли, обнесенных низенькими заборчиками из жердей. Из многих сотен дымовых отверстий, проделанных в соломенных крышах, поднимался чад, подхватывался холодным северным ветром и собирался в один темный столб дыма, медленно тянущийся в южном направлении.

Жителей здесь было не счесть; мужчины, женщины и дети толпами текли мимо нашего кортежа, удостаивая нас лишь непродолжительным взглядом. Из какофонии голосов и звуков то и дело выбивался собачий лай или крик торговцев, стоявших за прилавками или в дверях своих лавочек и предлагавших купить готовые блюда и товары, о существовании которых я даже не подозревал. Улицы провоняли мочой и испражнениями людей и животных. Куда ни глянь, везде кипела жизнь.

– Римляне только возвели стены, – припомнил я один из монологов брата Ярвиса. – Когда сюда пришли первые саксы, они разрушили остатки каменных зданий и выстроили дома из дерева и соломы.

– Почему они так поступили? – удивился Хастейн, которому пришлось изрядно повысить голос, чтобы перекричать уличный шум.

– Потому что каменным домам было по несколько веков, и суеверные саксы решили, что новых жильцов будут преследовать привидения.

– Достойная причина, – кивнул Хастейн и, улыбнувшись тонкими губами, огляделся. В городской толпе он чувствовал себя как дома. Здесь было полно молодых девушек, подходящих для любовных утех.

– На противоположном берегу реки, – продолжал я свой рассказ, указав на ворота в дальнем конце города, – сохранились римские руины. Никто не желает жить на том берегу, так как он не защищен каменной стеной.

На повозке с моей стороны, скрючившись и держа вожжи, сидел долговязый Ивар Бескостный с застывшим выражением лица. Лишь его веснушчатая рука, беспокойно теребящая рыжую бороду, выдавала его чувства.

– Большое поселение, – заметил он.

– Говорят, здесь живет шесть тысяч человек, – сообщил я. – Эофорвик – второй по величине город Англии. Крупнее него только Лунден.

Взглянув на меня, Ивар неуверенно улыбнулся.

– Ты не представляешь особой ценности в качестве провожатого, Рольф Дерзец, но являешься кладезем полезных знаний. Я был прав, сохранив тебе жизнь.

– Сохранив мне жизнь?

– Ты наверняка в курсе, что перед тем как отправиться в южные земли, Бьёрн Железнобокий советовал мне убить тебя? Он решил, что ты непригоден для сражений, но чересчур пронырлив, чтобы свободно расхаживать по лагерю.

Известие о сомнениях Бьёрна Железнобокого не стало для меня неожиданностью. Я давно чувствовал неприязнь со стороны седобородого великана.

– Тем не менее ты решил сохранить мне жизнь?

– Я выполняю свои обещания. Теперь ты один из нас.

Ильва подъехала с другой стороны повозки, устремив настойчивый взгляд близко посаженных глаз на Ивара Бескостного.

– Каким образом ты рассчитывал захватить такой город? – спросила она. – Он в десять раз больше Рипы.

От ее вопроса тяжелый ком в моем желудке стал ощутимее.

– Где хотенье, там и уменье, – Ивар Бескостный ограничился таким ответом.

За поворотом и кладбищенской стеной улица выходила на удлиненную площадь, с севера ограниченную одним-единственным зданием.

– Ты разве не говорил, что все римские каменные дома были разрушены? – спросил Хастейн и вытаращился на здание.

– Церковь Святого Петра была возведена не римлянами. – Я говорил медленно, так как сам с благоговением разглядывал впечатляющее каменное строение. – Ее построили около двухсот лет назад, когда языческий король Эдвин должен был перейти в христианскую веру и жениться на принцессе-христианке из Уэссекса.

Внушительный серый фасад церкви вознесся на высоту не менее чем в пять человеческих ростов, завершаясь крутой крышей из поросшего мхом кирпича. Крыша отвесно устремлялась к облачному небу до линии конька, расположенного выше самых высоких деревьев.

По сравнению с Софийским собором в Константинополе или большой мечетью в Кордобе, церковь святого Петра не поражала размером, была примитивно построена и неуклюже прилеплена сбоку к городской улице, так как неизвестному зодчему понадобилось непременно расположить церковное пространство на оси с востока на запад. И все же это было самое большое здание, которое мне когда-либо приходилось видеть, а поскольку почти никто из дружинников Ивара тоже никогда не встречал ничего подобного, наша процессия погрузилась в безмолвие.

На площади перед церковью стояла колокольня из массивных бревен. Мы собрались около нее, сформировав целую передвижную крепость, которую немедленно окружили вооруженные солдаты-саксы. К ним присоединилось немало любопытных горожан. Они не знали, кто мы такие и почему пришли: король Элла никому ничего не рассказал о нашем приходе. Без оружия, кольчуг и шлемов мы были похожи на кучку жалких переселенцев. Судя по всему, именно на такое впечатление Элла и рассчитывал.

– Но тут не только церковь каменная, – заметил Хастейн, указав на продолжение улицы, ведущей к реке и мосту.

– Ты видишь перед собой знаменитую римскую дорогу, – ответил я. – Римляне выкладывали брусчаткой не только дороги между городами, но и центральную городскую улицу.

– Видимо, камень пришелся им по вкусу, – сказал он. – Стены из камня. Дома из камня. Улица из камня. А что не так с досками?

– Дерево продержится не больше одного поколения. Камень вечен.

Кивнув, Хастейн смахнул с глаз влажную челку.

– Улица из камня, – прошептал он с благоговением.

– И что теперь? – поинтересовалась Ильва.

Ивар Бескостный встал, расставив кривые ноги и скрестив руки на груди. Его поза излучала уверенность. Лишь мерцающий ледяной взгляд синих глаз разоблачал его – на самом деле он не знал ответа на этот вопрос.

– Погоди да погляди, – сказал он.

Ожидание было недолгим. Из церкви высыпалась кучка священников, которые тут же запели. Резкий звук заставил толпу умолкнуть. Горожане склонили головы и прикрыли глаза. Некоторые стали раскачиваться взад-вперед в экстазе, как монахи Святого Кутберта, когда на них снисходил Святой Дух.

Когда песня закончилась, в воротах церкви показалась очередная процессия. Это был король Элла в окружении богато одетых людей – судя по всему, избранных олдерменов и тэнов. Жители города опустились на колени в смердящую грязь. Король развел руки и подошел ближе. На лице с остроконечной бородкой застыла улыбка. Он обнял Ивара Бескостного. Ему пришлось приподняться на цыпочки, чтобы поцеловать обе щеки рыжебородого ярла-дана.

– Ивар Рагнарсон, я приветствую тебя в Эофорвике! – изрек король Элла. – И прославляю Господа за милость, проявленную им в связи с твоим обращением!

Ивар Бескостный посмотрел на короля сверху вниз в нерешительности, прежде чем махнул, призывая меня к себе.

– Ты и сам его слышал, – сказал я.

– Я по-прежнему предпочитаю, чтобы он думал, будто я его не понимаю.

Ивар Бескостный холодным взглядом осматривал площадь и собравшихся, пока я переводил слова короля на скандинавское наречие. Ярл невольно вздрогнул, увидев священников, облаченных в черные одежды, крест над воротами церкви, и прикоснулся к небольшому амулету в виде одноглазого лика Одина, который носил на нашейной цепочке.

– Давайте приступим.

– Господин король, – сказал я на языке саксов, – Ивар Рагнарсон благодарит вас за оказанный прием и говорит, что ему не терпится прийти к Господу и обрести спасение.

Король Элла скользнул по мне взглядом, не узнав. Если он стоял за попыткой моего похищения из лагеря, ему прекрасно удавалось это скрывать. Он сделал Ивару знак пройти к церковным воротам, где стража обыскала нас на предмет спрятанного оружия и позволила войти внутрь.

Звуки города поначалу приглушились, затем и вовсе стихли, когда мы ступили на плитку внутреннего зала. Это было просторное помещение, пустынное и тихое. Мягкий свет попадал сюда всего через четыре окна, расположенные на боковых стенах, и обрисовывал наши силуэты. Перед хорами стоял серебряный алтарь, на котором были отчеканены распятие Христа и фигуры учеников мессии. Позади, на полукруглой стене, висело позолоченное распятие, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, мерцающими в свете толстых восковых свечей. Синие ледяные глаза Ивара Бескостного вспыхнули при виде этого великолепия, но когда два священника принялись расстегивать ему куртку, он крепко схватил их за запястья и посмотрел на короля.

– Господа и Создателя своего подобает встречать в том виде, в каком ты родился, – сказал Элла. – Желающий принять христианскую веру должен встать на колени перед алтарем.

– Переведи, чтобы я мог ему ответить, – настоял Ивар, заметив мое замешательство.

– Он хочет, чтобы ты разделся и встал на колени.

– Об этом не может быть и речи.

Ивар Бескостный отпихнул священников и сложил руки на груди.

– Но таков обычай, – запротестовал Элла, когда я в самых вежливых выражениях растолковал ему, что достоинство ярла не позволяет ему вставать на колени перед кем бы то ни было. – Всякий христианин должен проявлять смирение перед лицом Господа. Даже я опускаюсь на колени во время службы.

– Этот неудачник может унижаться перед кем хочет, – заявил Ивар. – Но если мне непременно надо встать на колени, крещения не состоится. Я мигом ухожу отсюда, собираю новое войско и возвращаюсь через год разорять его город, насиловать женщин. Тогда я собственноручно выколю ему глаза и намотаю его кишки на колесо телеги, после чего сожгу его труп дотла. Так и передай.

Король Элла переводил взгляд с меня и Ивара – ему не терпелось узнать смысл, заключенный в таком обилии слов.

– Ивар Рагнарсон предлагает, – начал я переводить, – преклонить колени через посредника, если Господь Всемогущий согласен принять такое предложение.

Король Элла замер в нерешительности, затем скрылся в темноте за алтарем, откуда послышались приглушенные голоса.

– Отлично придумано, Рольф Дерзец, – шепнул мне Ивар из-за спины.

Элла вернулся в освещенную область и благосклонно кивнул.

Тогда я сделал пять шагов вперед и упал на колени. Человек, облаченный в пурпурную мантию епископа, выступил из темноты хоров. Это был аббат Этельберт из монастыря Святого Кутберта, что в Креке. Я опустил подбородок на грудь, чтобы не быть узнанным. Впрочем, Этельберт оказался рассеян, по своему обыкновению. Его взгляд был отстраненным, выражение мягкого рыбьего лица говорило о том, что он мысленно находился в другом месте.

Позже я узнал, что Вулфер, фактический епископ города, той зимой ушел в монастырь в Уорфдейле в знак протеста против владычества короля Эллы. Раскол в Нортумбрии зашел так далеко, что даже церковь разделилась между двумя правителями.

– Во имя Отца и Сына, – приступил к выполнению обряда на латыни Этельберт, осеняя меня крестным знаменем. Пока он громким четким голосом изрекал Символ веры и догмат о Святой Троице, священники все-таки раздели Ивара Бескостного и сняли с него амулет в виде одноглазого лика Одина-Альфадера. Куртку и синюю накидку унесли прочь, на рыжего ярла надели белую рубаху. Затем священники развязали веревку, на которой держались штаны Ивара Бескостного, сняли с его ног башмаки и подвели ярла к бочке с водой, куда жестами попросили его залезть. Он неохотно выполнил их просьбу.

Содержимое бочки выплеснулось наружу и хлынуло во все стороны, когда эпископ Этельберт положил ладонь на голову Ивару Бескостному и заставил ярла целиком погрузиться под воду. В таком положении епископ удерживал Ивара до тех пор, пока тот не начал отчаянно махать руками, взбивая пену на поверхности. Вытащив голову из воды, Ивар Бескостный принялся хватать ртом воздух, затем выкарабкался из бочки и встряхнулся, забрызгав все вокруг. В прохладном церковном зале с высокими сводами кривоногий ярл трепетал от холода и подавленного гнева. Промокшая рубаха прилипла к телу. Волосы и борода стали похожи на шерсть мокрого пса.

Король Элла выступил навстречу своему гостю, взял его обеими руками за плечи и улыбнулся с блаженным выражением на лице. Ивар, дрожа от холода, улыбнулся в ответ.

– Ты проклятый ублюдок, – сказал он, – такое унижение будет стоить тебе жизни.

– Ивар Рагнарсон говорит, – «переводил» я, – что он принял крещение с благодарностью и возносит хвалу Господу за его милость.

Священники ударились в песнопения.

20

– Значит, это старинный римский город?

Стоя посреди разрушенного города на западном берегу Усана, Ивар Бескостный осматривался вокруг. Город состоял из длинных широких улиц, спускающихся к реке. Дома, некогда аккуратно оштукатуренные и ухоженные, теперь превратились в наполовину осыпавшиеся остовы стен, лишенные крыш.

– Здесь жили простые римляне, – начал я рассказ. – Они называли этот город Эборакум. А за крепостными стенами на восточном берегу, где теперь раскинулся Эофорвик, тогда располагался военный лагерь.

– Рассчитанный на одну-единственную армию? – Ивар Бескостный оглянулся на занятый саксами город. – Значит, она была огромной.

– Двенадцать тысяч воинов.

Ярл-дан вытаращил ледяные синие глаза. Его собственное войско было, видимо, самым крупным из тех, что когда-либо удавалось собрать северянам. Оно насчитывало три тысячи человек и долго не продержалось. Возможность существования постоянной армии из двенадцати тысяч солдат, обитающей в специально возведенном из камня лагере, превосходила его самые смелые фантазии.

– Откуда ты все это знаешь?

Я давно понял, что рано или поздно мне придется отвечать на этот вопрос. С тех пор как две недели назад мы пришли в Эофорвик, я не раз замечал недоумевающее выражение на лице рыжебородого ярла. А потому успел тщательно продумать свой ответ.

– Когда мне было десять лет, мать отправила меня в монастырь.

– Как это могло случиться? – перебил меня Ивар. – Разве ты не рассказывал, что она вела свое происхождение от данов? Неужели она не верила в истинных богов?

После обряда крещения Ивар еще сильнее укрепился в вере в асов, но тщательно это скрывал. У него на шее теперь висел маленький серебряный крестик, полученный от короля после крещения. Но ярл носил его поверх куртки, дабы он не соприкасался с кожей.

– Я не забыл истинных богов, обитая в среде христиан, – заверил я моего собеседника. – Но изучил христианские обычаи. В монастыре жил послушник по имени Ярвис. Он заменил мне отца.

– Почему ты никогда прежде не рассказывал мне об этом?

– Разве в таком случае ты смог бы мне доверять, досточтимый ярл?

Едва ли. И мы оба это знали. Ивар Бескостный ждал от меня подробностей. Было видно, как ходили его челюсти под рыжей бородой.

– Брат Ярвис научил меня латыни, родному языку Белого Христа. Он же рассказал мне о римлянах.

– К чему настоящим воинам знать весь этот вздор? – фыркнул он.

– Ты сам сказал как-то, что я обладаю полезными знаниями. Если бы я не познакомился с Ярвисом, не смог бы помочь тебе в свое время.

Ивар Бескостный угрюмо покачал головой. После унижения, которое ему пришлось испытать во время обряда крещения, он стал более раздражительным и несговорчивым.

– Бог, известный тебе под именем Белого Христа, – продолжал я, – на самом деле триедин – это Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой.

– Так почему христиане болтают о единственном истинном боге?

– Это три разные ипостаси одного бога. – Я встретил его взгляд, выражающий сомнение и замешательство. – В дальних южных землях почитают другого бога, Аллаха. Здесь, в Англии, многие до сих пор тайно поклоняются прежним божествам. Они похожи на северных, но называются иначе. Ирландские монахи рассказали саксам о Белом Христе, и он прочно укрепил свои позиции в этой стране, так что удобнее находиться с ним в хороших отношениях.

– И вместо того чтобы научиться варить зелье или приобрести еще какие-нибудь полезные навыки, – усмехнулся он, – ты дни напролет бубнил молитвы в темной келье и позволял монахам морочить тебе голову небылицами о мифических героях и ложных богах?

Я промолчал, чтобы дать ему возможность переварить полученную информацию. В тишине мы пробирались сквозь руины, пока не вышли к просторной площади, на которой возвышался полукруглый фасад высотой в несколько человеческих ростов. Он заметно выделялся на фоне однообразной архитектуры иных построек осыпавшимися колоннами и эркерами. Перед необычным сооружением стоял полуразрушенный пьедестал с уцелевшей от некогда стоявшей на нем статуи ногой, обутой в сандалию. Место слома на уровне щиколотки отшлифовал ветер. Остальная часть статуи навсегда сгинула в потоке времени.

Я кивнул Ивару Бескостному на ворота в закругленном фасаде выдающейся постройки. Мы осторожно пробрались по темному тоннелю и оказались посреди скамеек, поднимающихся полукруглым амфитеатром. Нижние ряды находились на уровне наших коленей, а верхние достигали вершины внутренней части фасада. Сквозь трещины и щели в выщербленных ненастьем камнях пробивалась дикая трава. У этой постройки не было крыши – над нами открылось серое небо.

Мы стояли посреди каменной площадки у подножия скамеек, расходящихся полукругом. У нижнего ряда сидений на уровне груди находилась платформа. Позади нее располагалась внутренняя часть фасада с несколькими колоннами, эркерами и выступами. Наши шаги эхом отзывались между каменными плоскостями. Откуда-то издалека доносилось воронье карканье. Контраст с шумом, производимым многочисленным населением оживленного города на противоположном берегу реки, был разительный.

– Разве это небылица? – я постучал по каменной платформе. – Думаешь, это сооружение возвели мифические герои? И все это не более чем фантазия?

За несколько дней до нашего прихода в разрушенный город я сам изучил его и постепенно осознал одну вещь: возможно, саксы сумели построить из камня отдельные церкви, подобные той, что стоит на площади в Эофорвике, но никому из ныне живущих не под силу возвести целый город, который простоит века. Теперь это навсегда утраченное искусство, и от взгляда на рассыпающееся великолепие, от мысли о том, какое сокровище мы потеряли, меня охватило гнетущее ощущение, словно кто-то положил на грудь огромный булыжник. Ивар Бескостный чувствовал нечто подобное. Он вздрогнул.

Его голос был сухим, когда он спросил:

– Для чего служило это место?

– Возможно, это был зал для собраний, – предположил я.

С тех пор за время своих путешествий я повидал немало римских театров, один из них даже был встроен в скалу, но на тот момент назначение подобных сооружений было мне неизвестно, а потому я выдвинул догадку на основании своего ограниченного опыта. Ни сдержанным саксам, ни непосредственным скандинавам было неведомо искусство драмы – трагедии и комедии, столь усердно культивируемое римлянами за много веков до викингов.

– Ни у одного короля не нашлось бы столько средств, – возразил Ивар Бескостный.

– Даже у великого Рагнара Лодброка?

В ледяном взгляде синих глаз вспыхнул гнев.

– Мы все – короли, – сказал он.

– Если все короли, значит, государством никто не управляет. – Его неуверенность подстегнула меня продолжить рассуждения вслух: – Вы, викинги, дикие и бесстрашные, но войско Эофорвика численностью в двенадцать тысяч человек являлось лишь одной из многих армий, защищавших римскую империю.

– И тем не менее империя не дожила до наших дней, – упорствовал ярл.

– Такая судьба уготована всем нам. Но римляне оставили после себя это великолепие. А что осталось после твоего знаменитого отца?

Пожав плечами, Ивар Бескостный развернулся и молча направился обратно – через коридор, пролегающий между рядами скамеек, к выходу из сооружения.

Я понял, что зашел слишком далеко. Значимость минувшей эпохи заставила его почувствовать собственную мелкость и ничтожность. Мне было хорошо знакомо это ощущение. Для датского ярла оно было новым и неприятным.

Я последовал за его хромой фигурой через руины к мосту, который также являлся свидетельством более совершенной цивилизации. Четыре каменных пролета, вымощенные кирпичом, вытянулись над гладью реки в прямую линию, ведущую к оживленному городу. Ярл остановился, поджидая меня у парапета. Я не смог сдержать улыбку, когда понял причину этого. Непривычный к каменным конструкциям, он не посмел перейти мост в одиночестве.

– Слишком ты надо мной потешаешься, – недовольно упрекнул он меня. – Видимо, в твоих глазах, осененных светом знания, я выгляжу глупым и невежественным.

Я счел за лучшее промолчать и перейти через мост в тишине, затем, не доходя до порта Усана, как называли жители городскую пристань, мы свернули и направились по тропинке мимо деревянных причалов и разбросанных тут и там построек, образующих небольшую гавань Эофорвика.

– Я всего-навсего примитивный дикарь, – бормотал он, – а ты ученик монаха-христианина.

Мы обошли каменный бастион крепостной стены, перед нами открылся лагерь, разбитый викингами на поле к югу от города. Он представлял собой скопление шатров и повозок, сгруппированных вокруг костра. Повсюду бегали собаки и дети, женщины занимались хозяйством, безоружные мужчины сидели с кружками, наполненными медовухой.

– Никчемный воевода, – не унимался Ивар, – который не в состоянии сплотить свое войско. Ярл-неудачник, не заслуживающий доверия собственной дружины.

Дурное настроение перешло в приступ ярости. Он остановился и схватил меня за куртку.

– Если вы действительно так считаете, – прошипел он с побелевшим от негодования взглядом, – будете сильно удивлены. Ты и твой король-сакс.

Он отпустил меня и поднял голову. Группа мужчин направлялась к нам из королевского тронного зала, расположенного в несуразном здании с двумя пристроенными сбоку уродливыми квадратными башнями над двойными воротами в южной городской стене, так называемыми Королевскими воротами. В широкоплечем воине с остроконечной бородкой, шествующем во главе толпы, я узнал короля Эллу.

– Сейчас все и случится, – пробурчал Ивар Бескостный себе под нос.

По его словам я понял, что он ждал короля саксов и знал о его намерениях. Когда делегация подошла ближе, оказалось, что соратники Эллы вооружены и среди них нет ни одного священника.

– Ивар Рагнарсон, – официально обратился король Элла к ярлу, – я приветствую тебя и искренне надеюсь, что ты не пожалел о своем обращении в нашу веру.

Ивар Бескостный отвечал, что христианство нравится ему, и что после обряда крещения он ощутил необыкновенное душевное успокоение. Король нетерпеливо кивал, пока я переводил речь ярла. Он пришел явно не для светской беседы.

– Прекрасно, – сказал он. – Это порадует Господа. Я все же хочу спросить у тебя, куда ты планируешь отправиться и где именно предполагаешь обосноваться?

Слушая мой перевод, Ивар всем своим видом демонстрировал замешательство. Затем он протянул руку в направлении скандинавского лагеря, раскинувшегося посреди поля, которое уже начали распахивать рабы северян.

– Передай королю, что меня с моими товарищами вполне устраивает это место, и что мы планируем остаться здесь.

Король Элла мрачнел с каждым произносимым мною словом.

– Я обещал исполнить твое пожелание, ярл Ивар, – сказал он, – и выделить тебе участок земли размером с растянутую воловью кожу. А твой лагерь занимает территорию, гораздо большую по площади.

Услышав от меня перевод слов короля, Ивар Бескостный жестом подозвал к себе Эллу со свитой.

У западного угла лагеря он наклонился и подобрал с земли узенькую кожаную веревку, наполовину спрятанную в траве.

– Скажи королю саксов, что эта веревка сделана из кожи одного-единственного вола. Кожу растянули и вплели в нее волоски из шерсти, так что веревка стала водонепроницаемой, устойчивой к осадкам. Мы используем подобные веревки для обозначения границ подходящего для домашнего хозяйства земельного надела, который на нашем наречии называется «худ».

Король Элла обнаружил, что обозначенный веревкой участок охватывает площадь лагеря и близлежащего поля, и почесал остроконечную бородку.

– Мне представлялось, – поделился он со мной разочарованием, – что твой хевдинг намеревался построить один-единственный дом, а он взял и основал целую колонию. Это грубое нарушение нашего с ним договора.

Ивар Бескостный выслушал мой перевод, хмуро переводя взгляд с меня на короля.

– Ты уверен, что перевел все правильно? – спросил он затем.

– Естественно, я перевел правильно, – ответил я, застигнутый врасплох неожиданным вопросом.

– А я что-то сомневаюсь. Иначе не возникло бы подобной ситуации.

– Но ты собственными ушами слышал каждое слово…

Не успел я договорить, как огромный кулак Ивара Бескостного врезался мне в лицо. Я повалился в траву. Боль пронзила меня стрелой, когда он впридачу хорошенько пнул меня в бок.

– Ах ты, тщеславный засранец! – прошипел он на скандинавском языке. – Неужели ты возомнил, что лучше меня? Лучше сына Рагнара Лодброка? Как ты мог такое вообразить?!

Тогда я впервые стал свидетелем удивительной способности Ивара Бескостного аккумулировать гнев и спустя некоторое время направлять скопившуюся энергию негодования на посторонний объект. Унижение во время обряда крещения пробудило в нем ярость. Разочарование из-за невозможности захватить столь крупный город, как Эофорвик, подпитывало его гнев. Ощущение собственной ущербности перед лицом ушедшей римской цивилизации вынесло скопившуюся ярость на поверхность, и, наконец, возмущение Эллы довело Ивара Бескостного до исступления.

Рыжебородый ярл прижал мне грудь коленом, склонился надо мной и принялся кулаками отделывать мне лицо. Его руки сновали вверх-вниз, как у жнеца в период страды. Моя голова болталась из стороны в сторону от ударов, я ощущал кожей теплую влажную кровь, перед глазами у меня мелькали красные брызги, летевшие на одежду ярла, маячил серебряный крест на его шее. Звуки постепенно становились глуше и слабее, движения замедлялись, фигура передо мной темнела и расплывалась, пока не исчезла вовсе. Боль долго не унималась, лишь спустя некоторое время я понял, что Ивар Бескостный перестал меня колотить.

Два человека смотрели на меня с совершенно разными выражениями на лице.

– Перестань наказывать своего переводчика, – сказал король Элла. – Ясное дело, что здесь идет речь о недоразумении. – Он наклонился к Ивару и повторил последнее слово громко и отчетливо, будто его собеседник был туговат на ухо: – О не-до-ра-зу-ме-нии!

Лицо рыжебородого ярла взмокло от пота. Он тяжело дышал.

Наконец он осознал, что пытался донести до него король Элла, и его ледяные синие глаза засияли триумфальным блеском. Он тут же склонил голову, чтобы никто не заметил его радости.

– Досточтимый король, – нерешительно проговорил он на языке саксов, намеренно коверкая слова. – Вы добры, невероятно добры.

Несмотря на кочноязычие, король Элла понял и сразу преисполнился осознанием собственного благородства и значимости. Он вытянул вперед руку и благосклонно положил ее на склонившуюся перед ним рыжую голову.

Последнее, что я увидел, прежде чем погрузиться во мрак, была плутоватая улыбка Ивара Бескостного.

21

Проснулся я от шума воды. Капли волновали водную гладь, словно летний ливень будоражил поверхность прежде спокойного озера. На мгновение звуки затихли, но потом возобновились.

Открыв глаза, я увидел перед собой сероватую ткань палатки. Ильва сидела спиной ко мне, склонившись над серебряным тазиком. Не открывая глаз, воительница потянулась за полотенцем, чтобы промокнуть мокрое лицо. Пока она вытиралась, я успел рассмотреть ее нагой торс и понял, на какую жертву ей пришлось пойти, чтобы быть принятой в мужской мир в качестве воина: прошло немало времени с тех пор, как ей удалили обе груди. Шрамы на плоской грудной клетке были грубыми и примитивными, словно швы накладывал небрежный дилетант.

Едва я протянул руку, чтобы прикоснуться к ней, из моей груди вырвался стон. Вздрогнув, Ильва поспешила натянуть кожаную тунику. Когда она склонилась надо мной, я снова притих. Очень медленно, по мере того как приходил в сознание, я приоткрывал глаза, глядя на грубые черты ее лица.

Мой стон не был откровенной симуляцией – я испытывал острую непреходящую боль.

– Лежи спокойно, – сказала Ильва. – У тебя сломано несколько ребер. Не говоря об изуродованном лице.

Я скорчил гримасу, от чего тут же ощутил жжение на лбу и верхней губе – болезненно натянулись заживающие раны.

– Он жестоко обошелся с тобой, – бросила она мне.

– Я сам допустил оплошность, – возразил я со слезами в голосе, вспомнив о случившемся. – Видимо, я неверно перевел королю Элле слова Ивара Бескостного. Откуда мне было знать, что «худ» значит земельный надел?

Ильва положила мне на лоб влажную ткань, которая только что служила ей мочалкой.

– Даже если так, – сказала она, – ярл Ивар очень доволен, и, возможно, ему стоит даже поблагодарить тебя. Король Элла убежден, что ярл не причастен к возникшему недоразумению, и предоставил ему доступ в епископство за церковью.

– А это еще зачем?

– Для изучения языка саксов. – Она обнажила кривые зубы в усмешке. – Судя по всему, там проживает монах, владеющий обоими языками. Ивар Бескостный делает большие успехи.

Я утешал себя тем, что, как бы то ни было, моя оплошность сослужила ярлу службу. Ильва села на край кровати, замешкавшись с ремнем.

– А ты не думал, что ошибка, быть может, допущена намеренно, так как Ивар Бескостный стремился завоевать доверие короля? – неожиданно спросила она.

На краткий миг я вспомнил триумфальную улыбку рыжебородого ярла, но так и не дал себе труда додумать мысль до конца.

– Ерунда! – решительно возразил я. – Тут полностью моя вина. Теперь мне придется найти способ восстановить его доверие, раз все хорошо закончилось.

– Возможно, тебе понравится мое предложение, – заявила Ильва. – Ты узнал того крещеного колдуна, или епископа, или как там его называют? Ты встречал его прежде?

Ильва с порога церкви наблюдала за крещением Ивара Бескостного. У ее заботы, проявленной ко мне, явно была причина. Теперь я начал догадываться какая.

– Последний раз, когда я видел Этельберта, – отвечал я, – он был аббатом монастыря в Креке.

– Он занимал ту же самую должность десять лет назад, когда я совершила нападение на монастырь.

– И ты оставила его в живых?

– Я оставила в живых всех монахов. Хотя могла бы сжечь монастырь дотла еще тогда, чтобы их духи не преследовали меня и не принесли несчастья.

– Так вот почему вы, скандинавы, поджигаете дома после своих набегов? – изумленно воскликнул я.

Она затянула ремень и кивнула.

– Каждый поступает по-своему. Я поджигаю строения, лишь когда кто-то погиб. В остальных случаях оставляю жилища, чтобы вернуться за добычей через некоторое время, когда обитатели вновь чем-нибудь разживутся.

– Ты собиралась вернуться в Креку еще до того, как услышала от меня про реликвии, – осенила меня догадка. – Поэтому ты отправилась в Англию с сыновьями Лодброка.

– Бьёрн Железнобокий знал об этом, – кивнула она, стиснув зубы, – да и я могла бы запросто раскусить его замысел. Но если ты еще согласен помочь мне найти сокровища, я согласна поделиться. Ты мог бы предложить Ивару Бескостному свою долю, если полагаешь, что это поможет тебе вернуть его благосклонность.

Я поразмыслил над ее предложением. Несомненно, Ивар Бескостный нуждался в деньгах, но вряд ли смог бы воспользоваться серебром из епископства Эофорвика. С другой стороны, было и кое-что другое, что он наверняка оценил бы высоко. Я приступил к составлению собственного плана.

– Реликвии могут быть спрятаны где угодно, – заметил я.

– Начать можно с епископства, – ответила Ильва. – Оно находится на закрытой территории, прямо за каменной церковью.

Я попытался руководствоваться логикой христиан и пришел к такому же выводу. Этельберт был назначен епископом Эофорвика, потому что передал реликвии Святого Кутберта королю, а взамен попросил его об услуге.

– Я слежу за епископством, – продолжала Ильва. – Епископ никогда его не покидает. Но другие монахи регулярно выходят наружу.

– Я знаю, кого из них можно расспросить. – Несмотря на угрызения совести, пробудившие в моем животе неприятное ощущение, я смог добавить лишь одно: – Едва ли я смогу быть чем-то полезен в таком состоянии. Ты же привлечешь к себе слишком много внимания. Нам нужен кто-то третий.

22

Напротив кладбища Эофорвика находился «Хромой Боров» – лучший в городе постоялый двор. Это было большое, крепко сколоченное здание в два этажа с высоким скатом крыши и двустворчатой дверью, выходившей на улицу. Ильва уговорила хозяина – веселого круглого мужичка с густыми усами под огромным носом – предоставить нам лучшую комнату. Она находилась на втором этаже; из крошечного окошка под самым скатом открывался замечательный вид на кладбище с огромным каменным крестом в три человеческих роста, возвышающимся над могилами. За кладбищем виднелась церковь Святого Петра и главный въезд в епископство – широкие ворота в высоком дощатом заборе, который окружал весь комплекс построек и оберегал обитателей от незваных гостей. Забор с воротами в совокупности с кособоким колоссом церкви из серого камня ограничивал северную часть площади, где, как и подобает, вокруг торговых лавочек концентрировалась суетливая городская жизнь.

Ильва подвинула кровать к окну. Отсюда я каждое утро видел, как король Элла выезжает из своего королевского двора, успел рассмотреть комплекс построек за тронным залом, нависающим над двойными воротами южной стены. Вскоре объявился Ивар Бескостный – в сопровождении нескольких безоружных дружинников он ежедневно ходил изучать язык саксов. Телеги с провизией, повара, солдаты и прачки, не считая монахов и священников, так часто проходили через ворота, что постовые, которые, казалось, невероятно скучали, не обременяли себя обыском прохожих на предмет оружия, что, вообще говоря, являлось их главной обязанностью.

– Полтора десятка крепких воинов-северян за одну секунду справились бы с этими доходягами, – так Ильва отозвалась о стражниках, стоявших на воротах.

– У тебя есть эти пятнадцать воинов? – спросил я.

Ильва с сожалением покачала головой. Ее люди отправились с другими ярлами и воеводами на юг – разорять Мерсию. Только она последовала за Иваром Бескостным в Эофорвик в надежде отыскать серебро Святого Кутберта.

Было раннее утро, но город давно проснулся. Мужчины и женщины сновали по двум широким улицам и исчезали в паутине переулков. Каждый спешил по своим делам. Из дымовых отверстий в соломенных крышах к небу поднимались сотни столбиков дыма. Мы наблюдали за этой картиной из окна. Над высоким забором виднелись соломенные крыши и кроны деревьев, но было невозможно понять, что происходит в резиденции епископа.

– Даже если нам удастся просочиться мимо стражников, – продолжал я, – куда там податься? Резиденция протянулась сотни на две шагов в каждом направлении. А мы понятия не имеем, где искать сокровища.

Безнадежность отразилась на напряженном лице Ильвы в связи с возникшей дилеммой.

– Кто-то должен владеть этой информацией, – сказала она и махнула рукой в направлении группы священников, покидавших епископство ровно в тот момент, когда Ивар со своими прихвостнями заходил внутрь. Я узнал многих из облаченных в черные одеяния фигур: аббат Этельберт был не единственным обитателем монастыря Креки, что обрел новое пристанище в Эофорвике.

– Несомненно, – согласился я, – но я жду появления конкретного человека.

– А вдруг он никогда не появится?

Я молча прищурился. В воротах показалась ссутулившаяся фигура в серо-коричневой рясе. Брат Ярвис догнал группу священников уже посреди площади перед церковью.

На мгновение я подумал оставить свой план, но Ильва заметила мое замешательство. Теперь она тоже обратила внимание на низенького седого послушника, который, перемолвившись со священниками парой слов и дружелюбно улыбнувшись им, направился обратно к воротам.

Некоторые поступки кажутся судьбоносными несмотря на то, что граничат с предательством. Я вздохнул и указал на брата Ярвиса.

– Вон он!

Ильва свистнула. Хастейн, сидевший прислонившись к колокольне, вскочил на ноги и откинул в сторону длинную светлую челку. Ильва показала ему Ярвиса. Хастейн бросился сквозь толпу. Догнав послушника, он протянул ему мое послание, написанное на латыни. Ярвис перевел взгляд с юноши на небольшой кусок пергамента. Приосанившись, он о чем-то спросил Хастейна, тот пожал плечами, демонстрируя, что не понимает речи старика, но указал на постоялый двор. Брат Ярвис прищурился и нерешительно направился вдоль каменной кладбищенской ограды. Увидев в окне мое лицо, он махнул мне рукой и прибавил шаг.

– Имей в виду, – предупредил я Ильву, – он не должен знать, что ты понимаешь нашу беседу. Твоя задача – стоять начеку с грозным видом.

На лестнице послышались шаги, дверь отворилась. Щурясь во мраке каморки, брат Ярвис заметил меня и осторожно подошел поближе.

– Вульф! – воскликнул он. – Господи всемилостивый! Я уже не рассчитывал когда-нибудь с тобой увидеться.

Опустившись на край кровати, он принялся разглядывать меня. Его морщинистое лицо выражало радость встречи, но и, как ни странно, настороженность. Мне казалось, я не давал ему основания для подозрений. Над нами нависли две тени.

– Кто это? – спросил Ярвис, покосившись на Ильву и Хастейна.

– Мои караульщики, – ответил я.

– Скандинавы? – прошептал он. – Проклятые варвары. Если бы я не узнал твой почерк, ни за что не пришел бы сюда. Ты ранен? Что стряслось?

Я продемонстрировал ему свой торс, все еще расцвеченный синими, красными и желтыми пятнами. Он осторожно дотронулся до кровоподтеков. Я вздрогнул от его легкого прикосновения.

– Кто так с тобой обошелся?

– Скандинавский хёвдинг, – ответил я, – Ивар Бескостный.

Это была последняя правда, которую я собирался открыть старому товарищу и наставнику.

– Почему он так поступил?

– Чтобы заставить меня сознаться, где спрятаны сокровища Святого Кутберта.

Тут послушник встревожился не на шутку.

– Я рассказал все, что знал, о монастырской крипте, – продолжал я. – Но серебро исчезло. С тех пор варвары ежедневно меня колотят.

Мне было несложно выдавить слезы, мой плач был искренним. И причиной его являлся стыд за вынужденную ложь.

– А что случилось с братьями, оставшимися присматривать за постройками? – поинтересовался Ярвис.

– Брат Сельвин рассказал, что все перебрались в Эофорвик и забрали серебро с собой. Затем скандинавы убили троих послушников, оставшихся в монастыре.

Ярвис поднялся с поспешностью, удивительной для человека его возраста.

– А теперь ты привел дикарей ко мне?

– У меня не было выбора.

Я потянулся к его грубым рукам. Он отдернул их.

– Выбор есть всегда, Вульф. И я пытался тебя этому научить.

Глядя на его лицо, я не мог больше врать.

– Они замучили бы меня до смерти, – хныкал я.

– В таком случае тебе стоило умереть, но промолчать. И все-таки твоя вера никогда не была такой крепкой, как я хотел. Ты сомневаешься в самом себе. У тебя неплохой характер, Вульф, но ты слаб.

Эти слова были сказаны с теплотой и тем сильнее ранили меня, ибо я понял, что он заранее простил меня. Я даже не мог ответить Ярвису, так как бесконтрольно зарыдал. Я пожалел о своих намерениях и понял, что он был прав.

– Я предчувствовал, что вскоре увижусь с тобой, – продолжал брат Ярвис, – ибо несколько дней назад мне приснилось, как ты стоишь посреди высохшей степи в окружении голодных волков. Во что ты впутался, Вульф?

Пророческий сон Ярвиса как нельзя лучше описывал ситуацию, в которую я попал. Я испытывал огромное желание обо всем ему рассказать, но голос мне не подчинялся. Я судорожно хватался за его плащ и плакал навзрыд в грубую кожу рукава.

– Видимо, все пошло не так, как ты рассчитывал, Рольф.

Рука брата Ярвиса выскользнула из моих пальцев. Ильва схватила его и оттащила от кровати.

– Я смогу его убедить, – выпалил я на скандинавском языке.

– Не похоже.

Ярвис перевел взгляд с Ильвы на меня и зажмурился, будто не мог сфокусироваться. Он тянул время, желая убедиться в правильности своего предположения.

– Это женщина, – наконец заключил он. Его голос стал жестче. – И она поняла все, о чем мы говорили.

Я кивнул и беспомощно развел руками.

– Она хочет завладеть серебром, – добавил я.

– А ты, Вульф? Чего хочешь ты?

Невысокий послушник смотрел на меня, разочарованно качая головой.

– Я выбью из тебя правду, монах, – заявила Ильва на ломаном, но вполне понятном языке саксов.

– Я сомневаюсь в этом, дитя, – ответил Ярвис.

Я увидел, как в близко посаженных глазах воительницы вспыхнул гнев, и прекрасно понимал, что Ярвис незлобивой манерой речи предопределил собственную судьбу. Невозможно обозвать воина «дитя» и остаться безнаказанным. Тщедушный старец тоже понимал это, но ему было все равно. Он приготовился принять смерть, лишь бы сохранить серебро в руках церкви.

– Эй, глядите, кто там еще пожаловал?

Хастейн ослабил накал ситуации. Он показывал на улицу через окно комнатушки. Все одновременно повернули головы и увидели группу всадников, ехавших сквозь толпу к стражникам, охраняющим ворота епископства. Лавочники приостановили свою торговлю и воззрились на происходящее. Кое-кто почувствовал приближение опасности и поспешил убраться. Дородный мужчина обратился к начальнику стражи, не слезая с крупного черного жеребца.

– Это олдермен Осберт, – воскликнул Ярвис. – Но что он там делает?

– Судя по всему, у него есть дело к епископу, – предположила Ильва.

Караульщики скрестили перед воротами наконечники копий, давая понять, что Осберту вход воспрещен. Главный стражник через плечо крикнул что-то группе мужчин, которые тут же начали закрывать створки ворот. Осберт и его всадники взялись за мечи.

– Что они делают? – недоумевал я.

– То, что хотела сделать я, – улыбнулась Ильва. – Я ведь говорила, что пятнадцати крепких воинов хватит, чтобы порубить этих «защитников» в капусту.

– Осберта сопровождают не меньше трех десятков воинов, – возразил я, в оцепенении наблюдая, как у ворот, буквально в сотне шагов от меня, молниеносно развернулась резня. Кровь моментально окрасила грязь, в которой уже валялись трупы, в красный цвет. Выжившие стражники спешили укрыться внутри епископства. Всадники Осберта с грохотом преследовали их.

– Воины-северяне вдвое способнее воинов-саксов, – заметила Ильва, – так что тут хватило бы и пятнадцати скандинавских мужей.

23

Боль мешала мне двигаться быстрее, я еле ковылял через пустынную площадь перед церковью. Каждый раз, когда ставил на землю пятку, меня пронзала очередная молния. Ильва и Хастейн давным-давно добрались до ворот епископства и скрылись между постройками. Тела стражников Эллы так и лежали там, где их настиг Осберт со своими всадниками. Я с трудом наклонился и поднял с земли меч.

– Вульф, куда ты идешь?

За моей спиной стоял брат Ярвис. Прищуренные глаза, окруженные множеством морщинок, проникновенно рассматривали меня.

– Те двое не караульщики, – заключил он. – Они твои товарищи.

Его рассуждения прервал стук копыт – очередная группа всадников галопом скакала по главной улице, выложенной брусчаткой, в направлении площади под колокольней. Ярвис следил за моим взглядом.

– Подкрепление Осберта.

Мы юркнули в кусты за воротами. Всадники промчались, не заметив нас. Между ними прокатилась повозка на четырех колесах, запряженная одной-единственной лошадью. На повозке стоял сундук.

Я последовал за братом Ярвисом вдоль задней стены какой-то постройки, затем по узкому проходу к квадратному дворику, где над нами раскинул пожелтевшую крону огромный дуб. Издалека долетал скрежет оружия и крики.

– Осберт – вероломный дьявол, – сказал Ярвис. – Пока король Элла удалился на вересковую пустошь для переговоров с твоими скандинавами, Осберт вернулся в город и убедил всех в том, что король пал. Когда целый и невредимый король Элла вернулся с мирным договором, Осберт попытался подговорить членов витенагемота изгнать его на том основании, что король подарил противнику землю саксов.

Низкорослый полноватый олдермен был опытным политиком, умело прибегавшим к любым средствам ради достижения своих целей. Несмотря на все усилия, его интриги не принесли желаемого результата. Ярвис рассказал мне почему, пока мы крадучись продвигались вдоль длинного строения, крутая соломенная крыша которого почти касалась земли.

– Эллу соблазнила поддержка церкви. Среди священников бытовало мнение, что он будет менее деспотичным королем, нежели Осберт. И тот факт, что я сейчас рассказываю тебе об этом, может показаться неуместным, ведь ты перешел в стан врага.

– Ивар Бескостный не враг саксам, – возразил я. – Он лишь хочет осесть здесь со своими боевыми товарищами и спокойно возделывать землю.

– Неужели ты веришь в это?

У нас не было времени продолжать дискуссию. Обогнув дом, мы лицом к лицу столкнулись с группой всадников. Одним из них был Осберт на черном коне. Его лицо лоснилось от пота, пузо перевешивалось через край седла. Бывший король сдвинул брови и прищурился, бросив на меня взгляд, от чего и так узкие глазенки превратились в еле заметные щелочки.

– Ты переводчик варваров! – Он перевел взгляд на Ярвиса. – А ты тень Этельберта.

На мгновение он застыл в седле, затем наклонился вперед и улыбнулся.

– Вы можете себе представить, что я думаю, наткнувшись на вас вместе?

Мы с Ярвисом переглянулись, понимая, что ход мыслей Осберта мог развиваться во многих направлениях. Ни одно из них не было для нас благоприятным.

– Куда подевался Элла и ваш господин, Ивар Бескостный? – спросил Осберт.

– Я служу только одному господину – своему епископу. – Ярвис дружелюбно улыбнулся и ссутулился. – И не имею никакого отношения к датскому ярлу, досточтимый владыка Осберт. Ну а ты-то что тут делаешь в полном военном обмундировании и в сопровождении вооруженной до зубов свиты?

Намерения Осберта были ясны как день, и он решил не обременять себя ответом. За нашими спинами раздался тяжелый гул. Это ехала повозка, которую мы видели у ворот. Она обогнула строения.

– Вот сундук, повелитель, – сообщил начальник конного эскорта.

– Прекрасно, – отозвался Осберт и обернулся в седле. – К сожалению, мы еще не подыскали равноценный объект для обмена.

В двадцати шагах от нас кучка солдат прочесывала территорию вокруг отдельно стоявшего дома, окруженного высоким кустарником.

– К чему это все? – крикнул Осберт людям, в недоумении мотающим головами. Того, что они искали, у дома не обнаружилось. Он повернулся ко мне. – Скандинавы захватили тебя в плен. Если поможешь найти Ивара Бескостного, сможешь беспрепятственно вернуться к своим соплеменникам.

Взглянув на напряженные пальцы бывшего короля, сжимавшие поводья лошади, и на его высокомерную улыбку, я понял, что мои дни сочтены независимо от того, что я отвечу. Он не собирался оставлять в живых лишних свидетелей организованного переворота.

Осберт молча посмотрел на меня, затем, единолично придя к некоему заключению, небрежным жестом подозвал пару своих людей.

– Займитесь парнем и монахом. Остальные пускай разойдутся пошире. Как только обнаружите Эллу, немедленно повесьте его.

Осберт со своими всадниками оставили нас с Ярвисом в распоряжении двух солдат. Они спрыгнули с лошадей и приблизились к нам, держа оружие наготове. Я встал перед Ярвисом, обеими руками удерживая меч убитого стражника.

– Вы ведь не собираетесь убивать святого мужа? – обратился я к ним. – Вы ведь христиане?

– Этельберт и монахи Святого Кутберта поддерживают короля Эллу, – сухо произнес за моей спиной Ярвис. – Осберт намерен вернуть епископа Вульфера. Чем меньше нас останется в живых, тем лучше для него.

Солдаты слегка замешкались, но приказ есть приказ. Один из них сделал шаг вперед, занес над головой меч и ударил по моему мечу с таким звуком, словно молоток угодил в колокол. От сильнейших вибраций эфес меча вырвался из моей руки, но прежде чем солдат успел замахнуться второй раз, лезвие блеснуло вдоль верхней части кольчуги и вонзилось в мягкую плоть чуть выше ключицы. Кровь хлынула из его горла; с застывшим выражением на лице он упал на колени.

Хастейн, а именно он напал на вояку-неудачника, обратился ко второму соглядатаю:

– Можешь не опасаться меня. А вот с нее советую не спускать глаз.

Солдат проследил в указанном Хастейном направлении и успел отступить лишь на шаг. Ильва опустилась на землю тяжело, перекатилась, смягчив падение, и вскочила на ноги как раз вовремя, чтобы отразить контратаку. Она подняла меч и выхватила нож-скрамасакс. Длинный клинок погрузился в грудь солдата. Воин рухнул на свою губительницу с выражением лица, больше напоминающим изумление, чем боль.

– Сегодня нападение удалось мне на славу, – рассмеялся Хастейн. – Я свою жертву прикончил в один миг. Ты же дала своей время на оборону.

– Он был предупрежден, – проворчала Ильва.

– В битве так случается сплошь и рядом.

На коньке крыши, откуда спрыгнули Ильва с Хастейном, находились еще два человека. Теперь они без опаски съехали по скату. Ивар Бескостный приземлился в траву на кривые ноги. За ним последовал король Элла.

– Где вы их нашли? – полюбопытствовал я.

– Они прятались вон в тех кустах, – ответила Ильва, кивнув в сторону дома, вокруг которого недавно рыскали солдаты Осберта. – Бравые воины Ивара Бескостного оставили их на произвол судьбы.

– Мои люди отвели врага, – Ивар Бескостный встал на защиту своей дружины. – Без оружия они не в состоянии сделать большего.

Король Элла осмотрелся и почесал остроконечную бородку.

– Осберт пытается захватить власть, – оповестил он нас об очевидном намерении олдермена. – И эта попытка не останется для него безнаказанной.

– Досточтимый король, главное – ваша безопасность, – сказал Ивар. – Могу я предложить вам укрыться в моем лагере за пределами городских стен? Там вас наверняка не станут искать. А если и станут, тем хуже для ищеек.

Ивар Бескостный безукоризненно говорил на языке саксов. И, несмотря на то что официально рыжебородый ярл обучался этому языку лишь две недели, у короля не закралось подозрения на этот счет. Элла был занят обдумыванием следующего шага.

– Мой тронный зал над Королевскими воротами, – неуверенно бурчал он себе под нос.

– Если мы обоснуемся там, – вмешался Ярвис, – зал станет нам тюрьмой. А Осберт будет хозяйничать в остальной части города.

– Надо проникнуть в церковь, – предложила Ильва свой вариант убежища. – Через заднюю дверь попадем на площадь. А оттуда переберемся в «Хромого Борова».

Король Элла с сомнением посмотрел на Ивара Бескостного, который согласился с последней альтернативой. Взаимодоверие между ними эволюционировало буквально за две недели. Не тратя времени на дальнейшее обсуждение, мы гуськом направились к церкви, возвышающейся над соломенными крышами своими поросшими мхом кирпичами.

Шум битвы и крики смолкли. Войско короля Эллы потерпело поражение. На сады и дома епископства опустилась подозрительная тишина. Ильва, которая шествовала впереди, остановилась на углу дома. Группа солдат стояла на страже у задней двери церкви. Между ними в траве на коленях стоял эпископ Этельберт.

– Восемь человек, – доложила воительница. – Епископа взяли в заложники. Нам придется искать иной путь.

– Я всегда считал, что скандинавы в два раза более способные воины, чем саксы.

Близость смерти, мое чудесное спасение и волнение в связи с предпринимаемой попыткой побега – все это дурманило голову. Я ощущал бесстрашие и непобедимость. Боль от ссадин и сломанного ребра меня ничуть не смущали.

– Это была шутка. – Ильва явно не разделяла моих эмоций. – А сейчас все серьезно.

– В том числе для епископа Этельберта, – заметил брат Ярвис, указав на солдат. – Они собираются его казнить.

Один из солдат положил топор себе на плечо, Этельберт же, с закрытыми глазами раскачиваясь взад-вперед, читал «Отче Наш».

– Значит, нас больше не разыскивают, – заметил Ивар Бескостный.

– Досточтимый король, это ведь ваш епископ, – увещевал Эллу Ярвис.

Король Элла в нерешительности переводил взгляд с одного предмета на другой и чесал бородку так рьяно, что вполне мог стереть ее с лица.

– Давайте не будем лишать Этельберта выпавшего на его долю мученичества, – изрек он наконец.

Тщедушный старичок перевел взгляд с лица короля на великолепный меч, висевший на поясе у правителя, и с потрясающей скоростью схватил королевское оружие. Застывший от неожиданности Элла оторвал взгляд от пустых ножен и посмотрел в направлении, где исчез Ярвис. Я мигом принял решение и последовал за ним.

Ярвис успел добежать до палача, который немедленно отступил назад и парировал удар рукояткой топора. Старикашка невозмутимо перехватил оружие в левую руку и отступил на шаг назад, когда топор палача пролетел мимо его лица и молниеносно пропахал борозду в бедре своего хозяина.

Ярвис вновь поменял руку и глубоко воткнул лезвие в грудь противника. Я тем временем напал на другого солдата, однако меч с пронзительным скрежетом скользил по его кольчуге. Он запросто повалил меня и занес надо мной оружие. Но вдруг издал громогласный рев, когда Ярвис рубанул его по плечу, а затем резко смолк – Ильва пронзила ему глотку ножом.

Остальные воины, обнаружившие появление Хастейна, доблестно отпрянули назад, к каменной церкви, и захлопнули за собой двери.

– Есть еще черный ход, – крикнул Ивар Бескостный.

Ильва приобняла епископа за талию и взяла под руку. Этельберт не поднимал глаз, двигаясь по траве. Он все еще был занят молитвой. Хромой Ивар Бескостный старался поспеть за ними. Хастейн запрыгнул в седло одной из оставленных саксами лошадей, схватил ярла и втащил его на лошадь. Животное промчалось мимо нас галопом, с лошадиной спины свешивались длинные кривые ноги ярла.

Естественно, Осберт предусмотрел, что кто-то сообразит сбежать через задние ворота. Поэтому шестеро воинов охраняли низкую дверь в дощатой изгороди. Хастейн взревел с седла, устремившись прямиком на стражу. Караульщики посторонились, но у одного из них хватило хладнокровия стукнуть бедное животное по морде. Лошадь громко заржала от боли и повалилась. Падая, она увлекла за собой второго стражника, который подвернулся ей под копыта и тут же замолчал.

Хастейн и Ивар Бескостный вступили в бой – Ивар поднял меч, оброненный погибшим под лошадью воином и размахнулся им с рьяным ожесточением, так что оружие вонзилось в тело лошадиного обидчика, вытащить его уже не представлялось возможным. Тогда Ивар выхватил из рук своей новой жертвы топор и продолжил сражаться. Ильва отсекла ступни у воина, собиравшегося напасть с тыла на Ивара Бескостного. Мужчина с дикими воплями повалился в траву. Четко выверенным движением рыжебородый ярл повернулся к лишившемуся ног бедняге и глубоко всадил топор ему в грудь, а Ярвис тем временем одним ударом обезвредил пятого солдата. Последний противник, насмотревшись на все эти ужасы, бросил оружие и пустился бежать.

Расправа длилась всего несколько мгновений. Ивар, Хастейн и Ярвис не успели толком отдышаться и убрать оружие, как я оказался рядом с ними. Ивар Бескостный поднял взгляд и улыбнулся.

– Ярл, сопляк, баба и христианская задница – чудесный боевой отряд, ничего не скажешь!

24

По другую сторону забора город представлял собой лабиринт грязных переулков. Потребовалось на удивление много времени, чтобы пробраться сквозь ряды домов, выстроившихся параллельно главной улице. Как только мы различили за ивовым плетнем фасады зданий, Ивар Бескостный, прибегнув к помощи своего топора, избавился от препятствия, отделявшего нас от улицы. Мы крадучись пересекли двор, посреди которого еще не потух костер, и направились к распахнутым настежь воротам. Вокруг в пыли валялась утварь и инструменты. Добравшись до ворот, мы обнаружили, что улица также пустынна. Хастейн шагнул вперед.

– Идите сюда, трусишки! – Он смахнул упавшую на глаза светлую челку. – Тут и бояться-то нечего.

Он спокойно перешел на противоположную сторону улицы и скрылся между домами. Мы последовали его примеру и покинули относительно безопасный двор, но стук копыт заставил нас остановиться. Из-за кладбищенской стены прямо на нас галопом скакала группа всадников с Осбертом во главе. Он скомандовал что-то своим людям и указал на нас.

Правда, всадникам не удалось выполнить его приказ – на них обрушился град стрел. Лучники, находившиеся у восточных ворот города, располагались слишком далеко для точного прицела, и им удалось лишь повалить несколько лошадей. Осберт со своими воинами бросились в укрытие на нашу сторону улицы.

Мы с Иваром Бескостным рыскали по узким грязным улочкам в поисках Ильвы, Ярвиса и епископа: они как сквозь землю провалились. Звук наших шагов гулким эхом отражался от глухих деревянных стен. За изгородью от исступленного лая надрывалась собака. Я придержал рыжебородого ярла.

Собаки лают, когда кто-то проходит через их территорию. Куры кудахчут, чтобы предупредить стаю, лошади фыркают, а ослы ревут. Наблюдательному человеку изобилие городских звуков откроет немало тайн.

– Кто-то идет нам навстречу и вскоре появится из-за угла, – прошептал я.

Ивар Бескостный занес меч над головой, но его остановила небольшая мозолистая рука.

– Идем, – шепнул брат Ярвис, который тоже прибег к помощи звуков для ориентации в городском пространстве.

Вскоре я перестал понимать, где мы находимся, а Ярвис по-прежнему четко знал, в каком направлении следует двигаться сквозь грязные узкие улочки, и махнул нам рукой из какого-то дверного проема. Семья, состоявшая из отца, матери и двух дочерей, жалась в темном углу небольшой комнаты. Свет просачивался в дымовое отверстие, озаряя ткацкий станок и кровать с подстилкой из грязной соломы. В противоположном конце комнаты стояли король Элла, епископ и Ильва. Ярвис указал на стену за их спинами.

– С другой стороны находится дверь во двор «Хромого Борова».

Ивар Бескостный принялся рубить доски. Ильва присоединилась к нему. Сообща им удалось проделать дыру, через которую протиснулись епископ, Элла и Ярвис.

– А где Хастейн? – спросил я.

– Он решил пойти своим путем.

– Что будем делать с ними? – Ильва указала на семью.

Ивар Бескостный грубо дернул младшую дочку за руку, подвинув ее к себе, и склонился к отцу семейства:

– Одно слово нашим преследователям, и твоей дочке конец.

Мать потянулась за ребенком, но рыжебородый ярл направил ей в лицо свой крепкий кулак. Женщина рухнула на утрамбованный земляной пол. Он вытолкал девочку через дыру в стене, махнул мне рукой, пропуская вперед, а сам пролез в лаз следом.

Снаружи Ильва и брат Ярвис заняли оборонительную позицию, между ними стояли король Элла и епископ Этельберт; оба конца переулка были заблокированы самодовольно улыбавшимися людьми Осберта с оружием наготове. Ивар поочередно взглянул на обе группы солдат и отпустил девчушку, которая тут же исчезла в лазе.

– Идем на них, – прошипел он.

Меня еще не покинуло удивительное для данной ситуации ощущение легкости. Я воспринимал происходящее словно в замедленной съемке и, казалось, парю в воздухе. Мне удалось сделать пару неплохих ударов, пока Ивар Бескостный хладнокровно сокрушал жертву за жертвой. Он вытащил меч из тела предпоследнего солдата и ногой отпихнул труп в сторону. Последний оставшийся в живых противник принял мудрое решение спастись бегством.

– Его нельзя упустить!

С конька крыши вниз слетела какая-то фигура, приземлилась на спину солдата, повалилась вместе с ним на землю, а затем поднялась на ноги, держа в руках окровавленный нож.

– И снова я за вами немного подчистил, – рассмеялся Хастейн.

Брат Ярвис толкнул дверь заднего хода «Хромого Борова». Вполне логично, что она оказалась заперта.

– Поступим, как в Креке.

Ильва поняла меня и сложила ладони ковшиком. Я подтянулся на руках и оказался на заборе, после чего приземлился в грязь гостиничного двора, спугнув поросенка и пару кур. Белье мирно сушилось на веревке, протянутой из глубины постоялого двора. В углу высилась навозная куча. Я сбил с двери засов. Мои спутники вошли внутрь.

– А ты неплохо справился, несмотря на травмы, – заметил Ивар Бескостный.

– Благодарю, ярл Ивар.

Хозяин «Хромого Борова» и его гости выпучили глаза, когда в гостиную с низким потолком вошли король Элла и епископ в сопровождении нескольких скандинавов и седого старца в монашеской рясе. Ивар Бескостный провел нас по лестнице наверх, попросив Хастейна и Ильву остаться внизу. Кто-то должен был напоминать хозяину и гостям, что их молчаливый нейтралитет пойдет им же на благо.

Из окна комнаты мы видели, как Осберт привязал свою лошадь под колокольней.

Повозка с сундуком, громыхая, подъехала к нему, миновав епископские ворота. У ворот, выходивших к реке Усан, сконцентрировались городские оборонительные силы. Воины Эллы выходили из тронного зала и через королевские ворота устремлялись к югу.

– Никто не нашел Эллу? – отчаянно орал разгневанный Осберт. – Неужели никто не пристукнул эту дрянь?

Из-за всеобщей паники на свой вопрос он получил лишь молчание, что само по себе было красноречивым ответом. Преданные королю воины добрались до площади перед церковью и образовали стену из щитов. Они быстро приближались к заговорщикам. Лучники за их спинами принялись выпускать стрелы, одна из которых ранила лошадь, запряженную в повозку с сундуком. Животное вскинулось на дыбы и заржало от боли. Пара воинов Осберта спешились и попытались распрячь повозку. Но охваченная страхом смерти раненая лошадь не позволила им этого сделать: она вставала на дыбы, ржала и лягалась. Щитовая стена королевских сторонников продолжала наступать. Стрелы сыпались дождем, и люди Осберта с криками падали на землю. Ни у кого из них не было щита, за которым можно было бы укрыться от стрел. Понаблюдав за происходящим вокруг из седла, экс-король в конце концов осознал рискованность ситуации.

– Прочь отсюда, проклятые туполомы! – обратился Осберт к отступающим воинам. Те пришпорили лошадей и бросились к северным воротам, галопом улепетывая по серой брусчатке римской дороги. Предпринятая Осбертом попытка захватить власть была пресечена так же быстро, как развернулась. На улицах остались лежать погибшие и раненые.

– Досточтимый король, – изрек Ивар Бескостный. – Ты спасен.

– Благодаря тебе. – Потирая остроконечную бородку, король Элла с удовлетворением глядел из окна комнаты на хаос, воцарившийся на площади перед церковью.

– Для меня большая честь оказать помощь моему королю, – подлизывался рыжебородый ярл. – Но разве Осберт избежит наказания за попытку переворота?

Король Элла выпрямился.

– Конечно, нет. Если понадобится, мы будем преследовать его до самой Шотландии.

– В моем лагере живет более сотни крепких воинов. Все они к твоим услугам, если позволишь им взяться за оружие.

Король Элла внимательно смотрел на высокого скандинава, которому приходилось пригибаться, чтобы не задеть головой потолочные балки.

– Должен признаться, – наконец высказался он, – что я не был до конца уверен в твоем обращении. И в твоей преданности.

– Если ты до сих пор сомневаешься, погляди вон туда.

Ивар Бескостный показал на повозку, брошенную на площади на произвол судьбы. Раненая лошадь лежала рядом и исступленно ржала, ее голова билась о землю.

– В этом сундуке находится двадцать тысяч серебряных монет. Отныне они твои, досточтимый король.

Не имея свидетелей в лице скандинавов, Ивар Бескостный мог себе позволить упасть на колени и приложиться губами к тыльной стороне ладони короля Эллы: не случайно он оставил Ильву и Хастейна внизу.

– Я глубоко тронут, друг мой.

Элле не терпелось спуститься вниз и завладеть сокровищем. Он слишком утомился, чтобы задаваться вопросом, откуда Ивар Бескостный узнал о содержимом сундука.

– А нам что делать? – поинтересовался я, когда король с ярлом выходили на лестницу через низенькую дверцу.

– Ты и монах останетесь здесь с Этельбертом. – Ивар Бескостный одарил Ярвиса холодным оценивающим взглядом. – А он вполне достойный человек, этот твой приятель. Общие враги приносят неожиданных союзников.

Когда мы с Ярвисом остались в компании с епископом, я внимательно посмотрел на тщедушного послушника. Он вновь сгорбился, приобрел совершенно безвредный и покорный вид. Мое опьянение битвой прошло, полученные раны дали о себе знать. Я проковылял к окну. Король Элла вышел на улицу и приветствовал своих воинов, которые бросились к нему со всех сторон.

Ивар Бескостный отстранил Хастейна. Оглушенный шумным ликованием королевской дружины, я не расслышал слов ярла, но заметил, что Хастейн кивнул, взял за узду оставленную кем-то лошадь и оседлал ее. Затем он, не привлекая к себе лишнего внимания, подобрал еще несколько лошадей и, незамеченный, скрылся вместе с ними в южном направлении.

– Достойный человек, – повторил я слова Ивара Бескостного. – Не то слово, Ярвис. Почему ты так переживаешь за своего епископа?

– Он наместник Божий на земле, – кротко ответил низенький послушник.

– И твой собственный билет во власть.

Мы поглядели на Этельберта, предавшегося убаюкивающей молитве в углу комнаты. Его рыбий рот непрерывно двигался.

– Этельберт принадлежит знатному роду, о чем свидетельствует и его имя, – улыбнулся Ярвис. – Я же всего-навсего бывший вояка, которому посчастливилось стать послушником. Мне никогда не стать аббатом или епископом. Но Этельберт – человек несамостоятельный, ему требуется помощь даже в самых простых вещах. Я добровольно вызвался помогать ему, как до меня вызвался брат Оффа. В этом нет ничего плохого. Лучше подумай, как Ивар Бескостный узнал, что лежит в сундуке Осберта.

– Да уж, я поразился этому.

Мы одновременно посмотрели на повозку, которую распрягли по приказу короля саксов. Солдаты вручную принялись толкать ее. Труп лошади так и валялся посреди площади.

– Ярвис, будуччи правой рукой епископа, ты имеешь доступ ко всей территории епископства?

Мягкая улыбка на лице Ярвиса уступила место серьезному проницательному взгляду.

– Если ты намерен завести разговор о серебре из монастыря Святого Кутберта… – начал он.

– Серебро – забота Ильвы, – перебил я его. – Я же хочу знать правду о смерти Рагнара Лодброка.

25

В гостиной стоял массивный дубовый стол и два стула с высокими спинками, покрытые овчиной. Ковры, висевшие на стенах, сохраняли в помещении тепло, которое давал огромный очаг в центре комнаты. Единственным источником света было дымовое отверстие в крыше, тусклые лучи сочились сквозь него на помост высотой по колено. На помосте имелось обустроенное спальное место, обильно выстланное соломой и овчиной, где обитатели жилища могли спокойно отдыхать, не боясь сквозняка, гуляющего на уровне пола. Дверь вела в другое помещение, не столь просторное. Единственной особенностью данной комнаты были два алькова, расположенные вдоль внешней стены.

– Это караульное помещение, молодой человек, – пояснил надсмотрщик, облаченный в шлем и кольчугу. Единственное, что он обо мне знал, – что я находился в компании с правой рукой епископа, а потому со мной надлежало обходиться уважительно.

– Сколько человек караулили королевского пленника, который здесь обитал? – полюбопытствовал брат Ярвис и тут же виновато улыбнулся, словно извиняясь за прямоту вопроса.

– Двое, причем круглые сутки, господин.

Рагнара Лодброка надежно охраняли. Напоследок я еще раз окинул взглядом помещение, где знаменитый дан провел свои последние дни.

– И ты был одним из тех двух стражников? – спросил я.

– Абсолютно точно, господин, – ответил караульщик. – Меня зовут Эгберт.

Он нервничал и изо всех сил старался понравиться, непривычный, что его расспрашивают незнакомые люди. Волнение провоцировало у него непроизвольные хрипы. Посреди небритого лица вперед выдавался крупный кривой нос.

– Эгберт? – удивленно переспросил Ярвис. – Это ведь королевское имя.

– Да, господин. – Тут Эгберт впервые улыбнулся, обнажив за потрескавшимися губами всего пару зубов. – Моя мать пришла сюда из Уэссекса, чтобы выйти замуж за отца, здешнего торговца. И все их восемь детей были названы в честь кого-то из королей или королев, правивших на родине матери. Мы выросли в Эофорвике, но в бедной части города. Когда отец получил работу в епископстве, мы обрели счастье.

– Эгберт, расскажи нам про Рагнара Лодброка, – прервал я его семейную историю.

– Что именно про него рассказать, молодой человек?

Караульная служба не предполагала ни интеллекта, ни кругозора, ни чуткости. Я попытался уточнить свой вопрос.

– Как он себя чувствовал, чем питался, насколько часто покидал помещение.

Эгберт пожал плечами, после чего дал краткий и абсолютно ничего не прояснивший ответ.

– Самочувствие у пленника было нормальное. Он ел ту еду, что ему приносили. Выходил редко.

Ярвис осторожно коснулся моей руки и взял роль допросчика на себя.

– Я думаю, мой юный друг хочет узнать, как вел себя Рагнар Лодброк в плену. Быть может, он выражал недовольство тем, что его заперли в четырех стенах?

– Недовольство? – Эгберт глухо зажужжал. Я понял, что так звучит его смех. – Это еще мягко сказано. Он ворчал не переставая. Ругал еду, комнату, нас, охранников. Своих товарищей, бросивших его на произвол судьбы. Пиво саксов, которое он тем не менее поглощал с огромной скоростью. А оно крепкое, будь здоров.

– То есть он говорил на вашем языке?

– Он произносил слова как-то чудно́, но вполне понятно.

Неплохое знание иностранных языков, которым обладали сыновья Лодброка, имело объяснение. А вот как их отец сумел выучить наречие саксов, было непонятно. Переступив высокий порог, мы вышли в промозглый серый день, покинув дом, который люди Осберта основательно прочесали двумя неделями ранее во время попытки захватить власть. Он стоял в задней части епископства, примыкавшей к северному углу городской стены. Эта территория представляла собой большой сад с множеством деревьев, кустарников и даже с небольшим прудом. И хотя трава уже по-осеннему пожелтела, а листва деревьев стала багровой, еще можно было себе представить, насколько великолепен сад в период цветения.

Стоял первый день ноября – День Всех Святых, и епископ, священники и монахи епископства собрались в церкви Святого Петра, где прославляли святых, когда-либо принявших смерть за Белого Христа. Ярвис оставил Этельберта у алтаря и встретил меня у входа. На пару часов территория епископства полностью переходила в наше с ним распоряжение.

– Рагнар Лодброк был самым сложным пленником из тех, что находились здесь, – рассказывал Эгберт. – А ведь ему жилось гораздо лучше, чем остальным. Вообще этот дом использовался для поселения уважаемых гостей, приходивших к нам издалека. Я бы сам не отказался от такого «заточения»: кормежка два раза в день, пиво, сколько влезет в глотку, а ко всему прочему – рабыня для плотских утех. Уж от меня вы бы точно ни за что не услышали бы о побеге.

– И что, Рагнар часто говорил о побеге?

Эгберт пожал плечами.

– Только когда был пьяным. А пьяным он был большую часть времени. – Он сжал почти беззубые челюсти и посетовал на несправедливость судьбы. – Как бы то ни было, мы обходились с ним хорошо. Такова наша обязанность, да он и не скучал. Постоянно рассказывал нам всякие истории.

– Какие истории? – уточнил Ярвис.

– Ему нравилось болтать о самом себе и своих подвигах. Например, как он сражался с двумя драконами, чтобы освободить королевскую дочь, которую затем взял себе в жены. О валькириях и кровавых битвах, из которых он непременно выходил победителем. О другой королевской дочке, одетой в рыбацкую сеть.

– А ты не верил во все эти истории?

Эгберт вновь пожал плечами. Такова была его стандартная реакция на заданный вопрос, лишь потом он облекал свой ответ в слова.

– Занятные небылицы, но понятно, что это фантазии чистой воды.

– Каким же образом тебе это было понятно?

– Да тут и понимать нечего. Драконы и уступчивые королевские дочки? Красавицы-валькирии в кольчугах? Разве кто-нибудь когда-нибудь видывал такую чепуху? Но самое главное – сказки о городах и странах, которые, по его словам, он грабил.

– О городах и странах?

Техника выведывания информации, которую применял сгорбленный послушник, основывалась на веренице вопросов и демонстрации глубокой заинтересованности – наивной душе сложно противостоять такой комбинации приемов. Эгберт охотно выкладывал все как на духу.

– Ну да, чего стоит его рассказ о том, как он чуть ли не в одиночку захватил Париж. Конечно, франки – не самый расторопный народ. Если вы понимаете, о чем я.

Он глухо рассмеялся. Мы улыбнулись со знанием дела. Бездарность франков была общепризнанным фактом.

– И все же никто бы не поверил в реальность подвигов, которыми хвалился Рагнар. Он утверждал, например, что убил в поединке отца короля Эллы, Хейма. Но все знают, что Хейм умер своей смертью и в собственной постели. Помимо этого, он уверял, что завоевал Шотландию, Южные и Оркнейские острова. Да только шотландцы по сей день такие же дикари, какими всегда были, а островами, как известно, впрямь управляют скандинавы, ибо никто больше не желает там селиться. Но только люди из Норвегии, а не даны. Но Рагнар объяснил это тем, что он захватил и Норвегию и сам назначил там короля, а также сказал, что сомневающиеся могут отправиться в графство Оркни и спросить там об этом у первого попавшегося на глаза скандинава, если, конечно, не побоятся за свою жизнь.

Эгберт разговорился и более не нуждался в подбадривании. Слова лились из его уст непрерывным потоком.

– И еще – все свои завоевания Рагнар осуществлял с помощью флота, армия его состояла не только из могучих воинов, но включала и юношей, и стариков. Он рассказывал, как бросал клич в своем королевстве, вынуждая каждого домовладельца отправлять в его войско сына, которого тот меньше всего ценил, или самого ленивого и ненадежного раба. И с опорой на такую армию Рагнар завладел столь огромной территорией. Да только я не глупее других и сразу понял – он говорит так, чтобы дать понять: самый убогий дан по своей доблести превосходит самого отважного представителя другой народности, в особенности нас, саксов. А это чересчур смелое заявление.

– Получается, Рагнар Лодброк был мифоманом, – сделал вывод Ярвис.

– Мифо-кем? – удивленно переспросил Эгберт, к моему облегчению, ибо я постеснялся спросить сам.

– Ему нравилось сочинять всякие небылицы, – объяснил худой старичок, – и он сам верил в них гораздо охотнее, чем в реальность.

– Да, именно таким он и был, – с улыбкой согласился Эгберт, сверкая двумя зубами. – А если кто-то с недоверием принимался задавать ему критические вопросы, он впадал в неконтролируемую ярость и норовил устроить драку. Но король запретил нам трогать пленника, и, когда он напивался до безумия, нам приходилось успокаивать его иными способами. Мы просто-напросто сажали его в обычную темницу, чтобы он осознал, насколько ему повезло.

– А ты можешь показать нам эту самую «обычную» темницу?

Эгберт по обыкновению пожал плечами и повел нас через двор, посыпанный гравием, в длинную низкую постройку, с крыши которой прыгнули Ильва и Хастейн, когда спасли нас от воинов Осберта. Спустившись на три ступеньки, мы обнаружили в вытянутом помещении несколько ям, выдолбленных в твердой почве. Каждая была глубиной в рост взрослого человека, сверху их закрывали железными решетками.

– То есть когда с Рагнаром Лодброком было тяжело справиться, вы сажали его в одну из таких ям? – уточнил Ярвис.

Караульщик пожал плечами.

– А погиб он тоже в такой яме?

Эгберт воспринял мой вопрос в качестве обвинения.

– Это случилось не в мою смену.

– Но в одной из этих самых ям?

Эгберт признался, что речь шла о другой яме. Он отодвинул засов, запирающий дверь в задней части помещения, за которой еще на пятнадцать ступеней вниз уходила крутая лестница. Постепенно наши глаза привыкли к темноте, которую разбавлял дневной свет, еле сочившийся из дверного проема у верхней ступеньки лестницы. В полу под нашими ногами обнаружился люк, состоявший из двух частей. Караульщик принялся открывать его.

– Это старый осушенный колодец, – простонал он, отодвигая тяжеленную крышку. – Сюда мы сажаем тех, о чьем существовании хотим забыть. Туда, на дно, не доходит ни единый звук, и там темно как в могиле.

– Сколько времени провел там Рагнар Лодброк?

Эгберт вдруг снова заупрямился и уже не горел желанием что-то рассказывать.

– Как уже было сказано, это произошло не в мою смену.

– А в чью?

– Моего напарника, которого теперь здесь нет.

– Кто он такой?

– Его зовут Эльдфрик. Меня с самого начало удивило, что Эльдфрик решил остаться, когда прошлой зимой витан сверг короля Осберта с трона. Он всегда был верен Осберту, а Эллу воспринимал как слабака.

– А что лично ты думаешь об Элле? – неназойливо поинтересовался Ярвис.

Караульщик в очередной раз пожал плечами – универсальная, ни к чему не обязывающая реакция. Мы трактовали его жест так: в принципе Элла не так уж плох, но, по сравнению с предшественником, новый король не представляет собой ничего выдающегося. Я попросил Эгберта рассказать, как обнаружилось, что Рагнар Лодброк умер.

– За несколько дней до гибели пленник узнал, что его сыновья находятся в Нортумбрии. Их многочисленная армия растянулась по равнине, разоряя города и селения, убивая местных жителей и поджигая их жилища.

– А он не должен был об этом узнать?

– Конечно, нет. – Вновь пожатие плечами. – Но он прямо-таки вышел из себя от радости и принялся орать, что мальчики пришли освободить его, и что лучше нам отпустить его немедленно, если мы хотим остаться в живых. Однако король Элла и олдермен Осберт собрали войско, в два раза превосходящее по численности армию варваров. Когда мы рассказали об этом Рагнару, он замолчал и стал напиваться. В течение нескольких часов превратился в буйного задиру. Он орал, вопил и даже запустил в Эльдфрика скамейкой, так что у того выросла на лбу порядочная шишка. Эльдфрик и решил посадить узника в яму, чтобы остудить его пыл.

Это происходило в то время, когда сам я сидел в деревянной клетке в лагере скандинавов! Я заглянул в мрачный колодец и попробовал представить себе Рагнара Лодброка, голодного и изможденного, в этой безмолвной темнице.

– Но ведь Рагнар просидел тут не пару часов? – спросил Ярвис.

– Наверное, нет, – признался стражник. – Я уже говорил, что меня тут не было.

Я отвернулся от колодца.

– А где же ты был?

– В «Хромом Борове». – Увидев наше недоумение, Эгберт пояснил: – Лучший трактир в городе. С превосходным пивом.

– Мы знаем это заведение. А что ты там делал?

– Пропивал деньги, которые мне дал Эльдфрик.

– С чего вдруг Эльдфрик дал тебе деньги?

– Чтобы я не мешал ему, пока он занимается заключенным. – Эгберт заерзал, будто пытался вырваться из чьей-то мертвой хватки.

– А где мы можем найти этого Эльдфрика? – поинтересовался Ярвис.

– Он пропал той ночью, когда пришел король.

– Какой король? Элла?

– Да, какой же еще? – Тут Эгберт понял, что ему придется рассказать все по порядку. – Король Элла вернулся со своей свитой с поля битвы и хотел отпустить Рагнара на свободу. Кажется, это было через пару суток после того, как его посадили в колодец. Я же отправился в «Хромого Борова» сразу, как только Эльдфрик дал мне деньги. – Он улыбнулся при этом воспоминании. – Это была славная попойка.

Я размышлял: Ивар Бескостный и Хальфдан Витсерк с основной частью войска разгромили короля Эллу на равнине рано утром. Король саксов в сопровождении своей свиты мог добраться до Эофорвика к вечеру, если они находились в пути целый день.

– Рагнара Лодброка не оказалось в предназначенном для его содержания помещении, – продолжал Эгберт. – В епископстве поднялся жуткий переполох. Слухи об этом дошли до «Хромого Борова». Я вернулся и рассказал королю, что Рагнар сидит в колодце. Понятия не имею, почему Эльдфрик сам об этом не сказал королю, но люк мы открывали вместе с ним. Рагнар лежал на дне. Он провонял рвотой и экскрементами и бормотал какой-то стих.

– Какой?

– Я не понимаю языка скандинавов. Как только он договорил фразу, тут же умер. Словно только ради этого держался до последнего.

Я молча представил себе эту картину: седобородый старец лежит на дне ямы, два стражника и король стоят у края и слушают последние слова ярла, которые складываются в балладу.

– То есть никто не понял последних слов Рагнара Лодброка?

– Эльдфрик понял. Он знает язык Рагнара.

– Как это возможно? Разве Эльдфрик не сакс?

Эгберт пожал плечами.

– По слухам, в юности Эльдфрик служил несколько лет помощником капитана торгового судна, дана по происхождению. Сам он никогда об этом не рассказывал. Именно поэтому король и выбрал его для охраны Рагнара Лодброка.

Человек, сбросивший Рагнара Лодброка в колодец, плавал с даном. Эта информация пролила новый свет на историю. Я размышлял об этом, пока Эгберт продолжал свое повествование.

– Эльдфрик забеспокоился после слов Рагнара. На следующий день он исчез.

– А что предпринял король Элла?

– По крайней мере он не стал тратить время на поиски Эльдфрика. Велел уложить тело Рагнара Лодброка на повозку и направился вместе с ней на север. Не забыв прихватить с собой несколько бочек лучшего крепкого пива.

Король изо всех сил спешил на встречу под парусом, организованную среди пустоши. Он, несомненно, предпочел бы передать Рагнара Лодброка сыновьям живым, надеясь, что войско скандинавов отправится домой.

– У Эльдфрика есть какие-нибудь особые приметы? – спросил Ярвис.

– Он не очень высокий. Зато с внушительным пузцом. В остальном в нем нет ничего особенного, – ответил Эгберт. – Да, кстати, – тут же воскликнул он. – У него на лбу вскочила огромная шишка, когда Рагнар запустил в него скамейкой. С правой стороны, прямо под волосами.

Торопливыми движениями обеих рук Эгберт ощупал собственный лоб и, отодвинув в сторону жирные волосы, показал точное место увечья.

– Значит, у Эльдфрика шишка на лбу, – подытожил Ярвис. – Но, кроме некоторой упитанности, других примет нет.

Эгберт кивнул и загудел от смеха.

– Некоторая упитанность! Прекрасно сказано.

– В тот вечер, когда Рагнар умер, происходило еще что-нибудь?

– Король призвал нескольких людей, чтобы поднять тело. Но когда они спустились в колодец…

– Когда они спустились в колодец, – перебил я, – то увидели там змей.

– Откуда ты знаешь?

– И Рагнар Лодброк был совершенно голый, хотя в тот момент, когда вы с Эльдфриком сажали его в яму, на нем была кожаная куртка, штаны и башмаки. Я прав?

Эгберт вытаращился на меня так, словно я демонстрировал приемы черной магии.

– Рагнар Лодброк был голым, – подтвердил он. – А яма кишела змеями. Там их было штук двенадцать – пятнадцать. А быть может, и все двадцать. Я никогда не видел такого количества змей одновременно. Как они туда попали?

Вместо ответа я попросил его принести факел. Он скрылся на лестнице, оставив нас с братом Ярвисом наедине в подвальном мраке.

– Откуда ты знаешь, что в колодце находились змеи? – полюбопытствовал сгорбленный послушник.

– Рагнар Лодброк умер от трех укусов гадюки.

Ярвис все понял. Именно он научил меня всему, что я знал о змеях и их повадках. Он же поведал мне о том, что змеиный укус, не опасный для большинства людей, для кого-то может оказаться смертельным. Понятное дело, что Рагнара надо было раздеть: ни одна змея не прокусит кожаные штаны и кожаную куртку.

Мы молча ждали Эгберта, каждый про себя размышлял об обстоятельствах смерти Рагнара. Ярвис больше не делился со мной своими мыслями. Да, он по-прежнему помогал мне, но я утратил его доверие.

Эгберт вернулся с зажженным факелом, и в его свете я увидел доску, которая свешивалась в колодец на куске веревки.

– Это единственный способ спуститься на дно и вновь подняться, – прокомментировал Эгберт. – До того, как колодец пересох, тут висело ведро.

Я бросил факел в колодец. Вращаясь вокруг своей оси, он летел, рассекая воздух, пока не достиг дна, находившегося на глубине шести человеческих ростов. Пламя шипело, встречая на пути влажные камни, и отбрасывало тень на неровности скругленной стены. На дне извивались крошечные плоские тельца. Содрогнувшись, я отпрянул.

– Неужели змеи способны так долго прожить без еды? – удивился я.

– Похоже на то, – ответил Ярвис. – В природе много непостижимых тайн.

Мы помогли Эгберту закрыть люк, все трое поднялись по лестнице и прошли через помещение с рядом каморок для пленников.

– Чем-то еще могу быть полезен, господа?

Выражение лица Эгберта было растерянным и мрачным.

– Нет, но спасибо тебе за помощь. – Ярвис протянул ему серебряную монетку. – Возможно, чуть позже мы еще обратимся к тебе. Осмелюсь заверить, что ты от этого только выгадаешь.

Мы стояли рядом с длинным строением и смотрели, как Эгберт, заметно повеселев, удаляется между постройками на территории епископства.

– Напарник Эгберта – Эльдфрик, несомненно, был шпионом короля Осберта, – сказал Ярвис. – Только он ли заставил Рагнара Лодброка раздеться и сбросил на него змей? И как Элла должен был поступить с телом?

Недоверие Ярвиса помешало мне рассказать ему о событиях, происходивших на пустоши ранее. Теперь я был готов исправить это. Мое объяснение длилось довольно долго.

– Когда Ивар Бескостный окружил саксов у лагеря, – заканчивал я повествование, – он потребовал доставить ему тело отца. Элла, наверное, очень удивился, услышав такую просьбу, ибо полагал, что Рагнар Лодброк вполне благополучно живет под роскошным домашним арестом. Однако решил не показывать своего удивления, а передать Рагнара сыновьям в целости и сохранности, после чего у северян не будет повода грабить его королевство.

– Почему сыновья Лодброка решили, что их отец мертв? – спросил Ярвис.

– Они получили такое известие от Осберта тремя месяцами ранее, когда находились у короля Эдмунда в Восточной Англии.

– Значит, от Осберта, – продолжил мой ответ Ярвис, – который зимой был смещен витаном и надеялся, что мстительные северяне устранят его соперника.

Мы молча шли через королевские сады и площади. Ярвис долго размышлял над ситуацией.

– Прекрасно, – сказал он наконец. – Я обещаю ненавязчиво выяснить что-нибудь у обитателей епископства. Ты попробуешь получить дополнительные сведения от твоих новых друзей. Возможно, сообща нам удастся спасти Нортумбрию от междоусобной войны и иноземного вторжения.

Мои личные мотивы разобраться в убийстве Рагнара были менее очевидными, чем мотивы Ярвиса. Я не осмелился посмотреть в глаза моему старому наставнику и ограничился кивком, а ком у меня в животе вырос еще на полдюйма в обхвате.

– А после того как это будет сделано, – закончил он свою речь, – надеюсь, мы с тобой больше никогда не увидимся.

У ворот я неуклюже попрощался с Ярвисом и отправился на площадь перед церковью, где рыбаки продавали свой улов, а женщины зажимали носы от неприятного запаха. Купцы удовлетворенно похлопывали по набитым кошелькам, потаскухи из переулков заманивали клиентов. Торговцы шерстью наперебой кричали, стараясь продать последние мотки пряжи, ткачихи придирчиво рассматривали качество ниток. Дети шумно бегали вокруг длинных столов, выставленных горожанами для празднования Дня Всех Святых. Женщины и девушки украшали столы веточками ольхи, а мужчины выносили на огромных блюдах колбасу и свежеиспеченные пшеничные хлеба. Соблазнительные ароматы еды смешивались с вонью городской грязи.

Через почти два месяца пребывания в Эофорвике я воспринимал окружающую жизнь как нечто само собой разумеющееся – я никогда не стал бы частью этого многоголосого фона, но смог привыкнуть к нему и едва замечал. Если бы я знал, что все эти люди под конец дня перевернут вверх дном вполне мирное бытие, очаровательному хаосу толпы будет положен конец и близится суровая серая зима, возможно, я остановился бы и позволил себе в последний раз насладиться картиной привычной городской жизни. Но я был поглощен угрызениями совести и смотрел лишь на собственные ноги.

Я решил, что раз Ярвис все еще не доверяет мне, надо вернуться к нему и признаться, что спасение Нортумбрии меня совершенно не интересует, и что я ищу правду о смерти Рагнара Лодброка лишь для налаживания отношений с Иваром Бескостным.

Я повернулся на пятках. Сгорбленного послушника нигде не было видно.

У колокольни ждала Ильва. Она вкрадчиво посмотрела на меня.

– Что с тобой стряслось? – спросила она.

– Ничего. У меня есть новые сведения.

– Ты выяснил, где спрятано монастырское серебро?

– Мы с Ярвисом обсуждали вещи поважнее.

В ее близко посаженных глазах вспыхнул гнев.

– Что может быть важнее моего серебра?

– Смерть Рагнара Лодброка.

Ильва мрачно кивнула.

– Допускаю, что кому-то это может быть важнее. Но для меня главное – серебро.

– Почему?

Она нерешительно переминалась с ноги на ногу. Пока я ждал ответа, обстановка вокруг несколько изменилась. Народ начал оживленно переговариваться и потянулся к Королевским воротам. Мы с Ильвой, с удивлением оглядываясь, последовали за людским потоком.

На поле за пределами городских стен, где раскинулся лагерь Ивара Бескостного, между палатками не было ни души. Скандинавы отправились к берегу Усана, устроив там настоящее сборище. Постепенно я начал догадываться, в чем причина массового передвижения к реке. Но окончательно понял, в чем дело, лишь когда сам оказался на берегу.

Будучи ребенком леса и проведя несколько лет в монастыре, я немало слышал о «длинных кораблях», но никогда не видел их своими глазами. Тем величественнее и ужаснее показалась мне картина, представшая моему взгляду.

Освещенные бледным светом заходящего солнца, корабли нескончаемой цепочкой тянулись к городу с южной стороны. Узкие, как гигантские рыбины, суда, казалось, парят над водой. Ряды весел, выставленных в отверстия под перилами, ритмичными синхронными движениями слаженно толкали корабли вперед. Внушительные центральные мачты возвышались над водной гладью. Вечер был безветреным, с поперечных перекладин безвольно свешивались огромные четырехугольные паруса. Длинные доски, скрепленные внахлест, органично обнимали корпуса от кормы до носа, где резко поднимались из воды, поддерживая резные звериные головы, раскрашенные в яркие цвета: тут были и ощерившиеся волки, и кони с раздувающимися ноздрями, и фантастические животные из кошмаров безумца.

– Значит, уже поздно, – обреченно сказала Ильва.

Я поднял взгляд.

– Ты знала, что сюда придут драккары, – сказал я. – И хотела отыскать сокровище раньше, чтобы завладеть им единолично.

– Завладеть? – Она горько улыбнулась. – Да ты совсем ничего не понимаешь, сакс.

– Тогда объясни.

– Теперь это не имеет значения.

Она кивнула в сторону первого корабля, будто ответ стоило искать там.

На носу драккара стоял щуплый светловолосый человек. Он кричал и победно махал людям, стоявшим на берегу, словно прибытие флота к месту назначения было целиком и полностью его заслугой. Он ловко вскарабкался на борт и спрыгнул, выставив ноги далеко вперед. Я думал, он собирается приземлиться прямо в воду, но он оказался на веретене самого первого весла в ряду, умудрившись поймать момент, когда весло едва коснулось водной глади. Несколько мгновений он удерживал равновесие, находясь в непрерывном движении, затем перепрыгнул на следующее весло. Так он «протанцевал» на весельных веретенах до самой кормы и, добравшись до последнего весла, обернулся и прыгнул обратно на борт, где его принял Бьёрн Железнобокий. Седобородый великан вытянул вперед свою широкую лапищу и затащил приемного сына на корабль.

Танцором на веслах оказался Хастейн. Он и привел скандинавский флот к столице короля Эллы.

26

Ивар Бескостный был чрезвычайно доволен. Он восседал на троне властителя Нортумбрии – высоком кресле с позолоченными деревянными набалдашниками по краям спинки. Тусклый дневной свет просачивался сквозь небольшие окошки в толстой стене, падая на ряд колонн, поддерживающих каменные своды. Этот продолговатый зал явно когда-то служил римским солдатам караульным помещением. Теперь здесь находился тронный зал короля Нортумбрии.

Перед подиумом с троном выстроились братья рыжебородого ярла. В каменном полу зияло несколько дыр разного размера, сквозь которые можно было разглядеть брусчатку под двумя сводами Королевских ворот. Тогда я не понимал назначения этих отверстий. Теперь, из собственного горького опыта, знаю, что они называются «дырами-убийцами», и через них можно сыпать на головы атакующих врагов раскаленный песок или кипящую смолу.

– Я созвал вас, чтобы обсудить три вещи, – начал свою речь Ивар Бескостный.

Бьёрн Железнобокий, сложив огромные руки на необъятном пузе, прятал за седой бородой выражение полнейшего безразличия. Черная коса Сигурда Змееглазого блестела, освещаемая проникающим извне светом, так же ярко, как и его браслеты. Хальфдан Витсерк в свежевыстиранной рубахе беспокойно бродил вокруг подиума, его гладковыбритое лицо то и дело искажалось очередным мышечным спазмом. Уббе тоже находился в зале, но почтительно держался в стороне от остальных. Жиденькая бородка, обрамляющая его круглый подбородок, свидетельствовала о том, что он не оставил попытки отрастить такую же внушительную бороду, как у его уважаемых братьев.

Вполне естественно, что Ивар собрал братьев, чтобы отпраздновать легкое завоевание второго по величине города Англии. Странно было то, что я оказался шестым участником этого сборища.

– Доставили ли нам саксы какие-либо хлопоты? – спросил рыжебородый ярл у собравшихся и обвел их взглядом. Все дружно замотали головами.

Жители Эофорвика смирились с неизбежным. С городских стен они беспомощно наблюдали, как к берегу причаливают все новые и новые корабли, высаживая на их земли все больше и больше скандинавов, которые, не смущаясь близостью укрепленного города, оседали на поле к югу от Королевских ворот. Очень быстро площадь палаточного лагеря сравнялась с площадью самого Эофорвика. В нем разместилось около трех тысяч воинов и полторы тысячи женщин, детей и рабов. Вдоль речного берега образовался целый лес из длинных тонких корабельных мачт.

– А я и не рассчитывал ни на какие хлопоты, – прогрохотал Бьёрн Железнобокий. – Христиане – доверчивый народ, а ты обещал им мир.

Под колокольней, на площади перед церковью, Ивар выступил с речью на языке саксов. Он бегло говорил, что горожанам не о чем беспокоиться, и что захват власти скандинавами не приведет к насилию. Напротив, город может оставить себе прежнего епископа, и каждому будет позволено поклоняться тому богу или богам, к которым у него лежит душа.

– Это обещание я собираюсь сдержать, – заметил Ивар Бескостный. – Таким образом разбойникам будет нанесен мощный удар. Мы еще никогда не захватывали целый город без единого удара меча – всегда грабили и сжигали города за собой.

– И все же было бы неплохо воспользоваться серебром, дабы отблагодарить наших людей за терпение, – возразил седобородый великан. – Если мы в ближайшем будущем не выступим в роли дарителей, наши воины быстро утекут сквозь пальцы, тем более теперь, когда они пронюхали о богатствах Мерсии.

– В этом отношении могу тебя обрадовать, брат. – Ивар выдвинул из-за трона сундук, который я сразу узнал. – Это военный сундук Осберта. Он прихватил его с собой, когда пытался вернуть власть. Я не мог отказать королю Элле и выделил ему на укрепление армии кое-что из полученных десяти тысяч монет. Но оставшееся принадлежит нам.

Я удивился названной сумме. В комнате над гостиной «Хромого Борова» после попытки захвата власти Осбертом Ивар Бескостный рассказал королю Элле о том, что в сундуке содержится вдвое больше серебра. Все же я промолчал, и Бьёрн Железнобокий одобрительно кивнул.

– Однако мы должны проявить большую дальновидность, – продолжал Ивар Бескостный так вкрадчиво, что, пожалуй, даже брату Ярвису сложно было бы соперничать с ним в мягкости. – Мы находимся во втором по величине торговом городе Англии. Сюда стекаются купцы из Лундена, Фрисландии, Франкского королевства, чтобы продать свои товары. И поток торговцев не сократится из-за смены власти в городе. Мы можем взимать плату за право прохода по реке и пошлину за провоз товаров, а когда отстроим нормальную гавань, то и арендную плату за пользование причалом. Даны, норвежцы и свеи тоже будут приплывать сюда, ибо Англия богаче, чем вся наша Скандинавия. Большая часть прибыли от этой торговли осядет у нас в сундуках.

Ивар Бескостный никогда прежде не освещал братьям свои далеко идущие планы, и им требовалось некоторое время, чтобы переварить эту мысль. Поэтому он обратился к тому, кто, скорее всего, сразу осознал открывающиеся перспективы.

– Бьёрн, ты ведь понимаешь, что мы, не прикасаясь к оружию, можем преспокойно сидеть в этом зале и в изобилии иметь и товары, и деньги?

Бьёрн Железнобокий фыркнул, пожав широкими плечами.

– Ты говоришь о том, что мы разбогатеем? – первым опомнился Сигурд Змееглазый, который понял не все из того, что объяснил старший брат, но уловил суть.

– Разбогатеем, как драконы, охраняющие золотые горы.

Сравнение оказалось впечатляющим, и Сигурд больше ни о чем не спрашивал, видимо, из страха не разобраться в деталях. Он решил положиться на проницательность Ивара Бескостного.

– То есть вы хотите, чтобы мы превратились в торговцев? – уточнил Хальфдан Витсерк, чье лицо по-прежнему искажали судороги. – Чтобы мы просиживали задницы и копили добро? Мы – воины, потомки Одина?

Ивар улыбнулся, глядя на младшего брата.

– Я прекрасно знаю, Хальфдан, тебе лишь бы пытать пленников и крушить врагов. У тебя непременно появится возможность утолить свою кровожадность. Король Элла еще жив и наверняка будет посягать на трон. Да и рассчитывать на то, что все олдермены и тэны Нортумбрии лягут за нас костьми, также не приходится. Нам предстоит подавлять восстания и одолевать врагов.

– А моя душа больше лежит к южным землям, – прогремел Бьёрн Железнобокий.

– Твою жажду южных походов тоже легко утолить. Разве не предпочтительнее обладать надежной базой вблизи территорий, которые тебя привлекают, нежели всякий раз устремляться с добычей на далекую родину?

– Мой остров рядом с берегами Франкского королевства – вот мой дом.

– А теперь еще и Йорвик.

Братья с недоумением посмотрели на Ивара Бескостного.

– Йорвик? – переспросил Сигурд Змееглазый. – Что это такое?

– Это название, которое мы дадим нашему новому владению, – пояснил Ивар Бескостный. – Ни одному нормальному человеку не под силу выговорить «Эофорвик».

Он сам идеально произносил старинное чужеродное название, но больше это ни у кого толком не получалось. Переход на скандинавское название был единогласно одобрен братьями, несмотря на их вечные разногласия. К тому же, оно несло новый смысл: слово «Йорвик» означало «Лошадиная Гавань». И впрямь – после того как в город прибыли новые воины, лошадей здесь стало не счесть.

– Итак, порешили, – подвел итог Ивар. – Мы остаемся здесь, в Йорвике, и куем наше счастье среди саксов.

– С тобой в качестве короля? – безразлично поинтересовался Бьёрн.

– Если не получится этого избежать. – Словно чтобы проиллюстрировать свои слова, Ивар Бескостный спрыгнул с трона. – Давайте посмотрим, может, удастся найти олдермена или тэна, который жаждет получить королевский титул. Он мог бы стать марионеткой, пока власть оружия в наших руках. Саксы, увидев на престоле одного из «своих», успокоились бы, а священники и монахи псалмами и молитвами заглушили бы стремление к бунту.

Братья вновь закивали и невнятным гулом выразили свое согласие.

– Теперь второй пункт, – продолжал Ивар. – Вы наверняка удивляетесь, почему Рольф Дерзец находится сейчас среди нас.

Сердце у меня ушло в пятки, когда все пятеро братьев одновременно обратили на меня внимание.

– Рольф выведал кое-какие новые интересные сведения о смерти нашего отца.

После того как Ивар Бескостный предал короля Эллу и вместе с сотней дружинников оставил погоню за олдерменом Осбертом, я, с трудом переводя дыхание, поведал ему о сделанных открытиях. Теперь мою историю выслушали и его братья. Из-за тугодума Сигурда Змееглазого ее пришлось рассказывать несколько раз.

– И где теперь находится Эльдфрик? – спросил Бьёрн Железнобокий, когда его чернобородый брат наконец более-менее понял что к чему.

– Этого я, к сожалению, не знаю, – ответил я ему.

– Надо было подойти к допросу караульщика поосновательнее. – Сквозь судороги на лице Хальфдана Витсерка мелькнула улыбка. – Прижечь ему пятки каленым железом. Размозжить коленные чашечки.

– Можно было, – согласился я. – Но я уверен, что Эгберт и так сказал правду.

– А третье? – спросил Сигурд Змееглазый, стараясь говорить лишь о том, что он точно понял. – Разве ты не сказал, что хотел обсудить с нами три вещи, Ивар?

– Это верно. Олав Белый Ирландский прислал мне сообщение, что подвергся нападению гэлов. Ему требуется помощь, чтобы оттеснить их.

Я был мало знаком с землей гэлов, но знал, что у скандинавов было множество городов и поселений вдоль побережья большого острова.

– И теперь ты хочешь вернуться в Ирландию? – уточнил Бьёрн Железнобокий. – А как же твои планы относительно Эофорвика?

– Йорвика, – поправил Ивар Бескостный старшего брата. – Мои планы в отношении Ирландии и Англии одинаковы: завоевание и торговля. Торговля на всех берегах Ирландского моря.

Скандинавская империя, по предварительному плану, должна была включить Ирландию, Англию и море между ними, составить основу могущества, масштаба которого я тогда и представить себе не мог. Правда, взглянув на выражение лиц братьев, я понял, что эти намерения казались им чересчур грандиозными.

– Ты уверен, что не слишком раскатал губу, братец? – буркнул Бьёрн Железнобокий.

– Если кому это и под силу, – преданно поддержал брата Хальфдан Витсерк, – то Ивару.

– В качестве благодарности за эти слова я хотел бы попросить тебя сопровождать меня в Ирландию, брат.

– Можешь на меня положиться. Особенно если будет возможность расправиться с гэлами.

Затем Ивар Бескостный обратился к Уббе.

– А ты отправишься с нами, Сын Любовницы? Ведь тебе наверняка хочется научиться владеть иным оружием, кроме бритвенного лезвия.

Я бросил взгляд на фризского парня и подивился данному ему прозвищу.

– С удовольствием, ярл Ивар, – согласился Убба, и улыбка расплылась на его круглом лице, обрамленном легким пушком. Когда Хальфдан Витсерк принимал участие в военном походе, присутствие Уббе само собой подразумевалось, и все же он был доволен, что его спросили лично.

– Вам двоим в Ирландии делать нечего, – сказал Ивар Бескостный, обращаясь к Бьёрну Железнобокому и Сигурду Змееглазому, – но вы могли бы остаться здесь, чтобы присматривать за Нортумбрией и Йорвиком, пока нас нет, правда?

Никто из этих двоих не проявил особого энтузиазма в связи с предложением Ивара. Седобородый великан и чернобородый ярл переглянулись, пожали плечами и кивнули.

– Рольфа Дерзеца я тоже заберу с собой, – напоследок заявил Ивар. – Он уже оказался нам полезен и, несомненно, пригодится еще.

Рыжебородый ярл вновь выказал мне особое доверие. Я гордо и самоуверенно улыбнулся.

Но радости моей не было суждено продлиться долго.

Назад: Осень 865 года

Дальше: Зима 865/866