Глава 14
Страстоцвет – вера
Наконец настал великий день – открытие «Гирлянды маргариток».
На то чтобы привести магазин в порядок, у нас не ушло и месяца. После того как с дружной помощью местных привели в порядок отделку (а я думала, что это самое неподъемное), пришлось штурмовать новую высоту, покруче всех холмов вокруг Сент-Феликса: выпрашивать всякие цветочные безделушки на продажу.
В конце концов я отправилась на другой конец Харбор-стрит к Белль: вдруг она что-нибудь посоветует?
– Это должно быть что-то местное, – говорит Белль, раскрашивая за столом горшочек в морские цвета. – Туристам нравится покупать то, что изготовлено здесь, а не в какой-нибудь индийской лавочке.
Я уже готова влезть в спор: с чего она решила, что мы хотим торговать всякой дрянью? Но вовремя спохватываюсь, что Белль просто хочет помочь. Магазин при студии набит ее собственными поделками – она знает, о чем говорит.
И я прикусываю губу.
– Конечно, я так и собиралась. Но здесь очень трудно что-нибудь раздобыть. Большинство просит деньги вперед, а мы потратили почти весь бюджет на ремонт.
– Когда вы открываетесь? – спрашивает Белль, откладывая кисточку и вытирая руки тряпкой.
– В субботу, первого мая.
– Это же через неделю! – восклицает она.
Я делаю печальную гримасу.
– Знаю, я пыталась. Эмбер занята самими цветами, договаривается о поставках с Джейком, как это было при бабушке.
И замечаю, как ресницы Белль вздрагивают при упоминании Джейка.
– Джейк сотрудничает с вашим магазином? – невинно спрашивает она.
– Ну да, он поставщик цветов.
Белль кивает.
– Понятно.
Она встает и подходит к окну. Льющийся свет подчеркивает изящество и грациозность ее фигуры. По сравнению с Белль в обтягивающей белой майке, длинной синей юбке и сандалиях с блестками я, стоя в углу ее магазина, кажусь громоздкой и мрачной. Хотя любимую цветовую гамму я сегодня слегка разбавила: с черными джинсами надела бутылочного цвета ботинки и кофту в черно-зеленую полоску, с длинными рукавами.
– Думаю, я смогу тебе помочь, – роняет она со снисходительностью королевы, милующей своего подданного.
– В самом деле?
– Да. Что, если предложить моим ученикам сделать какие-нибудь вещицы на цветочную тему, которые можно было бы выставить на продажу? Прежде чем скажешь «нет», – добавляет она, заметив, что я именно это и собираюсь сделать, – уточняю: речь о старших. У них хороший уровень, и для них будет честью сделать что-нибудь для настоящего магазина.
– Белль, с твоей стороны очень любезно это предложить, – начинаю я. Вообще-то вечерние курсы – это не совсем то, что я хотела. – Но…
– И сама что-нибудь сделаю, – продолжает она, оглядываясь по сторонам. – Обычно меня вдохновляет море, но цветы… Гм. Что ж, я попробую. Это будет вызов, особенно с учетом ограниченных сроков. Так и поступим. Проблема решена!
Мне ничего не остается кроме как вежливо улыбнуться, поблагодарить и пообещать наведаться через несколько дней, узнать, как продвигаются дела.
На обратном пути я не могу отделаться от чувства, будто угодила в засаду. Я-то думала, эти артистичные, высокодуховные натуры все отрешенные и воздушные, но что у Эмбер, что у Белль хватки, напора и энергии больше, чем у меня черных легинсов.
Мы с Эмбер суетимся, наводим последний глянец на магазин. До открытия остается всего ничего. Сама не ожидала, что буду так волноваться.
Не знаю, что вымораживает меня сильнее: мысль, что сейчас сюда нагрянут настоящие покупатели, или то, что белые шкафы вдоль голубых стен заставлены яркими свежими цветами и безделушками, как замечательными, так и, мягко скажем, нестандартными – подношения Белль и ее учеников.
– Что-нибудь не так? – спрашивает Эмбер. Она обматывает мягкой проволокой букетики из гвоздик и гипсофил – подарки первым посетителям. – Ты все утро дергаешься. Переживаешь из-за магазина? Возьми мою аметистовую подвеску, она успокаивает.
Она откладывает цветы и тянется к шее.
– Не надо! – отмахиваюсь я. – Все в порядке, честно.
И выдавливаю нервную улыбку.
– Но за предложение спасибо, Эмбер.
Она вешает подвеску обратно, а я в сотый раз окидываю магазин взглядом. Нам обязательно нужно было столько роз? Розовые, желтые, кроваво-красные…
Я сглатываю.
Эмбер замечает это.
– Что у тебя не так с цветами? – спрашивает она, опуская в воду очередной букет. – Ты не в себе с тех пор, как Джейк их привез.
– Ничего. Просто их слишком много, вот и все. Я не ожидала, что столько будет.
Эмбер хохочет.
– Магазин-то цветочный, чего ты ждала?
Я мотаю головой.
– Ничего. Все хорошо. Я в порядке, не волнуйся.
– Нет. – Эмбер обходит стол и приближается ко мне. – Извини, я не должна была смеяться. Что не так? Объясни мне.
– Доброе утро, леди! – В окно весело барабанит Харриет. – Как самочувствие? К старту готовы?
Эмбер отпирает дверь, и Харриет влетает к нам эдаким вихрем в цветастом платье и зеленых сапожках.
– По-моему, смотрится превосходно! – говорит она, оглядывая зал. – Великолепная работа. Уверена, все пройдет как по маслу. Я задержаться не могу: дел невпроворот, как всегда. В церкви сегодня скаутский праздник. Когда будет передышка, не выкроите время, чтобы к нам забегать по очереди? Там и развлечения, и лотки со всякими штучками!
– Посмотрим, как дела пойдут, Харриет, – осторожно говорю я. – Может, одного человека в магазине окажется недостаточно.
– Конечно, конечно, я понимаю! – Она машет рукой. – Ну, я побежала. Пока и удачи!
Едва уходит Харриет, является Вуди. Они здороваются на крыльце, а потом Вуди возникает на пороге.
– Доброе утро, леди! – приветствует он нас, пряча каску под мышку. – Как дела?
– Спасибо, держимся, – отвечаю я, а Эмбер возвращается к своим букетам. – А ты, как всегда, занят?
На самом деле Вуди заниматься особо нечем. Сент-Феликс не назовешь рассадником преступности. Самое крупное расследование, какое я застала, – это разбор двух соседских мусорок.
– У меня все прекрасно, Поппи, спасибо, – говорит он, выпячивая грудь. – У полицейских работа никогда не заканчивается. Вмешательство силы может потребоваться в любой момент.
Мы с Эмбер переглядываемся. Надо приколоться.
– Конечно! – Эмбер приближается к Вуди с белым цветком в руке. – Тебе стоит только появиться – и преступник два раза подумает, стоит ли нарываться.
И она метко втыкает цветок ему в лацкан. Вуди мигом заливается краской до самых кудряшек.
– Ну да, – бормочет он, заикаясь. – На самом деле это редко случается. Но…
– Если бы ты находился здесь, нам бы было гораздо спокойнее, – заканчиваю я. – Верно, Эмбер?
– О да, – кивает она. – Если бы мне суждено было попасть под арест здесь, в Сент-Феликсе, я бы предпочла, чтобы это сделал ты, Вуди.
Я жду, что Эмбер начнет подначивать его, но она вместо этого взмахивает ресницами и устремляет на Вуди застенчивый взгляд.
– Ну конечно… Надеюсь, это никогда не понадобится. – Вуди силится говорить резко, но получается писк. Он откашливается и продолжает уже спокойнее: – В общем, если бы мне пришлось тебя арестовать, Эмбер… – Он вытаскивает цветок из-под лацкана. – Я бы сделал это очень бережно.
– Не сомневаюсь, Вуди, – в тон ему отвечает Эмбер и мягко принимает цветок из его руки.
– Гм… – Я смотрю на них с ухмылкой. Надо же, куда дело пошло.
– Да, мне пора! – Вуди расправляет плечи. – Леди…
Он надевает каску.
– Зайду попозже, на само открытие. Надо будет сдерживать толпу, сами понимаете.
Сильно сомневаюсь, что это понадобится. Спасибо, если хоть ручеек покупателей пойдет, не говоря уж о неконтролируемой лавине. Но я подыгрываю Вуди.
– Конечно. Увидимся.
Вуди уходит, а я смотрю на Эмбер, запирающую за ним дверь.
– Что? – спрашивает она, стараясь сохранить невинный тон.
– Ты серьезно, Эмбер?
– Насчет чего?
– Насчет Вуди.
– Он милый… и мне нравится, – робко говорит она и делает вид, что поправляет ирисы в вазе.
– Мне он тоже нравится, – говорю я, – только не так.
– У каждого свои вкусы. Вуди не похож ни на одного мужчину, которого я раньше встречала. Он добрый и мягкий, а я не привыкла к таким.
Я смотрю, как она возвращается к столу и принимается с пылом наматывать розовую ленту обратно на катушку. Может, еще что-нибудь скажет? Нет, молчит.
Я уже готова спросить, что она имела в виду, но тут появляются Энт и Дек с полным подносом пирожных – тоже в подарок первым посетителям – вместе с букетами.
И мы отпираем дверь в третий раз.
– Как тут все отдраено! – восклицает Энт, озираясь по сторонам, пока Дек и Эмбер уносят пирожные в глубь магазина. – Вы проделали потрясающую работу! Так светло и свежо! Совсем не то, что прежде. Ох, без обид!
И он зажимает рот рукой.
– Без проблем, – улыбаюсь я. – Тут и правда было мрачновато. Но бабушке этого хватало. Я так понимаю, у нее не в убранстве было дело.
– Ничего другого и не требовалось, – говорит Дек, возвращаясь. – Она была чудесной женщиной, Поппи, и обладала особым даром с цветами. Это знали все, кто сюда приходил. И никому не было дела до цвета обоев.
– Вы тоже покупали у нее цветы? – спрашиваю я.
Они переглядываются.
– Конечно, все время, – говорит Дек.
– Какой-нибудь особенный повод?
Они разглядывают магазин.
– О, вы только посмотрите на это! – Энт с восторгом смотрит на абстрактный керамический подстаканник в виде тюльпана. – Это… интересно!
– Это кто-то из учеников Белль сделал, – объясняет Эмбер. – Некоторые работы такие необычные, своеобразные!
– Очень точно сказано, – замечает Дек, глядя через плечо Энта. – Необычные.
– Возвращаясь к цветам, – упрямо напоминаю я. – Для чего они понадобились?
– Не знаю, о чем ты, Поппи, – увиливает Энт. – Я же говорю, мы все время их покупали.
– А знаете, что бабушка записывала особые случаи? – сообщаю я. – Мы с Эмбер нашли блокноты многолетней давности.
Следом за первой коробкой в бабушкином коттедже нашлось еще несколько: хроника целого столетия. Чудеса в «Гирлянде маргариток» начались задолго до того, как он достался бабушке. Кажется, уже больше века магазин помогал всем, кто сюда заглядывал.
Дек смотрит на Энта.
– Валяй, – говорит тот. – Нам скрывать нечего, можешь рассказывать.
– Поставь, пожалуй, чайник, Поппи, – советует Дек. – Это долгая история.
Мы рассаживаемся на деревянных стульях в подсобке; у каждого белая кружка с каким-нибудь цветком – это Эмбер придумала. У меня, понятно, мак, у Эмбер – подсолнух, у Дека – маргаритка, а Энту достаются анютины глазки.
– Ну что ж, – начинает Дек. – Постараюсь покороче.
Он бросает взгляд на Энта, и тот кивает, подбадривая его.
– Когда мне досталась по наследству пекарня в Сент-Феликсе, я был полным раздолбаем. Жил в Брайтоне, отпустив тормоза. Думаю, всем понятно, что это такое.
Мы дружно киваем.
– Мне крупно повезло в лотерее, и я сорил деньгами напропалую. Гордиться тут нечем, но я был очень молод, впервые вкусил богемную жизнь и наслаждался всеми ее скандалами и пороками.
Он умолкает, собираясь с духом, и Энт успокаивающе кладет руку ему на плечо.
– Я думал, у меня есть друзья, – продолжает Дек. – Но их интересовали только мои деньги и то, что я им мог купить. А для меня это обернулось лишь опасностью. Я влип в пару очень грязных историй, которые просто подкосили меня.
И он снова смотрит на Энта, а тот сжимает его плечо.
Я кошусь на Эмбер, но та утыкается в кружку кофе.
– Я промотал все деньги и, как следствие, растерял так называемых друзей. Я был на грани самоубийства, и это не преувеличение. И тут умер дядя. – Он улыбается. – Если вы думаете, что это меня доконало, то ничего подобного. Когда я узнал, что он оставил мне, любимому племяннику, свой бизнес, забрезжила новая надежда. Появилось, к чему стремиться.
Он обводит нас взглядом, и мы, попивая из чашек, ждем продолжения.
– Знаю, что с такими историями о падении и искуплении стоило бы на радио к Джереми Кайлу идти. Но это все правда.
– Нет ничего правдивей реальной жизни, – с сочувствием говорит Эмбер. – Я бы могла такое рассказать, что с тобой бы шок случился.
Мы пялимся на нее с интересом, но она только подмигивает Деку.
– Выкладывай, что случилось, когда ты перебрался в Сент-Феликс?
– Я приехал сюда, нашел дядины секретные рецепты, некоторые из которых передавались от поколения к поколению, и что-то изменилось. Я начал работать, люди приходили ко мне, покупали мою выпечку и рассказывали, как она нравится им. Странно, но я почувствовал себя особенным. Как будто обрел наконец свое настоящее призвание.
– Расскажи про цветы, Деклан, – напоминает Энт.
– Ах да. Шло время, работа спорилась. Мне нравилось жить возле моря. Брайтон, конечно, тоже на побережье, но там все по-другому. Сент-Феликс… – Он задумывается. – Сент-Феликс другой. Не люблю я это слово, но опять его произнесу: особенный. Этого не замечаешь, пока не проживешь здесь какое-то время. Говорят, морской воздух целебный. Воздух в Сент-Феликсе способен излечить все.
Из всех нас это может подтвердить только Энт, и Дек продолжает:
– Я мог бы назвать свою жизнь счастливой, если бы не одиночество. Я спокойно относился к цветам и все-таки, когда выдавалась свободная минутка, заглядывал в этот магазин, к твоей бабушке. У нее всегда находилось доброе слово или дружеский совет. Но она никогда не читала морали.
Я киваю. Сама помню.
– Однажды я зашел к ней поболтать. Это был понедельник в конце апреля – не самое оживленное время для торговли. Твоя бабушка почувствовала, что что-то не так, хотя я ничего не говорил ей. И она подарила мне цветы, чтобы я мог поставить их у себя в магазине.
– Какие цветы? – волнуется Эмбер.
– Пион, длинный стебель вербаскума и пучок фрезий, обмотанных белой лентой. Это был ее фирменный знак – ленточка, помнишь, Энт?
Энт кивает.
– Когда кто-нибудь выходил из магазина Розы с белой лентой, все понимали, что это значит.
– И что же? – нетерпеливо спрашиваю я.
– Что с этим человеком произойдет что-то особенное, как со мной. С нами, – говорит Дек и берет Энта за руку.
– Не тяните, ребята, – умоляет Эмбер. – Что было потом?
Дек улыбается.
– Терпение, американская подружка, сейчас все откроется. Итак, я принес цветы в магазин и поставил в вазу с водой. И не вспоминал о них три дня, пока на пороге не появился Энт и не спросил… – Он грозит Энту пальцем. – Надо же было именно про это спросить – про рогалики с кремом. Один из немногих дядиных рецептов, которые я еще не опробовал.
– Мы отдыхали в Корнуолле с моим бойфрендом, – объясняет Энт. – Мы и не собирались заезжать в Сент-Феликс, но я забыл заправить нанятую машину, и мой парень просто озверел. А он обожал рогалики с кремом, понимаете? – Он подмигивает нам. – Я и решил умилостивить его, пока заправляли нашу тачку.
– И как, умилостивил? – спрашиваю я, уже догадавшись, к чему все идет.
– В том-то и дело, что нет! У Дека же их не было.
– И?..
– Я был в полном раздрае и выложил Деку, зачем мне нужны эти рогалики. И знаете, что он мне сказал?
Я мотаю головой. Если отрешиться от всего, что рассказывают про бабушкин магазин, история очень смахивает на одну из тех, которые печатают в развлекательных журналах.
– А я знаю! Знаю! – вопит Эмбер, поднимая руку, как на уроке в классе. – Спорим, Дек сказал: «Раз они тебе так нужны, я прямо сейчас их и сделаю!»
Энт с укором смотрит на Дека.
– Эмбер права. Вообще-то, Деклан, ты должен был сказать именно это.
Дек присвистывает.
– А как? Я тогда работал в магазине один. Не мог же я взять и одной левой напечь гору рогаликов.
Они добродушно улыбаются друг другу.
– Так что сказал Дек? – напоминаю я. – Мы до сих пор не знаем.
– Давай, сам повтори, – говорит Энт, глядя на Дека сияющими голубыми глазами.
Дек краснеет.
– Сказал, что не надо париться из-за той тачки. Если парень лезет на рожон по таким пустякам, с ним не стоит связываться.
Эмбер одобрительно кивает.
– Валяй расскажи остальное, – понукает Энт Дека.
Мне начинает казаться, что Энт превосходит Джейка не только по возрасту. Он ярче и живее, а Дек кажется более скрытным.
– И еще я сказал, – говорит Дек, сглотнув, – что если он как-нибудь надумает попробовать мои рогалики с кремом, то я всегда буду рад ему.
– Не-е-ет! – хором вопим мы с Эмбер. – Что, правда?
Дек совсем пунцовый.
– Правда! – гордо говорит Энт. – И я с радостью могу сообщить, что в самом деле вернулся и с тех пор отведал множество прекрасных рогаликов с кремом. И… – он хлопает себя по животу. – Еще гору других вкусняшек.
– Это чудесно. Я так рада за вас обоих! – Они действительно кажутся такой милой парой! – Но вы так и не объяснили, при чем здесь цветы?
– Ах да, цветы, – улыбается Дек. – Мне самому стало любопытно, что они символизируют, я и поискал информацию. Пион означает гнев, вербаскум – необходимость проявить храбрость, а фрезии – долгую дружбу.
– Не понимаю…
– Это было послание твоей бабушки. Энт пришел ко мне в пекарню, потому что его парень, Доминик, впал в гнев: пион. Я должен был набраться смелости, чтобы пригласить Энта вернуться и попробовать мою выпечку: вербаскум. А в результате… – Он берет Энта за руку. – Долгая дружба, означаемая хрупкой фрезией, длится уже десять лет и с каждым годом становится все прочнее.
