Глава 7

– Ну давай рассказывай.

Майлз наконец вернулся в спальню, освободившись от полуденных занятий. После разговора с Алисией его желудок из тугого узла превратился в пустой колодец, в голове повторялись одни и те же мысли: Все кончено. Меня выгонят. Идиот, идиот, идиот. Ганке включил «Нинтендо», а Майлз порылся в шкафу и выудил из него свою маску.

– Даже не знаю, с чего начать, – заговорил Майлз. – Во-первых, вчера кто-то ограбил магазин, – безжизненным тоном сказал он. – Пока я пытался заработать дополнительные баллы у Блауфусс, кто-то вломился… – он поймал себя на лжи. Никто не «вламывался» в магазин, потому что он был открыт. – Кто-то зашел в магазин и стащил всю консервированную колбасу.

– Что? – Ганке поставил игру на паузу и повернулся к Майлзу, пока он все еще рылся в шкафу. – Колбасу?

– Ага. Консервированную колбасу, – Майлз бросил маску и костюм на кровать. – И они думают, это сделал я.

– Кто они?

Майлз потер подбородок.

– Декан Кушнер, мои предки. Поэтому они сюда и приезжали. Они думают, я как-то в этом замешан, – Майлз покачал головой. – Может, у них и есть для этого основания, но я даже не люблю консервированную колбасу.

– А кто любит? Она отстой, – Ганке продолжил игру, большие пальцы снова принялись давить на кнопки, а Марио – прыгать на кирпичики и головы злодеев.

– Отстой или не отстой – неважно. Все это ерунда. Декан Кушнер уволил меня из магазина и исключил из программы «учись и работай», так что теперь предкам придется из своего кармана оплачивать мое питание и роскошную жизнь с тобой в этой вонючей дыре.

Ганке снова поставил игру на паузу и повернулся к Майлзу.

– Чувак, знаю, ты злишься, поэтому так говоришь, но это место не вонючая дыра, а если и вонючая, то точно не из-за меня. Во-первых, это ты ходишь каждый день в одних и тех же джинсах.

– Я их так разнашиваю.

– Не суть. А во-вторых, я кореец. Мы почти не потеем.

– Что?

– Просто поверь мне на слово.

Майлз посмотрел на Ганке так, словно у того было две головы.

– Слушай, я просто веду к тому, что не могу позволить родителям платить за меня, за мою ошибку. Им и так тяжело, а без тех денег, что им, скорее всего, придется выложить за эту комнату, они вообще не протянут, – Майлз постучал себя по лбу. – Поэтому я должен что-то придумать.

– Умоляй Куши-Куши вернуть тебе работу.

– Я уже думал об этом, но давай оставаться реалистами. Когда ты последний раз видел, чтобы Кушнер улыбался? Он даже себе не дает послаблений, с чего бы он давал их мне? Не говоря уже о том, что это, скорее всего, не имеет значения, потому что я только что вышел из себя на уроке Чемберлена и разнес стол. Так что меня, наверное, теперь исключат за порчу школьного имущества.

– Что ты сделал? Стол? Чувак, да что с тобой такое?

– Ганке, говорю тебе, он… с ним что-то не то. Я ничего не мог поделать. Но, к моему удивлению, Чемберлен ничего мне не сказал после урока, даже не попытался меня остановить, так что посмотрим.

– Да уж, хоть он и не нажаловался, но у тебя все равно могут быть проблемы. И что ты будешь делать?

Сначала Алисия, теперь Ганке. Майлза тошнило от этого вопроса. Ганке откинулся на стуле, положил руки на живот. Он заметил костюм на кровати.

– Погоди, неужели отпуск уже закончился?

Ты все-таки станешь героем на час? Надеюсь, что да. Или ты просто собираешься поискать Чемберлену новый стол? Должен сказать, эта работа не очень подходит Человеку-Пауку.

– Нет, нет и… нет.

Майлз взял маску и встал. Между их кроватями висело зеркало. Зеркало, в которое Майлз каждый день смотрелся, проверяя, как на нем смотрятся джинсы и кроссовки. Зеркало, перед которым Ганке часто пародировал, как Майлз каждый день проверяет, как на нем смотрятся джинсы и кроссовки. Глядя на свое отражение, Майлз вывернул маску наизнанку, надел ее на голову, затем опустил на лицо. Все вокруг погрузилось в темноту.

Майлз сглотнул; он смотрел в зеркало, но не видел в нем себя.

– Не знаю, – Майлз стянул маску, вывернул ее на нужную сторону и снова надел. Затем он взял с кровати костюм. – Мне просто нужно проветрить мозги.

Под «проветрить мозги» Майлз подразумевал прыжки, метание паутины, раскачивание на ней и полет по городу. Он открыл окно спальни, стал невидимым и вскарабкался на стену. Его черный с красным костюм теперь стал цвета красного кирпича и цемента. Оказавшись на крыше, он снова стал видимым и оглядел кампус: величественные здания и усаженные деревьями аллеи, площадь и внутренний двор, конкурирующие с Лигой Плюща. А вдали – город, цепляющийся за небо, словно пальцами, готовыми схватить любого.

Майлз сделал несколько шагов назад, глубоко вдохнул, будто втягивая все, что его окружало, и проталкивая, то, что его мучило – декана Кушнера, родителей, мистера Чемберлена – поглубже внутрь. Затем он сорвался с места и с разбегу спрыгнул со здания.

Майлз прыгал с крыши на крышу с такой легкостью, будто перескакивал лужи на тротуаре, пока не добрался до конца кампуса. Тогда он нырнул в пустоту, выстрелил паутиной из обеих рук, цепляясь за деревья, телефонные столбы и другие окружающие его конструкции, и полетел дальше, высоко над головами людей внизу, которые рассыпались по улицам, как муравьи. Он не обращал внимания на то, куда направляется, просто пытался вспомнить, каково это – летать. Каково это – падать, зная, что все равно не коснешься земли.

С часовой башни на здание суда, с крыш роскошных многоэтажек на проектные дома. И еще до того, как он успел это осознать, как будто ему резко открыли глаза, Майлз оказался в своем районе. Он услышал какофонию звуков, сильно отличавшуюся от района Бруклинской академии. Визг автобусных тормозов. Клаксоны такси. Крики подростков, отбивающих баскетбольный мяч. Музыка, льющаяся из радио, будто из нутра самого города.

Майлз сел на крышу долларового магазина на Фултон-стрит – того самого, где работала Френчи, – и окинул взглядом весь район, прежде чем остановиться на группе школьников, выходящих из автобуса, – мешанине ярких воротников и новомодных стрижек, из-за которых они выглядели старше своего возраста. Майлз наблюдал, как они шли вниз по улице, смеясь и шутя, пока не дошли до поворота. Оказавшись в конце улицы, они тут же умолкли, проходя мимо группы старших ребят, один из которых что-то сказал младшим.

Паучье чутье Майлза отправило импульсы в мозг. Ж-ж-ж.

Подростки не стали ждать неприятностей. Они просто разбежались в разные стороны. Один из старших парней отбился от банды и погнался за школьником – самым модным из всех, с мелированными волосами.

Майлз перепрыгнул на соседнее здание потом на следующее, наблюдая за погоней. Паренек промчался по тротуару, иногда выбегая на проезжую часть, чтобы не врезаться в прохожих, бежал зигзагом от дома к дому, пока преследующий мчался прямо позади него.

Вдруг мальчишка резко свернул с бульвара налево, на более тихую улицу. Возможно, он жил на этой улице – так подумал Майлз, все еще наблюдая за ними сверху. Когда все помехи исчезли с пути преследователя, он большими шагами догнал паренька, схватил его за плечи, а затем, чтобы тот не вырвался, обхватил его рукой за шею. Пацан не стал кричать, не стал звать на помощь. Майлз знал это молчание. Молчание от осознания, что кричать бесполезно, да и к тому же это противоречит кодексу чести. Крики только усугубляют ситуацию.

Они сделали еще пару шагов, притворяясь, что ничего не происходит, как вдруг Майлз заметил, что мальчишка наклонился и принялся расшнуровывать кроссовки.

Я тут недавно прочитал в газете, что кто-то избивает школьников и крадет у них кроссовки. Голос отца эхом отозвался в голове Майлза, когда он спрыгнул вниз со здания. К тому времени, когда малец передал вору свою обувь, Майлз уже стоял прямо за спиной обидчика.

Глаза паренька расширились. Вор обернулся и уставился в красно-белые глаза маски Майлза – ничего не сказал, лишь зарычал и покачал головой.

– Иди, куда шел, – сказал вор и задрал футболку, показывая рукоять пистолета, засунутого за пояс.

– А я сюда и шел, – ответил Майлз.

Между ними завязалась потасовка, малец молча отбежал в сторону и забрался на крыльцо одного из домов.

Вор бросил кроссовки. Внезапно Майлза снова потревожило паучье чутье, предупреждая его, что враг готов взяться за оружие. Прежде чем противник успел хотя бы коснуться металлической рукоятки, Майлз крепко схватил его за запястье. Всего двумя пальцами он сломал кости, которые помогают запястью двигаться, и вор завыл и сжал больную кисть второй рукой. Как только он согнулся от боли, Майлз нанес ему апперкот, быстрый и точный, отбросив вора на спину.

– Ага, ты ведешь себя так дерзко, но ты всего лишь жалкий трус, – сказал Майлз, покачав головой, а затем запрыгнул на упавшего. Он схватил врага за ворот футболки й занес кулак. Но прежде чем ударить им парня по лицу, словно молотом, краем глаза он увидел парнишку с мелированными волосами. Тот с ужасом смотрел на него. Его взгляд заставил Майлза замереть с занесенным кулаком.

Майлз остановился. Он слез с вора, который казался теперь куском грязи, размазанным по асфальту. Майлз вынул пистолет из его штанов и раздавил его ногой. Затем он перевернул парня, завел ему руки за спину. Сломанное запястье теперь было размером с грейпфрут. Вор завыл, а Майлз соединил его руки и крепко стянул их паутиной.

Затем он наклонился и стянул с вора кроссовки. Он передал их мальчишке, который трясся от страха, вместе с едва не украденными кроссовками.

– Делай с ними что хочешь.

Затем он снова склонился над вором, максимально приблизившись к его разбитому, окровавленному лицу.

– Расскажи всем, что произошло с тобой. И если ты или любой из вас попытается выкинуть что-нибудь подобное снова, я узнаю. Ты не знаешь меня, но я знаю тебя. И я приду за тобой.

Когда паренек наклонился, чтобы завязать шнурки, Майлз метнул паутину на ближайший фонарный столб и улетел прочь. Он выпускал паутину вправо и влево, вверх и вниз, позволяя ей цепляться за всевозможные конструкции: фонари, высотные здания, строительные леса. Пока он рассекал воздух, адреналин перестал бурлить в крови, и ему пришлось мириться с фактом, что он только что чуть не забил человека до смерти. Что если бы ты убил его? Прямо тут, перед мальчишкой? На глаза навернулись слезы. Что на тебя нашло? Кто ты?

– Нет! – вслух сказал Майлз, и его голос приглушила маска. Хотя и без этого его вряд ли кто-то мог услышать, ведь он скользил по небу на паутине высоко над Бруклином. – Нет! – повторил он, отпустив паутину и резко приземлившись на крыше школы, отчего ему пришлось сделать кувырок вперед. Встав на ноги, он стянул маску с лица; его грудь тяжело вздымалась. Затем он заглянул через край и увидел ребят, ошивающихся у главного входа в школу – высокие, мокрые от пота, они кидали друг другу мяч, как боевую гранату. Все они были одеты в спортивную форму школьной команды. Школа была недалеко от дома Майлза. Он особо не обращал внимания, куда направляется, но, похоже, мозг на автопилоте привел его домой – по крайней мере, близко к нему. Так что Майлз понял намек и решил направиться туда.

Майлз жутко удивился этому, ведь он даже и не думал туда идти, потому что в настоящий момент домой ему не хотелось. Особенно учитывая, что случилось несколько часов назад. К тому же он не знал, поджидает ли его там новость о сломанном столе. Но на сердце у него было так тяжело, о стольких вещах ему было нужно подумать, что он предпочел бы побыть в компании расстроенных родителей в своем уютном доме, чем в вонючей комнате общежития, наполненной раздражающим звоном и противной музыкой из «Супербратьев Марио».

Начали сгущаться сумерки. Майлз спустился по задней стене школы и решил пройти остаток пути до дома невидимым. Собаки, выведенные на вечернюю прогулку, переполошились, проходя мимо него. Хозяева их одергивали, не догадываясь, что Майлз стоял прямо перед ними и корчил рожи. Затем на него уставилась белая кошка, вся ощетинилась, выгнула спину и, зашипев, бросилась под припаркованную машину, кстати, не самую обычную – на самом деле она больше служила домом, чем автомобилем. На панели управления рядом с клочками бумаги и всяким хламом выстроились кофейные стаканчики из соседнего магазина. На передних сидениях валялись мешки с мусором. Небесно-голубая краска авто была покрыта ржавыми пятнами. Эта машина была такой же частью района, как и все остальное. И хотя Майлз не знал «жильца», для него не было секретом, что на заднем сидении ночевал какой-то мужчина. Никто его не трогал, только дети каждый день набирались смелости и заглядывали в окошко, чтобы разглядеть его. А сегодня и Майлз, невидимый и преисполненный интереса, решил тоже сделать попытку, чтобы наконец удовлетворить свое любопытство. Он заглянул в заднее окошко. На сидении спящим призраком валялось полосатое одеяло. Дверь была закрыта не до конца, поэтому горел верхний свет, но внутри никого не было. Тогда Майлз захлопнул дверь и пошел дальше.

Вокруг было тихо: ни машин, ни людей, ни даже Жирного Тони и его приятелей, что странно, потому что они обычно всегда на улице, если только поблизости нет копов. Но пройдя дальше, Майлз понял, что в этом и была причина. Полицейские выводили Ника из дома. Ник, лысый и с густой бородой, выглядел сбитым с толку, как будто не понимал, за что его арестовали. Его лицо напоминало огненный шар, изо рта будто вырывались языки пламени.

– Пустите меня! Пустите меня! – хрипло вопил он. – Не дай им схватить меня! – на секунду Майлз забыл, что был невидимым, и подумал, что Ник обращается к нему. Но это было не так – тот просто кричал, нарушая кодекс чести, строго соблюдаемый пареньком, у которого чуть не украли кроссовки. Майлз догадался, что у Ника, скорее всего, опять были флэшбэки, один из симптомов его посттравматического стресса. Белая кошка – вероятнее всего, та же, что недавно щетинилась на Майлза, – терлась о нижнюю ступеньку крыльца Ника, пока копы не запихнули его в патрульную машину и не уехали.

Как только все стихло, Майлз вскарабкался по стене, затем через крышу к окошку в свою спальню. Он всегда оставлял его незапертым для подобных случаев. Он поднял обветшалую раму и скользнул внутрь с грацией балерины Майлз услышал, как родители разговаривают в гостиной, их голоса звучали раздраженно, но, по крайней мере, его успокоил тот факт, что не было новых плохих новостей.

Как можно тише он покопался в шкафу в поисках вещей, наконец надел джинсы и футболку прямо поверх костюма Человека-Паука вместе с фирменной школьной толстовкой. Каждый предмет одежды менял цвет, как только он надевал его: все сливалось со шкафом и полом. Затем он вылез в окно, перебрался через крышу, спрыгнул и встал перед домом. Только внимательно оглядевшись, он позволил джинсам снова стать синими, а коже – темной.

Он нажал на звонок.

– Кто там? – послышался из динамика искаженный голос отца.

– Э-э-э… это я, – Майлз наклонился к микрофону.

Тишина.

– Майлз?

– Ага.

Дверь запищала, Майлз открыл ее и вошел внутрь. Мама открыла входную дверь ровно в тот момент, как он подошел к ней.

– Майлз?

– Привет, мам. Прости, я забыл свои ключи, – сказал он, закрывая за собой дверь.

Отец сидел на диване в гостиной, по всему кофейному столику лежали счета, как будто родители проводили этот чудесный вечер, собирая пазлы. В каком-то смысле этим они и занимались – пытаясь решить, какой фрагмент куда положить. Пазл из счетов.

– А ведь я мог тебя не пустить. Что ты здесь делаешь? – холодно спросил отец Майлза. Майлз замер в напряженном ожидании, готовясь услышать: «Нам только что позвонили из школы. Ты сломал стол?»

Но вместо этого мать сказала:

– Ты должен быть в школе, сынок.

Майлз никогда бы не подумал, что это может прозвучать так мило.

– Мало того, что ты должен быть в школе, я, например, вообще не хочу, чтобы ты был где-то еще. Я хочу, чтобы ты был в школе, так сильно, что ты должен почувствовать себя чертовым учебником.

– Джефф, – мать Майлза села на подлокотник дивана, озадаченно и все же тепло глядя на сына.

– Я только… – начал Майлз, но слова застряли в горле, как рыбья кость. Он бросил взгляд на кофейный столик. Бумаги. Много бумаг. Цифры, напечатанные черными чернилами. К ОПЛАТЕ. ПРОСРОЧКА ПЛАТЕЖА. ПОСЛЕДНЕЕ НАПОМИНАНИЕ. Белые конверты, стопкой сложенные в дальнем углу стола. СРОЧНО. Карандаш, блокнот и калькулятор расплывались в глазах, пока Майлз пытался заговорить.

– Я просто зашел сказать… простите. Мне так жаль, – пробормотал парень, его голос надломился. Он снова посмотрел на мать.

– Я знаю, – сказала она, вздохнув. – А теперь ты и сам это сказал. Мы знаем, что тебе жаль. Но мы не можем понять, что с тобой происходит.

Ее глаза блестели, когда она подняла их на Майлза.

– Ничего, – сказал Майлз. – То есть за последнее время на меня столько свалилось. Но… все в порядке.

– Ты уверен? – мать наклонилась вперед, смотря на него пронизывающим взглядом, будто пытаясь разглядеть что-то сквозь маску.

Майлз перевел взгляд обратно на кофейный столик, затем на отца, который тоже смотрел на него.

– Да, – Майлз кивнул. – Уверен, – он обнял мать. – Я постараюсь придумать, как все исправить.

– Нет, – она отстранилась. – Лучше постарайся на уроках. Исправь оценки, это важнее всего. Мы с твоим отцом позаботимся об остальном.

– Но вы не должны, – сказал Майлз.

– О, Майлз, на это подписываешься, когда становишься родителем.

– Ни на что я не подписывался, – прорычал отец.

– Не слушай его. Это правда. Сынок, мы будем голодать, если это будет необходимо, чтобы ты был сытым. Понимаешь? – в горле Майлза застрял комок. – Кстати, насчет голодать – давай я заверну тебе с собой сэндвич.

– И уже слишком поздно, так что я провожу тебя на поезд, – сказал отец Майлза, подавшись вперед. – Я же говорил, что кто-то крадет у детей кроссовки. И хотя твои не очень дорогие, – он посмотрел на обувь Майлза, – они еще хорошие.

На улице все еще было довольно тихо, если не считать шума от Жирного Тони и его компании. Они вышли из домов и стояли, облокотившись на ворота, их смех разрывал тишину.

– Что нового, мистер Дэвис? Малыш Майлз? – спросил Жирный Тони, вскинув руку.

– Как дела, Тони? – сказал отец, закрывая ворота. Прежде чем Майлз успел открыть рот, отец схватил его за руку и повел в противоположном направлении.

– Эй, мистер Дэвис? – позвал Тони. Отец Майлза обернулся. – Видели, что произошло с Ником?

– Да, видел.

– Как думаете, что он сделал? – спросил Тони. Майлз посмотрел через дорогу на дом Ника. Кошка теперь сидела на верхней ступеньке крыльца. Она вылизывалась, но затем вдруг резко подняла голову, встретившись с Майлзом взглядом.

Как будто она знала, что Майлз смотрит.

Как будто она знала Майлза.

– Понятия не имею, – сказал отец Майлза, покачав головой, и отвернулся. Майлз не отрывался от кошки. Ее глаза казались такими знакомыми, почти притягивающими… Она склонила голову набок, изучая Майлза, затем встала и снова изогнулась свирепой меховой дугой.

– Ты так похож на меня, – Майлз был готов поклясться, что это сказала кошка. Он готов был поклясться, что видел, как кошка открывала рот, произнося эти слова. Майлз прищурился, чтобы убедиться, что кошка просто шипит на него. Она махала хвостом взад- вперед, но не как обычно. Нормальные кошки виляют хвостом, напоминающим загипнотизированного удава. Эта же трясла хвостом как гремучая змея. Отец снова взял Майлза за руку, но тот не мог оторвать взгляд от кошки. Глаза пересохли, все стало расплывчатым, и единственный хвост этой одичавшей кошки превратился в несколько витых плетей.

Кошка из его сна.

И с запястья мистера Чемберлена.

– Идем, – сказал отец. Парень замялся, развернувшись, но не отрывая глаз от кошки. Мистер Чемберлен. Майлз еще раз оглянулся через плечо, неохотно следуя за отцом. Мозг обжигали мысли. А точнее, всего одна: это мистер Чемберлен. Он не знал, что именно это означает, но был уверен, что с его учителем истории что-то не так – кроме того, что Чемберлен был придурком. Но Майлз многого еще не мог понять. Например, какая связь между Чемберленом и Ником? И при чем здесь вообще сам Майлз?

– Ну, что ж… ты в порядке? – спросил отец, когда наконец они сделали пять шагов, – если предположить, что Майлз шел. Он, скорее, неуклюже плелся. Совсем не как Человек-Паук.

– Ага. Да, – Майлз попытался собраться с мыслями. Он засунул руки в большой карман толстовки и, не сумев удержаться, еще раз оглянулся на кошку. Она пропала.

– По тебе не скажешь. Хочешь о чем-то поговорить? Например, о том, что произошло сегодня?

Майлз сглотнул комок, застрявший в горле, и повернулся к отцу.

– Ты… кхм… веришь мне? – это тревожило его больше всего. Одно дело, когда тебя обвиняет декан, другое – потерять доверие родных. – Или ты думаешь, что я действительно украл эту фигню из магазина?

Отец Майлза вздохнул.

– Конечно, я верю тебе, сын.

– А она? – спросил Майлз.

– Кто? Твоя мама? – отец Майлза засунул руки в карманы. – Она просто волнуется за тебя. Посмотри на это нашими глазами. Наш сын, которого мы знаем всю жизнь, который никогда не попадал в неприятности, получает на прошлой неделе отстранение от занятий за, по сути, прогул урока. А потом, стоит ему вернуться в школу, теряет работу из-за кражи. Я, конечно, не верю, что украл ты, но ты сказал, что оставил магазин, чтобы пойти на открытый микрофон. Мой сын, фанат точных наук, оставляет работу ради чего? Пения? Рэпа? Поэзии? Пойми, как это выглядит со стороны. Похоже, что ты сбился с пути, Майлз. Так что вполне объяснимо, что мама напугана. Ей страшно, что ты станешь как…

– Дядя Аарон.

– Да, как дядя Аарон. Черт, никогда бы не подумал, что мой брат станет темой для постельных разговоров с женой, но что-то мне подсказывает, что именно это меня сегодня и ждет, – отец Майлза остановился, взял сына за плечо и посмотрел ему в глаза. – Слушай, просто скажи мне, что все хорошо.

– Все хорошо.

– Тогда объясни, почему ты оставил магазин. Только честно.

– Я же сказал, – Майлз продолжил идти. Отец пошел за ним. – Я был на открытом микрофоне.

– Ты был на открытом микрофоне, – отец кивнул, сбоку глядя на Майлза. – Зачем?

– Чтобы получить дополнительные баллы на зачете.

– А, ну ладно, – отец снова кивнул, и между ними повис воздушный шар, наполненный неловким молчанием. Наконец он лопнул. – Ну… и как ее зовут?

– Кого?

– Ту, что заставила тебя таскаться по открытым микрофонам, сынок. Слушай, я верю, что ты пошел туда ради дополнительных баллов, но что-то мне подсказывает: это не единственная причина. Ты ведь знаешь, что я когда-то тоже был подростком, правда? Кто-то вскружил тебе голову, если только ты, конечно, не собираешься стать вторым Лэнгстоном Хьюзом, а я об этом ничего не знаю, – Майлз посмотрел на отца, тот изо всех сил старался, чтобы усмешка не переросла в улыбку. – Так… как ее зовут?

Майлз покачал головой.

– Алисия.

Отец тихо усмехнулся.

– И она знает, что нравится тебе?

– Не знаю. Раньше думал, что знает, но теперь не уверен. У нас с ней два общих предмета, но каждый раз, когда я пытаюсь с ней заговорить, меня начинает тошнить. Сначала я думал, что дело в моем дурацком паучьем чутье. Может, конечно, дело и в нем, но…

– Но ты думаешь, это что-то другое. Ба-а- а-бочки, – отец пропел это глупым оперным голосом, помахал руками в воздухе, словно дирижируя оркестром, и случайно наткнулся на сына.

– Неважно, – Майлз отстранился. – Так или иначе я пошел на открытый микрофон в том числе, чтобы передать ей стихотворение, которое написал.

– То есть ты правда написал для этой девочки стихотворение?

– Ага.

– Ух ты. Должно быть, это действительно бабочки. И что она сказала, когда ты отдал его ей?

– Я не успел. Только я собрался это сделать, как она попросила меня прочитать его перед всеми. И я запаниковал.

– Что ж, счастлив сообщить, что ты унаследовал эту черту от своего покорного слуги, отец Майлза ткнул себя в грудь. – Твой дядя уверенно вел себя с женщинами. Но не я. Ты когда-нибудь слышал историю о том, как мы с твоей мамой познакомились?

– Ага, мама говорила, вы встретились на вечеринке, и ты был очень обходительным.

– Это она так сказала из вежливости. Но все было по-другому. Дело было на вечеринке в честь Суперкубка, которую мы с Аароном устроили в нашей дерьмовой маленькой квартирке на Лафайет-авеню. Твоя мама пришла тогда с кузеном, который был нашим корешем. Ей, конечно, там было не место. Девочка-католичка из Бронкса, которая не имела с нами ничего общего. Но как только она вошла… боже, я влюбился. Остаток вечера я места себе не находил. Я уже, наверное, даже и не вспомню, кто играл за Суперкубок. Я все пытался найти повод, чтобы завязать разговор. Но когда я говорю, что нервничал… я действительно нервничал. Единственное, что пришло мне в голову, так это вести себя, как подобает хорошему хозяину: приносить всем напитки, чипсы, сальсу и все в таком духе.

На углу улицы Майлз с отцом на секунду остановились, чтобы убедиться в отсутствии машин, прежде чем перейти дорогу.

– И вот, первым делом я налил ей выпить. Шампанского? – отец Майлза сделал вид, что откупоривает бутылку. – Она поблагодарила меня и слегка улыбнулась. Тогда я спросил, не хочет ли она чипсов и сальсы. Hors d’oeuvres? Правда, тогда я произнес нечто, больше похожее на «хор дур». Она согласилась, снова засмеявшись, что всегда хороший знак. Так что я пошел в другой конец комнаты и взял огромную миску с сальсой. Пробираясь через толпу прямо в сторону Рио, я запнулся о кофейный столик и потерял равновесие, – он покрутил в воздухе руками, словно жонглируя невидимыми шарами. – Представляешь, что произошло?

– Не может быть.

– Миска полетела прямо на нее, – они шли через парк. Этот путь был короче. Какой-то мужик лежал на скамейке. Другой резко остановился посреди аллеи и стал проверять карманы в поисках чего-то, что он определенно забыл. Группа подростков подшучивала друг над другом. – Полная миска сальсы, – подтвердил отец Майлза.

– И что она сделала?

– Майлз, ты слышал, что я сказал? Я сказал, что вылил на нее целую миску сальсы. Конечно, она была вне себя.

– Но тогда… я имею в виду… как вы оказались вместе?

– А, да это неважно. Важно то, что я думаю, мы не были бы вместе, если бы я не пролил на нее сальсу, – он положил руки на голову, переплетя пальцы. – Так что стихотворение, которое ты написал, – это твоя сальса. Ты должен пролить его на нее, понимаешь?

– В смысле прочитать его ей?

– Именно. Пролей сальсу, сынок, – отец Майлза самоуверенно улыбнулся, наслаждаясь моментом разговора с сыном.

Они уже подошли к выходу из парка и теперь стояли перед ступеньками, ведущими к станции. Майлз опустил плечи.

– А дядя Аарон?

– Что дядя Аарон? – отец Майлза вдруг снова посерьезнел, весь напрягся, прищурился.

– Ну, как он завоевывал девчонок?

Отец Майлза провел ладонью по губам, словно стирая с них секрет, пока его никто не услышал.

– Да я особо не в курсе. Но у него получалось, и получалось хорошо, – он закусил нижнюю губу, качнул головой. Затем он потянулся к заднему карману, вынул из него сложенный лист бумаги и с хлопком положил его на ладонь другой руки. – Думаю, более подходящего момента, чем сейчас, не предвидится, – раздраженно сказал он и протянул бумагу Майлзу.

Майлз развернул ее и тут же узнал почерк, Карандаш и прописные буквы.

Майлз снова сложил письмо и попытался скрыть свое недоверие, придержать язык.

– Ты знал о нем?

– Разумеется, нет. Мы уже давно не разговаривали с Аароном, а в нашу последнюю встречу я велел ему держаться от тебя подальше.

– То есть ты даже не догадывался, что у него есть ребенок?

– Я узнал об этом только в прошлое воскресенье, когда открыл письмо.

Та бумага, которую его мать держала в руках, когда он вышел из ванной. Из-за которой она вся побелела.

В голове Майлза кружился хоровод, он больше не мог молчать.

– А я знал.

– Ты – что?

– Я знал о нем, – повторил Майлз. – То есть узнал вчера. Он мне тоже прислал письмо.

– Прямо в школу?

– Ага, – Майлз вернул письмо отцу. – Я ничего тебе не сказал, потому что не хотел, чтобы ты разозлился. Но… да.

– Мне это не нравится, сын, – отец Майлза покачал головой, убрал листок обратно в карман и скрестил руки на груди.

– Мы должны с ним встретиться! – выпалил Майлз, и у него затряслись поджилки.

– Ни за что, – бросил отец Майлза. – Слушай, я не знаю… Все не так просто.

– А что мама думает по этому поводу?

Майлз знал, что его мать питает слабость к детям и не может смотреть, как они страдают. Они даже не должны быть членами ее семьи чтобы она за них переживала. Она любила Ганке как родного сына. Поэтому, узнав, что Остин мог оказаться их родственником, она бы обязательно захотела связаться с ним, несмотря на свое отношение к Аарону. Уж это точно.

Отец Майлза шумно выдохнул, раздув щеки.

– Ты же знаешь свою мать. Она говорит, я должен сходить к нему.

– Ну, тогда… почему бы и нет? Сходи. И я пойду с тобой.

– Во-первых, ты мне тут не приказывай, малыш, – холодно сказал отец Майлза. – Ты все еще ходишь по тонкому льду, и твое наказание больше не обсуждается. То, что ты безответственно относишься к работе, не означает, что ты так же можешь относиться ко мне. И это уже не говоря о том, что ты скрыл правду.

– Прости, прости, – Майлз сменил тон. – Но… что ж… раз уж мы заговорили начистоту, ты должен знать, что я написал ему ответ.

– Что ты сделал? – отец Майлза схватился за голову, словно пытаясь сорвать ее с шеи.

– Я должен был это сделать. То есть я просто не смог удержаться. Я просто взял и написал ответ, а сегодня утром бросил его в почтовый ящик.

Отец Майлза отвернулся от сына, затем повернулся к нему снова, потом уставился в небо, словно искал подходящий ответ на наполовину закрытой облаками луне.

– Слушай, я не уверен, что это хорошая идея, Майлз. Мы ведь даже не знаем этого парня.

– Поэтому мы должны пойти и познакомиться с ним.

– И неизвестно, правду ли он говорит.

Майлз посмотрел на отца, а затем раздраженно отвел взгляд в сторону.

– Хорошо, хорошо, – отец поднял руки. – Возможно, парень говорит правду. По сути, у него нет причин нас обманывать.

– Вот именно. И-и-и..?

– И, пожалуйста, садись на поезд и возвращайся в школу.

Отец внезапно показался полностью растерянным. Его телефон зазвонил. Он посмотрел на экран, затем стиснул Майлза в грубых, но любящих объятиях.

– Это твоя мама. Ладно, я пойду домой, и мы еще раз с ней все обсудим.